Maultaschen

Птички щебетали, а солнышко нежно пригревало своими тонкими лучами, медленно заходя за горизонт. Небо постепенно розовело, в то время, как знаменитый немецкий хирург шел по дороге, украшенной деревьями с распустившимися почками, на которых птицы вили свои гнезда. Именно так. Было начало яркого, солнечного мая. Уже везде в СССР пахло цветами, зеленью, летом. Лета ждали все без исключения. Штокхаузен шёл с пакетом продуктов. Зная себя, Михаэль нёс пакет с особой осторожностью, ведь в нем, помимо других продуктов и свеч, находилось достаточно дорогое вино. Нет, немец бы не сказал, что у него есть проблемы с финансами, как раз наоборот, но сотку рублей уронить на дорогу, запнувшись об свои же ноги, ему ой как не хотелось. Повод купить дорогое вино был. Причиной был «праздник» как Штока, так и Сеченова, ведь сегодня им обоим дали отпуск на 3 недели. Давно Михаэль не выходил в отпуска. Врач замечтался, думая о погоде, предстоящем отпуске и Дмитрие Сергеевиче. Он совсем не заметил, как любуясь погодой, дошел до двухэтажного частного домика, что выделили Сеченову, как почётному академику всея СССР. Сам дом находился достаточно далеко от его места работы, и был выделен для хорошего отдыха на природе, что так не помешал бы Дмитрию Сеченову. Нет, не подумайте, что Штокхаузена обделили или как либо притеснили. Ему выделили похожий дом, только через пару улиц, как заместителю академика наук. Михаэль осторожно отворил калитку, разглядывая красивые рамы окон у дома. Он проследовал по дорожке к парадному входу, доставая ключ из лёгкого пальто. Отворив дверь, в красивом и чистом домике была гробовая тишина, не считая ритмичного стука часов, что были во многих домах. А это и не удивительно, дома никого и не должно было быть в ближайший час. Академика срочно вызвали на Челомей, со словами об очень важных отчётах, что необходимо прочитать и подписать сегодня же. Сняв пальто и ботинки, немец проследовал на кухню, ставя пакет на стол. Сам стол был из светлого дерева и был достаточно большим. Сверху он был залит тонким слоем лака, из-за чего скатерть была не необходима. Так же он не мог не отметить красивый дизайн самого дома. Сегодня Штокхаузен решил подготовить для своего ненаглядного романтический вечер с вином и традиционным блюдом Германии – Маульташен. Если говорить простым языком, то это немецкие пельмени. Почти в каждой кухне есть свои особенные пельмени и Германия не исключение. Особенным в этом вечере будет то, что Михаэль приготовит их сам, так, как учила готовить его ещё мама в раннем детстве. Несмотря на свое еврейское происхождение и совсем короткое детство в Германии, он отлично знал традиционные блюда его родины и всегда отличался патриотизмом. Фриц решил не медлить, доставая фарш и зелень из пакета. Пакет с оставшимися вещами он положил вниз, около ножки стола, чтоб не мешался. Сеченов немного успел обустроить все на кухне, пока его не вызвали в Челомей, поэтому холодильник был уже подключен, как и все другие электроприборы. Резко из-за спины раздался роботизированный голос, что сильно напугал немца. От резкости звука Шток выронил купленный им фарш на пол. — Здравствуйте, товарищ Сеченов, готов выполнять поручения. Как вам на новом месте? — начал Рафик — О, фаршик проебал, ха-ха-ха. Рафик наклонился к упавшему предмету, поднимая его и протягивая хозяину. Михаэль не знал какие эмоции испытывать. Начинать ли ему смеяться от такого смешного момента и нелепого мата от Рафика или все таки стоять в недоумении. Немец хихикнул, вынимая из рук робота мясо, наклоняясь к нему, как к ребенку. — Пхривет! Эм.. дело в том, что я не Дмитхрий Сехргеевич, я его… помощник. — начал фриц в своей манере, специально картавя. — Проверка базы данных… — робот завис на секунду. - Проверка завершена, Здравствуйте, Михаэль Штокхаузен, какими судьбами? — Боюсь, не смогу хразгласить тебе этой информации. А ты здесь что-то вхроде убохрщика и посудомойки? — Михаэль бродил по кухне, доставая нож из шкафчика, в котором, помимо ножей, уже лежали пару вилок и ложек. Попутно этому он промывал шпинат. — Именно так, если сейчас моя помощь не нужна, я могу удалиться. — роботизировано проговорил Рафик. — Ja, ты свободен. — вне работы Михаэль мог позволить себе мешать немецкий с русским, так как на работе все достаточно официально. Рафик удалился, а немец принялся за приготовление. Он нарезал шпинат произвольно, но мелко. Рука потянулась за луком на столе. После его отчистки и мелкой нарезке кубиками скупая мужская слеза потекла по щеке немца. Смешав все в одной посудине, Штокхаузен убрал это в холодильник. Он взял стеклянную миску из шкафчика, в котором уже покоилась часть посуды, и разбил туда три яйца, напевая какую-то знакомую песенку. — На недельку… до втохрого… я уеду… в Комахрово. — тихо напевал себе под нос немец, уже взбивая массу из соли, воды и яиц. Он отвлекся от готовки, решив открыть окно, поставив новенькую оконную раму на режим проветривания. Генрихович вдохнул всем носом прохладный весенний воздух. За окном гуляли советские дети, а где-то там, подальше, девочки прыгали на скакалке и чертили мелочком классики. Веселые детские смешки и голоса раздавались на улице, просачиваясь в дом. Вобрав свежий воздух в грудь немец принялся за готовку с ещё большим энтузиазмом. Фриц закатал рукава на водолазке, чуть ниже локтя. Частями он просеивал муку на глаз, замешивая мягкое нелипкое тесто. Он начал разминать его до однородной массы на столе. После он разделил тесто на пару частей. Шток присыпал стол мукой, взяв, стараясь не запачкать все вокруг, скалку. Немец принялся раскатывать тесто в прямоугольный тонкий пласт. Михаэль подошёл к холодильнику и достал оттуда мясную начинку для маульташен. Взяв одно яйцо, разбив и мастерски отделив желток от белка, Штокхаузен размазал белок по поверхности пласта. Распределив начинку на небольшие шарики, он разложил их друг от друга на тесте и накрыл им же. Поделив их на почти равные пельмеши, немец придавил края вилкой, и принялся за вторую часть теста. Но перед этим поставил воду на плиту для закипания и дальнейшей варки, чтобы не тратить много времени. Манипуляции с другой порцией теста и оставшейся начинкой были те же. После себя он любезно вытер стол, ни оставив и следа. — Фух… готово, осталось только свахрить. — улыбнувшись, проговорил фриц. Старательный повар, что был доктором по профессии, заметил, что темнеет, и стоило бы уже включить свет на кухне и на крыльце для Сеченова, что скоро должен прийти. Вода закипела, о чем говорила крышка, что подергивалась на кастрюле под давлением пара. Закинув Маульташен в кастрюлю и помешивая, Штокхаузен расслабился, продолжая напевать различные песенки, что не редко застревали у него в голове. Он не мог не отметить особенность советской музыки. Многие песни были преисполнены особым позитивом и счастьем, сама распевка отличалось особой русской чертой, и песни советского времени нельзя было никак и ни с кем спутать. Дело было не только в языке, на котором поется песня, дело было в атмосфере, жанре большого количества музыки СССР. Из мыслей Михаэля резко вывели теплые руки Дмитрия Сеченова, что с особой любовью обвивал торс немца, кладя голову ему на плечо. Шток вскрикнул от неожиданности, но его тут же успокоили теплые руки, что обнимали его. — Вот это да, что же ты тут, meine Liebe, такое вкусненькое готовишь к моему приходу? — бархатный голос Сеченова прозвучал прямо у уха хирурга, что не могло не вызвать рой мурашек, и розоватые щёчки. Это не говоря уже о том, как немец сильно любил, когда Дима говорит с ним на его родном. — Хах, я не думал, что ты пхридешь так скохро, Дим. — Михаэль повернул голову на академика, нежно обращаясь к нему, улыбался. — Но у меня уже почти все готово. Ты можешь пехреодеться и спускаться вниз кушать. — Хорошо — тихо сказал Сеченов, не отходя от врача, словно не может оторваться. — А ещё у тебя просто прелестная улыбка, Миш. Дмитрий все таки пересилил себя, отрываясь от Штока, чмокая того на прощание и направляясь по лестнице в гостиной наверх. Теплое ощущение от столь неожиданного и искреннего комплимента осталось приятно разливаться в душе. Сеченов переступил порог комнаты, ещё раз осматривая большую двуспальную кровать. Около этой кровати стояло пару коробок с вещами и пакеты с одеждой, что Дима посчитал нужными взять. Раскрыв большой пакет с вещами, академик достал оттуда пижаму. На последок взглянув в окно на вид, выходящий из комнаты, Дмитрий двинулся вниз по лестнице, проводя рукой по ровным деревянным перилам. Он забежал в ванную на первом, в то время как доктор уже раскладывал еду по тарелкам. Ему нереально хотелось пафосно открыть вино перед любимым, поэтому он отложил его пока что. Он потянулся к пакету, стоящему все также у ножки стола. Оттуда он извлёк пару красивых и ароматных свечей. Он осторожно поджег их, создавая приятную атмосферу, предусмотрительно погасив свет. Пакет после этого благополучно отправился в мусорку. С окна дул холодный ветерок из-за которого немец закрыл окно, беспокоясь о здоровье только что вышедшего из душа Дмитрия. — Охо-хо-хо — сдержанно засмеялся ранее упомянутый академик. — Какая красота, а что за дивный запах? Шток радостно улыбнулся, не скрывая своего румянца на щеках, освещаемые лёгким светом горящих свечей. Доктор подхватил бутылку вина и штопор, пленка уже была удалена с горлышка. Михаэль вставил штопор в пробку бутылки, надавливая на нее, и смещая пробку в бок. Финальный этап - приятный тихий «пах» из бутылки, и пробка была изъята. Внутри себя Шток был рад этой маленькой победе, что все пошло по плану. Он взглянул на Дмитрия, что стоял в пижамной одежде, смотря на него со сдержанной улыбкой. В свете мелькающих огней видно было, как глаза ученого светились, подобно этим же огонькам. — Садись — немец показно указал на стул, призывая сесть. Он подхватил пастельно-зеленую салфетку, тактично оставленную властями для Сеченова. Подложив ее к горлышку бутылки снизу, Михаэль принялся разливать терпкий напиток по бокалам. Дмитрий послушно сел на указанное ему место. Напротив него присел и сам фриц. — Это тхрадиционное блюдо Гехрмании - маульташен. — начал немец, объясняя Сеченову. — И как ты понял, я пхриготовил его сам, для нас двоих. В детстве я очень любил эти… пельмеши? Академик сильнее заулыбался от того, с каким милым акцентом немец сказал «пельмеши» — О, ну и конечно есть повод этому прекхрасному вечехру — поднимая бокал с вином, проговорил Штокхаузен. — Наш с тобой отпуск, милый. — Именно так, дорогой. — Сеченов поднял бокал, и они чокнулись за их мини-праздник. — Ну что ж, попробуем. — академик понес первую пельмешку в рот, мучительно долго молча и пережёвывая. — Мм… — Ну как тебе? Das ist gut? — по реакции Дмитрия было тяжело определить, какие эмоции он испытывает. — Мм, гуд, гуд, не то слово! Einfach köstlich, mein Liebling!— Сеченов весело и гордо взглянул на смущающегося немца. Трапеза прошла как обычно. Два гения успели поговорить о срочном вызове на Челомее, о Германии, о погоде, о доме и вкратце о многом другом. — Это было очень вкусно, спасибо тебе большое. — смотря прямо в глаза врача, проговорил академик, опустошив свою тарелку. — Я очень храд, что тебе понхравилось. — картаво сказав, улыбнулся Шток, уже встав из-за стола и подходя к месту Дмитрия Сергеевича, чтобы взять его тарелку. Академик поднялся со стула, из-за чего теперь расстояние между телами было всего ничтожных пять-семь сантиметров. Учёный положил руку на щеку Штока, завлекая того в поцелуй. Параллельно он выхватил из рук Михаэля грязную посуду, ставя ее на стол, рядом с раковиной. Немец неловко и по-дурацки улыбался в поцелуй, просто наслаждаясь моментом. Ученый начал водить другой рукой по стройному торсу мужчины, слегка прижимая его к столу. Сеченов плавными движениями обводил тело Штока. Брови хирурга стали складываться в домик. Сеченов углублял поцелуй, не выпуская Михаэля, которому уже не хватало кислорода. Академик проходился языком по зубам фрица, переплетал свой и чужой, что казался таким родным, язык. Дмитрий оторвался от немца, давая ему возможность отдышаться. Дима аккуратно просунул руку под водолазку, заправленную в брюки, приподнимая ее до уровня груди. — Ох, Дима, что ты делаешь? – удивлённо спросил Штокхаузен. О, учёный прекрасно знал насколько чувствительной у Миши является его грудь. Он опустился к груди и стал посасывать правый сосок, в то время, как свободная рука принялась оттягивать, закручивать левый. Михаэль прогнулся в спине, зачесывая руку в мягкие волосы академика и поскуливая. Он закусывал губу и выгибался прямо навстречу Диме. Тот подхватил его за бедра, усаживая на стол, и тут же проходясь языком уже по левому соску. Дыхание Штока сбилось, и от частых вздохов пересыхали губы. Он послушно обвил ногами торс мужчины, надеясь что академик не сразу заметит его предательски нарастающее возбуждение. — Ох…ох, Дима-а…Ох, пхрямо здесь? — задал сквозь стоны вопрос немец, подставляясь под все ласки Сеченова. — Ну да, а тебе что-то не нравиться, mein Kätzchen? — с хитрой улыбкой поинтересовался учёный. Он стал снимать водолазку с Миши, попутно услышав тихое «Nein» от немца. Михаэль запустил горячие руки под футболку академика, поглаживая его спину, царапая моментами, когда Сеченов мог слишком сильно прикусить сосок, вызывая скулеж, смешанный со стоном, заставляя немца выгибаться прямо на кухонном столе. Шток избавил Диму от футболки, открывая стройный торс и красивую, имеющую кудрявые волоски, грудь. Дмитрий Сеченов начал активно потираться о пах немца своим, продолжая ласкать тело и тем самым получая ответные стоны. — Дима… bitte, tun Sie es, bitte… — Михаэль умоляюще взглянул на Дмитрия. — Gut, alles was du willst, Sonne. — улыбнулся Сеченов, начиная расстёгивать ширинку брюк, на которых уже образовалось маленькое мокрое пятнышко. Штокхаузен не смог сдержать глупой, смущенной улыбки на такое милое имечко для кучерявого мужчины, что прямо сейчас неприлично пошло нагишом разлёгся на столе перед главным умом всего СССР. — So schön und bezaubernd, ich kann nicht. — начал шептать Мише куда-то в шею, щекоча жёсткой щетиной, Сеченов. Михаэль буквально плавился, как сыр сверху лукового супа в духовке, желая большего и невероятно смущаясь и трогаясь от немецкого Дмитрия. Учёный показано облизнул указательный палец, туша им свечи, что были зажжены Штокхаузеном, на всякий случай. Единственным освещением стала яркая лампа на улице, что лила свой свет через неприкрытое шторой окно. Академик достал из кармана пижамных штанов небольшую бутылочку со смазкой. Сеченов выдавил ее себе на пальцы, растирая. Михаэль не мог оторвать взгляда от слегка улыбающегося академика в полусвете, и эта картина ещё больше заводила его, отдавая дрожь в конечностях. Его взгляд словил мелькающую бутылочку в свете. — Это смазка?! — ошарашенно вскликнул немец. — То есть у тебя изначально был такой план? — Да — скромно, но с хитрой улыбкой ответил Дмитрий Сеченов. Он завел руку вниз, приближаясь к мышечному колечку Михаэля. Он стал покусывать шею и ключицы, после сразу зализывая, в то время как внизу он дразняще обводил вход скользким пальцем, вызывая тяжёлые вздохи. Наконец он протолкнул первую фалангу, начиная медленно входить. Снизу раздался жалобный скулеж, и Дмитрий очень надеялся, что Штокхаузену не было больно. Миша сильнее обхватил его спину. Целый палец был введен, и немного простимулировав немца им, вводя его до основания, и почти полностью выходя, Сеченов начал просовывать второй. Он стал надрачивать Штоку, прильнув к его губам, чтобы заглушить болезненные ощущение, если они, конечно, были. Хотя, по немцу бы никто и не сказал бы, что ему хотя бы немного больно. Его лицо выражало чистое удовольствие, а изо рта в поцелуй то и дело выходили нескромные стоны удовольствия. Второй палец вошёл без проблем, и Сеченов все так же продолжал растягивать Михаэля, раздвигая пальцы на манер «ножниц» внутри него. Он оторвался от губ доктора, давая отдышаться. — Ох, Дима! Bitte, fick mich schon! — выгибался немец, потираясь членом о живот академика. Самообладание Сеченова уже давало трещину, ну а если уж Штокхаузен сам соизволил так громко простонать такие то слова, значит он готов. — Natürlich, mein Schatz. — прошептав эти слова на ухо Мише, Дмитрий вынул пальцы из немца, проводя влажную дорожку языком от груди к лобку. Член хирурга подрагивал от возбуждения. Учёный приспустил пижамные штаны вместе с нижним бельем, хватая Михаэля за бедра, подводя головку ко входу. — Готов? — хрипло спросил Дима, с потрохами выдавая своё возбуждение. — Всегда готов — улыбнулся немец, поглаживая спину учёного. Дима не сдержался и одним резким толчком вошёл в хирурга полностью. Этим он вызвал громкий стон у прогибающегося на столе Штокхаузена. Дмитрий приостановился, давая фрицу полностью привыкнуть к полной и всепоглощающей заполненности внутри. После того, как Шток доходчиво кивнул головой, Дима стал медленно выходить, а после входить в немца, на что тот посильнее ухватил его за спину. Темп нарастал, как и громкость стонов, исходящих из Миши. Академик ухватил партнёра одной рукой за макушку, пятерней сжимая волосы назад, призывая открыть шею, начиная отставлять багровые засосы на шее. А другой рукой он ухватил Штокхаузена под талию, получая полный контроль над ритмом толчков. Стол начинал раскачиваться от быстрых и резких движений учёного внутри Михаэля. Кучерявый в свою очередь подмахивал бёдрами, увеличивая темп, громко простанывая имя Димы. Сеченов хрипло стонал, вдалбливаясь в Михаэля достаточно глубоко, чтобы тот ногтями вжимался в спину академика, сильнее выгибаясь. Он буквально захлебывался в стонах, умоляя о большем. Дмитрий только ускорялся, сильнее сжимая в своих объятьях любимого. Они достаточно сильно скучали по этому. Ритмичные стоны и скрипы стола заполняли дом. Штокхаузен стонал на высоких нотах прямо у уха учёного, чем не мог не доставлять ему большого удовольствия. Немец чувствует как все возбуждение скапливается внизу, понимая, что скоро придет к разрядке. И вот, долгожданный оргазм накрыл Михаэля с головой, от чего тот сжал внутри себя академика, запрокидывая голову со слезящимися глазами назад, выстанывая имя учёного. Ещё пару толчков и хриплый рык послышался где-то у шеи немца. Сеченов излился в хирурга, напоследок уставши целуя его в носик, отчего тот, улыбаясь, жмуриться. — Я очень люблю тебя, Дим. — прошептал немец, удовлетворено раскинувшись на столе. — А я тебя люблю, Миш. — нежно улыбнувшись, ответил Сеченов.