Январский дождь

В семь утра зимой ещё темно, но, несмотря на абсолютный мрак, Владу снятся светлые сны. Ника ходит по квартире в растянутой серой майке, словно привидение, выбравшееся из пыльного чердака. Её спутанные паутинистые волосы тянутся по спине с забавной кривизной отдельных прядей. Она зевает, то и дело горбясь и расправляя плечи. Уже на кухне девушка достаёт полупустую пачку и закуривает. Её худые пальцы напоминают молодую лозу, обвивающую стебель тонкого деревца. Она аккуратно стряхивает пепел в розовую фарфоровую собачку-пепельницу. Ника думает обо всём, глядя в окно через призму затуманенных глаз: о надоевших заледенелых дорогах, о родителях, о Владе. Брата она любит гораздо сильнее, чем вечно пропадавшую на работе мать и пьяного отца. Когда Нике было пять, родственники говорили ей, — совсем маленькой и наивной девчонке, — что она очень похожа на папу своим упрямством, колким юмором и холодными бирюзовыми глазами. Ей это совсем не нравилось. Она не хотела быть похожа на него, особенно тогда, когда вспоминала, как больно бьётся о гладкую кожу металлическая пряжка ремня. Именно поэтому Ника съехала от родителей при первой же попавшейся возможности в старую бабушкину квартирку. Но будучи подростком девушка с досадой замечала, как нежно обходилась с братом мать, как она гладила его по голове и обнимала крепко-крепко, как отец играл с ним в шашки и собирал пазлы. Они явно любили его больше и даже не собирались этого скрывать. Влад был похож на маму: он был доверчив, но не глуп, мягок и сострадателен, но не чересчур, заботлив и нежен, но только тогда, когда чувствовал, что человеку и вправду это нужно. Погладив пальцем мордочку фарфоровой собачки, она вспомнила, как Влад, являясь восьмилетним мальчишкой, сидел на холодных ступеньках в подъезде и утешал Нику, обвивая своими детскими ручонками её шею. Наверное, это был один из тех самых ужасных дней, которые доводилось переживать Нике, четырнадцатилетней закомплексованной девочке с синяками на руках и выпирающими венками под глазами. Отец избил её за то, что она вернулась домой на семнадцать минут позже положенного. И Влад, проскользнув через коридор, присел к сестре и обнял её: настолько нежно и тепло, насколько это возможно. Ника отдёрнула себя от мыслей, почувствовав лёгкое жжение в пальцах. За окном начинает светать, а сигарета рассыпается и пеплом падает на подоконник. На снегу искрятся первые лучи блёклого солнца, показывающегося вдалеке за панельными домами. Небо розовеет, и по только-только появляющимся редким прохожим, укутанным в пуховики и тёплые шарфы, можно понять, как за ночь окрепчал мороз. Ника ёжится и ставит на плиту чайник. Руки её дрожат, на лице появляется детская улыбка и в голове мелькает проказническая идея. На часах показывает 8:36; девушка забегает в комнату, подходит к дивану, на котором покоится парень, и набрасывается на спящее тело с торжествующим криком: — Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой! Влад подскакивает и хватается губами за воздух. Ника, не теряя ни секунды, берёт подушку и бьёт прямо в лицо. В воздухе витают клубы пыли; на пол летят подушки, скомканная одежда, даже несколько пластиковых фигурок падают с тумбочки. В конце концов на полу валяется Ника, тяжело дыша и хохоча во весь голос. — Ну, блять, спасибо что разбудила, — закатывая глаза, говорит Влад. — Всегда пожалуйста, — ухмыляется девушка и, услышав свист, доносящийся с кухни, добавляет: — Идём на кухню, позавтракаем. Парень бренно плетётся за сестрой по коридору, поправляя взъерошенные волосы. Одним глазом заглядывает в ванную и замечает лежащую на стиральной машинке зажигалку. Губы сразу поджимаются, и Влад мысленно корит себя за собственную глупость, за внезапное, не пойми откуда взявшееся смущение. «Идиот, не мог сразу отдать?» — вздыхая, упрекает себя парень. На кухне накурено и очень светло; Ника подбегает к чайнику, выключает газ, ищет кружки и тихо ругается. Влад садится за стол и замечает неровно висящий около окна календарь. — Уже двадцатое декабря, — говорит Влад, не отводя глаз от ярко-красного числа. — Как Новый год праздновать будем? Ника сводит брови и, поставив перед Владом оранжевую кружку в жёлтый горошек, отвечает: — Сгоняем в магазин, я приготовлю что-нибудь, выпьем, — она смущённо отводит глаза и шепчет: — Вообще, мне Сëма звонил, хотел приехать... — Ты с ним ещё не рассталась? Мне будет очень жаль, если ты променяешь меня на этого придурка, — Влад кривляется, саркастично закатывая глаза. — Да ладно тебе. А вообще, он как-то говорил, что к родителям в село поедет и... — девушка лепечет быстро, перебирая в руках пакетики с чаем, — ты какой будешь: зелёный или чёрный? — Зелёный, — парень засматривается через окно на криво вырезанные края рыжих облаков. — Сегодня солнечно. — И не говори, — наливая в кружки кипяток, отвечает Ника. В носу щекочет пряным ароматом трав. Влад ощущает тепло и умиротворение каждой клеточкой тела, глядя на сверкающие глаза сестры, на ослепляющее зимнее солнце, на исцарапанный дубовый стол. Воображение рисует красочные картинки: как они с Никой встречают Новый год, как они объедаются кисло-сладкими мандаринами, как шипит шампанское в пузатых советских бокалах... Только они вдвоём. Пока Влад перемешивал чай, звеня ложкой, в голову, разрывая грёзы о предстоящем празднике, закралась одна очень неприятная мысль, от которой по телу пробежала волна дрожи. Парень несколько секунд подбирал слова, но, собравшись с духом, сказал: — Не знаешь, в какой квартире живёт парень... — Влад замялся и почувствовал, как щёки розовеют, и точно не от горячего чая. Он попытался вспомнить внешность незнакомца и его имя, и, сожмурившись, быстро выдал: — Его Женя зовут, он такой... С длинными тёмными волосами, прям как у тебя, а ещё он... — А-а-а-а, — не дав брату договорить, протянула Ника, — ты про Женьку? Знаю, иногда забегаю к нему поболтать, когда особенно скучно станет... Погоди, — насторожившись, проговорила она, — откуда ты его знаешь? — Да вчера покурить вышел, а он у подъезда в коляске сидит, — ещё больше краснея, рассказывает Влад. Ему крайне не хочется доходить до части их столь неловкого знакомства, но это сделать всё-таки пришлось, — у меня зажигалки не было, я у него попросил, а... отдать забыл. Ника, видимо, почувствовав его смущение, выпалила, пытаясь перекрыть вырывающиеся наружу игривые смешки: — Так это ты из-за зажигалки? Или Женьки испугался? — Нет же, просто... — у Влада затряслись плечи от понимая того, насколько весь его рассказ жалко звучит. Хотелось раскрыть всю правду, изложить от «А» до «Я», но он побоялся выглядеть в глазах сестры слишком ничтожным и жалким, поэтому, набравшись смелости, спросил: — Где он живёт? Ника почесала затылок, словно вспоминая злополучные цифры. Глумясь, она ответила: — Тридцатая квартира. Первый этаж, налево. — Спасибо, — опуская глаза, поблагодарил Влад. Чай уже и не казался таким вкусным и желанным, как полчаса назад. Солнце скрылось за белыми тучами, отчего всё вокруг растеряло свои краски и выглядело серым, унылым. Влад обиженно поглядывал исподлобья на старшую сестру, которая так и норовила уколоть его своим шутливым взглядом. Вдруг из комнаты раздались гудки совместно со звенящей мелодией. Это был телефон Ники: на звонке стояла песня её любимой группы «ДДТ». Сестра помчалась в комнату, и через несколько секунд тишину разорвали кокетливые смешки. — Привет, Сёма, — девушка зашла на кухню, ласково приговаривая в телефон. Она сияла от счастья и улыбалась, накручиваю прядь чёрных волос на палец. — Да, я тоже по тебе соскучилась. — Сё-ё-ёма, — передразнил Влад, и заметив на себе недовольный взгляд сестры, прокричал: — Эй, Сёма, на Новый год можешь не приезжать, Вероника моя! — Еблан! — Ника пихнула брата в живот и ушла в комнату. — Опять этот идиот что-то хочет, — допивая остывший чай, бубнит Влад. — Ну и имечко у него конечно противное... Семён. Парень расхаживает по кухне взад-вперёд, скрипя половицами. Ника что-то взбудоражено рассказывает Сёме по телефону, то и дело томно вздыхая и переходя на шёпот. Он пытался прислушаться к их разговору, но ничего, кроме обрывков слов, притуплённых стеной, не услышал. Влад прошёл в ванную и взглянул на зажигалку: чёрный пластик был слегка обшарпан, видимо, её хозяин часто ей пользовался. Парень сжал её в ладонях и решил отдать сегодня, во что бы то ни стало. — Да что тут сходить на первый этаж, — сам себя утешает парень, — отдам и забуду. А то некрасиво будет, пиздец. Он зашёл в комнату, сопровождаемый строгим взглядом Ники, и надел поверх майки широкую серую кофту. Под рёбрами у Влада неприятно заныло, и грубые нити волнения потянулись к самому горлу. — Ты куда? — закрывая пальцами динамик, спрашивает девушка. — Я это... Зажигалку отдать. Ника безразлично кивнула и продолжила что-то эмоционально рассказывать парню. Влад шёл по коридору медленно, стараясь оттянуть время. Он рассматривал узоры на персиковых обоях, проводил пальцами по стене. В кармане клетчатых штанов то и дело перекатывалась зажигалка, упираясь пластмассовым корпусом в бок. Открыв дверь, Влад помялся на пороге. В подъезде тихо, и даже очень. Лишь изредка вой уличного ветра проносился по зданию омертвлённым эхом. Парень спускался по лестнице не спеша, старался как можно тише ступать на бетонные ступеньки. Перед глазами мелькнуло золотистое число «37», приклеенное к одной из дверей. Четвёртый этаж. Ещё немного, и придётся мяться у чужой двери, мямлить что-то невнятное, дрожащими руками отдавать зажигалку... Влад остановился. Неужели он боится этого? Женя показался ему очень приветливым парнем, приятным. Таким, с каким хотелось бы поговорить подольше, не ограничиваясь банальным фразами о погоде, или чем-то подобным. Влад не отрицал, что ему, возможно, даже хотелось бы познакомиться с Женей. Но как это сделать, если на вчерашнем опыте он убедился, насколько он труслив и робок в разговоре с ним? «Может, я вчера слишком переутомился, оттого не мог и двух слов связать?» — Влад пытался отыскать оправдания своей застенчивости. Такое с ним происходило впервые: страх и смущение перед разговором с парнем. Влада это тревожило. Он не хотел казаться каким-то не таким, каким-то трепещущим образом, отдалённо напоминающим решительного человека. Он никогда таким не был — слабым. В глазах одногруппников и одногруппниц он восставал монументом храбрости и отваги, примером для подражания. Что же с ним стало теперь? А теперь он стоял на лестничной клетке и ковырял кроссовком пол. Первый этаж, тридцатая квартира. Влад трясся, глядя на возвышающуюся перед ним дверь. Не решаясь постучать, парень рассматривает ручку, крашеные оранжевые перила. Перед глазами проплывают разноцветные круги, и в ушах звенит переливающаяся по артериям и капиллярам кровь. «Тряпка, блять, просто постучи. Ну же, неужели ты боишься?» — гремит в голове внутренний голос. И Влад послушался. То ли ему уже стало всё равно, то ли он почувствовал зарождающиеся ростки уверенности, но по подъезду пролетели четыре стука. Кажется, сердце пропустило несколько ударов. Влад вслушивался в тишину, опасливо наклонившись к двери. За ней послышались медленные шаркающие шаги, словно старик, хромой и слепой, пробирался сквозь узкий захламлённый коридор. Когда в замочной скважине со звенящим скрипом начал поворачиваться ключ, паника по-настоящему завладела разумом. Ладони взмокли, а в лёгких как-будто стало не хватать воздуха. Парень приоткрыл рот и отошёл на шаг назад. Дверь слегка приоткрылась. За ней, скрючившись и крепко держась за невысокий комод, стоял Женя. Он весь подрагивал, но точно не от страха. В его стеклянно-голубых глазах читалась растерянность вперемешку с недопониманием. Эти безмолвные секунды они смотрели друг на друга, не смея пошевелиться. Влад понимал, что лимит времени, на протяжении которого они могли вот так вот пялиться друг на друга, подходит к концу, и поэтому он тихим, но ровным голосом произнёс: — Привет, ты мне вчера одолжил, — достаёт из кармана зажигалку и протягивает вперёд, — а я совсем забыл отдать, извини. Женя, ещё сильнее скрючившись и опираясь на комод одной рукой, поддаётся к двери и отвечает: — Спасибо, а то ты так вчера сбежал, думал и не вернёшь, — он усмехается, и кончики его тонких губ слегка приподнимаются. Владу становится легче. И он, почувствовав появляющуюся лёгкость, добавляет: — Ну конечно, так хотелось украсть твою зажигалку. Женя, смущённо улыбаясь, опустил глаза. И вот Влад опять не знал куда себя деть: можно быстро попрощаться и уйти, а можно... Парень уже подошёл к лестнице и ступил на первую ступеньку, как вдруг его окликнули. — Может, зайдёшь ко мне? — Женя, сам удивившись тому, что только что сказал, в испуге округлил глаза и замер. — Хорошо, — немедля ответил Влад. Он переступил через порог и очутился в квартирке, пропитанной запахом каких-то лекарств и дешёвых сигарет. Краем глаза, снимая с ног кроссовки, он заметил приоткрытую дверь, явно ведущую в Женину комнату. По полу распластался большой тёмно-жёлтый ковёр с крупным пушистым ворсом. Под ногами приятно защекотало. Влад с неприличным интересом рассматривал чужую квартиру: пёстрые картины с изображением экзотических фруктов на стенах, небольшой шкаф с царапиной в виде креста, зеркало в фиолетовой раме. И, взглянув на Женю, Влад заметил, как ему тяжело стоять. Он, уже двумя руками держась за комод, переминался с ноги на ногу. Казалось, парень вот-вот сломается, и тонкие кости рассыплются по коридору. — Всё хорошо? — обеспокоенно спросил Влад. — Всё нормально, просто... — Женя поморщился и громко выдохнул, — мне тяжело. Помоги мне, пожалуйста, дойти до комнаты. У Влада по телу прокатилась волна жара. Он моментально подошёл к Жене и подал ему свою руку. Тот ухватился за неё, так крепко, что парень чуть ли не взвизгнул. Они медленно вошли в комнату, Женя отпрянул и сел на кровать. Он часто дышал, а Влад растерянно стоял посреди комнаты. — Да не волнуйся ты, — мягко проговорил длинноволосый юноша, запрявляя чёрную прядь за ухо, — подай, пожалуйста, пачку со стола и сядь рядом. Влад послушно выполнил просьбу и уселся на упругий матрас, прислонившись спиной к стене. Женя покрутил сигарету в пальцах и, смерив её оценивающим взглядом, закурил. Он прикрывал глаза и выпускал изо рта вязкий дым, который растекался в воздухе и путался в волосах. А Влад смотрел непристойно долго на чёрные патлы, свисающие на лицо и до самых плеч, на костлявые пальцы, усыпанные металлическими кольцами, на печальное лицо с опущенными уголками глаз, на нос с горбинкой. Он перевёл взгляд на худые ноги, рельеф которых остро выпирал под домашними штанами. Как же стало... больно. Невыносимо горько стало за другого человека. Но ещё печальнее было то, что Влад не смел спросить, что случилось. Он просто не мог открыть свой рот и нагло спросить: почему ты не можешь ходить? А узнать очень хотелось. И это вряд ли когда-нибудь получится. Женя заметил взгляд на себе и посмотрели из под редких ресниц выжидающе, опасливо, изучающе. Он затянулся в последний раз и потушил окурок в пепельнице. — А, может, и ты хотел покурить? Извини что не предложил, — Женя стыдливо потянулся за пачкой. — Нет-нет, что ты... Я совсем не... — и вновь у Влада исчезает способность говорить под прицелом этих водянистых голубых глаз. Все мысли разом куда-то пропали, и ничего среди ошмётков памяти лучше не нашлось, чем чистосердечное признание: — Мне слегка неловко... Женя поддался ближе, положил свою ладонь поверх его и, улыбаясь, спросил: — Да чего тебе тут стесняться? Всё же... хорошо. Всё хорошо. И вправду. Влад, словно опомнившись, перевёл взгляд на постеры и плакаты, висящие на противоположной стене над диваном. Несколько групп Влад даже узнал: то были «Оригами» и «Stigmata», остальных челкастых парней он не разобрал. — О, ты слушаешь... — Да, эмокор, — перебил его Женя, — могу и хардкор-панк, и блэк-метал. Влад не разбирался в этих понятиях, и на секунду стало стыдно, что он не слушал ничего подобного. Лишь русские рок-группы, и то с сестрой, которая всячески пыталась подсадить его на «Арию» и «Гражданскую Оборону». Влад бегал глазами по комнате и ощущал, как чужая холодная ладонь продолжала накрывать его пальцы. И парню вдруг стало очень приятно от этого прикосновения. Думать, что это странно или неправильно , совсем не хотелось. Хотелось ответить взаимно: погладить Женину руку, провести вверх... — Ты надолго здесь? — как бы невзначай поинтересовался Женя. — Да нет, до четвёртого января. Женя многозначительно кивнул и выпрямился, вытягивая белую шею. Влад смотрел на его кадык, спускался ниже и рассматривал плоскую грудь и острые ключицы, выпирающие из под безразмерной чёрной футболки. Сейчас он засмотрелся на Женины уши, а именно на три серебряных колечка. — У тебя уши проколоты, — Влад пытается начать диалог, хватаясь за всё, что можно обсудить, — это... круто. — Ага, ещё в четырнадцать лет проколол. Было, кстати, совсем не больно, а даже наоборот... приятно. Последнее слово Женя сказал тише и медленнее. Потом, облизнув губы, бросил: — Хочу сделать пирсинг нижней губы, вставить два чёрных колечка вот тут и тут, — демонстративно тычет пальцем под губой и тяжело вздыхает, — но боюсь, если сделаю, получу от мамки пизды. Женя в момент поник. Влад понял, что эта тема крайне болезненна для парня и решил рассказать немного про себя. — У меня раньше бровь была проколота... Но что-то пошло не так, и кожа начала зарубцовываться. Так вот я и понял, что никакой пирсинг мой организм не воспринимает. А вот у моей сестры в крыле носа стоит маленькое золотое кольцо, ей очень идёт. Ну ты же знаешь Нику? — Влад знал, какой получит ответ, но всё равно задал вопрос. — Да, конечно. Иногда заходит, покупает мне сигареты... Она очень милая, и голос у неё такой приятный. — Ну да, — похмурнев, ответил Влад. Ему, почему-то, не нравилось слышать комплименты о сестре. Тем более сейчас, от Жени. — Ещё она очень весёлая, — парень не унимался, и, как показалось Владу, в его глазах засветились искорки ребячьей влюблённости, — Жаль, что в последнее время Ника редко ко мне заходит... — А ты знаешь, что у неё парень есть? — резко оборвал его Влад. — Знаю, — в недоумении ответил Женя. А после, мрачно посмотрев Владу прямо в глаза, добавил: — А ты что, подумал, что она мне нравится? Серьёзно? От этого холодного взгляда по коже пробежали мурашки. В горле застрял ком, а губы непроизвольно поджались. «Блять, как я мог подумать? Да ещё и с таким наездом спросил, придурок» — Влад в миг покраснел. — Знаешь... Ника говорила мне про тебя. Влад замер и медленно повернулся к Жене. Тот, не обратив на это внимания, продолжил пялиться в пол и тихо рассказывать: — Вроде в ноябре. Тогда дождь лил как из ведра, она зашла ко мне и вся взбудораженная махала передо мной руками и говорила, что ты должен приехать... прямо перед Новым годом. — Да-да, я звонил ей тогда, — Влад закивал головой и широко улыбнулся. — Она чуть ли не плакала от счастья. Просто я помню, как вечерами мы сидели на кухне, пили чай, а она всё говорила про тебя и говорила... Ника переживала, очень сильно. Особенно тогда, когда ты неделями не звонил и не писал.... Влад слушал с упоением, приоткрыв рот. Он и не думал, как сильно сестра могла беспокоиться за него. — И тогда я понял, насколько Ника дорожит тобой. Это так хорошо, — Женя сдавленно выдохнул и продолжил печальным голосом, — когда есть человек, который тебя любит. У Влада что-то переклинило в голове после этих слов. Он вдруг понял: это ключик к новой части их диалога, более раскрепощённой, честной. Парень набрался смелости и спросил: — А у тебя есть этот человек? Женя опустил голову. — Был. Влад не стал расспрашивать, услышав подрагивающий голос собеседника, но дальше Женя продолжил сам, не нуждаясь в несмелых расспросах: — Мы познакомились, когда мы с мамой ещё жили в Кемерово. Мне было пятнадцать или четырнадцать... Я уже не помню. В наш дом переехала семья, я долго не мог понять, кто они, но тринадцатого апреля я в первый раз увидел Сашу. Он произнёс имя настолько нежно, что Влад сразу понял, как она была важна для Жени. — Я сразу же подошёл и мы познакомились. Мы днями напролёт лазили на крышу недостроя, что располагался за сквером, слушали музыку, катались на качелях во дворе допоздна. На лице Жени мелькнула грустная улыбка. — Мы курили одни и те же сигареты: в ярко-зелёной пачке, с ягодными капсулами. Помнится, — парень прищурил глаза, — мы забрались на крышу девятиэтажного дома и встречали рассвет. И знаешь, именно тогда я и понял, что влюбился. У Влада в груди что-то затрепыхало. Женя рассказывал про свою жизнь искренне, не подбирая слова. Он выговаривался. И Влад чувствовал, как то, что сидело за душой долгие годы, потихоньку вылазило наружу, проявлялось на свету, как старая фотография в тёмной комнате под красным фонарём. — И именно с тех дней моя жизнь... — Женя запнулся. — Моя жизнь превратилась в кошмар. Я признался Саше и, кажется, это оказалось взаимно. Мы встречались пол года. И вот однажды что-то стукнуло в мою голову, и я решил рассказать матери о нас... Мы ужасно поссорились... — Из-за чего? Мне кажется, Саша была хорошей девушкой, — Влад искренне не понимал в чём дело. Женя повернул голову, и глаза его заблестели. — Влад, — серьёзно сказал он, — Саша был парнем. В воздухе повисла сухая тишина. Влад слышал своё тяжёлое дыхание и свист проносящегося за окном ветра. В ушах звенела кровь. — Что?... — Влад, словно не расслышав, спросил. Женя в ответ лишь качнул головой и взглянул на маленькие круглые часы, стоящие на столе. — Двадцать семь минут, — безэмоционально проговорил он. — Тебе стоит идти. Мать скоро вернётся с работы. — Ты... нормально себя чувствуешь? — Влад обеспокоенно коснулся Жениного плеча, отчего тот вздрогнул. — Да, всё нормально. Спасибо, что выслушал. Влад встал с кровати, окинул взглядом комнату и остановился, глядя на Женю. Тот, будто почуяв желание Влада сказать что-то, быстро проговорил: — Если хочешь, — он застенчиво сжал ладони, — можешь завтра прийти, мать на работе допоздна. — Хорошо, я... — Влад, оттягивая ответ, приблизился к двери, — обязательно приду. Парень шёл медленно, цепляясь о перила. Ноги путались, совершенно не хотя нести утомлённое тело на седьмой этаж. В доме было тихо, лишь ударяющиеся о подъездные окна снежинки глухо трещали, обрывистым ритмичным эхом проносились до самых верхних этажей. Казалось, в черепной коробке кишат миллион мыслей: они спутывались в один безразмерный тёмный клубок и вытесняли всё, что было до. Влад то и дело останавливался на лестничных площадках, потирая лоб. В голове совсем не укладывалось одно: с чего бы это вдруг Женя доверил ему значительную часть своей жизни, поделился сокровенным, наболевшим? Неужели, он настолько одинок, что без раздумий открылся ему — Владу. Этот вопрос, скорее всего, останется без ответа. Он растворится в гулкой иссиня-чёрной тишине и останется там навсегда, заляжет на дно, доберётся к ледяным каменным плитам и угаснет, как маленький огонёк на дешёвой восковой свече. Этот огонёк Влад оставит себе, скроет под рёбрами до лучших времён. Времён, когда он понадобится, чтоб разжечь самый настоящий костёр — страстный, свирепый.