Январский дождь

— Ника, а пятнадцатый или шестнадцатый дом? — в третий раз спрашивает Влад, всматриваясь в вершины бетонных девятиэтажек и сильнее прижимая к щеке телефон. В голове у него неприлично пусто, лишь обрывки свежесказанных сестрой фраз витали в черепной коробке. — Никак не запомнишь? — из динамика раздаётся несколько задорных девичьих смешков, — шестнадцатый. — Ага...— парень щурится, останавливаясь около подъезда. На стене красуется число «16», аккуратно выведенное бардовой краской. Он забегает под козырёк и стряхивает с кроссовок комки мокрого снега. Потянув металлическую дверь на себя он удовлетворённо заявляет: — Скоро буду. Влад вошёл внутрь и окунулся в густую темень. Каждым миллиметром кожи он почувствовал желанное тепло после колючего декабрьского мороза. Нод ногами чавкает слякоть и грязь с чужих ботинок, замёрзшие розовые пальцы сильнее сжимают ручки дорожной сумки. Перед глазами мелькают обитые коричневым дерматином двери. Влад перескакивает ступеньки неосторожно, без страха споткнуться — он не боится полететь в грязную плитку и рассыпать зубы. Парень пробегает этажи один за другим, на ходу снимая шарф и расстёгивая куртку. Сердце колотится, грудь разрывается от глубоких вдохов. Влад чувствует, как пылают щёки, как кружится голова от прилива радости и нетерпения. Преодолевая последние ступеньки он мешкается, останавливается у двери. Влад, будто оттягивая момент долгожданной встречи, прислушивается, подходит к перилам и смотрит в лестничный пролёт. Он довольный и счастливый. Всматривается вниз, прикусив губу. Вдруг звенящий женский голос раздается где-то за спиной и эхом разлетается по подъезду. Слегка испугавшись Влад оборачивается. Из приоткрытой двери показалось ухмыляющееся девичье лицо. — Что ты там высматриваешь, неужто прыгать собрался? — девушка, лет двадцати пяти на вид, неспеша подходит к Владу, шаркая тапками по полу. Она улыбается широко-широко, и глаза её задорно жмурятся. Парень разглядывает её подтянутую фигуру. Ника за два года сильно изменилась: волосы отросли, темные секущиеся кончики теперь достают до локтей, черты лица заострились, а взгляд приобрел отчуждённость и зрелую цепкость. Но всё же в её неказистом стане осталось что-то дурашливое, лёгкое. — Удивительно, — Влад по-актёрски поднял брови, — но я скучал. Парень подошёл к сестре и приобнял её за плечи. Её волосы пахнут табаком и ванилью; этот запах можно встретить только на этой улице, в этом доме, в сорок третьей квартире на седьмом этаже. Так пахнет только Ника. Сестра гладит по щеке ласково, как кошка, чуть ли не мурча. Владу становится смешно, а она продолжает лащиться: прижимается ближе, целует в нос. — Ты замёрз, — отстраняется, строго смотрит вниз и бормочет: — Идиот, кто зимой носит кроссовки? — Ты говоришь прям как мама, — улыбается парень. Она закатила глаза. — Заходи давай, греться сейчас будем. В квартире пахнет еле уловимым мятным дуновением, дразнящим, слегка одурманивающим запахом вишнёвого пива; на кухне гудит холодильник, в углу прихожей пылится советский шкаф, на кухне висят ярко-оранжевые блестящие шторы. У Ники спокойно и дышится легко, хоть квартирка сама по себе маленькая — однокомнатная, устланная узорчатыми коврами и заставленная различной антикварной мебелью и прочей ерундой. — У тебя хорошо. — с задором говорит парень. Влад проходит в комнату и ложится на раскладной скрипучий диван. Он рассматривает постеры с Земфирой, замечает открытую упаковку кислых конфет на советском лакированном серванте, глядит на люстру с жёлтым абажуром. За стеклом разливается оранжево-розовая палитра тяжелеющего неба, редкие снежинки то падают с пушистых серых туч, то поднимаются вверх. В голове путаются мысли, глаза закрываются от бессилия: всё-таки организм не выдержал и подвел при первой попавшейся возможности. — Спать будешь? — Ника садится рядом, на краю, стараясь не мешать. Говорит тихо, почти шёпотом. — Угу, — бормочет парень. По стенам сползает алый закат. В конуре с отклеивающимися обоями и мягким воздухом сказочно пахнет ирисом. Тяжёлые веки опускаются на глаза, и сон забирается под кожу, неощутимой прохладой обдаёт истомленное тело. *** Нехотя открыв глаза он уставился на часы, висящие под потолком. 21:48 Недолго он спал — часа два. В голову как будто вставили фильтр — ни одна мысль не зацепилась под корку подсознания и не нарушила покой. Хотелось лежать и наслаждаться каждой секундой флегматичного безмолвия. В квартире застыла подозрительная тишина, воздух был горячим и тяжёлым, легкие с трудом могли уловить частицы нужного кислорода. Ника молча сидит на кухне у окна. В темноте мелькает маячок тлеющей сигареты, он — единственный указатель присутствия сестры. Её сгорбленный силуэт совсем сливается с темнотой. — Что-то душно у тебя, — как бы невзначай говорит Влад, зашедший на кухню. — А я и не знал что ты куришь. — Ты многое обо мне не знаешь, — усмехается, — смотри. Девушка поднимает рукав футболки, отложив сигарету в пепельницу, и указывает своим длинным пальцем на плечо. — Ахуеть, — Влад подходит ближе, рассматривает татуировку с изображением змей и роз. Проводит рукой по худому плечу, поднимает глаза и повторяет: — Ахуеть... Ника хихикает. Парню становится сладко на душе: такой легкий и непринуждённый смешок выдает всю натуру Ники — наивную, добродушную. Совсем не взрослую, а наоборот — детскую. — Есть ещё одна? — Влад указывает на пачку. — Да. Садись рядом. Ника протягивает тонкую сигарету, стряхивает пепел со своей и вяло затягивается, опуская накрашенные ресницы. — Да ну, — Влад цокает языком, — у тебя и так накурено, задохнуться можно. Я выйду на улицу, проветрюсь. — Иди давай. Но только не долго, — девушка отворачивается к окну. Влад набрасывает на плечи старую тёмно-синюю олимпийку и пялится в окно из коридора. Долго всматривается в лиловую темень, ищет что-то новое. Кивая Нике закрывает за собой дверь. С обидой глядит на лифт и помятую бумажку с надписью «Не работает». Вслепую он медленно спускается по лестнице, не осмелясь перепрыгивать через ступеньки. Дверь открывается с устрашающим скрипом, и тело обдает ночным холодом. Влад замечает силуэт. Незнакомец курит: медленно подносит фильтр к губам и глубоко затягивается. Влад смотрит на чужие руки, белые, с выпирающими костяшками и кольцом на среднем пальце. Не сразу замечает инвалидную коляску, но успевает отметить — он чем-то похож на Нику. У Влада в груди разрастается дерево сомнений, с острыми нитевидными ветвями и сухими чёрными листьями. Желание курить постепенно пропадает: общество неопознанного кого-то не внушает доверия. Парень старается дышать тихо, шарит по карманам и не находит зажигалку. Коленки начинают дрожать то ли от холода, то ли от смущения. — А... Извини, — голос Влада звучит так, будто в горло ему напихали соломы и сушёных хвойных ветвей, — можешь одолжить зажигалку? Незнакомец поворачивается, убирает волосы за уши. Голос его звучит мягко и глуховато. — Конечно. Влад закуривает, чувствует терпкий дым на языке. Сигареты не помогали расслабиться, не успокаивали нервы, не спасали от стресса. Сигареты тормозили, затуманивали мозг. Мысли просто растворялись в едком никотиновом облаке. Ему не хочется выглядеть нелепо: с испуганными глазами и прилипшими ко лбу русыми завитками чёлки. Пока меж пальцев догорает небольшой окурок Влад выдавливает из себя последние капли храбрости, прислоняется головой к холодной стене и сквозь опущенные ресницы наблюдает за неизвестным кем-то. — Я тебя раньше не видел, — незнакомец поворачивается вновь и уже смотрит в глаза, выжидающе, с интересом. В его взгляде можно было разглядеть частицы смущения, отчего ледник тревоги, покоящийся на душе, начинает таять. По венам, кажется, течёт мёрзлая кровь: она отрезвляет. У Влада синеют худые щиколотки и трескаются губы. А вокруг всё замирает. Парень уже и не думает курить. Он приоткрывает рот и глотает воздух, часто-часто бьется сердце. Вот-вот лопнет, и улица потонет в малиновой крови. — Да я тут и не живу, — растерянно отвечает Влад. Ему волнительно, аж до тошноты. — Захотелось навестить сестру, да и праздник вместе встретить... Хочется уцепиться за пластмассовые крючки зарождающегося диалога, но робость сковывает тело. В голову ничего не лезет: ни одна дрянная мысль, ни одно словосочетание, которое могло бы подтолкнуть к диалогу. Казалось, что леденящий ветер, дующий прямо в лицо, выдувает из головы все идеи, оставляя перед глазами пелену сомнений и блёклый свет уличного фонаря. — А... как тебя зовут? — Влад заливается краской. Он выпалил первое, что успело родиться в болящем темени за столь короткое время. Говорить — страшно, долго молчать — ещё страшнее. Незнакомец не сразу отвечает. Сначала стряхивает пепел с сигареты и бросает бычок на тротуар. — Женя. Влад вот-вот разлетится в щепки. Кровь заливается в щёки, в уши, бурлит в носу. Парень чувствует головокружение и, чтоб окончательно не потерять себя, говорит: — Я Влад, — поджимает обветренные губы и добавляет: — У тебя красивое имя. Женя замирает. Не дрожит, не сгибается, не оборачивается. Замирает, словно каменная статуя, заросшая ядовитым плющом — ни посмотреть, ни дотронуться, ни сказать. В один миг стало страшно. Влад с ужасом замечает, что наговорил лишнего. Он ненавидит себя за то, что не умеет останавливаться. В который раз убеждается, что молчать — это большой талант. Но это осознание приходит слишком поздно. — Извини, — совсем тихо вздыхает. Слова улетают в пустоту, их подхватывает щипающий зимний ветер и уносит за пределы двора, к тёмно-фиолетовому небу, к заснеженным дорогам и редким звёздам. Женя не повернулся, а лишь достал из пачки новую сигарету. Влад в последний раз взглянул на его худощавые плечи и свисающие на лицо чёрные волосы, прежде чем скрыться за металлической дверью в подъездной темноте. «Может, не услышал... » — проносится в голове с мизерной толикой надежды, — «оно, наверное, к лучшему». Влад мчался в полумраке потрескавшихся бежевых стен, то и дело поднимая глаза на нелепо нарисованные маркером числа около дверей. Так он считает сколько ему осталось до сорок третьей квартиры. Ноги гудят, боль проносится по всему телу и не спеша растворяется в мышцах. Он забегает на седьмой этаж и колотит в дверь, забывая, что та открыта. Вваливается внутрь, замечает прикованный к себе взгляд сестры. — Что с тобой? — по-настоящему растерянно спрашивает она. — Нихера себе, покурил. — Ника, потом, — рычит парень, сбрасывая с себя олимпийку, из кармана которой на пол очень некстати вываливается зажигалка. Влад кипит, дрожащими пальцами хватает зажигалку и сжимает в ладони крепко-крепко. Понимает, что она — причина их новой встречи. Не отдать нельзя. Идёт в ванную, бросая на пол мокрую толстовку. Хочется снять с себя кожу, отодрать и захлебнуться собственной кровью. Всё же, Влад дышит ровно, умывает лицо ледяной водой, успокаивается. Он стоит у зеркала и разглядывает своё тело: белый шрам виднеется чуть выше пупка, впалый живот всё так же усеян родинками то тут, то там. Влад поднимает взгляд и всматривается в серые полупьяные глаза. Живо бегает по мягким чертам лица, выискивая совершенно непонятное и ненужное что-то. Останавливается на пухлых пунцово-розовых губах, замечает кровоточащую трещинку слева. «Блять, да что это такое?» — Влад устаёт волноваться, — «Надо бросать курить». Ника походит сзади, обвивает тонкими руками горящее тело. Она, как тёплое молоко с мёдом на ночь. От одного её присутствия на душе становится слаще, с груди как будто снимают отвратительную клейкую плёнку, что мешает нормально дышать. А дышать хочется. Хочется вдохнуть приторно-сладкий аромат дешёвых духов. Хочется почувствовать под носом щекочущий запах водки, разбавленной яблочным соком. Хочется дышать несколько десятков лет, чтоб от лёгких осталась алая труха. — Пошли спать, — просит Ника, аккуратно постукивая по спине кулаком. Они заходят в комнату и по очереди падают на раскладной диван: Влад пристраивается у стены, сестра на самом краю, обнимая подушку. Влад пялится на ковёр, висящий на стене, сонно разглядывает ромбовидные узоры. Замечает, что ему никогда ещё не было так неловко и странно. Совсем не хочется спать, хотя по телу уже разливается вязкое изнеможение, а веки тяжелеют с каждой секундой. «Поскорей бы заснуть, чтоб этот дурной день закончился» — Влад сводит брови, ещё сильнее укутывается в тёплый колючий плед и закрывает глаза. Слушает сопение сестры — сдавленный вдох-выдох. Тишину разрывают стуки двух пропитых сердец и тиканье часов. Парень почти отключается, в подсознании мелькают мгновения воспоминаний. Мысли обрываются в самый неподходящий момент: он как раз пытался вспомнить Женино лицо, на которое так по-предательски падала ночная тень.