небеса наливаются синевой

ты просишь рассказать тебе о всём: о том, как я бывала в дальних странах, о том, как в сердце бился мир огнём и как весь мир таким казался странным, таким ещë неведомым, простым, который изучить легко и быстро. который в одночасии застыл и не оставил нам холста и кисти, чтоб эту ночь раскрасить в светлый день, рассвета чтобы озарил багрянец, что рассказать, когда на глубине слова не захотели оставаться? когда во мне — пустая тишина, звенящая, погибшая, немая, и я решиться не могу дышать, и нужно ли теперь идти — не знаю, и на какую из маршруток сесть, какая привезёт меня к порогу? я лишь сосуд, заполненный на треть. и я пускаюсь в дальнюю дорогу — и ты опять привяжешься за мной, зачем-то я нужна тебе, наверно, у нас остался самый сложный бой, и это ожидание на нервах мелодию сыграет — си-минор, высокие лады, чужие руки. зачем, ответь, ты вновь идёшь за мной, когда во мне — ни теплоты, ни звука? опустим тишину во мне и помолчим: закрыть глаза и слышать песни ветра, протяжный вой собак в густой ночи, далёкая дорога в километры, ритмичное стучание колёс, так сильно на биение похожих, пожалуйста, позволь, чтоб прервалось и больше не горело так под кожей — куда нас этот поезд занесёт? мы всё равно выходим на конечной. ни звука, ни дыхания. лишь лёд безмолвные отчаянные речи, ты первый в моей жизни человек, который в тишине без слов всё понял, прочла в моей беззвучной глубине, увидела по линиям ладоней? иль чувства отражаются в глазах, хотя я их пыталась скрыть годами? мы выйдем. на конечной. и — назад. но тишь уже теплее между нами.