I used to rule the world

- И дева с чёрными бровями, она растёт - не для меня... - Молчалин, казаки у нас есть, но не мы и не там, где мы, - проворчал Екатеринбург, давая подзатыльник стоящему рядом пареньку. Глеб Молчалин был посёлком - чьё название, к сожалению или нет, Николай не помнил. Курносый, аж рыжий, низкорослый, на одну ногу хромает - полная противоположность любого города в ближайшей от них округе. Как он вообще оказался с этим посёлком здесь, возле дороги, когда вокруг леса, а его собственное "нечеловеческое воплощение" достаточно далеко? История долгая и мутная, где замешаны обеспокоенная улыбка Перми, приказной тон Пермской губернии и разводящая руки Челябинск. Мутно, да. - Николай Василич, так я ж чтоб не скучно было, - пожал плечами Глеб. - Пока стоим ж. Запевайте со мной-с, Николай Виллевич. - Васильевич-Вильгельмович, хватит искажать моё отчество, - поморщился Екатеринбург. Молчалин склонил голову: - Звиняйте, Николай, э-э-э, Уралович, - тот бровь аж поднял. - Просто два основателя у вас, странно-с... запутано-с... - Зови просто Николаем, Молчалин. - А, э, хорошо-с, Николай, э, Николай-с... Господь бог, лучше бы он сидел на своём заводе... - Не для меня придёт весна... - О боже, - Коля накрыл лицо ладонью, пока Молчалин продолжал горланить: - И сердце девичье забъётся, такая жизнь - не для меня... - По-моему, ты перепутал слова. - Э, разве...? - прервался рыжий. - Да, а ещё строчку пропустил. - Да, он прав. Но поёшь неплохо. Те аж отпрыгнули от появившегося сзади. Тот улыбался задорно, был в тёино-серо-голубой одежде, больше похожей на халат. Лицом походил на отца - может, из-за глаз малахитового цвета (но которые, казалось, поменялись на голубоватый оттенок на секунды) и чёрных волос (но что были намного длинее; его низкий хвост смахивал на екатеринбургов). Он потопал ногой: - Испугались? А не надо. В местных лесах твари и по-страшнее меня водятся. А я ещё очень добрый... - Пугачёв?! - ляпнул Молчалин, и Екатеринбург ему тотчас рот закрыл, не отрывая глаз от незванного гостя: - Кем бы вы ни были, лучше уходите. Глаза клыбчивого блеснули: - Зачем? Я разве мешаю? - Очень. - Обижаете, господа... ОЧЕНЬ обижаете. Я ж вас это, как его там... - Что? - Люблю вас, - пропел незнакомец, хватая Молчалина за подбородок, и поцеловал в щёку ошалевшего от всего Глеба. Екатеринбкрг отпрянул от них: - Чего-с? Гость схватил уже его; только не за подбородок, а за щёки: - Не кровная родня, а всё равно похож. Я вас люблю. И тебя, город императрицы, и тебя, вымирающий посёлок! - он начал целовать де Геннину лицо - лоб, по глазу скользнул, щека, а губы Николай не дал, смог увернуться. - Очень люблю! - Сбрендил, - отозвался Молчалин. - Солидарен, - подакнул Екатеринбург, вырываясь из "хватки" чужих ладоней. - Вы кто вообще...? - Деда, - вдруг сказал гость; улыбка не уходила с его лица. Глеб покрутил у виска и снова: - Сбрендил. - Солидарен, - снова подакнул ему Коля; незнакомец улыбался. - Коля-я-я-я!... Тот обернулся; к ним, через поле, а затем выскакивая на дорогу, неслась Лизонька; или же просто Челябинск. Волосы от каждого шага подпрыгивали, в руки держал прикрытую корзинку, что сунула Екатеринбургу в руки, как только добралась: - Поесть. От Вити. Беспокоился. - А, да, спасибо... - Николай обернулся, опасаясь, что незнакомец и её зацелует; но обнаружил лишь пустое место, где до этого был гость, и уставившегося на это место Молчалина. - Пропал... - бормотал он; курносый нос, казалось, изогнулся в другую сторону. Челябинск покосилась на него, нахмурившись: - А я говорила Вите, что б тебя не с посёлком отправляли. Сбрендил. А кто-то смеялся среди лесных деревьев.