Весна 2024. Бостон.
Как-то раз коммандер Флекстоун сказал: «Только три вещи мы делаем в одиночестве: рождаемся, умираем и дрочим», я бы поспорила с данным высказыванием, апеллируя, что всему есть свое время, место и контекст. Особенно, в данное смутное время, особенно, под бдительным надзором чуткого и заботливого ФЕДРА, особенно, на территории Бостонской Карантинной Зоны. Любого научного исследователя-историка привел бы в восторг опыт наблюдения за превращением свободного демократического государства в авторитарную военную тиранию, посредством одного единственного раздражителя, который вызвал лавину, опрокинувшую моральные устои общества. Хотя, в последнее время, исторические события развивались настолько стремительно, что исследователи не успевали целостно и достоверно фиксировать данные. Раньше, казалось, что жить в эпоху перемен все равно, что быть проклятым эволюцией: ты нихрена не понимаешь, ничего не успеваешь, но упорно делаешь вид, что все идет строго по оговоренному плану. Я росла в стремительно развивающемся мире, где казалось совсем скоро мы достигнем абсолюта, постигнем дзен, и переложим всю каторжную работу на роботов и искусственный интеллект. Окружающий мир, как и я, был полон надежд и восторга, который перемололо и развеяло по ветру. Мы были убеждены, что сможем обуздать любую невзгоду, которая решится угрожать человечеству: активно искали лекарство от рака и СПИДа, добровольно вакцинировались, боролись за экологию, участвовали в митингах против глобального потепления, ходили в церковь замаливать грехи, подписывали договоры и накладывали санкции, чтобы избежать ядерной войны. Но угроза появилась оттуда, откуда никто не ожидал. Все произошло настолько смехотворно быстро, что действительное осознание случившегося достигло человека лишь через несколько месяцев. Цивилизация, на построение которой ушло больше тысячелетий вспыхнула как стог сена, оставив после себя дым и тлеющие остатки. Жизнь смешная, неловкая и очень скоротечная штука, только мы решаем, как нам ее прожить. Одной из моих любимых пословиц была: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах». Планирование всегда было признаком зрелости, адекватности и развития чего бы то ни было. Эффективный план — это перечень больших и мелких дел на пути к цели. У меня такой был. Стратегия развития, разработанная упорной и немного недалекой матерью, согласно которой я заканчиваю старшую школу со средней оценкой «отлично» и поступаю в лучший университет Нью-Йорка, чем обеспечиваю себе прекрасную стажировку в крупнейшем банке Соединенных Штатов, а затем и материальную стабильность, с безбедной старостью в придачу. Бог услышал ее планы и, надеюсь, от души насмеялся. Мне двадцать четыре, училась хорошо, но школу я так и не окончила. Вместо брендового делового костюма на мне застиранный, когда-то бывший белым медицинский халат. Нахожусь я не в стеклянном офисе, где пахнет свежим кофе и краской для принтера, а в холодном морге. Передо мной не деловые бумаги, с гордой эмблемой «Дж.П. Морган Чейз и Ко.», а препарированный местный алкаш, от которого несет бражкой и гнилью. — Поразительно, — выдохнула я, наклонив голову на левый бок. — Только ты можешь восхищаться раскуроченным трупом, — послышался знакомый голос. Я моргнула, возвращаясь из удивительного путешествия по мировым провалам, обратно в центральный и единственный морг Бостонской КЗ. — Здравствуй, Уилл! — я улыбнулась, помахав ему свободной ладонью, которая была затянула в латексную перчатку, окровавленную до запястья. Вторая рука твердо и уверенно держала реберные щипцы-кусачки. Парень стянул губы в сдержанной улыбке. — Сегодня потрясающий день! День сегодня и впрямь чудесный. Теплые лучи солнца выглядывали из-за массивных туч. Первые ростки зелени начали пробиваться из-под глыб грязного снега. В этом году на Бостон несколько раз обрушалась снежная буря, которая унесла с собой не только скудный урожай и скот, но и множество человеческих жизней. Каждый год наступление весны я жду с особым нетерпением, словно переменчивое время года подарит чудо, в котором мы, оставленные надеждой люди, нуждаемся. Весна задержалась, почти два месяца поливая нас холодными ливнями и градом. Бодрым шагом маршируя на работу, моя душа пела, купаясь в теплых солнечных лучах. Хотелось поскорее выбраться из холодного морга и снова вдохнуть запах весны. — Но не для мистера Паттерсона, — резонно заметил Уильям, кивнув на бледное, раскуроченное тело пожилого человека, распластавшееся на столе. — О, да, — стушевавшись, я спрятала улыбку. — Мистер Паттерсон был представителем невероятной формы алкоголизма. Меня поражает даже не то, что он смог пережить ключевой период распространения кордицепса, а вообще дожить до него. Посмотри, — я подозвала парня ближе, и ткнула прямыми тупоконечными ножницами в нечто больше похожее на давно сгнившую гигантскую грушу. — От печени ничегошеньки не осталось. Стоит напомнить людям, что жидкость, которую изобрел Петр Иванович лучше использовать как антисептическое и обеззараживающее средство, а не как алкоголь. — Мда, жизнь странная штука, а смерть еще страннее, — задумчиво протянул Уильям, пытаясь незаметно прикрыть нос, но всего лишь почесал его и отдернул руку. — Скорее абсурдней, — с цинизмом закаленного жизненными неудачами философа, кивнула я. — В ближайшее время достопочтенный мистер Паттерсон должен был скончаться в ужасных муках от разложения печени, но напившись, грохнулся с лестницы и сломал себе шею. — Несчастный случай? — Я не вижу признаком насильственной смерти. Ну, — я скривилась, еще раз взглянув на жуткий орган, — не считая насилия над самим собой. Хотя, это уже хороший философский вопрос. Что-то я проголодалась… Желудок действительно требовал пищи уже несколько часов. Кажется, дома осталось еще пара кусочков моего любимого вяленого мяса. Уильям поперхнулся и побледнел еще сильнее. — Ты пришел за отчетом? — вспомнила я, что мы все-таки на рабочем месте. — Нет. Коммандеру плевать на него. Он уже отдал приказ сжечь тело. — Оу, — я поникла, опустив плечи. — Мне хотелось еще сделать трепанацию. — Винни, у тебя полный морг жмуриков. — Но жмурик-алкаш попался один, — резонно заметила я. Обычно такой контингент на Великий костер оправляется без осмотра, только в этот раз мистер Паттерсон оказался дальним родственником жены начальника вечерней стражи. — Вообще, я за тобой, — Уилл, как мне показалось, слишком резво отскочил от стола, стараясь не смотреть на тело лишний раз. — Нужная твоя помощь в приемной. — Мы погасили эпидемию кишечной палочки буквально неделю назад! Кто опять сожрал зараженную крысу? — взволнованно воскликнула я, тщательно промывая руки в перчатках под проточной водой. Сейчас такие латексные перчатки достать невозможно — их больше не производят, да и срок годности, к сожалению, есть у всего. Кто бы мог подумать, что такие расходные и пустяковые медицинские вещи как перчатки, бахилы, бинты и пластыри могут цениться больше чем ювелирные украшения. Поэтому для сохранности, приходится проводить определённые манипуляции. Убедившись, что перчатки чистые, я сняла их и повесила на сушилку. — Тебе повезло — крыс сегодня никто не жрал, — но потом поспешно добавил, — насколько мне известно. Час назад в КЗ впустили большую группу людей. Я оживилась, выпрямившись во весь свой невысокий рост. Новеньких не запускали в карантинную зону очень давно (именно незараженных и здоровых). Последняя пара прибыла после Рождества — близнецы Мод и Тод Фландерс, которые, к сожалению, не смогли перенести первую эпидемию кишечной палочки. Еще один пример абсурдности судьбы — близнецы выживали в одиночестве десять лет, и погибли обосравшись и обблевавшись за три дня, присоединившись к остаткам гражданского населения свободной и независимой страны. — Сколько? — Шесть человек. — И ни одного зараженного? — я старалась, что бы этот вопрос был произнесен без даже намека на заинтересованность. Мне очень хотелось лично пронаблюдать весь процесс трансформации человеческого тела под воздействием кордицепсной церебральной инфекции. Знаю, это негуманно, бесчеловечно и отвратительно, но ничего поделать с собой не могу. У каждого ведь есть заветное аморальное желание? Трахнуть или убить кого-нибудь? Завладеть чьей-нибудь вещью? И так далее. Моим аморальным желанием было посмотреть как грибок растет в живом человеческом теле. Разумеется, это все ни в коем случае не ради удовлетворения извращенных эстетических нужд, а ради исследовательских и научных познаний, благодаря которым можно было бы выявить разрушительную среду, которая убьет или хотя бы замедлит грибок. Даже несмотря на то, что моя голубая мечта имеет искренние и чистые помыслы, озвучивать её или же, не дай Боже, записывать в Рождественский лист желаний не стоит. — Был один, — горестно вздохнул Уилл. Его шоколадные глаза наполнились искренней печалью. — Его нейтрализовали. Наученные горьким опытом, потерявшие всякую надежду на спасение, солдаты ФЕДРА, безоговорочно следуют приказам. Авторитарный режим карантинной зоны проводит политику нулевой терпимости по отношению к носителям грибка, и уничтожают любого у кого появляются хоть малейшие признаки заражения. — Нужна помощь в осмотре новичков, — продолжил парень, спрятав руки в карманы военной куртки. — Сегодня на приеме доктор Харт? — я взглянула в зеркало, чтобы убедиться в отсутствии капель крови или желчи на выстиранном белом халате. Хотелось произвести хорошее впечатление на новых жителей карантинной зоны. — В стельку пьяный дрыхнит в своем кабинете, — хмыкнул Уилл, подтверждая и так известный факт. — Стабильность, — тяжко выдохнула я, но тут же улыбнулась своему отражению. «День нужно начинать с улыбки, и заканчивать также» — говорила моя матушка. До начала апокалипсиса доктор Харт был очень знаменитым пластическим хирургом, наверное, лучшим в Соединенных Штатах. Достаточно накачавшись морфием, он откидывался на спинку дивана и закатывал глаза, словно погружаясь в славное прошлое, начиная увлекательные рассказы. «Знаешь Памеллу Андерсон? Я ее сиськи делал», «А Мэган Фокс видела? Моя работа». Даже ровный носик Первой леди вылепил он сам лично. Его фото публиковали лучшие медицинские журналы. Несколько вырезанных размытых статей до сих пор висят у него дома на стене. Его материальное состояние описывалось как «свински богат». Восемь особняков на северном побережье, шесть на южном. Коллекция спортивных машин, своя футбольная команда. У него было абсолютно все, что ему хотелось, при этом он занимался любимым делом. Не жизнь, а мечта. Я как-то случайно наткнулась на его фотографию. Это был высокий, широкоплечий мужчина с жемчужной улыбкой и обольстительными, хитрющими глазами. Он был чопорным, опрятным. Густые черные волосы педантично зачесаны назад, лицо гладко выбрито. Сейчас Артур Харт представляет из себя лысеющего, седого человека, скукоженного временем и болью от прожитых лет. От его статной осанки ничего не осталось — его вечно больная спина согнута в три погибели. Лицо обезображено морщинами и пигментными пятнами из-за злоупотребления алкоголя и наркотиками. Когда началась эпидемия статус Великого хирурга сыграл с ним злую шутку и он, вероятно, впервые пожалел о своей специализации. По стечению обстоятельств доктор Артур Харт приехал в Бостон на похороны своей матери. Данная поездка не должна была занять не более двух дней. Но вот он здесь уже одиннадцать лет. Военные взяли его под колпак, как только он въехал в город. Кроме несчастных, которые успели заразиться первыми, по числу погибших били все рекорды медицинские работники. Самые ценные кадры, которые хоть как-то могли повлиять на ход войны с инфекцией, словно песок проскальзывали сквозь пальцы. В агонической попытке все исправить, оставшееся правительство сгребло всех светил науки в области биологии, микробиологии, эпидемиологии, вирусологии, короче, реально всех, кто преподавал в университетах и имел хоть какую-то ученую степень в области инфекций, и заперли их в огромном, неподступном Пентагоне. Почему-то именно в этот самый момент, все забыли простую английскую мудрость, что гласила «не кладите все яйца в одну корзину». Понадобился один инфицированный солдат и 72 часа, чтобы надежда нации, символ американских военных, Великий Правильный Пятиугольник пал. Наступил тот самый ключевой момент опасности государства и народа, когда все медицинские работники становятся военнообязанными и совершенно не важно Великий ли ты хирург или простая медсестра. Все с такой же легкой улыбкой я шагала по обшарпанным коридорам Бостонского морга. К сожалению, больница, находящаяся в пару километров от нас разрушена из-за локального пожара еще в 2014 году. Все оборудование, которое удалось спасти было перевезено именно сюда. Подвальные помещения так и остались для хранения тел, а единственный первый этаж был переоборудован в своеобразную поликлинику. — Наконец-то, Винни! Я уже собиралась идти за тобой! Из смотрового кабинета показалась разъяренная стройная фигура Карли Ортеги. По ее внешности сложно судить о возрасте, но она по-прежнему молода и подтянута. Мисс Ортега, как и я, не знала жизни за стенами карантинной зоны, поэтому не была обременена тягостными воспоминаниями, дарящими ранние морщины, или болезненными шрамами. Карли красивая мексиканка с горячей кровью и крутым нравом имеет огромный успех у мужчин, поэтому работать ей приходиться только из-за того, что ФЕДРА не терпит лентяев. Если ты не работаешь — ты здесь не живешь. Она грубо всучила в руки семенившему за ней мужчине картонную визитку. — Вы можете идти на распределение, — сказала она ему и сразу решительно зашагала ко мне, на ходу стаскивая с себя халат. — Где тебя черти носят? — У меня сегодня дежурство в морге, — напомнила я, насупившись. Она вечно придирается именно ко мне. Может, потому что я слишком молода для врача, а может именно потому, что я не могу дать ей отпор. Работая здесь уже одиннадцатый год Карли так и осталась простой медицинской сестрой. — Конечно, жмурики превыше всего. Когда-нибудь ты научишься лечить и живых людей, — закатила глаза Карли. — Моя смена закончилась полтора часа назад. Винсент меня уже заждался, а я здесь прикрываю этого старого наркомана. Хотя Карли и не была душой компании, она все же с уважением относилась к старому доктору. Он очень многое сделал не только для КЗ, но и для нее в частности. Если ФЕДРА прознает, что Артур пренебрегает должностными обязанностями, его бросят в карцер на неделю и этого старик может не перенести. Все мы знаем, что такое карцер и как тяжело там бывает. — Завтра уйдешь пораньше, — мягко предложила я оливковую ветвь. Я почувствовала, как напряженно покосился на меня Уильям. Нам нельзя пропускать или же уходить раньше со смен. Рядом с солдатами такое обсуждать нельзя, но Уилл мой друг. Он даже слова против меня плохого не скажет. — На два часа! — Хорошо. Данное предложение ее устроило, крутой нрав мексиканки угомонился. Она всучила халат мне в руки. — Тебе повезло — половина работы сделана. Я уже осмотрела троих, — она кивнула на широкую спину удаляющегося мужчины. — Спасибо за… — Благодарить меня должен Харт, — негодующе прервала она и, развернувшись на каблуках новеньких туфель, зашагала прочь. Мужчина Карли, Винсент Бойд, не самый приятный, но весьма могущественный человек. Он здесь что-то вроде бандита в законе. Говорят, что до вспышки КЦИ он уже успел отмотать срок в колонии за вооруженный грабеж. Я не знаю чем именно он занимается и как это работает, но говорят, что Винсент может достать все что угодно. Нужны наркотики/алкоголь/модные туфли/просроченная жвачка? Тебе к Винсенту Бойду. У него есть влияние даже на солдат ФЕДРА. Уилл говорил что-то о нелегальной контрабанде и набегах на соседние торговые центры за пределами безопасной зоны. Я стараюсь избегать неприятностей и не вникать в темные делишки, поэтому подробности меня не интересуют. Я повернулась к трем счастливчикам, которые смогли выживать более десяти лет за пределами Бостонской карантинной зоны. Они выглядели…грубо. Действительно матерые, закаленные жизнью ребята, которые повидали много дерьма на своем пути. Мое внимание привлекла супружеская пара. Они крепко держались друг за друга. Одежда их была сера и потрепана. На лице мужчины тяжелыми фиолетовыми кругами расплывались фингалы, но он жестко осматривал обстановку вокруг, прижимая к себе тяжело рыдающую супругу. Женщина была измучена тяжелой дорогой и необузданной горестью. Ее фигурка больше походила на скелет обтянутый кожей. Я посмотрела на Уильяма, требуя ответов. Он подступил ближе, наклоняясь и шепча в ухо. — Их сын был седьмым, — тихо выдохнул он, а я горестно вздохнула. Нейтрализовали мальчика. Наверняка родители пришли к нам в поисках лекарства и защиты. Они преодолели нелегкий путь сюда, чтобы найти надежду. Но ничего кроме боли и жестокости не обнаружили. Солдаты действуют грубо, но эффективно. Если на приборе загорается красный свет — ты обречен. Если есть хотя бы шанс, что твоя центральная нервная система поражена грибковым микозом без колебаний и предисловий в твой затылок загоняется свинцовая пуля. Я снова посмотрела на убитых горем и отчаянием супругов. Опыт позволяет судить, что мои соболезнования ни к чему не приведут. Они их даже не услышат, но я тихонько прошептала «Мне очень жаль». Мужчина все так же бешено осматривал заплывшими глазами обстановку, но смотрел все равно сквозь людей, а женщина безвольно льнула к нему, заливаясь слезами. — Добрый день! Меня зовут Уинифред Понд, и я проведу Ваш осмотр, — я указала на дверь смотрового кабинета. — Как только Вы будете готовы, прошу по одному заходить в смотровую. — Нас уже проверили. Мы не заражены, — я вздрогнула от того насколько скрипучим был женский голос. — Я знаю, — как можно спокойней и добродушней произнесла я. — Я здесь для того чтобы дать общую оценку Вашему физическому состоянию. И во избежание новых неудобных вопросов я скрылась в кабинете. Сложно было называть эту комнатку, едва больше каморки для швабр, кабинетом. Скорее раньше здесь было некое подсобное помещение для хранения хлама. Сюда вместился шкаф с открытыми полками для карточек регистрации прибывших, письменный стол и два стула. Из-за отсутствия окон воздух был затхлый и тяжелый. Над высоким потолком весело гудели длинные светодиодные лампы холодного оттенка, заливая комнатушку ярким светом. После работы Карли на столе тоненькой стопкой остались лежать карточки трех человек, которых она осмотрела, три пустые формы и простая гелевая ручка. Как только я уселась на жесткий металлический стул в дверь тактично постучали. Надо же, манеры еще не мертвы в этом мире. Первым на осмотр решился мужчина, на которого я практически и не обратила внимания, полностью поглощенная убитой горем парой. Он был высоким и широкоплечим. Возможно, всю массу ему придавала теплая куртка, накинутая на плечи, но он был почти в двое больше Уилла, который жестко выпрямившись, стоял за его спиной. Я улыбнулась и указала рукой на соседний стул, напротив стола. Мужчина поспешил занять место. Увидев вблизи его лицо, можно с уверенностью сказать, что он весьма красив, даже несмотря на его неопрятный вид и характерный запах. Черные жирные волосы были связаны в тугой хвост на затылке, косматые брови были недовольно нахмурены, густая борода с легкой сединой, растрепана. Я взяла пустую форму и ручку. — На каждого прибывшего в Карантинную Зону заводится личная медицинская карточка, — стала объяснять свои действия я. Мужчина вопросительно поднял брови. — Это делается для создания переписи жителей и постановки на учет, если я выявлю какие-нибудь патологии. — Патологии? — это было первое, что он мне тогда сказал. Его голос мне показался необычайно мягким, что слишком контрастировало с его суровым видом. — Хронические болезни, при которых Вам противопоказан тот или иной вид деятельности, — поспешила ответить я. — Но это не больше чем формальность. Ну, а еще мы так выискиваем наркоманов, алкоголиков и прочих недостойных защиты в карантинной зоне отбросов. Эти факты я тактично умолчала. — Мир покатился к черту, а бюрократия все так же процветает, — фыркнул мужчина, скрестив руки на груди. — Итак, начнем, — торжественно протянула я, взяв пожелтевший бланк. — Ваше полное имя и возраст? — Томми Миллер, — имя ответил он сразу, а вот с возрастом у всех пришедших бывают запинки. Люди теряются во времени, потому что в экстремальных условиях, когда каждый день похож на другой, сложно следить за календарем. — Рада знакомству, мистер Миллер, — я сразу записала его имя. — Сегодня 28 апреля 2024 года. Я внимательно наблюдала за его загорелым лицом. Услышав дату, в темных глазах мужчины заплескалась грусть. Он тяжко вздохнул и посмотрел на собственные грязные руки. — Мне 41, — словно приговор произнес он. Я кивнула и записала. — Откуда Вы родом? — Остин, Техас. Теперь стало понятно происхождение его интересного акцента. Встречая разных людей, я стала обращать внимание на уникальный шарм каждого уголка мира, который исходит от манеры произношения слов. — Ближайшие живые родственники? От этого вопроса мистер Миллер почему-то кисло поморщился и заерзал на стуле. Я чувствовала, как его настроение катится на дно. Родственники — одна из его больных тем. — Брат, — почти грубо бросил он. — Джоэл Миллер. Мой взгляд невольно скользнул по худой стопке карточек людей, которых осматривала Карли. Самой верхней оказалась та, что нужно — Джоэл Миллер, 43 года. Значит это тот самый человек, которого Карли отправила на распределение. Братья Миллер прибыли сюда вдвоем. И судя по реакции младшего, между ними не все так гладко. — Есть ли какие-нибудь хронические болезни? — приступаем к самому скучному. Мне не нравилось опрашивать людей. Бумажная рутина, хоть и минимальная в нашем закатившемся мире, все так же вызывает уныние. Каждый человек реагирует на эти вопросы индивидуально: кто-то спокойно отвечает, кто-то откровенно лжет, а некоторые возмущаются с пеной у рта. — В моем-то возрасте? — фыркнул мистер Миллер, дернув заросшим подбородком. — Человек не стар, пока он к чему-то стремится, — не смогла сдержаться я и бросила одну из своих любимых пословиц. Не нужно было поднимать взгляд от бумаги, я буквально физически могла ощутить, как Уильям Блэк закатывает глаза. За время нашего долгого знакомства я порядочно достала его всякими пословицами да поговорками. — Возраст зависит от того, как человек себя чувствует, а не от того, сколько он прожил, — глубокомысленно заключил мой собеседник. — Вам всего лишь сорок, — хмыкнула я, поднимая взгляд и встречаясь с глубокими карими глазами. — Летами не стар, да с лихости пропал. — Старое под новое не подкрасишь, — тут же парировал мужчина, весело усмехаясь. — А Вы, я смотрю, хорош в пословицах, мистер Миллер, — искренне улыбалась я, радуясь, что удалось найти достойного противника. — К старости зубы тупее, а язык острее. — Совсем недавно Вы утверждали, что мне всего лишь сорок, а сейчас у меня уже старость, — легко посмеиваясь, сказал мужчина. — Женское настроение, как погода и мода переменчиво. — Так в Вашем возрасте есть хронические заболевания? — я прикусила губу, с неохотой возвращаясь к анкете. В запасе у меня еще была уйма пословиц и поговорок про возраст, но в коридоре еще ожидает два очень расстроенных человека. Гипертоники, астматики, диабетики, люди с явно выраженным иммунодефицитом, и вообще со слабым здоровьем, покинули этот мир в первые пять лет, когда лекарства необходимые для их жизнеобеспечения исчезли из свободного доступа. Нереально найти даже целого аптечного здания — их разграбили мародеры в самых первых рядах. Эффективных лекарств больше не производят, а то, что сейчас кустарно изготавливают люди с минимальными познаниями таблицы Менделеева по большей части нельзя называть лекарствами. — Нет. Хронических заболеваний нет. — Чем Вы занимались до вспышки инфекции? — Я работал подрядчиком. В опросной анкете всего лишь шесть вопросов: имя, возраст, место рождения, ближайшие родственники, хронические заболевания и род деятельности до апокалипсиса. Раньше их было в шесть раз больше, но теперь всем плевать на Ваш социальный статус, образование и семейное положение. Если ты достаточно молод, здоров и адекватен — добро пожаловать в рабочие ряды. — С опросом покончено, — я отложила ручку в сторону. — Теперь мне нужно Вас осмотреть. В первом ящике стола хранились самые необходимые вещи для осмотра: поржавевший стетоскоп, едва работающий диагностический медицинский фонарик и ртутный градусник. Тонометр для измерения давления вышел из строя три месяца назад. Я с грустью доставала эти предметы, свидетельствующие об отсутствии всякого развития. Левое ушко стетоскопа забилось и плохо работало, даже несмотря на постоянную чистку, батарейки для фонарика найти сложнее, чем кольцо с изумрудом, а градусник стал искажать результаты на два деления. — Сейчас я должна провести первичный осмотр, — сказала я, поднимаясь с места, передавая ему градусник. — Пожалуйста, распустите волосы. Он сделал, как я просила. Волосы у него оказались густые, волнистые и немного короче, чем я ожидала. Они едва достигали плеч. Мне необходимо проверить их на наличие мелкой живности. Из-за плохой гигиены и ночевки в местах столь отдаленных от комфортных условий люди часто сами того не зная цепляют на себя вшей, блох, педикулез и даже волосяные клещи. Однажды, мне попадалась дамочка с клопами. Но у Томми Миллера все было в порядке. Осторожно перебирая каждую длинную прядь, я удивлялась насколько жестким и густыми были его волосы. О таких кудрях могла бы мечтать каждая девушка, — обреченно подумала я, вспоминая о своем тоненьком хвостике, который даже в косу заплести стыдно. Несмотря на то, что его голова была жирная, с перхотью, и грязная от пыли — нежелательных насекомых обнаружено не было. Температура была нормальной 36,7 градусов. Белки глаз чистые, зрачок реагирует хорошо, горло и нос тоже без изменений. Все это указывает на то, что на момент осмотра наркотических веществ он не принимал и ярко выраженных патологий в здоровье не имеет. — Пожалуйста, снимите одежду, — профессиональным тоном сказала я, чтобы сразу отмести всякую возможность флирта. Именно на этом этапе неотесанные мужланы начинают похабно ухмыляться, демонстрируя жалкие попытки флирта. Голым мужским телом меня смутить невозможно, потому что насмотревшись в морге вдоволь на все части со всех сторон, иногда даже по отдельности, застенчивость, как и интерес, улетучивается. — Всю одежду? — неожиданно застенчиво спросил мужчина, поднимаясь со стула. И совсем не сексуально закряхтел стягивая куртку. Томми Миллер оказался выше меня на полторы головы. И сейчас, когда его взгляд скользнул по мне сверху вниз, мне почему-то показались, знакомы его черты. Загорелая кожа, орлиный нос, морщинки вокруг глаз. Меня омыла стремительная волна узнаваемости. Все казалось знакомым, но я никогда не была в Техасе. Могли ли мы встречаться до вспышки инфекции? — Винни? — обеспокоенный голос Уилла вывел меня из состояния глубокой задумчивости. Видимо, я слишком долго на него пялилась. — Я думаю, — честно ответила я, за что получила искренний смешок от мистера Миллера, а Уилл возмущенно поперхнулся или просто сделал вид, что прочищает горло. Черт, это было похоже на то, что я думаю, сколько одежды ему снять. Мысленно я залепила себе подзатыльник, но вслух сказала: — Хм…в смысле, снять только куртку и рубашку. Пока мужчина расстегивал мелкие пуговички на рубашке, я потянулась за стетоскопом, отметив, что большую часть массы создавала куртка. Заметно, что голода он не знал и был в меру подтянут. — Не думал, что будет настолько подробный осмотр, — пожал плечами он, все еще возясь с пуговицами. — Есть очень много не менее страшных болезней, мистер Миллер, — я надела стетоскоп, молясь, чтобы сегодня он не подвел. — Герпес, лишай, оспа, чума, туберкулез. — Называйте меня Томми, раз уж я при Вас раздеваюсь, — он сморщился, снимая рубашку, бросая ее к покоящейся на стуле куртке. Кожа его была чистая, без высыпаний, покраснений или подозрительных шелушений. Несколько шрамов от ножа и огнестрельных ранений были сейчас нормой. Его болезненное кряхтение было оправдано большой гематомой под правым ребром. Ощупав ее, я убедилась, что опасности для жизни она не имеет и уже начала рассасываться. Стетоскоп снова стал выкобениваться и левое ушко заложило совсем. С небольшими трудностями, но было установлено, что сердечный ритм устойчивый, а в легких нет хрипов. Пока он одевался, я заполнила все формы в карточке. Мужчина был совершенно здоров (ну, насколько можно судить из такого поверхностного осмотра). Я достала из второго ящика прямоугольную картонку, похожую на визитку. На ней красовался зеленый штамп ФЕДРА, гласящий о прохождении полного медицинского осмотра и свидетельства о том, что мужчина внешне здоров. — Добро пожаловать в Бостонскую карантинную зону, Томми, — искренне улыбнулась я. Мужчина ответил слабой улыбкой и кивком. Томми Миллер меня заинтересовал. Особенно заинтересовало это чувство, словно мы уже встречались. Чувствовалась в нем обреченная родственная душа. Возможно, меня внезапно настиг эффект дежавю и ничего стоящего в этом мужчине нет, но я упрямая. Тем более, что не так уж часто к нам попадают новички — первое время они будут у всех на слуху. Уилл коротко объяснил ему, где находится сержант Горовиц, который проводит распределение и спровадил из смотровой. Следующие в комнатку протиснулись супруги Крис и Милли Флавлес. Им было по двадцать девять лет, но жизнь за пределами карантинной зоны истрепала их настолько, что выглядели они далеко свыше своего возраста. Хотя, вероятнее всего, убийство собственного ребенка на твоих глазах, добавит тебе за эту проклятую секунду не только психологическую травму, но еще и морщины с седыми волосами в придачу. Крис Флавлес был невысоким мужчиной среднего телосложения. Его грязные светлые волосы были зачесаны назад, словно он не единожды проводил по ним руками. Тусклые голубые глаза смотрели на меня с такой первобытной злобой, что Уилл, с момента их прихода, так и не убрал руку с рукояти пистолета. Милли Флавлес обладала рыжими волосами, которые наверняка раньше переливались огнем в солнечных лучах. Сейчас они больше походили на сухую солому. Она, сгорбив спину, тихонечко сидела на стуле, глядя в одну точку, не подавая каких-либо признаков осознанности. Семья оказалась родом из Флориды. На момент вспышки им было по восемнадцать, они даже в колледж поступить не успели. Совсем юные, совсем одинокие. Ничего не умеют кроме выживания. Обычно таких не назначают на постоянную работу и им приходится перебиваться краткими заработками. Мне пришлось, против правил, опрашивать их одновременно, потому что разделить их сейчас было варварством. Уильям хмурился, постоянно оглядываясь в коридор, опасаясь, что придет старший смены и застанет нас за нарушением правил. После измерения температуры и осмотра тела. Кожные заболевания отсутствуют, но у Милли обнаружились гниды. Я достала небольшой клочок бумаги, выписывая направление на дезинфекцию. Очень прискорбно, что придется остричь ее некогда красивые волосы. — Я хочу видеть его тело, — впервые заговорила Милли, после того как зашла в смотровой кабинет. На все вопросы за двоих односложно отвечал Крис. Я напряглась, бросив секундный взгляд на побледневшее лицо Уилла. Мальчику пустили пулю в лоб — так делают военные, чтобы наверняка разрушить мозг и всякую возможность реанимировать тело. Раскуроченное лицо ребенка не то, что стоит видеть матери. — Я не думаю, что это хорошая идея, — едва ворочая языком, сказала я. — Мне не…не удалось попрощаться, — всхлипнула она. Ее глаза были стеклянными, но слезы больше не лились. — Пожалуйста, дайте мне увидеть его. — Милли… — попытался образумить ее Крис. Он выдохнул ее имя с такой обреченностью, что на душе заскребли кошки. Набрав воздух в легкие для твердого отказа, я поперхнулась. Женщина резко вскочила со стула с неожиданной прытью и бросилась ко мне. Ее стул с грохотом свалился на пол. Я вскрикнула от того как все быстро произошло, ранее даже не представляя об угрозе с ее стороны. Милли рухнула на колени у моих ног. Огромные зеленые глаза смотрели на меня с обреченной надеждой. Ее длинные костлявые пальцы больно впились в мою ладонь. Она тряслась так сильно, словно оказалась в мокрой одежде на лютом морозе. — Пожалуйста, — прошептала она так слабо, словно все силы ушли на этот рывок. Я подняла взгляд и увидела, что Уилл испуганно переставляет пистолет с Милли, на поднявшегося Криса, который осторожно поднял руки вверх и медленно встает перед нами, закрывая своей спиной жену. — Отойди в сторону! — жестко скомандовал он мужчине, но тот даже не двинулся. — Я прошу тебя, пожалуйста, — умоляла Милли, притягивая мою руку к груди. Она цеплялась так сильно, что появление синяков обеспечено. — Мне нужно попрощаться. — Я не… — язык прилип к небу, полностью лишая возможности выговаривать слова. — Отойди! — заорал Уилл. — Я сейчас пристрелю сначала тебя, а потом ее! Крис превратился в каменную статую, никак не реагируя на угрозу. — Пожалуйста, дайте мне увидеть его в последний раз, — абсолютно никак не реагировала Милли на то, что происходит у нее за спиной. Она, не мигая, смотрела мне в лицо, умоляя о встрече с телом погибшего сына. — Мой маленький мальчик… О, мой маленький мальчик… — Я считаю до трех! Один, — Уилл удобней перехватил рукой рукоятку пистолета, готовясь открыть огонь. Он и так нарушил кучу правил. Он должен был перестрелять их, как только она бросилась ко мне. Но, за это я его и люблю. У Уильяма Блэка самая светлая душа, которая мне встречалась на пути. Мы были похожи: слабые, добрые, сострадательные. Я положила свободную ладонь на холодные пальцы женщины, которые так сильно стискивали мое правое запястье. Она дернулась от этого прикосновения. — Уилл, опусти пистолет, — сказала я, не отрываясь от больших заплаканных глаз. — Ты, должно быть, шутишь?! — возмущенно взревел друг. — Уилл. — Винни! — Уильям, опусти пистолет, — строго сказала я, подняв взгляд. Он одарил Криса, как ему казалось жестким, злобным взглядом. Я постаралась держать лицо серьезным и не усмехнуться. Теплые коричневые глаза Уильяма никогда не могли быть злыми. Как бы он не пыжился и не орал, его взгляд всегда был ласковым. Нехотя он опустил пистолет. Плечи Криса немного расслабились. Мое внимание полностью переключилось на дрожащую, как осиновый лист, Милли. — Я не могу ничего обещать, — начала я, но меня перебило жалостливое «пожалуйста». — Мне очень жаль, но прошло время. Тело уже могли… Раньше, во времена безмятежной, нормальной жизни у людей был выбор. Если ты знатен, богат, у твоей семьи есть персональный земельный участок, то твои бренные останки могли покоиться в фамильном склепе. Если твоей последней волей было длинное путешествие — твой прах рассыпали по ветру родные, или же хранили, как моего дедулю Нила, в керамической урне на каминной полке. Классическим захоронением считалось в шести футах под землей, рядом с такими же безмятежно спящими вечным сном, под гранитной плитой. В карантинной зоне не было кладбищ. Именно смерть всех уравнивает как ничто прежде. Все тела будь то правителей, военных, зараженных, преступников и простых жителей сжигали в едином костре во избежание антисанитарии. Наверняка, тело мальчика уже направилось на сжигание. — Я постараюсь, — прошептала я, злясь на собственное отзывчивое сердце. Уилл разочарованно фыркнул. — Не обещаю, но постараюсь… — Спасибо, спасибо, спасибо, — захныкала Милли. Крис подошел к нам и без труда оторвал от меня костлявую фигурку. Он приобнимал ее за плечи, поддерживая, чтобы она снова не рухнула.***
Вот так вот добровольно я и сиганула под скорый поезд, мчавшийся на полном ходу, под названием «система» и попыталась его остановить. Бессмысленно и глупо? Абсолютно. Жалею ли я об этом? Нет. Я уже не единожды задумывалась о более гуманных способах нейтрализации зараженных. Ведь раньше даже осужденных на смерть преступников кормили, перед вводом смертельной инъекции. Нерешительно шагая в главное здание ФЕДРА, я понятия не имела с чего стоит начать этот сложный разговор. Сейчас просьба женщины казалась такой незначительной на фоне происходящего бардака в мире, но на какое-то мгновение я представила на ее месте собственную, недалекую мать. Любой заслуживает попрощаться с любимыми. В главном коридоре было на удивление многолюдно. Солдаты сновали по кабинетам, как перед глобальной проверкой амуниции. Возле кабинета главного сегодняшней смены на скамейке в ожидании сидели четверо новичков. Трое мужчин и одна женщина выглядели утомленные бесконечным ожиданием. Супруги Флавлес отсутствовали, все еще находясь на дезинфекции. Перед поселением в квартиры все прибывшие должны отдать документы о проверке и распределении главному смены. И если они до сих пор сидят здесь, значит, Питер Флекстоун находится в карауле. Настенные часы показывали четыре дня. До комендантского часа еще два часа. Я тяжело выдохнула, готовясь к тому, что сейчас на меня начнут орать. Коммандер Флекстоун был жестким, закаленным в боях воякой. Морской пехотинец, который провел всю сознательную жизнь на войнах. Он прошел Афганистан, Ирак, Сирию, Ливию, но к такой битве подготовленным так и не оказался. В первый год эпидемии он тоже потерял сына. На его глазах парня разорвали зараженные, но он перестрелял их всех, вытащил то, что осталось от тела, и рыдал над останками больше суток. Теперь, после всего прожитого, он хладнокровно лишает возможности матери попрощаться. Молоденькая брюнетка, восседавшая за импровизированной приемной, состоящей из хилого письменного стола, придвинутого к окну, скучающе листала пожелтевшие папки с бумагами. За ее спиной монументально возвышались огромные полки с документацией. Электричество осталось в карантинной зоне, но вот интернет покинул еще в самом начале эпидемии. Базы данных были конфигурированы только с несколькими компьютерами КЗ, поэтому ценности почти не представляли. Бумага была на вес золота, заполнялись только особенно важные отчеты, которые потом просто складировались здесь. Бесполезная трата ресурсов на бюрократию. Канцелярия мертва, да здравствует канцелярия! Топот тяжелых армейских ботинок оповестил об окончании послеобеденного контроля солдат. Коммандер возвращался в свой офис. Питер Флекстоун был низеньким пузатым мужчиной, с седыми редкими волосками, едва прикрывающими блестящую в солнечных лучах лысину. Заметив, как я неуверенно топчусь у выцветшей, запыленной пластмассовой пальмы, мужчина возвел глаза к небу, но отмахнулся от солдата, который торжественно отдавал ему честь, и направился ко мне. — Чего тебе, Винни? — его грубый прокуренный голос и южный акцент небрежно царапали мое имя. — Добрый день, коммандер Флекстоун, — я вежливо улыбнулась, выходя ему на встречу. — У меня куча дел, а ты здесь не на вежливую беседу пришла. Давай к делу. — Мне нужно знать, что стало с телом мальчика. На секунду он задумался, словно в день они расстреливают по целой куче мальчиков. От этой мысли холодок пробежал по спине. — Зачем оно тебе? Снова будешь ставить свои опыты? — строго нахмурился он. ФЕДРА скептически относится к идее доктора Харта о том, что свежие тела нужны для тренировки врачей. Проводить сложные хирургические операции не имея опыта вскрытия тела нереально. Трупы дают хоть какую-то общую картину повреждений и купирования их. Да у мертвых нет температуры и давления, но это хотя бы человек. — Я не ставлю опыты на телах детей, — кажется это прозвучало более надуто, чем рассчитывалось. Такой упрек как минимум оскорбляет. — Тогда что? — поторопил он, скрестив руки на круглой груди. — Я хочу, чтобы тело привезли к нам в морг, — решительно потребовала я, а затем чуть слабее добавила: — ненадолго. — Зачем? Он смотрел на меня как строгий родитель, выпрашивающий у чада ответа, зачем ему нужна новая игрушка, если дома таких полно. Хоть мужчина и был старым, да еще и с меня ростом, в нем был огромный авторитет. Я не боялась его, я боялась отказа. — Я… Мне нужно… — я скукожилась под его нетерпеливым взглядом, зажмурилась и выпалила: — Мать хочет попрощаться. — Что?! — возмущенно выплюнул он так, что пару капелек слюны действительно полетели в меня. — Родители хотели бы попрощаться с ребенком, прежде чем его сожгут. — Ты сума там сошла, Уинифред? — заорал коммандер, а я едва нашла в себе силы не отпрянуть. Брюнетка с испугу обронила стаканчик с карандашами со стола. — Исключено! Он зашагал в направлении своего кабинета, я поспешно засеменила за ним. — Так ведь нельзя, это не гуманно, — пыталась образумить его я. — Вы же главный смены, пожалуйста… — ФЕДРА здесь главное! И есть правила! — Какие правила? — яростно зашипела я, понижая голос, потому что на нас начали пялиться новенькие. — Правила, при которых жестоко убивают ребенка на глазах матери? — Это было быстро, — всего на секунду в его глазах блеснуло сожаление, прежде чем его заменила решимость. — И намного милосерднее, чем позволить ему обратиться и сожрать собственную мать. — Вы даже не дали им попрощаться, — продолжала гнуть свое я. У старика было сердце, нужно только до него достучаться. — На это у нас нет времени. — Нет времени? — я быстренько перегнала его, становясь спиной к двери его кабинета, полностью блокируя путь отступления. — А я думала, что это все, что и у нас и осталось. Время и воспоминания. У нас даже нет времени остановиться на секунду и подумать? Коммандер, мы забываем, кто мы на самом деле. — Уинифред! — прорычал он, положив руки на талию. — Людям нужно оплакивать погибших, и проститься с ними, — бесстрашно продолжала я, понимая, что близка к его слабости. — У людей так принято. Неужели правила ФЕДРА для того и нужны, чтобы утратить нашу человечность? Пожилой человек недовольно закряхтел, гневно глядя на меня исподлобья. «Пожалуйста, будьте милосердны» — взмолилась я про себя, глядя на него самым жалостливым взглядом, на который только была способна. — Девочка, ты станешь причиной моего инсульта, — заворчал коммандер, нервно дергая массивной челюстью. — Я Вас вылечу, сэр, — мягко улыбнувшись, сказала я, вытянувшись по струнке смирно, спрятав руки за спиной, имитируя стойку солдат. Питер Флекстоун горестно закатил глаза, вероятно, уже обо всем сожалея. Он схватил рацию, которая была привязана к поясу, и поднес ее ко рту, нажимая кнопки связи. — Прием, Дженкинс, ты мня слышишь? — не сводя с меня взгляда спросил он в рацию. — Да, босс, — после коротких помех послышался голос сержанта Дженкинса. — Грузовик с телами, тот который был возле стены, уже отправили на костер? Я невольно затаила дыхание. Настал момент истины. — Нет, сэр. У нас спустила шина. Сейчас мы ее накачаем и непременно доставим тела. — Слушай меня сюда, Дженкинс. Тело мальчишки забросьте в морг. — Понял, босс. Сделаем. Мужчина, все так же глядя на меня, закончил разговор и указал кончиком антенны мне в грудь. — Десять минут. Иначе Дженкинс сожжет его прямо в твоем любимом морге. Я была окрылена данным достижением. Это была моя первая и единственная победа над системой ФЕДРА.***
Я не знала, притушила ли я пожар ужаса и горя семейству Флавлес своим крохотным достижением, или же добавила еще бензина в бездну горящей боли. Крис к телу сына так и не подошел. Он каменной фигурой стоял в проходе, вперив взгляд на прикрытое простыней тело. Лицо его было пустым, словно мужчина был где угодно, но только не здесь в подземном, холодном патологоанатомическом отделении. Мальчишку звали Ланселот. Прекрасное имя, которое сделало бы его великим. Я сделала все, что было в моих силах: очистила лицо от крови, зашила глубокие царапины. На удивление пулевое отверстие было маленьким, но пропустить его нереально. Я притаилась в углу, наблюдая за стрелкой часов, умоляя, чтобы десять минут длились как можно дольше для нее. Милли больше не плакала, она гладила сынишку, которому едва исполнилось семь, по голове и тихонько напевала какой-то только им понятный мотив. Ее Ланселот больше не будет голодать и мерзнуть, ему никогда больше не будет страшно. Он не станет отвратительным монстром. В каждой культуре свои традиции прощания. Люди находят успокоение готовясь к смерти, они облегчают себе путь в загробный мир, если конечно он есть. Но в итоге каждый уходит туда в одиночку. Для кого-то этот путь протекает по узкой тропинке через дремучий лес, где вместо ответов появляются лишь новые вопросы.