I used to rule the world

- Нами принято нелёгкое решение... мы должны сдать Екатеринбург. Николай даже растерялся, так и застыв с кулаком, коим хотел постучать по двери. "В смысле сдать?..." Сегодня должно было быть заседание (на которое его не приглашали, но он всё равно решил прийти, ибо ведь к нему относиться) по поводу Белобородова, одного из сподвижников Пугачёва, что стремительно и верно движется по Среднему Уралу, захватывая заводы и крепости, склоняя простой люд на свою сторону. Конечно, он знал, что он - одна из главных его целей, если не самая главная; по крайней мере, начиная от его правительства и заканчивая отцом, что с начала Пугачёвского восстания непонятно где. Впрочем, может и понятно где; но Екатеринбургский завод с начала всего этого был в изоляции под предлогом "Николай Васильевич... Вильгельмович... вы же важная персона. Ради вас же - не думайте о том, что происходит вне той территории, которой вы являетесь. И ради вашего же блага, мы вам также ничего не скажем", и он примерно знал, как обстоят дела, только благодаря сбежавших к нему людей из других уральских мест. - В смысле Челябинская крепость не защищена?! - выпучил он тогда глаза; мужчина, видно, с Челябы развёл руками: - Так сюда же отправили, Екатеринбург защищать. Она бы всё равно пала - люди с юга Камня более податливы и недовольны властями, чем в этих местах. - Я всё контролирую, - сообщил прибывший Алексей Турчанинов, пожимая его ослабевшую руку. - Сысертский, Полевской и остальные мои заводы будут горой за вас стоять. Конечно, де Геннин пробовал писать письма: Лизе, судорожно извиняясь и вопрошая, как она там, Сысерти, интересуясь, как он там, как относится к побегу своего владельца к нему, к тому, что он его, получается, использует в качестве живого щита и "мы же всё ещё друзья, правда? Мне жаль, я почти не знаю, что происходит...", Вите, о ситуации у которого он даже поверхностно не в курсе, всем, о ком мог вспомнить. Но по итогу он не получил ни одного ответа, а бумага и чернила в его комнате исчезли. Его умышленно держали в неведении. Он смирился, думая, что так нужно, не зря же это делают, "всё во благо". Он же так или иначе присутствовал как их завод на собраниях (хотя в большинстве случаев его просто игнорировали, даже если он что-то предлагал), так что всё, наверное, нормально. Нормально, ага. - Мы не справляемся, - продолжал голос одного из его чиновников за дверью. - Бунтовщики всё близко... а город... - Не город, - поправил его другой. Тот раздражённо ответил: - Официально - нет, а вот по функциям - да. Так вот, а город... вы видили рекрутов? - Нет. А что они сделали? - Вот именно, что вы их не видели. Они не выходят на службу даже силой, совсем не слушаются. Как и местные. Вы слышали, как они нас обсуждают? Да они явно встретят этого Белобородова хлебом-солью! - Да нет, не может такого быть. И Екатеринбург... - ...сдадим, и пусть сами разбираются, в том числе и сам Екатеринбург в том числе. Мы ничего ему не говорили, контролировали чуть ли не каждый его шаг, но не стоит забывать, что он явно ближе к черни, чем к нам. Так что сразу ясно, на чьей он стороне. Так вот - мы должны сдать Екатеринбург, но перед этим сбежать. - Сбежать?! - взвизгнул третий чиновник. - А деньги... и документы...?! - Переплавить и сжечь, друг мой, - ответил ему первый. - Кукиш с маслом этим повстанцам. Так что давайте... - Давайте что? - ...обсудим наш план побега из этого обречённого недо-городишки. Николай отпрянул. Внутри него бывало буря противоречий; он схватился за лоб, стараясь не сглотнуть ком в горле слишком громко. Они... собирались сдать его? Сбежать? Он, конечно, неидеален, но они же сами заявляли, как и многие другие, что он важен. Что он не должен стать одним из городов, заводов и крепостей, что захватили Пугачёв и его приспешники, иначе Средний Урал, если не весь Урал в целом, будет официально для России потерян... а теперь они решили просто кинуть его, спасая самих себя? Екатеринбург, уходя прочь, промассировал закрытые глаза пальцами*, тихо бормоча что-то про "ну как так-то". Он был как-то... разочарован. Нет, он знал, что его правительство и его обычные граждане - как небо и земля в том смысле, что, как минимум, правительство знало о его сущности, казалось кем-то наивысшим, даже выше царицы... а екатеринбуржцы были такими обычными, и с ними было общаться легче, чем с теми, кто знает, кто он такой на самом деле. Но всё-таки - они же его правительство. Почему они не думают о нём? Почему они... - Николай, вы чем-то обеспокоены? Де Геннин повернул голову, оторвав пальцы от глаз, и посмотрел на того вопрошающего: - Яков Фомич...? А, то есть, - его глаза забегали. - Я, гм... я в порядке, просто немного... волнуюсь по поводу Белобородова, - Николай выдавил из себя улыбку. - Просто... вдруг крепость моя не выдержит или что по-хуже... Рооде с подозрением посмотрел на него, но его взгляд тут же смягчился при виде подрагивающих губ и бегающих глаз: - Не стоит волноваться. Крепость выдержит, а народ его не пустит. Все понимают, что повстанцы - всего лишь преступники, что выступают против помазаницы божей... "А является ли она помазаницей, если она буквально захватила трон?" - промелькнуло в голове Екатеринбурга, и он подумал о другой Екатерине: о женщине, что он видел десятки лет назад. О бедной женщине, в честь которой он и стал Екатеринбургом. - "Ох, Ваше Величество..." Конечно, он не оправдывает третьего Петра, но факт же: вторая Екатерина - не помазаница, а такая же, считай, повстанка. Он, хоть официально и старовер, конечно, не прям религиозен, как надо, но такое разбрасывание божьим именем казалось ему богохульством. И "выдержит", "не пустит"... ага, зато кое-кто убежит. Де Геннин даже в лицо Якова вгляделся: может, какое-нибудь "дёрг!" скулой выдаст, что он тоже в том сговоре. Но нет, Рооде был спокоен, как сытый питон. - ...так что не надо беспокоиться. - Когда я смогу кому-нибудь послать письма? - Когда горизонт хоть немного будет чист. Сейчас опасно высылать гонцов, их могут перехватить и, кто знает, кто и как может воспользоваться той информацией, что вы написали? Пожалуйста, просто подождите. Николай поджал губы: - ...хорошо. Выйдя на улицу, он ударил сам себя по лицу: "когда горизонт хоть немного будет чист"! До этого он был как раз "немного чист", и что? Екатеринбург даже ногой топнул от странной досады, а в голове послышалось много причитающих голосов с "Да как посмели эти чиновники...", "Мы голодаем!" и "Вот бы пива...", которые он тут же поспешил заглушить ещё одним ударом. Хотя с последним он был согласен, после таких новостей немного потупляющего сознание пива не помешало бы. - Извините, а у вас хлебушка не найдётся? Де Геннин моргнул, опуская взгляд вниз, на лохматую девочку, что цеплялась рукой за его штанину; хотя, может, это и мальчик, у него вон самого длинные волосы, так что чёрт знает. - Найдётся, - кивнул он, вглядываясь в её начинающие впадать щёки. - Пошли. * * * Привести в свой небольшой домик чумазого ребёнка? О да. Но сейчас дитёнок, которого звали Ларионом (всё-таки это был мальчик), был вполне умыт (а ещё Николаю пришлось его расчёсывать, ибо на эти колтуны ему, как длинноволосому, было смотреть тошно) и с достаточно довольным видом жевал хлеб, сидя на крылечке рядом с наблюдающим за ним Екатеринбургом. - А вы богач? - спросил Ларион, дожёвывая хлебный кусок; де Геннин передёрнул плечами: - Скорее самодостаточный. Относительно... - А хлеб откуда? Много так... - Есть небольшой запас... а что? Ларион тоже дёрнул плечами: - В городе просто это... продовольствия кончаются, - и откусил от хлеба ещё кусок. Николай замер, продолжая смотреть на него; в голове стучало: "Продовольствия кончаются." * * * - Значит, еды нет?... - Ну, есть такое, - икнул мудик с косыми плечами, подливая пива ему в рюмку; Николай взял её и залпом выпил, икнув в тон косоплечему: - Какого чёрта они не беспокояться об этом... - Если ты про чинуш, то они ж окаянные, - ыгыкнул косоплечий, снова ему подливая, а затем выпил сам прямо из бутылки. Вытирая губы, он продолжил. - Деньги-деньги-дребеденьги... только деньги. Я даже бы не удивился, если бы они сбежали, прихватив с собой денежки свои любимые, но, слава Богу, наш Екатеринбург важная штука... - Так они собираются, - выпил снова залпом Екатеринбург. - Им уже плевать. - С чего ты взял, э-э-э, как тебя звать? - Коля. - А я Веник. Так вот, Колян, с чего ты взял? - Я у них... это... посыльный. Помощник Якова Фомича Рооде, меня к нему приставили, когда он сюда служить прибыл... - Так ты екатеринбургский? - Ну да. - А, а я сюда с Красноуфимска... да ты продолжай, продолжай. - ...я вот случайно и услышал, как они решили придумать план "для побега из городишки", - он уронил лицо на ладони. Поднял голову, заорав почти на весь трактир. - Бросили ме... Екатеринбу-у-ург, иуды-ы-ы... Веник почесал подбородок; казалось, он мигом протрезвел, хоть глаза всё ещё были под пьяной пеленой. Он покосился на де Геннина, что в ладошки уже чуть ли не рыдал, и подёргал его за плечо: - Не врёшь? - Да зачем мне? - Коля икнул. - Бедный, бедный Екатеринбург... бедный, бедный я... Хотелось заниматься самобичеванием, и алкоголь в крови любезно усилил это желание. Они решили сдать Екатеринбург, а он - это Екатеринбург, и его решили бросить на произвол судьбы... его и его людей. Бедные екатеринбуржцы, бедный Екатеринбург! Бедный малыш Ларион... бедный малыш Коля... хоть и не малыш... но бедный, бедный Коленька. Он судорожно сглотнул, забирая у Веника бутылку: - Нет повести печальнее на свете... - и сделал несколько глотков. Веник снова покосился на него: - Забавно... они буквально подтвердили то, что Пугачёв прав. Власть - зло, пора бороться... - В чём это может быть прав лже-Пётр Третий... - пробубнил Николай, на пару секунд отрываясь от бутылки. Веник пожал своими косыми плечами: - Так это... чинуши же - иуды? - Иуды... - Значит, не так всё гладко. Значит, Пугачёв - это хорошо. - Мне он не нравится точно также, как и они. - Почему? Он же сражается за простой люд. Против царицы, да пусть не сочтут это за, м, что-нибудь противозаконное сейчас... - Тоже мне Разин... - А? - А? - Я - Разин, - показал на себя пальцем Веник. - Вениамин Разин. - Да я про Стеньку Разина, который, ну... из-за острова на стрежень... - На простор речной волны... так почему он тебе не нравится? Пугачёв-то? Коля отодвинул бутылку, вздыхая, и посмотрел на Веника так, словно отчего-то жалел его. - Я могу поверить, что его сторонники искренни в своих убеждениях, действительно думают о простом народе... или о своём. Этим можно восхититься, конечно. Можно понять, почему они недовольны, - он провёл пальцем по краям рюмки, глядя на неё так, словно пытался разглядеть на дне чьи-то чужие лица. - Но он... притвориться мёртвым царем, зная, что память о Лжедмитриях жива и никому не нужна новая Смута? Воспользоваться, вау, как совпало, нарастающим ропотом народа? Со мной можно не согласиться, но я уверен - он точно сражается не за людей. Ну, может, только в начале всё же и делал это... но сейчас... точно нет. - Я понял твою точку зрения... но чинуши - иуды, да? - Окаянные, - Екатеринбург опять схватился за бутылку. - Сволочи... Веник почесал подбородок, о чём-то задумавшись, и передёрнул косыми плечами, бормоча: - Ну и ну, Иван Наумыч... * * * Ладно, если что, виноват не он. - Николай Васильевич, а вы знали, что благодетели наши сбежать хотят? - появился на пороге Ларион, шмыгая носом (де Геннин вздохнул с облегчением: колтунов нет). - Ты о чём? - спросил он, вручая ему хлеб. Мальчонка засунул его за пазуху, опять шмыгая носом: - Эти, из пра... про... вительства. Хотят сдать город и сбежать. - Кто тебе это сказал? - Так весь город судачит. Тихо, конечно, но руками хрустят, кто-то топор достал... - А, ой. Выбежав с поспевающим за ним Ларионом на улицу, Николай наткнулся на такую картину: группа явно нетрезвых солдат (один поодаль шлепнулся и, когда какая-то девушка протянула ему руку, дабы помочь встать, он взял её ладонь и поцеловал) стояла, окружённая толпой; рекрут спереди проорал: - Мы бережно любили этот город, оберегали его... - Да! - восклицала толпа. - ...не жаловались... - Да! - ...преданно служили нашему отечеству ещё когда это действительно был лишь завод, когда были живы Василий Никитич и Вилим Иваныч, когда на трон взошла Её Величество первая Екатерина... - Да! - ...и мы оставались на стороне нынешней царицы с самого начала... - Да! - ...и вот как нам собираются отплатить? Не беспокоятся, что у нас уже почти не осталось еды, ведут себя как свиньи, запрещают нам критиковать их, хотя сами у себя с удовольствием ноют о "жалкой неблагодарной черни", а теперь - собираются кинуть нас, наш город, на произвол судьбы, с потрохами, а сами планируют сбежать, спасая собственные шкуры! Но русские - народ гордый... - И башкиры! - выкрикнул кто-то из толпы. - И вогулы! - И вотяки! - И иу... вы поняли... - ...уральцы - народ гордый, - поправил себя солдат. - Особенно мы, жители уже не завода, но по статусу всё ещё не города. Русский, башкир, вогул, вотяк, иудей... да, уважаемый, мы поняли! - махнул он рукой покрасневшему мужчинке, которого тут начале хлопать по плечами с "молодчинка, Алесь!". - Все мы возмущены. Все мы недовольны. И все мы не должен допустить, чтобы эти падлюги сбежали! - Да!! - Бей бобров! - Бей бобров!! - Ого, вот это да... - вырос будто из-под земли Веник; Николай прищуренно посмотрел на него, припоминая, как они с ним пили вместе: - Причем тут бобры? - Я не в курсе, - пожал своими косыми плечами Веник, наблюдая за кричащей толпой. - Ты это... я одному знакомому рассказал, тот, видно, другому, и так весь город... звиняй. - Не нужно, - облизнул нижнюю губу Екатеринбург, также наблюдая за происходящим. Сотни голосов в его голове стучали, с каждым ударом будто отдавался импульс, распространяющийся по всему телу; он почувствовал странное возбуждение и предвкушение. Его собственные обида и разочарование смешались с возмущением и недовольством, что хлынули в него всей массой за раз; множество голосов кричали и внутри и снаружи, постепенно сливаясь в один, хриплый и усталый, шепчущий о предательстве, боли и о чьих-то надеждах... Он не сжимал кулаки, никак не менялся в лице; его глаза сначала скользнули по Венику, что заинтересованно смотрел на него, улыбаясь, затем по Лариону, что устроился рядышком, жуя оторванный втихоря хлебный кусок. - Ларка. - Да? - отозвался мальчонка; Николай дёрганно выдохнул: - Хлеб из моих запасов... дверь как раз осталась открыта, раздай его. - Я... - Я буду сейчас немного занят, поэтому, пожалуйста, сделай это без меня, - он сделал шаг вперёд; а затем, выпрямтвшись, пошёл, чувствуя, как его охватывает вся та вереница эмоций и чувств, что паутиной обволакивает его. Ему придётся стать чем-то уставшим и злым. Ему придётся стать Толпой. * * * Это было похоже на эйфорию. Отчасти он упивался той всеоблемлющими злостью и безумием, что в нём кипела и бурлила; будто с него наконец сняли все ограничения, все кандалы, словно он наконец смог показать и выплеснуть все свои эмоции. Конечно, он не мог сказать, его ли это всё же чувства, чувства людей или и то, и другое. Он даже уже не совсем помнил, кто он; помнил только то, что он и эта толпа вокруг - одно и тоже, что они едины, что они... ...а что они? Он уже и не помнил. - Может, откроем врата перед этим пугачёвским Белобородовым? - А что, идея! И толкнем их прямо к ним! И он соглашался, кивал; конечно, какое-то сомнение скреблось, но он уже не обращал внимания ни на что. Такая замечательная идея, дабы унизить их, далких предателей... (...но кого их?) Но он вдруг очнулся, как будто внезапно включили свет. - Вы чего творите, сумасшедшие?! - крикнул некто смутно знакомым голосом. Екатеринбург сузил глаза, пытаясь сфокусироваться на появившейся фигуре; сначала ему показалось, что это сам Исус с неба спустился, но это оказался всего лишь Яков Рооде. Очень разочарованный Яков Рооде. - Что вы как дикари какие, а!? - закричал он толпе; люди заголосили, зашептались, зароптали, кто-то что-то крикнул. - Ведёте себя, как свиньи. Какой-то мужчина, хрустя пальцами, вышел из толпы, собираясь направиться к Рооде, но направленное в его сторону ружьё в руках у одного из мужчин, что стояли позади Якова, заставило его отступить. - А что мы? Вы первые нас кинуть собрались! - выкрикнула какая-то грузная женщина; учитывая, что за её руку цеплялся Ларион, это была его мать или какая-другая родственница. Рооде нахмурился: - Уважаемая сударыня, я действительно "оттуда", но о планах сами-знаете-кого я не знал до сего дня. Да и разве бы я согласился? В отличие от них... - глаза мужчины пересеклись с глазами Николая. - ...я предан этому городу. - Ну, мы ещё не город... - напомнил кто-то из толпы. - Но можете стать, - поднял палец вверх Яков. - Если мы выстоим против повстанцев, то, уверен, государыня Екатерина нас наградит и сделает Екатеринбург городом официально. Может, у нас даже своя губерния будет... - Какой "у нас", вы ж вообще вродь с Петербурга, - опять напомнил кто-то. - Вот именно поэтому я знаю, о чём говорю. Государыня честно нас наградит, а "благодетелей" накажет по заслугам, за то, что собирались совершить измену. - А это измена? - зашушукались все. Рооде всплеснул руками: - Разумеется! А как нет? Почему вы так обесцениваете себя? Вы также важны для нашей родины, как тот же Петербург. Любая даже попытка сделать что-то такое - это измена. - О-о-о... - Поэтому не нужно уподобляться дикарям и, тем более, делать то, что собирались делать они, - сдать город Белобородову. Думаете, повстанцы пощадят вас? Они сожгут всё, как другие города, что открыли перед ними свои ворота, а вас убьют, ещё на женщин покусятся, - внимательно оглядел он всех; мать-не-мать Лариона в испуге прижала его к себе. - Такую участь вы хотите для себя, такую участь хотели для своего детища Василий Никитич и Вилим Иваныч, когда сооружали Екатерининский завод? Вот и я не думаю, что нет. Так давайте сохраним всю вашу злость, но направим её на Белобородова! С неудавшимися беженцами разберёмся, когда победим. Вы поняли меня?! - Да!! - закричала толпа. - Бей бобров!!! - Причем тут бобры... - пробормотал Рооде, вновь пересекаясь взглядом с Екатеринбургом; они поочерёдно кивнули друг другу, и де Геннин увидел, как тот произнес одними губами. - Отныне всегда держите себя в руках, для вашего же блага. Николай почувствовал, как новое возбуждение течёт по венам, как голоса по голове стучат новыми словами. Да уж, эти ощущения он точно запомнит до скончания своих веков. Всепоглощающее и липкое, как паутина... ...и он должен пережить то, чему предстояло случиться. Он оглянулся; в ту сторону, где стояла его крепость. Она должна выдержать. Просто обязана.