Мы были так близки к звёздам.

***

      По возвращении домой Сонхун осторожно прикрывает за собой входную дверь и, стянув кеды, проходит дальше. Единственное, что его напугало, так это шум включённой воды в ванной. Дома никого не должно быть в это время, потому что Хисын всегда остаётся на час в библиотеке. Не потому, что он — заучка, а потому, что Сонхун, видите ли, мешает ему учить нужный материал.       Что ж, он сам выбрал себе путь книжного червя, поэтому пусть довольствуется тем, что есть.       Но вопрос все же терзает осветеленную голову, потому Пак осторожно, практически бесшумно передвигается, стараясь подойти к ванной. Сердце в груди предательски шумит, потому что страх медленно подкрадывается к горлу, стягивая его канатом.       Как только он дотрагивается до ручки, то дверь сама по себе открывается (и как хорошо, что открывается она вовнутрь: Сонхуну не прилетело по лбу), а за ней — Хисын. Кажется, он не менее напуган — глаза его неестественно блестят, а покрасневшие нос и щеки заставляют усомниться в том, что Хисын не плакал. — Что ты тут делаешь? — А ты? У тебя пара по расписанию. — шмыгнув носом, старший выходит из ванной, осторожно отодвигая с пути Пака. Встал по середине и радуется, понимаете ли. — Начнём с того, что живу здесь, а закончим тем, что пару отменили. Препод заболел, ничего другого не поставили. — Ясно. — как только Ли удаляется в гостиную-кухню, повернувшись, конечно, спиной к младшему, то последний замечает алые разводы на футболке. — У тебя кровь? Блять, Хисын, что случилось?       Но Хисын его не слушает, потому и отвечать не станет. Лишь неуверенно вышагивает до второй половины комнаты, которая обустроена под кухню. Там, в шкафчиках есть то, что поможет обработать собственные раны. И сделает он это сам, пусть это… будет слишком тяжело. — Прекращай быть упрямый козлом и скажи, что случилось! — Пак, скинув рюкзак с плеча, тут же шагает за старшим, ухватив его за плечо и заставив того истошно вскринуть. — Больно, блять! — Хисын, хмурый и больше похожий на тучу, поворачивается лицом к Сонхуну, который был скорее обеспокоен, нежели зол. — Что случилось, хен? — Пластинка заела? Занимайся своими делами, Сонхун. Давай, шагай. — Упрямый козёл. — словно констатирует всем известный факт, скрещивая руки на груди. — Долго противиться будешь или позволишь мне помочь?       Так ничего и не ответив, Ли принимается рыться в шкафчике и искать необходимые медикаменты. Перекись водорода, вата. Наверное, это все, что сможет ему помочь. Но как только старший пытается закрыть шкафчик, Хун останавливает его и достает мазь. Кажется, она отлично справляется с покраснениями и огромными синяками.       Теперь они шагают друг за другом, не пытаясь убежать один от другого. И в комнату заходят, не поругавшись и вообще ни слова не сказав. Хи усаживается на кровать и ждёт, пока позади окажется младший. — Футболку-то сними, умник. — чуть прилипшая, некогда серая ткань оказывается небрежно отброшенной куда-то на пол, а Хисын кривит губы от боли. Будто только что по новой расцарпал всю спину себе. — С кем подрался? — Сонхун, честно говоря, охотно скрывает свое беспокойство, нелепыми пятнами покрывшее что-то в груди. Но неподдельный страх читается в глазах, и как хорошо, что Ли совсем того не видит.       Спина разодрана ужасно: конечно, где-то обошлось обычно содранной кожей, но кое-где царапины казались действительно глубокими. Это жутко. Да и полно пятнистых покраснений, которые рано или поздно станут лиловыми синяками. — С деревом. За кошку. — отшучивается старший, постаравшись осторожно обнять себя за плечи, но сделать ему этого не дали. На плече красовалась царапина, с которой Хун и начнёт обработку ран. — Ха-ха, очень смешно. Что ты делал на улице вообще? — Во время перерыва вышел на улицу, воздухом подышать. Вышел подальше с территории университета, потом слышу, что кто-то на помощь зовёт. Подумал, что человека спасать надо, а там классическое — кошка на дереве, спускаться не желает. Ну, я полез, потом ебнулся, спиной о кору. Другую футболку порвал, эту — кровью испачкал. — Ли тихонько шипит, когда перекись холодными волнами катится по спине: Пак слишком хорошо смолчил кусочек ваты. — Какая же ты добрая душа. Ебнуть бы тебя по башке, чтобы наконец понял, что ты важнее всяких кошек. Для себя ты должен быть на первом месте.       Хисын ничего не отвечает, да и Сонхун не стремится поддерживать уже больную тему, залитую напрочь кровью. Молча лишь обрабатывает раны, замечая, как дрожат плечи старшего. Он впервые выглядит таким беззащитным, открытым и относительно небольшим по размерам.       Опустим те моменты, когда Хи лезет обниматься. Тогда он тоже крошечный.       Тысяча и одна ватка лежат на покрывале, которое медленно покрывается багрянцем от крови. Что ж, придётся ещё пару часов провести в ванной для того, чтобы отстирать и покрывало, и футболку. Пак осторожно убирает все в сторону, а после берет в руки мазь. Хи уже хотел уйти, поблагодарив младшего, но уйти ему не дали. Даже с кровати подняться не успел.       Холодная прозрачная субстанция оказывается на пальцах, а после — на всевозможных покраснениях. Ли приоткрывает рот в болезненном стоне, ведь кожу неприятно морозит. Плечи лишь продолжают дрожать от каждого прикосновения. — Сильно больно? — шепотом спрашивает Сонхун, удивившись, что голос совсем немного сел из-за продолжительной тишины. Хисын пожимает плечами в ответ, обнимая себя за руки. Конечно, такой способ согревания неэффективный, но всяко лучше зябкой мази на спине.       Но Пак знает, что больно. Он видит полную картину бедствия (и нет, речь не о самом Хисыне), представляет, как было тяжело оказаться дома без чужой помощи и со сбитым напрочь дыханием. И он не будет делать вид, словно ему все равно, — он поможет.       Как только последние прикосновения с мазью оказываются на молочной коже, Сонхун склоняется к целому плечу и совсем легко целует. Губы у него тёплые, мягкие. Целуют они приятно, согревающе.       Хисын, признаться честно, не сразу понимает, что он делает, но вопросов лишних почему-то не задаёт. Лишь осторожно подается назад, ощущая, как влажная дорожка смещается к шее.       Наверное, тогда в голову бьёт дурацкое осознание того, что это не просто приятно. Это заставляет забыть о боли, которая по-прежнему терзает спину; это заставляет чувствовать себя в безопасности, которую Хун ему даёт. — Думал, мы ограничимся перекисью и мазью. — голос старшего звучит с лёгкой хрипцой, а после он приоткрывает губы: Сонхун осторожно прикусил кожу у пульсирующей вены на шее, чуть царапая клыками. Но эти царапины приятные, они не заставляют реветь.