Мы были так близки к звёздам.

***

      Сонхун, честно говоря, жалеет, что однажды присмотрел квартиру на последнем этаже. Крыша близко, это раздражает. В особенности это место становится невыносимым для жилья, когда начинается дождь. Шумоизоляция здесь отвратительная, поэтому спать невозможно.       Пак в сотый раз жалеет о том, что вообще нашёл этот дом. Лучше бы выбрал квартирку на первом этаже, пусть над головой есть ещё парочка жизней, которые топают, шумят и ответно спать не дают. Но на них хоть пожаловаться можно, в полицию заявить за лишний шум; они, может быть, успокоятся. А вот дождь не отменить, на него не пожалуешься и не успокоишь.       Сонхун был рад только одному — соседу по квартире, сокурснику и в принципе хорошему другу. Ли Хисын. С этим человеком они прокармливали две морды, за проживание напополам платили; в целом, жили припеваючи, не жаловались. Конечно, изысков себе позволить не могли, но ничего лучше заварной лапши по вечерам не могло быть. И так было практически каждый вечер, чего уж тут.       Ночь наступила давно, кажется. Пак потерял счёт времени, когда опрокинул голову на подушку и веки сомкнуть не смог. Как бы ни выматывал день в университете лекциями, разговорами и привычной рутиной, спать больше не хотелось. Дождь барабанит по крыше неимоверно сильно, кажется, забираясь звоном под кожу. Неприятно морозит, отчего хочется забраться под гору одеял, но одного пока достаточно.       Хисын тоже не спал. И по той же причине, что и у Пака, прикрывающего замерзшие ступни одеялом, выбившимся из пододеяльника. Только вот ему было душно — одеяло близко к тому, что бы свалиться на пол, а прохладная ладонь лежит на лбу. И Ли так и не понял, с чего такая духота. Быть может, от вечной влажности в их квартире, которая пополняется за счёт дождя.       Нет, обычным дождём это тяжело назвать — ливень, не меньше. Иначе бы так не стучало, черепная коробка бы не ударялась о кожу и не молила о пощаде. Хотя бы пять минут провести в кромешной тишине.       — Хён, спишь? — во всяком случае, голос однокурсника в разы лучше, чем гулкое молчание, бьющееся о капли.       — Не-а. Тяжело спать в таком шуме.       — Надо съезжать отсюда. — и Хисын совсем тихо усмехается, потирая виски пальцами.       — Не можем, Хун. Мы не похожи на ту группу студентов, за которых платит государство. У них, знаешь ли, квартиры покруче. А здесь аренда низкая по меркам нынешних цен. Отоспимся на парах, как и всегда делали.       — А какие сегодня пары? — и правда, уже действительно «сегодня», ведь время быстро перевалило за полночь, в которую оба уже спят, если верить дням без осадков. — Уверен, поставят что-то важное, зараза, что не пропустишь.       — Когда тебя это останавливало? Тоже такого не припомню. — в этот раз усмехается Пак, в сотый раз убедившись в том, что его знают как облупленного. И Хисын даже не пытается скрыть эти знания, умело ими пользуясь.       — Да ну вдруг. Меня как переклинит, что я не усну ни на одной из пар.       — Не находишь это смешным? Мне вот забавно слышать этот бред. — убрав ладони от лица, Ли вздыхает и не знает, куда их деть, поэтому принимается перебирать край пижамной футболки. — Выспимся в любом случае. Джей прикроет.       — Но нам придётся пройти через тысячу и одну шутку о том, что мы делали ночью, если не спали. Ну, и как обычно, все сойдется на том, что мы переспали, и нам придется подтвердить, иначе он не поможет.       — Да, это, конечно, проблема. В любом случае его не должно это волновать, даже если это так. Разве он ещё не понял? — сердце в груди Сонхуна, прислушавшись к речам старшего, на мгновенье перестаёт биться, а после ударяет по ребрам с новой силой. И бьёт быстро-быстро-быстро, заставляя младшего отшучиваться от собственных ощущений.       — Ой, только ты не начинай эту поеботу. Мне Пака хватает. Это ведь невесело. Звучит, кстати, бредовее того, что меня однажды переклинит. — Хисын приподнимает уголки губ, поворачивая голову в сторону младшего. У каждого из них своя кровать, а между ними — парочка тумбочек для всякой мелочи. Они лежат на приличном расстоянии. Тумбы не так сильно перекрывают обзор, поэтому Ли может заметить то, как сильно укутался Сонхун.       — Замёрз? — в ответ лишь следует вопросительное мычание, а после шорох: Сонхун приподнялся на локтях, поправляя одеяло у замерзших ног. — Замерз, глухомань?       — Да ну я из-за дождя нихуя не слышу, хен!       — Не злись, Сонхун-а. — когда Хисын называет младшего именно так, ему самому становится смешно. Слишком ласково, слишком не «Хун». — Одеяло отдать? Оно все равно практически на полу.       — То есть, ты отдаёшь его, потому что оно на полу повалялось, да? Я запомнил, я запомнил. — ладонь невольно сжимает футболку с левой стороны оттого, что сердце бьется слишком быстро, неестественно часто, а задержка дыхания перестаёт помогать.       — Я просто хочу помочь, не больше. Нет, конечно, я могу лечь на тебя — на полу я не валялся, вроде как, лежал на кровати. Что скажешь?       — Блять, молчи лучше. Иначе я тебя к Джею отправлю, вот с ним об этом и поговорите. — Хисын поднимается с кровати практически бесшумно, потому Сонхун вздрагивает, когда видит угольный очертания соседа. — Нет, не смей!       — Да я одеялом укрою, угомонись. Я слишком тяжелый, не выдержишь. — Ли накрывает ступни одеялом, оставляя без каких либо поправок, а после плюхается на свою кровать обратно, свесив руки по краям. И накрывает он ступни не потому, что не мог подойти ближе, а потому, что знает, как Пак ругается, когда у него мёрзнут ноги. И он знает, каким колючим он бывает.       — Спасибо. — поумерив свой пыл, раздраженный идиотскими постельными шутками, Сонхун убирает руку от сердца и, усевшись на кровать, принимается сжимать пальцы. Лишь бы согрелись.       Ли видит лишь очертание Сонхуна, но уже им любуется. Потому что Пак всегда красив, как бы тревожно он не поправлял чёлку, из раза в раз спрашивая, все ли в порядке с причёской. Он идеален всегда, потому что он — Пак, черт возьми, Сонхун. И в его красоте хочется тонуть, хочется лишний раз наругать за беспокойства о внешности. А ещё Хисыну хочется его целовать — не так важно, куда. Просто хочется. Глупое желание, практически невозможное к исполнению.       Если разбирать то, чем хорош Сонхун, то эти мысли займут даже не один день: у него красиво абсолютно все. Хисын, будучи его соседом по квартире, не замечал чего-то… некрасивого или уродливого. Наоборот — с каждый новым днем он казался краше.       Наверное, поэтому влюбиться в него было не так тяжело.              Хисын действительно свалился в этот бурлящий котёл под названием «любовь», оступившись. Он шёл по краю довольно долго, но понял, что ему стоит самостоятельно завалиться в объятья этой смеси, состоящей из покалывающих ощущений в области сердца, жара у висков и слишком заботливых порывов, от которых даже Хун в недоумении.       Теперь причина, по которой ему становится так душно, раскрыта. Хисын с неким озарением приподнимает брови и не перестаёт смотреть на младшего.       Зараза, даже во тьме он красивый.       — Что-то не так?       Блять.       Хисына только что поймали на том, как он бесстыдно разглядывает своего сокурсника, соседа и… друга. Он все ещё друг. И к щекам подползает ощущение бурной реакции горения, но голос он старается держать в привычной узде холода.       — Нет, всё в полном порядке. — Ли вздыхает сразу же, потому что врет Сонхуну. Врет самому себе. Не в порядке ведь все, верно?       — Не смотри так, ну. Страшно же. — нет, Сонхуну совсем не страшно, он просто смущен таким количеством внимания со стороны старшего. Быть может, ему страшно лишь в одной вещи — если Хи узнает о том, как сумасшедше сердце бьется обо все внутренние органы, даже больно становится.       — Не съем, не переживай. Ты мне живым нужен.       — Я? Тебе? Зачем?       — Ну, начнём с того, что аренду один я не вывезу на свою стипендию, на продуктах придётся экономить. Без тебя в этой квартире скучно.       — Без тебя тоже. — срывается с губ быстрее, чем Пак того ожидает. Ему хочется тут же укрыться одеялом с ног до головы, лишь бы не ощущать того стыда, который красит щеки в багряный цвет.       Теперь они квиты. И оба с красными щеками, с горящими ушами и со страшно бьющимися сердцами.       У Хисына же по-прежнему горят губы, которые он облизывает излишне много раз. И прикусывает часто, чуть почесывая.       — Это приятно слышать. — улыбнувшись, Ли поднимается со своей кровати и, поправив футболку на плечах, усаживается напротив младшего, осторожно отодвинув гору из одеял ближе к нему.       Пак в недоумении: склоняет голову к плечу, как бы спрашивая, что вновь случилось и что с ним так.       Но с ним все так. Это Хисын сломался.       Без ответов на молчаливые вопросы Сонхуна и без разрешения Хисын утыкается носом в шею младшего, осторожно соскальзывая ладонями под лопатками. Ли кажется таким крошечным, когда прилипает с объятьями.       Конечно, обнимаются они крайне редко: либо по пьяни, либо в состоянии абсолютной усталости. И обычно инициатором тёплых объятий становится старший, который прекрасно понимает, что позже пожалеет об этом — Пак ведь не привык к тактильности друга.       — Что-то случилось? — младший не действует. Он просто сидит с опущенными руками, с по-прежнему пылающими щеками и молится всем богам, лишь бы сердце замолчало на мгновенье.       — Ты случился. — тяжёлое дыхание обжигает кожу у шеи, Хисын говорит сдавлено, совсем тихо, ведь теперь они рядом — нет необходимости перекрикивать дождь.       И это запросто можно счесть за признание. Косвенное; не такое, к какому многие привыкли, но признание. Хун зачтет.       Сожженные напрочь губы целуют влажно, без обязательств — целуют в область за ухом, пока нос тычется в сожженные блондом волосы Хуна.       — Хён, что ты… — его прерывают в тот момент, когда Хисын по случайности мажет губами по щеке, а после заваливает младшего на спину. Усаживается практически на живот и оказывается так близко, что сводит внутренние органы. Но это совсем не больно — это до одури приятно.       Хисыну наверняка не стоит объяснять, что он делает и какова причина этих действий. Он скидывает пальцами снежную чёлку со лба, заставляя Сонхуна на мгновение прикрыть глаза и податься как раз лбом вперёд, чтобы вновь ощутить прикосновение. А дале кратко чмокает приоткрытые губы, скользя ладонью по чужой шее.       Сонхун ломается. Основательно, бесповоротно и так предательски быстро, что совсем немного приподнимается на локтях и прикусывает чужую губу. Руки же держит при себе до той поры, пока вновь не валится на спину и не ощущает, как горячие ладони охватывают запястья, укладывая сонхуновы на бедра.       Острие хисынова языка проходится меж открытых губ Пака, нарочно задевая жемчужные клыки и заставляя младшего легонько укусить его вновь. И Ли целует до беспамятства, пальцами гуляя по всей открытой шее и изредка забираясь под футболку, чтобы отыскать острые ключицы. А Сонхун лишь подается вперёд, когда старший пытается отстраниться или поцеловать в щеку; принимается пальцами ощупывать позвонки, подняв ладони с бедер.       Звёздные ощущения накрывают обоих с головой в тот момент, когда Хисын вновь оставляет яркий чмок за ухом и, осторожно прикусив за хрящ, шепчет:       — Знаешь, я люблю тебя.