Змеёныш

Никто не приходит. Прошло уже очень много времени с того момента, как я себя осознал, приборы по-прежнему шумели с той же интенсивностью, из одного из них разматывался свиток, заполняемый какими-то таблицами и графиками, точнее было не разглядеть из моего бокса. Ни единого человека, ни души в помещении не появлялось. Только где-то за стенами очень тихо шуршали чьи-то шаги. Однообразное окружение, в котором ничего кроме слоя пыли не менялось довольно-таки быстро наскучило. Волей-неволей пришлось вернуться к не очень-то и приятному вопросу — исследованию собственного тела. До этого я отметил только то, что тело мужское и старался к этому вопросу не возвращаться. Да, оно было мужским, нет скорее это было тело мальчика. Невероятно худое и бледное, с ног до головы опутанное проводами, на голове тоже что-то было, уж очень ощутимой была тяжесть, ее охватывающая.        В моей голове, нет, в сознании, присутствовали воспоминания о прошлой жизни, где я был девушкой, но называть себя в мужском роде даже в сознании было настолько же естественно, насколько с точностью противоположное было привычным и осознанным в прошлом. Я абсолютно не чувствовал дискомфорта связанного со сменой пола. Осознание этого заставило задуматься кое о чем… Вполне вероятно что прошлая моя ипостась еще мне аукнется, но вот в какой именно момент? Это еще предстоит выяснить.       С чего же меня прорвало на такие размышления? Ну… Скажем так, одиночество и ограничение движений, сначала абсолютно не приносящие дискомфорта, начинали давить. Здесь просто было нечем заняться, кроме как думать, размышлять и, как не странно, пытаться что-то почувствовать. Шаги же сквозь стены удавалось расслышать, почему бы не почувствовать что-то еще? Не просто же так мое тело оказалось в данной лаборатории. Должно в нем быть что-то особенное. Периодически казалось, что возвращалось то состояние, когда чувствовались какие-то энергетические потоки вокруг, но тут же данное чувство терялось.       Спустя какое-то время, открыв глаза я не увидел ничего, вернее видел мир несколько иначе, не так как до этого. Перед глазами стояли лишь цветные пятна в диапазоне от темно-зеленого до ярко-оранжевого, почти красного. Очертания предметов их формы и цвета, все исчезло и лишь пятна разных цветов заполнили мир. Уняв подступающую панику… Хотя какое там… К концу, возможно, самой безобразной и нелепой истерики, какую только видел этот мир, слезы и крики в заполненном жидкостью боксе, красоты ей точно не добавляли, в голову начали приходить различные обрывки мыслей и воспоминаний. Чуть присмотревшись к изменившему свой цвет пятну, предположительно обозначавшему мое тело я, казалось бы поймал среди множества обрывочных и неясных мыслей, вполне себе рациональную: Все это уж очень сильно похоже на, так называемое, тепловое зрение, которым пользуются для ориентирования в пространстве почти все рептилии и некоторые амфибии. Утихшая было истерика началась по новой. После ее окончания пришлось над многим задуматься. Так то, паникёром я никогда не был, но, видимо, сказалось то, что тело то детское, а, следовательно, и реакции у него вполне себе детские. Чуть что выражать свое недовольство внешним миром выплеском гормонов и слезами. Но эти реакции рассчитаны на то, чтобы на них (детей) обратили внимание.        Даже самая длинная истерика имеет свойство заканчиваться. В помещении так никто и не появился. Вы когда-нибудь были в детском доме? Замечали ли вы, что дети там почти никогда не плачут? Даже совсем еще грудные младенцы. Знаете почему? На самом деле, когда они только оказываются в таком богоугодном заведении, они плачут точно так же, как и все младенцы. Так почему же со временем они замолкают. А потому, что на их плач никакой реакции от окружающий не следует. Ведь у воспитательниц приюта таких детей очень и очень много, каждому уделить время они не могут. И дети это понимают, кто-то раньше, кто-то позже, как-то на уровне первобытных инстинктов. Они понимают: даже если плакать, срывая свой голос, никто не придёт, пока не наступит время кормления. К чему такие мысли? А к тому, что даже у взрослых людей в подсознании, где-то очень и очень глубоко спрятано желание быть рядом с другими людьми, с теми, кто смогут его выслушать, понять. Человек, оказавшийся в одиночестве перестает со временем быть человеком.       Постепенно в шуме приборов стали слышны чьи-то шаги, голоса. На перифирии зрения мелькали какие-то фигуры, тени. В бликах приглушенного зеленоватого света, отраженного от стекла бокса чудились чьи-то глаза. Одиночество и монотонный шум давили. Хотелось заткнуть уши, закрыть глаза, кричать в эту тишину-монотонный шум, чтобы услышать ответ, стучать по стенкам своего бокса, но тело было настолько слабым, что каждое движение, которое не сдерживали провода и датчики, было сравни подвигу. Странный раствор глушил все звуки. Из-за этого я начал замечать, что так сказать «зависаю», подолгу слежу за тем, как поднимаются колонии пузырьков от моего дыхания или как двигаются какие-то графики на странном аппарате, схожем с компьютером, или, наоборот, впадая в некое состояние полудремы, в котором, казалось, время шло быстрее. Каким бы внимательным бы я ни был, в такие моменты реальность становилась чем-то далеким, поэтому появление человека в помещении, я позорно пропустил.       Мужчина. Где-то тридцать пять — сорок лет. Длинные, чуть ниже поясницы, темные, почти черные волосы. В ушах блестят серьги странной формы в виде неизвестной фигуры. Белоснежный, прямо сияющий белизной медицинский халат, из-под которого выглядывает ворот какого-то зеленого жилета. Человек сидел за столом, недалеко от бокса, в пол-оборота и просматривал свиток, что-то выписывая на отдельный лист, параллельно заполняя какую-то таблицу. В устройстве, которое что-то само заносило в свиток был вставлен новый. Кисточка в руках посетителя двигался достаточно быстро, и лист отправился в папку, единственную папку на столе. Его левая рука сделала движение, отводящее волосы с лица чуть в сторону, и стал виден профиль мужчины. Высокие скулы, уголок повязки на лбу блеснул металлом. Что-то в нем казалось знакомым. Странно-знакомым не мне-нынешнему, а мне-прошлой. Что-то в его облике настораживало, но вот что? Пока я размышлял, он неожиданно плавным, текучим, я бы сказал змеиным движением поднялся со стула и встал напротив моего бокса. Картинка сложилась. Мужчина среднего роста, бледная, почти белая кожа, острые скулы, яркие янтарные глаза со змеиным зрачком, подведенные чем-то фиолетовым, смотрит, как змея, не мигая, что кстати я замечал и у себя. За распахнутыми полами халата виднелся синий жилет с подсумками. Ну, что ж, привет, Орочимару! Тело непроизвольно двигается вперед, ближе к саннину, стараясь разглядеть что-то опровергающее мою догадку, находя все больше и больше подтверждений своей догадке. И Жилет Чунина, и повязка на лбу, явно не реквизит из какого-либо магазина, настоящие. Взгляд ученого наткнувшегося на что-то интересное, медленно разгорающийся интерес в змеиных зрачках. Помнится я хотел узнать куда ж это меня закинуло… Легче от этого не стало. Память прошлой жизни намекала на то, что пушистая полярная лисичка как-то очень рядом оказалась. Мир Наруто, мир где каждый второй хочет открыто тебя убить, а остальные просто действуют не столь открыто, но все равно желают тебя прикончить. О чем тут говорить, если даже сам Наруто мог умереть кучу раз до конца истории, если бы не условности сюжета. Но это не манга, не книга, и даже не аниме. Это вполне себе реальный мир, а я даже не главный герой, то как повернется то или иное событие в реальности… От этого становилось очень и очень плохо. Что если что-то нарушится в событийном ряду? И Наруто не сможет убедить Пейна воскресить жителей Конохи, или он опоздает к ее разрушению. Спокойная жизнь в этом мире просто невозможна. Я просто не смогу быть самым обычным гражданским. Одну лишь Коноху разрушали как минимум дважды! Нет, если я хочу хотя бы попытаться выжить в этом мире, то путь гражданского мне закрыт навсегда. Да и не сможет быть гражданским эксперимент змеиного саннина. Знание всей той…ситуации в которой я оказался не радовало, к тому же сам Орочимару чего-то слишком оживился. Не нравятся мне что-то его телодвижения вокруг моего бокса, ой не нравятся. Так… Стоять, какой шприц. Зачем? Нажав на небольшую кнопку саннин открыл какую-то трубку, в которую и ввел неизвестный препарат. Сознание медленно стало угасать, последнее что я видел это янтарные змеиные глаза и легкую улыбку.