Скажи, что это значит «Да»

      Разум и логика всегда стояли у Изуру намного выше, чем чувства. Он считал, что идти на поводу у чего-то мимолётного, резкого и необдуманного, как минимум глупо и ни капли не логично, а иногда вовсе чревато жуткими последствиями вплоть до смерти. По его мнению, если бы люди меньше придавали значения чувтсвам и эмоциям, то сожаления, стыд и разочарование были бы куда более редкими явлениями. Изуру именно так и делал, и даже больше. Как итог — он не чувствовал почти ничего. Иногда он вовсе забывал, какого это вообще, а если ситуация и напоминала, то он лишь вздыхал. Изуру подавлял в себе абсолютно всё, как люди давят крошечных насекомых при каждом своём шаге; если требовалось, не использовал мимику, будто бы мышцы его лица были где-то давно утеряны. Всё это Изуру считал нелепым, глупым и бессмысленным, как клубничный джем для человека с аллергией. Тогда… Почему? Почему он оказался в такой ситуации?       Изуру вздохнул уже в который раз и поднялся с пыльного дивана, начиная медленно шагать от одной стены к другой. Погода в Подсознании перестала быть неизменно серой, и теперь сквозь ничем не прикрытые оконные проёмы пробивались лучи яркого, негреющего солнца. И на том спасибо.       Виски у Изуру болезненно пульсировали. Шестерёнки в голове вертелись в раздумьях, он всё размышлял, едва выдерживая такую смысловую нагрузку и волнение, которое он за всю жизнь испытывал лишь несколько раз, и то это были жалкие короткие мгновения. Почему? Почему это так волнительно?       Вопросы бесконечным вихрем вертелись в голове, но, к сожалению ответов на них не было. Подходящее ли время выбрано? Он не знал. Правильно ли, разумно ли поступает? Он не знал. Нужно ли это Слуге, что несмотря на наличие цепи казался вольным и свободолюбивым созданием? Он не знал. Изуру впервые не знал, как действовать, насколько это верно и результативно, отчего нечто внутри него неистово бесилось и ходило ходуном. Тихо скрипнув зубами, он пошарился по карманам и выудил два может и не новых, но весьма симпатичных колечка. Челюсть сразу расслабилась, и Изуру даже едва уловимо ухмыльнулся. Волнение, что ломало черепную коробку изнутри на мгновение ослабило давление, и даже дышать стало как-то легче. Всё же он готов рискнуть. Он не из тех, кто просто так отступает, да и сейчас не сильно-то и хотелось.       Слуга появился в квартире неожиданно. В умении бесшумно передвигаться равные ему вряд ли были. Улыбаясь как-то особенно чудесно, ласково вытягивая «р» в излюбленном caro, Он появился перед Изуру, потягиваясь. В такие моменты, во-первых, Слуга правда был похож на кота; во-вторых, Изуру в который раз убеждается: он ничего не чувствует. Нет, не так, всего лишь «почти ничего». Изуру любит.       Исключением стало самое чистое и невинное чувство — любовь. Изуру не помнит, в какой именно момент Слуга разбудил в нём её, но, вероятно, время и дата не так важны, если не запомнились. Лучи солнца переливались в небрежно приглаженных светлых волосах, и ему нравилось на это смотреть. Болтливый, шумный, возможно странный и уж точно единственный в своём роде Слуга, он нравился Изуру до помутнения рассудка и тёплой дрожи в пальцах. Именно поэтому он решился, чтобы больше не терять времени. Жизнь ведь коротка.       — Слуга. — Мр-р? Бывший хранитель внимательно посмотрел в алые глаза, которые иногда поэтично звал бесценными рубинами. Ну, точно любопытный кот.       Слуга любил рассматривать Изуру. Находил он ведь что-то в вечно расслабленном и обыденном, зачастую безэмоциональном лице. Нечто завораживающее, раз мог бесконечно долго рассматривать его, пока его caro медитировал, восполняя силы, или лежал у него на коленях, что-либо обдумывая. Сейчас он так же не упустил возможности искренне, бескорыстно и абсолютно невинно полюбоваться, оттого не сразу заметил, что в протянутой руке Изуру что-то было. Лишь когда незамеченное, словно обиженно, сверкнуло на солнце, ослепив на мгновение, Слуга, наконец, обратил внимание…       В таком шоке ему ещё никогда в жизни не приходилось пребывать. Ну, оно и понятно — Изуру ведь первый, кто протягивает ему пару простых, классических колец, манящих, завораживающих и покоряющих своей чистой простотой. Ошарашенный и сражённый почти что наповал, Слуга вновь уставился прямо на Изуру.       Тому понадобилось пару тягучих неловких минут, прежде чем, наконец, удалось вернуть резко пропавшую способность говорить. Как-то слишком громко прочистив горло, он начал: — И в горе, и в радости… Изуру вдруг понял, что боится. Его мнение о страхе резко поменялось, он позорно боится забыть слова, которые повторял у себя в голове достаточное количество раз, чтобы те отложились на подкорке. Боялся сбиться и облажаться, подобно школьнику, читающему стихотворение у доски. — И в богатстве, и в бедности… Возможно, эти слова не совсем подходят их образу жизни, их миру, их судьбам, однако, Изуру казалось, что это правильно: он поступает правильно, говорит правильно. Так, как хотелось бы Слуге. — И в болезни, и в здравии… Голос дрожит, и это заметно. Слишком. Когда он вообще в последний раз был так эмоционален? Когда в последний раз так нервничал, так неловко стол пред кем-то, смущался? А было ли вообще такое? Крайне маловероятно. — Пока конец не разлучит нас… Последние слова Изуру тактично изменил. Смерть для них — штука странная и непонятная. Она придёт в Подсознание лишь тогда, когда явится за их основой, а упоминать Комякина в такой момент хотелось в последнюю очередь.       Как реагировать Слуга не представлял. Шок поглотил его полностью, без шанса на спасение. — Согласен ли ты, Слуга?.. Изуру кажется, что замерло всё: время, движение тел, весь человеческий мир. В один миг застыло, ожидая ответа… — Изур-р-ру.. Ласковое, неуверенное рычание разнежило уши Хранителя, отчего на секунду стало легче. А потом рёбра сдавили в объятиях чужие руки, что стало больно, хоть и силой Слуга не отличался. Цепь на его шее касается чужих ключиц, заставляя вздрогнуть от резкого соприкосновения с металлом, а кольца едва не выпадают из рук. Он молчит сначала, а потом словно срывается на отчаянную мольбу: — Скажи, что это значит «да»… — Ну конечно же да! Голос Слуги становится ранимо-тихим. Изуру хоть и не любил касания, но любовно прижал худощавое тело к себе с собственнической тягой. Слуга в его руках шмыгнул носом, словно вот-вот расплачется. — Вот только сырость не разводи. Слуга возмущённо запыхтел, как недовольный ёж. — Ты сам на грани, а я не такой сдержанный! — Позволь одеть его на тебя…       Он отстранилсяесьма неохотно, и Изуру со всей нежностью и осторожностью взял его за правую руку. Невольно, Слуга подумал, что раз уж одна рука всё же сгнила, то, слава богу, что не правая. Тем временем Хранитель бережно одел на палец золотой обруч, и он чувствует, как восторженно замирает чужое дыхание. В какой-то степени Слуга был рад, что в этом мире они одни, ведь всю сладость и негу этого момента они разделили на двоих. А потом он замешкался. Он не любил касаться Изуру своей сгнившей культяпкой, хоть и скрытой плотной тканью перчатки. А одной рукой одеть кольцо будет довольно проблематично. В голову мигом забрались мысли о неполноценности. Почувствовав это, Изуру сам осторожно коснулся поражённой руки, вложив в неё свою ладонь так, чтобы её можно было придерживать. Слуга неуверенно поёжился, думая было о том, чтобы отдёрнуть руку, но одного лишь взгляда Изуру хватило для смены решения. Он знал каждый, и потому иногда слова были излишни.       Когда на пальце большой, изъеденной грубостью руки, оказалось кольцо, здоровая рука Слуги медленно потянулась к бледной щеке. Он видел, что волнение в алых глазах не угасло, и желал его исцелить. Осторожно поглаживая кожу большим пальцем, он безмолвно подтверждал, что его ответом точно было «Да!». И Изуру благодарно и любовно ластится к его руке, подобно коту, освоив блаженное чувство, что было раньше ему недоступно — счастье.