Осень 2024. Бостон
В мире нет ничего постоянного кроме перемен. Человечество как вид претерпевает постоянные изменения. Как только мы привыкли плавать в море — мы вышли на землю, как только научились ползать — встали на две ноги. Мы инстинктивно противостоим переменам, поэтому прячем их за красивым словом «эволюция» или «апокалипсис», надеясь, что такую пилюлю будет легче проглотить. Дело в том, что переменам все равно ждете вы их или нет. Перемены равнодушны, неуступчивы, чтобы вы не задумали. Их нельзя отрицать. Сегодня наступил тот самый день, когда совсем не хотелось вставать с постели. Дни сменяли друг друга с пугающей монотонностью, забирая последние теплые деньки. Природа потихоньку засыпала, готовясь переждать лютую зиму, забирая с собой мой позитивный настрой. От перемен невозможно бежать, как бы вы не старались. Они настигли Бостон неожиданно, словно цунами накрывает лавиной спящий город. Пять недель назад нас покинул бесстрашный коммандер Питер Флекстоун. Как он и предсказывал, инсульт настиг его совершенно внезапно на очередной вылазке за стену. Общими усилиями, с подвыпившим доктором Хартом, нам удалось сохранить ему жизнь, но… В этой ситуации слишком много «но». Во-первых, коммандер обожал крепкие сигары и выдержанный виски. Во-вторых, ему уже было за шестьдесят пять лет. В-третьих, орда зараженных позволила доставить его спустя тридцать два часа после удара. Мы сохранили его жизнь, но стоило ли оно того. Пожилой мозг за длительное время без оказания медицинской помощи претерпел фатальных изменений. Живенький старик превратился в безвольный овощ, который даже если и сможет функционировать сам, то будет смотреть в одну точку пуская слюни. В карантинной зоне нет места слабым. Высшим руководством было решено нейтрализовать вышедшего из строя солдата, даже не смотря на то, что тот столько лет верой и правдой на них работал. Эта новость выбила меня из колеи. Тело коммандера еще даже не сожгли, как его место занял отвратительный человек — генерал Кристофер Уоллес. Он ранее возглавлял карантинную зону Питтсбурга, которая полтора года назад пала под его же руководством. О том, что произошло известно слишком мало, только сухие факты. Уставшие от тирании и гнета люди подняли бунт против несправедливых законов ФЕДРА, этим воспользовались Цикады. Бунт превратился в бойню. Гражданские погибли, солдаты ФЕДРА бежали, Цикады в этом районе по большей части пали. В этой битве нет победителей, проиграли все. Сейчас остатки былой карантинной зоны находятся под контролем охотников. Наученный горьким опытом в Питтсбурге, Уоллес ввел жесточайшие контролирующие законы. Теперь, в назидание всем, за несанкционированный выход из карантинной зоны убивали, показательно вешая на площади, словно в Средневековье. Началась настоящая охота на ведьм. За малейшее подозрение в работе с Цикадами тебя нещадно избивали. Теперь карцер стал еще страшнее, чем прежде. Раньше, там хотя бы кормили. Из-за новых законов, а точнее беззакония со стороны солдат, больница была переполнена всегда. Мы трудились не покладая рук. Между сменами едва удавалось перевести дух. Ранее к нам обращались с простудой, отравлениями и старческим ворчанием, сейчас наплыв увечий. Мужчины, женщины и даже дети поступали с тяжелыми телесными повреждениями. Солдат разозлить было очень легко, стоило только взглянуть не так и получишь прикладом по лицу. Медикаменты закрывались под замок и были строго переписаны в формуляр, который хранился у самого генерала. Антибиотики и обезболивающее выписывалось только солдатам ФЕДРА, остальных приходилось лечить настоями, холодными компрессами и добрым словом. Еще пять недель назад я любила свою работу, мне нравилось чувство причастия к чему-то хорошему. Мне казалось, что я спасаю жизни. Сейчас я безрезультатно прикладываю к пулевому отверстию подорожник. О, да, насчет пуль. Сегодня предстоит особенный день. Я вскочила с кровати и упала на пол, ползая на коленях. Моя спальня была крепостью, никто без моего разрешения не смеет в нее ступить. В маленькой комнатушке были только кровать, письменный стол, обшарпанное кресло и три заваленных учебниками и энциклопедиями книжных шкафа и большая полка с сувенирами из прошлой жизни. На полке я хранила маленькую коллекцию компакт-дисков с любимой музыкой и не рабочий CD-плеер, мой личный розовый айпод с треснутым экраном, разряженный айфон, ветхий билет на автобус «Филадельфия-Бостон», маленькая музыкальная шкатулка с танцующей балериной внутри, а в середине, самое почетное место занимала коробочка с золотой медалью, которую я получила на соревнованиях 25 сентября 2013 года. Сестра говорит, что хлам, который я ласково зову сокровищем никому и подавно не сдался, но все же, на всякий случай, я спрятала подарок под кровать. Небольшая квадратная коробочка, обернутая в блестящую ткань, сегодня мое богатство. Она была тяжелая на подъем и немудрено, потому что в ней хранился полтинник 9-миллиметровых патронов. Было очень сложно их раздобыть, но я справилась. Месяц назад Тесс как-то упомянула, что у нее закончились патроны к ее любимому Глок 48. Чем не прекрасный подарок на день рождения? Сложность заключалась в том, что пистолет спортивный и военные почти такими не пользуются. Она забросила его в наш сейф, бегая по своим делам со старым револьвером. Я приняла это как вызов. Благодаря связям парня Карли мне удалось выменять эту коробку на шестьдесят пять пищевых талонов и три ампулы морфия. Приходилось в свободные дни подрабатывать нелегальным доктором и брать смены уборщиц в столовой, но оно того стоило. Уильям показал пару лазеек, где патруль проходит мимо, особо не сканируя территорию в комендантский час, а Тесс приходит слишком поздно, чтобы заметить мое отсутствие. Я упаковала потрепанную картонную коробку в фиолетовую ткань, пайетки которой переливались дивной красотой на солнце. Наверняка это ранее было какое-то очень элегантное вечернее платье, которое надевали женщины на важные мероприятия. Я видела как они блистали в них, приковывая к себе взгляды. Когда мне было четырнадцать, я мечтала, что надену пышное и до неприличия блестящее платье и пойду, под руку с Гэрри Притчером (моей первой неразделенной любовью), на выпускной балл. Все будут пялиться на меня, ослепленные красотой и восхищением, давясь от зависти. Сейчас детские мечты вызывают у меня улыбку. Как же беспечно было мое детство. Остается только благодарить Бога за то, что у меня оно хотя бы было. Я снова взглянула на неровный лоскут ткани, обернутой вокруг пачки патронов. Сегодня мы живем в мире, где красота равна глупости. Когда я выглянула из комнатки в полной готовности начать сегодняшний день, сестра уже проснулась. На отвратительных цветочных обоях плясали слабые солнечные лучи. Я сморщила нос, от аромата горелого, прелого кофе. Тесс с помятым видом шаркала по кухне с дымящейся кружкой в руке. Наверняка, она вернулась слишком поздно, чтобы хоть немного выспаться. Ненормированный график и стрессы уже одарили ее первой сединой и глубокими морщинами у глаз, а ей сегодня всего лишь сорок. — Я сделала тебе чай, — она небрежно махнула рукой на кухонную тумбу. В чашке с изображением мультяшной панды дымился зеленый чай с дикой мятой. Я поблагодарила ее, все так же переминаясь с ноги на ногу, пряча за спиной тяжелую коробку. Тесс кивнула, отхлебывая коричневую жидкость из своей личной кружки с эмблемой бостонской бейсбольной команды, и поморщилась. В хорошее время она пила настолько сладкий кофе, что у меня развивался сахарный диабет только от одного взгляда на количество ложек сахара, которые она кладет. Сейчас сладости это роскошь. Может, на Рождество удастся выменять у Винсента что-то похожее на сахарный порошок? Досчитав до трех, я подпрыгнула, заверещала поздравления, от чего сестра дернулась, обливаясь кофе, и поставила на стол украшенный подарок. Тесс зашипела, ворча проклятия, поспешно стаскивая с себя мокрую рубашку. — Таа-дааа! — весело пропела я, расставив руки в стороны, улыбаясь как идиотка. — С днём рождения, Тесс! В прошлом году удалось даже найти праздничную хлопушку. Она, конечно, не взорвалась, но я ее распотрошила и осыпала хмурую сестру разноцветными конфетти. Сегодня обойдемся брызгами кофе. В ответ невероятных возгласов и восторга не было. Тесс недовольно нахмурились, рассматривая украшенную коробку так, словно из нее сейчас выпрыгнет заражённый и сожрет с потрохами. — Ну, давай же! — нетерпеливо подбадривала ее я, в предвкушении хлопнув в ладоши. Она надорвала упаковку, но тут же отпрянула. — Что это? — едва скрывая ужас, прошептала Тесс. — Это подарок, — очевидно ответила я, все так же широко улыбаясь. Только улыбка на губах теперь стоила неимоверных усилий. Из-за нужды тянуть лыбу весь день начинали болеть мышцы лица. «Улыбайся и кивай» — говорила Тесс, делясь советами выживания в постапокалиптическом мире. — «Мужики любят красивых и тупых. Природа наделила тебя миленьким личиком, а дурой можно всегда прикинуться». Но потом, противореча сама себе, изящным хуком справа ломала нос любому неотесанному мужлану, который посмел пошловато причмокнуть в нашу сторону. Я любила Тесс всем сердцем, а она меня желчно ненавидела, плохо пытаясь это скрыть. Каждый раз, когда она смотрела на меня, открывался океан противоречивых эмоций: от арктически холодного пренебрежения до адски палящей ответственности. Она не просила такой тяжкий груз, в виде непоседливого подростка в разгар апокалипсиса. Наша семейная драма началась задолго до того как мир покатился в выгребную яму. Все началось с того, что папаша Тесс не смог удержать свой член в штанах. Так мало того, что его прибор не задерживался в скромных приличиях — он еще и вытащить вовремя не успел. Именно так описывает Тесс историю моего появления на свет. Я не могу винить ее, потому что когда моя сказочная жизненная история началась — ее мир рухнул. Я родилась в жаркое воскресное утро, когда палящее солнце восходило над Филадельфией, а Тесс готовилась отправиться в старшую школу города Детройда. Именно в то прекрасное утро, за милым семейным завтраком, наш вертлявый и лживый отец заявил миссис Дженни Сервополус, что уходит от нее к более молодой любовнице, у которой родилась очаровательная дочурка. Забавный факт: отец бросит нас с мамой ради новой молодой пассии через 12 лет. Никто не верит, что мы сестры, потому что ни внешне, ни характерами не похожи. Разные матери и воспитание дали свои плоды. Даже не смотря на то, что росла я на солнечном побережье, кожа моя была бледнее смерти, а Тесс была высокой смуглой красоткой. У нас были разные интересы, мы очень редко виделись. Никто не виноват, что разница в пятнадцать лет разводит сестер в разные углы. Она — Тесс Сервополус, носящая фамилию ненавистного отца, а я Уинифред Понд, потому что мама посчитала, что такое имя под стать настоящему супергерою. — Откуда у тебя коробка с патронами? — ее холодный тон был не то, чего я ожидала. — Тесс, обычно люди говорят «спасибо», когда получают подарки. Тот факт, что сейчас не обычный мир и не совсем обычное время был удачно опущен. — Единственное! — она стукнула кулаком по столу, от чего все что стояло на нем подпрыгнуло и звякнуло. — Единственное, что я просила от тебя это не высовываться! Уинифред, не привлекай внимания! Разве это так сложно? — Я не привлекала внимания, — в груди все отвратительно перевернулось, когда я начала оправдываться. — Покупка у одного из крупнейших контрабандистов целой пачки патронов, по-твоему, не привлекает внимания? — закричала она, проводя рукой по изнеможенному лицу. — Я… Это не… — я чувствовала, как глаза начинают щипать от подступающих слез обиды. Что сказать в этой ситуации? Мне жаль? Я просто хотела сделать тебе подарок? Почему ты не видишь, что я стараюсь помочь тебе? — Винсент! — процедила сквозь зубы Тесс, уперевшись руками в стол. — Сраный Винсент! Я, блять, убью его. — Тесс, мне жаль. Я не хотела навредить… — опустив голову, бормотала я. Откуда мне было знать, что у нее какие-то терки с Винсентом? — Иди на работу, Уинифред, — прошипела она, не спуская взгляда с целой упаковки патронов. Говорить с ней было бесполезно, пока она в таком состоянии бешенства. Мне ничего не оставалось, кроме как безвольно кивнуть, и сбежать от ее, метающего молнии, взгляда. Теперь можно с полной уверенностью говорить, что день не задался с самого утра. Большую часть времени я занимаюсь операциями, в основном хирургией, которая так сильно увлекает. Но работая на общем приеме в больнице ты засовываешь куда поглубже свою квалификацию и желание. Сегодня я хирург, терапевт, психиатр и венеролог. От утреннего рыдания глаза все еще пощипывали и начались головные боли. Как назло с наступлением холодов пациентов прибавилось. Подагра мистера Верпула обострялась в особо промерзлую погоду. Сегодня он обратился в первый, но далеко не последний раз за сезон. Выслушав все жалобы старика, я с кислой улыбкой выписала рецепт. Указав ему пить не менее 1.5 литра в день, чтобы почки могли выводить больше мочевой кислоты из организма, и делать компрессы из капустных листов, подорожника, репейника, отпустила дальше коротать время на собственном балконе. Миссис Армстронг удивила зубной болью, а точнее отказом удалять гниющий зуб. Она систематически приходит и жалуется на него уже восьмой день. Левая щека женщины опухла и поднялась температура, но она упорно утверждает, что именно этот зуб ей больше всего необходим. Еще во времена спокойной жизни дантисты не брались восстанавливать, тем более лечить, зубы мудрости. Они являются нецелесообразными и более склонными к разрушению. Ученые считали, что в процессе эволюции человека зубы мудрости должны совсем исчезнуть. Уже сейчас все четыре зуба вырастают лишь у малого процента населения. Миссис Армстронг назвала меня безответственной ханжой, принимая рецепт с указанием полоскать ротовую полость эвкалиптом и ромашкой. Я с тоской наблюдала запущенный псориаз у симпатичного девятнадцатилетнего парня, осматривала сильные гематомы на животе у девочки шести лет, вправляла лучевые кости правой руки молодой женщине. Болезни сменялись друг за другом, мелькая пустыми лицами перед глазами. Жизнь превращалась в фабричный конвейер болячек. Я чувствовала себя последней свиньей, выписывая сладкую воду от истощения ребенку. Чтобы хоть как-то унять зудящую пустоту и обреченность, я отдала мальчику половину своих продуктовых карточек, которые предназначались сегодня на праздничный ужин. Одним из последних посетителей была молодая девушка, вероятнее даже моложе меня, которая занимала весьма спорную должность. Она была ангельски красива. Светлые блестящие волосы, небесные голубые глаза. Несмотря на то, что девушка часто недоедала грудь у нее была пышная, а бедра широкими. Обладая такой шикарной внешностью она имела огромный спрос у мужчин. Пенелопа приходит каждый четверг на плановую проверку. Сегодня новости для нее не очень. Выныривая из ее разведенных ног, я тяжко вздохнула, выключая фонарик. Определенный образ жизни приносит свои негативные последствия. — Есть ли зуд? — спросила я, стаскивая резиновые перчатки и бросая их в контейнер для углубленной обработки. — Не сильный, — она пожала плечами, усаживаясь на кушетку и натягивая трусики. — Когда появился? — Вчера. Док, ты же сможешь это вылечить? — Да, но на это потребуется время. При твоей…хм…- как можно мягче говорила я, подбирая каждое слово, чтобы ненароком не обидеть ее. В том, чем она занимается, нет ее вины. Она добровольно ложится под мужчин из-за нужды, — профессии очень важно следить за интимной гигиеной. После каждого полового акта ты должна подмываться. — Конечно, ведь так легко найти гель для душа и мыло, — недовольно фыркнула Пенелопа, потянувшись к потрепанным джинсам. Я вздохнула, и потянулась к среднему ящику медикаментов, там хранились травы. Выбрав нужное, я положила бумажный пакетик перед ней на стол. Голова к концу дня начала неистово разрываться от боли. В последнее время у меня участились приступы мигрени на почве переутомления и плохого сна. — Что это? — она брезгливо покосилась на пакетик. — Это ромашка. — И что мне делать с засохшими цветами? — Подмываться. Она оказывает спазмолитическое, противовоспалительное, противомикробное действие, улучшает процессы регенерации тканей. Обладает также дезодорирующим и противозудным действием. Пенелопа скривила свой курносый носик, взяла в руки пакетик, словно взвешивая его. Я обратила внимание, что на ее ногтях был свежий маникюр. Стоит ей полученные деньги тратить на лекарства, а не на косметику. Но тут она бы возразила и сказала, что красота это то, что приносит ей эти самые деньги. — И как? — В виде миркоклизм, — пояснила я, тяжко вздохнув, растирая двумя пальцами гудящий висок. — А вообще, в идеале стоит не брать клиентов с подозрительной сыпью. — Хаха, легко тебе говорить, док, — нервно и наигранно захихикала она. — Ты у нас умная, зарабатываешь мозгами, а я ничего не умею. — Есть и другие способы заработка, — стушевалась я, перебирая бумажки на столе. Не хотелось мне смотреть в ее огромные печальные глаза, там можно увидеть, что было бы со мной, если бы десять лет назад я осталась совсем одна. — Не могу сжигать тела — меня тошнит от этого мерзкого запаха, — пожаловалась она. Все в первое время хватаются за высоко оплачиваемую работу, но немногие ее выдерживают. — А в столовой слишком мало платят. — Значит, поддерживай гигиену. — Так я и скажу клиенту: «Ты пока подрочи, а я себе клизму цветочками сделаю». — Не перед клиентом, а после, — терпеливо поправила я. — У тебя еще остались те таблетки, которые я давала тебе в последний раз? Принимай их после еды два раза в день на протяжении семи дней. — Там их шесть штук осталось. Слишком мало даже для начала их действия. Таблетки, просроченные на десять лет, сохраняют минимум эффекта. Я горестно вздохнула, понимая, что снова придется воровать у ФЕДРА. — Зайди ко мне на повторный осмотр через три дня. Девушка кивнула. Как бы скептически она не закатывала глаза и не хмурила брови, моим рекомендациям всегда следует четко. В прошлый раз мы успешно лечили ее курсом антибиотиков, пытаясь избавиться от начальной стадии хламидиоза. Я уткнулась в ее медицинскую карточку начиная делать записи, давая понять, что на сегодня это все. Пенелопа раздраженно убрала пакетик с ромашкой в карман куртки и ушла, покачивая бедрами так, словно уже приступила к работе. Женщинам в карантинной зоне жилось сложно. Мы словно снова вернулись во времена первобытнообщинного строя, где к слабому полу относились предвзято, если ты не покажешь им силу, с которой стоит считаться. Не многие из нас решались на опасную оплачиваемую работу, поэтому стремились найти покровителя или банального защитника. Чаще всего поиски не увенчались успехом, и они превращались в обычных проституток, находя приют в отвратительном заведении под названием «Красная роза». Задержавшись ненадолго на работе из-за заполнения карточек и отчетов, я поежилась, выходя из унылых стен больницы. Темные тучи нависли над мрачным городом, угрожая в ближайшее время разверзнуться настоящим ливнем. Холодный, влажный воздух, пришедший с океана, юрко заползал под полы драпового пальто. Я сильнее запахнула тяжелую ткань, шагая по многолюдной улочке. Красное пальто, подаренное Тесс на прошлый день рождения, сильно выделялось из грязно-серой массы. Первое время я старалась не носить его, но болоньевая куртка сильно истрепалась, а синтепон в ней уселся настолько, что толком никак не согревал. Опустив голову вниз, я старалась избегать столкновения с мельтешащими людьми. Старые обшарпанные здания, когда-то бывшие исторической гордостью города, были обклеены агитационными листовками, призывающими вступать в ряды солдат ФЕДРА. Рядом с ними символично, словно перед выборами президента, значился агитационный лозунг противоборствующей партии. «Потерявшись во тьме, ищи свет» — гласило граффити, которое уже в третий раз закрашивают белой краской. Очевидно, лазутчики Цикад времени зря не теряют, безрезультатно играя в Бэнкси. Их публичный призыв требует восстановления всех государственных органов власти и упразднения военного гнета. Звучит красиво, но по факту дальше террористических актов они не продвинулись. Ходят слухи, что они единственные кто еще не потерял надежду на поиски лекарства. На центральной площади собралась толпа зевак. Все они нетерпеливо переминались на месте, ожидая ежедневного вечернего зрелища. Из-за отсутствия таких развлекательных центров как кинотеатры, цирки, выставки и банальное телевидение единственным источником извращенного развлечения были показательные казни нарушителей. Мне становилось мерзко только от того, что представители широкой общественности могут добровольно присутствовать на таких показательных актах насилия. Своеобразный эшафот был собран на скорую руку из деревянных балок и железных прутьев за два дня. Это была одна из первых конструкций, которую соорудили при «правлении» Кристофера Уоллеса. Очевидной целью таких демонстраций было удержать людей от неповиновения законам или власти. Четыре дрожащие, сгорбившиеся фигуры стояли вверху, рядом с болтыхавшимися от ветра петлями, их руки были связаны за спиной. Высокая женщина в военной форме ФЕДРА грубым и властным голосом зачитывала постановление суда. — Глен Марроу — нарушение пункта 342.3. Несанкционированный выход из карантинной зоны. Мария Долчи — нарушение пункта 342.7. Несанкционированное проникновение в карантинную зону. Ваши дела были рассмотрены военным трибуналом и вы были признаны виновными и приговорены к смертной казни в соответствии со статьей федерального закона номер 1 пункт 5. — Варварство! — себе под нос возмутилась я, не решаясь говорить во всеуслышание. Мне хотелось как можно скорее пробежать через площадь, чтобы не видеть и не слышать этот ужас. После того как нас заставили остаться на первой казни, мне кажется, что я до сих пор слышу омерзительный хруст ломающихся позвонков. Я начала проталкиваться сквозь толпу, но заметила знакомую фигурку. Пенелопа с грустью наблюдала за творившимся бесчинством, но она слышала, как я возмутилась и обернулась ко мне. — Это карантинная зона ФЕДРА, детка, — скрестив руки на груди, сказала она. В ее голосе сквозила холодная обреченность. — Вешают здесь только невиновных. Сказать было нечего. Насильников и убийц они расстреливают на месте преступления или же проведя «расследование по горячим следам», хотя по большей мере, опять же наказание получают невинные. Следственным комитетом тоже заправляет Уоллес, а дедукция и анализ не его сильные стороны. Военные привыкли полагаться только на устав и его четкое роботизированное исполнение. Думала, как ответить, но неожиданно лицо девушки преобразилось. Грусть стекла с ее лица, сменяясь какими-то неконтролируемыми эмоциями. Она внезапно вся сжалась, а лицо ее побледнело настолько, что я заволновалась за ее здоровье. Казалось, что вот-вот и на нее нападет паническая атака. — Пенни, ты в порядке? — Просто прекрасно! — зло фыркнула Пенелопа, кивнув куда-то мне за спину. — Сюда уже и убийц запускают. — Чего? — нахмурив брови, я проследила за ее взглядом туда, где находились братья Миллеры. Они стояли отдельно от толпы, возле фонарного столба, абсолютно игнорируя казнь, в компании солдата ФЕДРА. Разговор завязался весьма оживленный. Старший Миллер стоял к нам спиной, но было прекрасно видно, как хмуриться Томми. Его фигура была напряжена, руки спрятаны в карманы куртки. Они о чем-то спорили. — Джоэл Миллер, — она выдавила его имя с таким ядом, что я побоялась отравиться. Быстро обернулась к ней. Ее глаза горели ненавистью. — Он раньше возглавлял группу Охотников, а братец ему в этом помогал. Я с ужасом снова уставилась на мужчин, не доверяя ее словам. Я часто встречалась с Томми Миллером, даже первый осмотр его проводила, и он мне казался весьма воспитанным и добродушным человеком. С его братом пока познакомиться не посчастливилось. — Откуда ты знаешь? — едва шевеля губами, прошептала я. — Четыре года назад они напали на нашу группу недалеко от Балтимора, — стальным голосом рассказывала она, бросая кинжалы в старшего брата. — Нас было в два раза больше, но они сразу убили всех, кто был в их глазах угрозой: моего отца, брата и еще парочку мужчин. Они забрали все припасы, что были у нас. Я чувствовала, как душа отделяется от тела, а Пенелопа все продолжала говорить. О казни было мгновенно забыто, но чувство тошноты не отпускало. Теперь было холодно далеко не из-за низкой температуры. — Джоэл забил папу насмерть прикладом автомата, потому что патроны экономить нужно. Он бил, бил и бил, пока его лицо не превратилось в огромный, опухший кровавый фарш, — ее глаза остекленели, словно она вернулась в тот проклятый день. — Я и имя его узнала только потому что он, — она кивком подбородка указала на Томми, — кричал «Джоэл, хватит!», «Джоэл, остановись!». Он кричал ему прекратить, но сам даже приблизиться к нему боялся. Меня омывала волна первобытного ужаса. Только одна мысль о том, чтобы встретиться с таким чудовищем в человеческом обличии мешала безмятежно спать по ночам. Я много слышала об охотниках, которые рыскали на дорогах, но даже и представить себе не могла, что они проберутся в карантинную зону. И, пожалуй, самое страшное было именно то, что выглядели они как совершенно обычные люди. Ни яростного оскала, ни злобного блеска глаз. Теперь стоит задуматься, что отличает человека от монстра, кроме чудовищной правды их поступков? Они бродят по тем же улицам, носят ту же одежду. Мы делаем вдох, а они рядом дышат тем же воздухом. Они ходят по нашим следам.***
Спустя три дня на плановую проверку Пенелопа не появилась. Я была слишком занята наплывом сезонной простуды и заметила пропажу пациентки только на пятый день, когда обнаружила припрятанный на дне верхнего ящичка бумажный конвертик с десятком таблеток тетрациклина. Внутри зашевелился мерзкий червячок беспокойства. Она ранее никогда не пропускала назначенные осмотры, особенно, когда болезнь в самом разгаре. Без антибиотиков ей станет хуже. Не желая бросать девушку в беде, я решила навестить ее после работы. Выслушав очередную жалобу на больной зуб и решительный отказ его удаления от миссис Армстронг, я оставила заполнение карт пациентов на завтра и поспешно исчезла с рабочего места на полчаса раньше положенного времени. Целью моего посещения было своеобразное общежитие на окраине карантинной зоны Бостона. Этот райончик пользовался спросом у людей с сомнительной репутацией, потому что солдаты ФЕДРА здесь были редкими гостями. Бары, ночлежки, нелегальные врачи, черный рынок и, конечно же, жемчужина здешних мест «Красная роза». Я оглядывалась по сторонам, чувствуя себя здесь неуместно и глупо. Хотелось сжаться под всеми этими заинтересованно-маньячными взглядами и сбежать домой, но конвертик с лекарством прожигал карман. Местным публичным домом заведовала мадам Розмерта. В голове крутилась совершенно глупая шутка об изнанке мира Гарри Поттера, но я ее успешно подавила, когда увидела эту чудесную женщину. Перепутать ее невозможно ни с кем. Она была высокой, действительно, очень высокой женщиной лет пятидесяти пяти. Морщинистое лицо измазано тональным кремом на пару тонов темнее натурального оттенка ее кожи. Нелепые синие тени на все веко, яркие румяна и морковная помада, накрашенная высоко за контуром губ. Ее черные волосы, неуместно красиво разбавленные сединой, были собраны в высокий хвост. Она была похожа на одного из клоунов, которых я видела в цирке когда мне было десять. Мадам Розмерта встретила меня у самого входа, возникая столь неожиданно на пути, что я едва не вскрикнула. Ее блестящие серые глаза впились в меня с лихорадочным блеском. — Ты потерялась, зайка? — сиплым голосом спросила она, наградив оценивающим взглядом от макушки до носков моих потертых туфель. Под таким колючим взглядом душа затряслась. От нее так сильно пахло полынью, что в носу стало неприятно щекотать. Я спрятала руки в карманы пальто, чтобы не было заметно насколько сильно я нервничаю. — Мне нужна Пенелопа, — едва выдавила из себя я, сжав пальцами конвертик. — И кто эта Пенелопа? — склонив голову на левый бок, спросила она. Я растерялась. Возможно, у них здесь не принято пользоваться именами, а есть какие-то прозвища типа «Цветочек», «Конфетка» или что-то в этом роде. — Красивая блондинка лет двадцати. У нее голубые глаза. Примерно, — я подняла ладонь на пару сантиметров выше моей головы, — вот такого роста. Стройная. Женщина положила руки на талию и задумалась на пару секунд, которые показались вечностью. Мужчина, выходивший из заведения, окинул меня жадным взглядом, пошло присвистнул, и к счастью, пошел дальше. Сердце заколотилось с удвоенной силой. Мне не терпелось всучить Пенелопе лекарство и бежать отсюда со всех ног. Я привыкла принимать разных людей в больнице это мой долг, как врача, лечить всех независимо от статуса, пола, расовой принадлежности или рода занятий. Но быть окруженной ими со всех сторон, не зная чего ожидать, было совершенно другим опытом. — Ах, эта Пенелопа, — словно очнувшись ото сна, раздраженно сказала мадам. — Черт знает, где она шлется. — В смысле? — часто заморгав, спросила я, сильнее комкая конвертик в кармане. — Ее не видно уже четыре дня. Девочки сказали, что ее вещей тоже нет. — Она собиралась уйти? — Мне откуда знать? — раздраженно ответила она, всплеснув руками. — Не хочет работать — пусть катится нахер отсюда. Желающий на ее комнату уже нашелся. — Но… но… Как же так?! — Девочка, здесь твоей Пенелопы больше нет. Сердце подсказывало, что случилась беда. Уйти она не могла, потому что больна, потому что слаба и неопытна. Пенелопа сама говорила, что работа в «Красной розе» ее единственный шанс на хоть какое-то подобие существования. Покинуть карантинную зону — смертный приговор. С одной стороны океан, с другой зараженные и охотники, а если попадешься на глаза ФЕДРА то дорога на площадь обеспечена. К горлу подступил неприятный ком. Я сдавленно поблагодарила женщину за помощь и поспешила в центральный район. До комендантского часа оставалось не более двадцати минут, поэтому времени было в обрез. Я знала, что обращаться за помощью к Кристоферу Уоллесу смысла нет, как собственно и сердца у этого мужлана. Тесс беспокоить не хотелось, она все еще дулась за свой подарок, да и откреститься она, что это совершенно не ее забота искать моих пропавших пациентов. Был только один человек, который всегда поддержит любые мои обреченные идеи. Уильям Блэк мой лучший друг, мой страж, моя опора. За ним я чувствовала себя как за каменной стеной. Всегда рядом и всегда поддержит. Мы познакомились на распределении удушливым летом 2014 года, когда мальчишки начали дразнить меня из-за голубого сарафана в белую ромашку. Он, словно рыцарь в сияющих доспехах, бросился на трех парней, которые были крупнее его в два раза. Разнять их удалось только солдатам. Задир, так как они уже были совершеннолетние, отправили на задержание, а храброго Уилла завербовали в армейское училище ФЕДРА. Легкие жгло от продолжительного бега, когда я заметила табун солдат выбегающих из армейской казармы. Сегодня его команда патрулирует участок за стеной. У блокпоста уже стоит большой черный джип с пулеметом на крыше. Я начала выискивать взглядом друга. Уильям Блэк плелся чуть дальше от остальных, снова запутавшись в ремешке своего автомата. Он неуклюже пытался его распутать, медленно шагая не глядя на дорогу. — Уилл! — громко окликнула его я, пытаясь успеть до того как он сядет в машину. Услышав мой голос, парень остановился и оглянулся, закинув автомат на плечо. Заметив меня мчащуюся на всех парах, его фигура напряглась, и он сделал пару больших шагов на встречу. Солдаты не обращали на нас внимание, загружаясь в джип. — Винни, что случилось? — нахмурив брови, спросил он, когда я, наконец, добралась до него, практически впечатываясь в его грудь. Он осторожно удержал меня за плечи, отстраняя от себя на расстояние вытянутых рук. В его шоколадных глазах мелькнула тревога. — Пенелопа пропала! — тяжело дыша, выплюнула я, пытаясь восстановиться после спешной пробежки. Волосы растрепались, выбились из хвоста, и начали лезть в глаза. — Кто такая Пенелопа? — растерялся он, пытаясь вспомнить имя девушки. Настолько можно судить с моей точки зрения, Уилл встречался с ней только мельком в больнице. Я едва не закатила глаза, убирая волосы с лица. — Моя пациентка. Она должна была прийти на осмотр, но не появилась. — Значит, придет завтра? — слабо попытался утешить он, проведя руками по моим плечам. — Нет. Не придет! — я маниакально отрицательно покачала головой, все еще задыхаясь. — Уилл, с ней случилось что-то плохое! — С чего ты это взяла? — мягко спросил он, думая о моей величайшей черте — паникерство. — Пять дней назад мы были с ней на площади, она опознала в братьях Миллерах бывших охотников. Все тело Уильяма напряглось как тетива лука перед полетом стрелы. Его пальцы настолько сильно впились в мои плечи, что даже через толстый материал пальто была ощутима жесткая хватка. Его взгляд незнакомо потемнел. — Блэк! — заорал какой-то парень, наверняка старший группы, высунувшись из окна машины. Уилл поспешно обернулся и кивнул, молчаливо обещая им поторопиться. — Забудь об этом, Винни, — наклонившись, зашептал он. — Держись от них подальше. Если увидишь их на одной стороне улицы — беги на другую. — Но Пенелопа… — Если она полезла к Джоэлу Миллеру ей конец. Теперь это не важно. Забудь о ней, сейчас главное ты! Не говори с Миллерами, не привлекай их внимание. И ни в коем случае не оставайся с ними наедине. — Что? — не понимая, спросила я, глупо хлопая глазами. Почему никого не заботит судьба несчастной девушки? Почему никто не хочет помочь? — Ты просто пообещай! — потребовал Уилл, легонько встряхнув мою фигуру. — Почему мне это обещать? Я даже не контактирую с ними! — Тесс теперь с… Его прервал нетерпеливый гудок автомобильного клаксона. — Что Тесс? — настырно потребовала я, но Уилл беспомощно взглянул на меня, одаривая одним из своих, как говорила сестра «щенячьих» взглядов. Собственно продолжать уже и не нужно было — обо всем я догадалась. Автомобильный гудок орал так, словно на него наступили ногой. Он хотел сказать что-то еще, но громкий ор его фамилии все испортил. — Прости, Винни, — виновато прошептал он, поспешно убегая к машине, где его ждал отряд.***
Я ворвалась в квартиру как ураган, сметая все на своем пути. Тесс спокойно сидевшая за столом на кухне, рассматривая автодорожные карты штата Массачусетс, подпрыгнула в испуге, когда со всей силы захлопнулась входная дверь. Мелкие кусочки побелки упали на мои плечи. — Ты работаешь с братьями Миллер? — И тебе добрый вечер, Уинифред, — она отсалютовала наполовину наполненным желтоватой жидкостью бокалом. Сестрица была образцовым примером безмятежности, даже если ее и обеспокоила моя осведомленность — виду она не подала. — Серьезно, Тесс? — я была взбешена и расхаживала по маленькой кухонке, словно лев, загнанный в клетку. Казалось, что если я остановлюсь, перестану двигаться, то взорвусь от возмущения. — Я всегда закрывала глаза на твои делишки: контрабанда, угрозы, шантаж, торговля наркотиками! Но это? — Сделай глубокий вдох и успокойся, — сказав это, она вернулась к своему прежнему занятию. — Стены тонкие, не нужно так орать. Я остановилась напротив нее и сделала так, как она сказала. Глубокий вдох полной грудью и выдох. Всегда все так, как говорит старшая сестра. Нужно успокоиться и оставить истерику, потому что если соседи услышат содержание беседы они наверняка стуканут все ФЕДРА. Крысы получат продовольственные карточки за сдачу контрабандиста, а я потеряю все, что сердцу мило. — Как ты можешь быть такой хладнокровной? — уже спокойно спросила я, усаживаясь на соседний стул. — Ты знаешь чем они занимались до Бостона? — Легко догадаться, — хмыкнула она, немного склонив голову в бок, наливая себе еще. — По воле долга у тебя… — я задумалась, подбирая слова, чтобы выразить то, что на уме как можно мягче, — весьма широкий круг общения. Я и с этим смирилась. Черт, я смирилась с тем, что ты постоянно находишься на линии огня. Но тесное сотрудничество с охотниками? Они же аморальные и беспринципные звери. Я слышала истории, о которых судачат торговцы. Тесс, они опасны. — Моя работа не твоя забота, Уинифред, — раздраженно проигнорировала мою тираду она, поспешно складывая карты. — Джоэл уже начал кошмарить местных, — скрестив руки на груди, я откинулась на спинку стула, отчего он протестующе заскрипел. — И это хорошо, — словно совершенно не слыша о чем я толкую, Тесс убрала карты в потрепанную папку и потянулась к стакану. — И теперь еще Пенелопа исчезла! — бросила козырь я, надеясь, что хоть это заставит ее открыть глаза. — Кто, черт возьми, такая Пенелопа? — скривилась она в стакан, делая небольшой глоток. — Девушка, которая их узнала! Они убили ее, чтобы она их не выдала, или может она попыталась им отомстить и они ее убили! А, возможно, им просто захотелось кого-то убить ради забавы! — Слишком много ты повторяешь это слово, — беспечно закатила глаза сестра. — Может она просто сбежала из КЗ? — Куда? — вскрикнула я, вытянув голову, словно осматривая мир. — Куда можно податься в чертов апокалипсис одинокой девушке, которая только и умеет, что торговать собственным телом? Это чистое самоубийство. — Опять это твое «убийство», — она поднялась со стула, поставила пустой стакан в мойку и обернулась ко мне, уперев руки в бока. — Винни, ты слишком драматизируешь. Она же забрала свои вещи. От последней фразы сестры меня кипятком окатило. Я замерла в ужасе, широко распахнув глаза. Только что она якобы не знала ее имени, а сейчас утверждает, что бедняжка забрала свои вещи. — Откуда ты знаешь, что она забрала вещи? — вытянувшись как струна, спросила я. На лице Тесс отображалось чистейшее раздражение и недовольство. Она закатила глаза. — Я и не знала. Это был вопрос. — Нет-нет, — лихорадочно замотала головой я, поднимаясь со стула, уперевшись ладонями о стол. — Я знаю все твои интонации и это определенно был не вопрос, Тесс. Это было четкое утверждение. Она что-то знает об этом, но ничего не скажет. Будет покрывать этих охотников, безжалостных убийц. Что если она соучастница? Справедливость не восторжествует. А если я заикнусь или начну пытаться расследовать пропажу несчастной Пенелопы притащу целый вагон неприятностей от ФЕДРА Тесс. Пенелопа была права в карантинной зоне вешают только невиновных. Слабые идут в расход, помогая выжить сильнейшим. — Чего ты от меня хочешь? — наконец она повысила голос, когда я уже обреченно успокоилась, косясь на собственные ладони. — То чем я занимаюсь нас кормит, сестренка. Твой альтруизм в больнице едва окупает покупку питьевой воды. Мне нужно работать с ними, чтобы обеспечить себе безопасность, а тебе стабильность. Я замерла, теперь леденея и рассматривая линии на ладони. Она полностью права — именно ее промысел кормит нас. За смену в больнице мне платят пять талонов на еду в день, за смену в морге семь талонов. Иногда мне удается стащить бинты и кое-какие медикаменты, но этого ничтожно мало. Аренда нашей ужасной квартиры только стоит двадцать пять талонов в неделю. Равнодушие равно соучастию. Я смотрела на собственный руки, руки убийцы, соучастницы в гибели Пенелопы. — Моя смена заканчивается в четыре, после нее я могу брать работу в канализации, — предложила я компромисс. Работа в канализации отвратительна и очень опасна, только отчаянные смельчаки берутся за нее. В грязных и скользких трубах часто попадаются зараженные, которые еще будучи укушенными людьми прячутся там от ФЕДРА. Смены начинаются поздно вечером и оканчиваются с первыми лучами солнца. Если учесть всю совокупность нелестных фактов становится очевидным почему за эту работу платят в двойне. Можно совмещать хотя бы через день. Я не брюзгливая, могу выдержать и вонь и гниющие отходы. — Не смей высовываться из больницы! Ты меня поняла? — угрожающе зашипела Тесс, ткнув в меня пальцем. — Я не для того столько потратила на твое обучение, чтобы тебя в канализации сожрали. Вот теперь я ее вывела из равновесия. Она злобно оскалилась, грубыми движениями, убирая карты и бутылку с самогоном в тайник. Под окном паркет разбирается. Если убрать определенные дощечки, то можно обнаружить под полом пространство. Там мы храним алкоголь, талоны, оружие с патронами и аптечку, в общем, все, что имеет в этом мире хоть какую-то ценность. — Я волнуюсь за тебя, Тесс, — искреннее сказала я, обессилено рухнув на стул. Мне очень хотелось ее обнять, но она не позволит. Тесс вернула дощечки на место и задвинула на это место громоздкий комод. Он был очень тяжелым, и чтобы беспрепятственно его двигать, пришлось оставить его пустым. Женщина быстрым шагом пересекла комнату, схватила куртку и ушла, громко хлопнув дверью. В ближайшее время она не вернется, можно не ждать. Я осталась одна, наблюдать, как поднявшиеся в воздух пылинки кружили, исполняя восторженный танец в свете холодной лампы. Абсолютно все на свете двигается и меняется, к худшему или к лучшему. И опять укладывается в свое обычное монотонное состояние. Это как те веселые снежные шары. Ты трясешь их, в них все взметается, превращаясь в глобальный беспорядок, а затем опять затихает. Тоже самое со временем. Я верю, что наш мир переживает этот момент встряски. Пройдет время, все уляжется и мир снова станет прежним. Я успокаиваю себя этой эфемерной мыслью и надеюсь, потому что жить не хочется без надежды.