Тропа кровавых цветов

      Настоящее. Замок Дракулы              – Да кто ж так вешает портьеры?! – не выдержав, простонал Тревор, глядя на то, как двое деревенских парней – Лука и Марк – сначала неровной гармошкой умещают на карнизе центр тёмно-зелёной бархатной занавеси с золотой бахромой и только после принимаются за края. – Дайте я!       – Да мы ж такого сроду не видали, господин Бельмонт, – смущённо хмыкнул веснушчатый рыжий Лука. Лопоухий Марк согласно закивал, шмыгнув носом. Тревор отмахнулся, уже взбираясь к карнизу по скрипучей приставной лесенке.       Солнце клонилось к закату, и почти все работающие в замке уже разошлись по домам. Тронный зал сегодня наконец одолели полностью: кладка стен как новая, ковры и гобелены зашиты и вычищены, скобы с факелами на месте, сам трон уже давно восстановлен – хотя теперь на нём никто не сидит и он напоминает музейный экспонат (впрочем, как и весь замок). Тревор мог бы уже не помогать, но к вечеру проклятое терпкое вино так ударило ему в голову, что стало совсем невыносимо сидеть без дела.       И была ещё одна причина. Думать о ней ему не хотелось.       – Вот, поняли? Сначала край, а потом уже выравниваем, – пробормотал он, дёргая портьеру так остервенело, будто в руках у него был не бархат, а склизкая, обжигающе горячая чёрная шкура адских тварей.       Брр, эти складки и кожистые крылья… До сих пор мерзко вспоминать. Кажется, несколько месяцев он видел те голодные красноглазые рожи чаще, чем лица людей.       Или вампиров.       Или полувампиров.       – Поняли, господин Бельмонт, – проблеял Марк, спускаясь с соседней лесенки. – Вы это… Если искали господина Алукарда, так он в библиотеке. Всё книги разбирает. Много сгоревшего, сегодня что-то выкинули, с чего-то делали копии… А…       Марк осёкся, увидев, что Тревор уже проворно слезает с лесенки, пряча глаза. Какого чёрта эти олухи решили – нет, догадались, – кого он ищет?       Наркоман в поисках дозы. В глухих деревнях и городишках он видел таких людей – истощённых, не желающих ничего, кроме новой горсточки дурманящей травы или грибов. Жалкое зрелище.       – В общем, я пойду, сами доделайте! – не оборачиваясь, с деланой бодростью прокричал он.       Коридор, поворот, ещё коридор. Лестница. Снова коридор. Переход в башню. По планировке этого треклятого замка сразу видно, что его строили не без помощи тёмной магии.       Тихо выругавшись, Тревор сжал ручку на двери в библиотеку – изысканную, как и всё здесь, в форме чёрной змеиной головы с извилистым жалом. Пот прошибает; это всё вино. Спокойно. Пожалуйста, спокойно. Чего ты как мальчишка?..       Он толкнул дверь.       Пропахший книжной пылью полумрак, повсюду – плотно заставленные стеллажи из чёрного дерева. На второй этаж ведут витые лесенки, тёмно-синий ковёр с вышивкой – золотыми звёздами – уютно скрадывает шаги. На каждом стеллаже белеют новенькие таблички; на них знакомым элегантно-угловатым почерком выведены названия рубрик: «Астрономия», «Зоология», «История», «Поэзия», «Медицина»… Всё скромно, изысканно и в идеальном порядке – сразу понятно, в чьём вкусе. Он стиснул зубы, продолжая шагать вперёд – на блёкло-золотистый свет масляной лампы, дрожащий где-то в книжном лабиринте.       – Добрый вечер, Тревор.       Размеренный низкий голос скользнул по тишине библиотеки, как дорогой бархат. Тревор замер у стеллажа «Карты» – большого, с высокими тонкими корешками географических атласов. Чуть не задел ногой огромный пузатый глобус на золочёной ножке, устроившийся тут же; вот чёрт.       – Привет.       Шаг, шаг, ещё шаг. Выступив из-за очередного стеллажа, он наконец увидел Адриана. Точнее, его узкую спину в белой рубашке и волосы, – в свете лампы они сияли, как большое пятно расплавленного золота. Адриан протирал книги – как раз атласы; их ровные ряды лежали и высыхали на столе перед ним. Тревор молча смотрел, как длинные тонкие пальцы – пальцы музыканта, а не воина, – отжимают тряпочку над большой чашей; как прозрачные крупные капли катятся по этим пальцам, чуть задевая выступающую косточку на запястье, – вкус этой нежно-выпуклой косточки – нет, нет, стоп, – как струйки воды с тихим журчанием погружаются обратно в чашу, тряпочка медленно проходится по обложке – с одной и с другой стороны, – потом по корешку, – потом вновь отжимается, и дело доходит до другой, сухой тряпочки – те же неспешные, аккуратные, по-кошачьи вкрадчивые движения смахивают лишнюю влагу, и наконец атлас ложится поодаль, на предусмотрительно подложенную ткань – к своим собратьям.       Тревор вдруг с ужасом понял, что возбудился, – что кровь пульсирует внизу тугим и жадным стуком, а член неотвратимо твердеет. Проклятье. Он просто протирает чёртовы книги, какого дьявола это опять происходит?!       – Ты что-то хотел? – чуть повернув голову, поинтересовался Адриан. Бледный профиль, штрих ресниц, шея, чуть мелькнувшая из-под золотого шквала волос. Даже не смотришь на меня, – тщетно пытаясь ровно дышать, подумал Тревор. Не удостоишь меня, холопа, взглядом. Ничего нового.       Почему же в груди что-то надсадно ноет?..       – Поговорить, – хрипло выдавил он.       – Снова? – без выражения уточнил Адриан.       Тревор усмехнулся. Адриан. Он стал всё чаще называть его так, даже мысленно – не мрачным помпезным прозвищем, зеркально отражающем имя его отца, а именем, данным ему от рождения. Хотя идёт ему – надо признать – и то, и другое. Например, когда он дерётся, уместнее «Алукарда» ничего не придумаешь.       Где-то ещё больно; где?.. Тревор удивлённо посмотрел на распухшую руку – оказывается, сжал кулак так, что ногти вонзились в ладонь. Розовые вмятые полумесяцы; ещё и пальцы слегка дрожат. Весело.       – Ага. Снова, мать твою.       – О чём?       Ещё одна бережно протёртая книга отложена в сторону, бледные пальцы уже скользят по следующему корешку. Пряно-свежий вкус этих пальцев, их прохладные гладкие прикосновения; вспыхнув, Тревор отвёл глаза.       Я вообще ещё могу смотреть на тебя иначе? Без этого грёбаного вожделения? Смогу ли когда-нибудь?       На линии стремительно срывающейся в изгиб узкой талии. На стройные бёдра, обтянутые чёрной тканью. На волосы, от сияния которых даже в темноте можно ослепнуть. На чуть напряжённые – еле заметно постороннему глазу – плечи.       Кажется, чем больше он сходит с ума, тем Адриан спокойнее. Ничего в мире не бесит сильнее. Хочется что-нибудь сломать. Например, тот чистенький глобус.       Вдох. Выдох.       Усилием воли разгоняя красный дурман в мыслях, Тревор провёл рукой по лицу.       – Ты же понимаешь, о чём.       – Не совсем.       – Нет, отлично понимаешь. Что, чёрт побери, происходит?       Тонкий профиль, замерший вполоборота. Безмятежно-размеренный взмах ресниц. Так кошка жмурится от солнца – или просто когда нежится в хорошем настроении.       Нежится… Эта талия в его объятиях, лёгкое сонное дыхание на шее, волосы, золотым шелковистым покрывалом разметавшиеся по его груди. Внизу пульсирует странная смесь голодной жажды и нежности – так, что думать становится всё тяжелее. Тревор стиснул зубы, мысленно отвесив себе звонкую пощёчину.       – О чём именно речь? – невозмутимо уточнил Адриан, вновь отжимая тряпочку.       О, эта лукавая спрятанная улыбка, дрожащая в уголках рта. Разумеется, он всё понимает. Ему никогда не составляло труда залезть Тревору в голову. Да и вообще – кому угодно.       Кроме тех близняшек, соблазнивших его, – с ними вышла осечка. Неудивительно – эти твари сильно втёрлись к нему в доверие. Тревор поспешно прогнал неприятную мысль; когда он вспоминал о них, в нём всякий раз вскидывалась и рычала глухая ненависть.       – Посмотри на меня, чёрт бы тебя побрал! – ненавидя себя за эту просьбу, выдохнул он. Бледная рука с тряпочкой опустилась на стол. – Сад. Я про сад.       Адриан наконец повернулся к нему.       – И?..       Тревор обессиленно покачал головой, пожирая взглядом точёные черты. В глубине хищных золотых глаз – ничего, кроме всё того же треклятого спокойствия. Тонкие губы плотно сжаты.       Губы. Здесь никого, значит…       Нет. Стоять, мерзкое ты животное.       – Я мужчина.       – Верно подмечено.       – Сейчас не время язвить! – прошипел он, гневно разглядывая высыхающие обложки атласов. Долго смотреть в это словно сияющее изнутри лицо ему всегда было непросто. – Я мужчина, и я женат. Моя жена беременна.       – Определённо.       – И я не мужеложец.       – Что ж. – (Адриан тихо хмыкнул, прищурившись, и скрестил руки на груди). – Я согласился бы и с этим, если бы не ряд ситуаций, со всей очевидностью опровергающих данное утверждение.       Мразь. И впрямь – мразь в обличье клыкастого ангела. Тревор скрипнул зубами; хотелось взвыть, ломая благостную тишину библиотеки.       – Ты наслаждаешься этим, да? Упиваешься собой!       Скептически приподнятая тонкая бровь – и только. Ну конечно.       – С чего бы?       – Ну как же – сломал самого Тревора Бельмонта. Лучшего в мире охотника на вампиров затащил в постель полувампир!       Плюнув на приличия, Тревор уселся на ближайший стол; тот жалобно скрипнул под его весом. Он всегда старался не произносить такие вещи вслух – мало ли кто услышит, мало ли кто внезапно войдёт, – но сейчас почему-то стало плевать.       Адриан пожал плечами, потирая острый подбородок; нахмурился, будто что-то припоминая.       – А я «сломал» тебя? Затащил в постель? Честно говоря, не припомню такого. Честно говоря, инициатива была скорее твоя… А если мы про сад – так там и не было постели в строгом смысле. Так, постамент статуи Диониса да пара скамеек.       Тревор покачал головой, еле сдерживая нервный хохот.       – Я тебя ненавижу, ты в курсе?       – Взаимно.       – Это не смешно, понимаешь? Ни черта уже не смешно! – прорычал он; стиснул кулаки, глядя в пол. Адриан молча ждал. – Всё же так здорово со стороны, правда?! Просто идиллия, мать твою! Любимая жена носит моего ребёнка, рядом лучший друг, я всеми признанный герой, победивший Смерть, у этой грёбаной деревни имя моей семьи! А я сдохнуть хочу, просто пеплом развеяться и не существовать, понимаешь?! Меня рвёт на ёбаные кусочки каждый блядский день, и это невыносимо!       Адриан вздохнул. Легко подхватил со стола самую толстую из подсохших книг – атлас Валахии, – раскрыл её, рассеянно скользя кончиками аккуратных острых ногтей по чернильным линиям рек и холмов.       – Ты помнишь, что сказал мне в ту ночь, Бельмонт? – не поднимая взгляда – и всё ещё, чёрт побери, не пытаясь приблизиться, – спросил он. – В ночь после дня, когда лошадь принесла тебя, еле живого, сюда? Когда все мы узнали, что ты не умер?       – О да, – вздрогнув, пробормотал он. – Конечно, помню.       – Повтори свои слова.       – Я не…       – Повтори.       Тревор поморщился, отворачиваясь. Опять перекручивает поганая дрожь.       Ветер на том балконе, грустно мерцающие звёзды, прекрасное встревоженное лицо напротив, залитое бледным светом луны. Не лицо Сейфы.       – Я сказал, что уважаю и ценю тебя. Что никогда не встречал человека… И, тем более, не-человека, – (он фыркнул), – достойнее и храбрее тебя. И умнее. Ну, кроме себя самого, естественно.       – А ещё?       – Что ты… – (Надо, надо это повторить, раз он просит, – проклятье, почему так трудно? Каждое слово точно клещами выдирается из горла). – Что ты мне нужен. Что все те месяцы мне тебя не хватало.       – А ещё? – безжалостно повторил Адриан. Тревор закрыл глаза.       – Я не…       – Скажи это.       Вдох. Выдох. Кажется, что в тишине слышно, как пыль оседает на глобус и книжные полки.       – Что я восхищаюсь тобой. И… хочу тебя больше всех и всего на свете. Что ненавижу себя за эту ёбаную одержимость, но и молчать о ней больше не могу. Что не могу выкинуть тебя из головы. Наваждение, бред, не знаю – но вот так.       – Тогда чему ты удивляешься, Тревор Бельмонт? – негромко спросил Адриан, мягким кошачьим движением закрывая атлас. – Сейчас ты просто получаешь то, чего хочешь. То, чего сам добивался. По своему выбору и решению.       – Но я не…       – Именно так. Ты не сказал бы мне всё это, если бы не принял такое решение. И не начал бы то, что началось. Это твоя жизнь и твой выбор. – (Тревор поёжился: прикосновение золотых глаз жгло, как раскалённое железо). – Так почему ты возмущаешься и кого винишь? Откуда столько недоумения? Ты как ребёнок, который хватает пирожок только что из печки – и удивляется, и злится, что горячо. А чего ты ждал?       – Не этого. Я не хотел такой жизни. Всё это… Неправильно. Ужасно.       – Что ж, если твои желания «неправильны», зачем ты воплощаешь их? – невыносимо терпеливым тоном – как взрослый у подростка – уточнил Адриан. Зевнул, прикрыв рот узкой ладонью, прогнулся в пояснице, устало потягиваясь. – Прими ответственность за свою жизнь, только и всего. Делай то, чего хочешь. Или не делай. Тебе решать. То, что происходит, происходит потому, что на данный момент я тоже этого хочу. Вот и всё.       – На данный момент, – истерически усмехнувшись, пробормотал Тревор. – Пока я не наскучу Вашему сиятельству?       – На данный момент, – без выражения повторил Адриан. – Никто из нас не пророк и не видит будущее.       – О, видь ты его, я бы не удивился. Ещё одна суперспособность Милорда Совершенство! – едко отметил он. Поморщился: проклятая распухшая рука почему-то опять пульсирует болью.       А ещё – стояк по-прежнему распирает штаны под туникой, мешая сосредоточиться. М-да. Дожили. Ему уже достаточно обычного разговора – пусть и слегка конфликтного.       Выждав отстранённо-вежливую паузу, Адриан сложил высохшие атласы в аккуратную стопку и скользнул к стеллажу. Тревор смотрел, как он невозмутимо расставляет атласы на полке; смотрел, подавляя глупые порывы наброситься на него и прижать к шкафу всем телом, сломать эту невозмутимость, ощутить ещё ближе этот нежно-острый запах, эти клычки и ногти, и…       Нет.       – То есть тебя… всё устраивает? – с усилием выговорил он.       – Да, – просто ответил Адриан.       – А что мы будем делать, когда родится ребёнок? Дальше прятаться? Ты же понимаешь, что это абсурд?       – Ещё раз повторяю: я не пророк. Разберись с тем, чего ты сам хочешь, Бельмонт. – (Чуть нахмурившись, Адриан поправил криво выпирающий корешок). – А потом задавай мне такие вопросы.       – А что мы будем делать, если ты женишься на Грете?       Он ждал смущения, замешательства, чего угодно – но не того же замороженного спокойствия. Неприступные механизмы самозащиты. Ловко устроенные, как те ловушки, на которые они с Сейфой нарвались в день первой встречи с ним.       – Я не планирую жениться на Грете, – присев на корточки и водружая на место последний атлас из третьей стопки, проговорил Адриан. Покосился на него через пышную золотую прядь. – Это всё?       – А что, к Вам на аудиенцию теперь по записи, граф? – вспыхнув, процедил Тревор. – Уже подходит кто-то следующий?       Вздохнув, Адриан поднялся.       – Выльешь воду, хорошо? И, если хочешь, можешь протереть оставшиеся книги. Я пойду приму ванну. – (Он улыбнулся; белой жадной вспышкой мелькнули клыки). – Можешь начать со стеллажа «Античная мифология». Привет Дионису.