In the cemetery forest

Умерщвлённый морозом лес закрывал своим уродливым чёрным телом весь обзор вокруг. Луна, до этого маячащая перед глазами, всё же скрылась за порванным облаком. Январский дубак то ли обнимает, нещадно сжимая кости, то ли обжигает тысячами мелких шипов, а тусклые звёзды показывались столь редко, что зацепиться за них вниманием оказывалось трудной задачей. Стоит выдохнуть, запрокинуть голову в попытке унять гулкое сердце, случайно облокотиться спиной на старое каменное надгробие, и тело прошивает новой волной болезненной дрожи. В этот момент высокая тощая фигура перед ним отступила на шаг, склонив голову в жесте любования. Этот разукрашенный сучонок сейчас доволен, наблюдая за Евронимусом, словно за хрупкой пойманной птичкой. До жути бесит эта манера. Эйстейн стискивает зубы, дёргает головой, завесившись чёрными прядями. Единственное, на что он сейчас способен — не смотреть. Плечи адски сводило от любой жалкой попытки шелохнуться. Любезно стянутые руки уже почти не ощущались собственными, а колени, на которых он стоял, прожгло холодом словно насквозь. Да, Эйстейн мог поклясться, что его лицо начинало сливаться со снежной пеленой на земле. Почти труп. Этого ли добивается недомёртвая сволочь? Что-то звякнуло, воздух в лёгких словно стал на тонну тяжелее, заставлял с содроганием бороться за небольшой вздох в ощущении внезапной, отдающей желчью неизвестности. Нечто ещё более холодное, похожее на длинное лезвие, прислонилось к шее и коротким, предупреждающим движением скользнуло в опасной близости к пульсирующей венке, почти сразу поднимаясь к щеке. О, излюбленный блондином нож…подобно вампиру, никогда не оставался без насильственной или добровольной порции крови. Боль щипала затылок от костлявой ладони, с силой сжавшей волосы. — Не отводи взгляд. — сиплый голос проронил фразу почти враждебно, но быстро смягчился в подобии жалости. — всё так же боишься меня? Ни единого слова в ответ. Эйстейн едва сдерживает болезненное шипение. Олину, казалось, лютый холод был вообще не страшен. Точнее нет, он был не страшен Дэду. Именно этому отморозку после концерта обязательно нужно выволочь Ошета в богом забытый кладбищенский лес и почти лишить того одежды и сознания в угоду нездоровому разуму. Это было его пугающей чертой, но он всегда так хорошо старается в своих забавах. Неспешно, то жестокими, то мягкими движениями разрушает строптивую оболочку, беря в свои руки. Из раза в раз. Эйстейн знает, кожей чувствует эту триумфальную улыбку. Внутри странное ощущение. Острие приходит в движение, слабо, на пробу раня кожу. Почти не больно. Ошет заметил, что по какой-то причине Пер никогда не позволял себе сильно задевать его лицо. Наказание за молчание? Неудобно, но костлявые пальцы вынуждают поднять голову, встретиться с серо-зелёным взором, отвечая злобным прищуром. Дэд смотрит на Эйстейна колюще, глаза омрачены мутной поволокой безумия. Чего же он ждёт? — Пошёл к чёрту. — Эйстейн выдохнул это почти только губами. Конечно, слова тут бесполезны, особенно оскорбления. С этим взглядом был бы бесполезен даже Сатана под боком. Эйстейн отвечает по привычке. Это игра. Да, игра. Со странными правилами. Уже невозможно вспомнить, когда Эйстейн согласился на неё. И согласился ли... О нет, он не может отдаться так быстро. — Уверен, что я первее? — Дэд усмехается, лёгко двигает кистью, и нож примыкает обратно к шее. — ты не представляешь, насколько красив сейчас. Видеть бы тебя таким почаще, гордый демон. — Да заткнись уже. — голос слабо дрогнул, и Ошет едва удерживается от того, чтобы отвести взгляд. Едкий хриплый смешок сверху. — Не сегодня, дорогой Соти. — произносит Дэд с издёвкой, задирая голову вверх. — Ты ещё не понял кое-чего. Лезвие всё же давит, проходится быстро, уже сильнее, позволяя тонким алым струйкам начать медленный путь из раны. Эйстейн вздрагивает, резко вдыхает носом. Едва-едва ответная фраза успевает вырваться с поледеневших губ, замирает на выдохе, оставшись несказанной, как только Эйстейн замечает приближение раздражающей светлой макушки. Пер опускается на колено, обхватывает чужие плечи и примыкает губами к свежему увечью. Эйстейн сглатывает. За это хотелось бы вдарить по улыбчивому лицу, но в то же время он не может не уловить волну жара, лизнувшую где-то под рёбрами. Олин знает, куда стоит бить в первую очередь. — .....Ублюдок, настолько поехала крыша, что хочешь обра..тить меня в трупа? — дыхание сбивается от ощущения тёплого языка, старательно не позволяющего крови быстро свернуться, так старательно причиняющего новую боль и грёбанные спазмы внизу живота. — Нееет — противно шепчет в самое ухо, откладывает нож — мучить тебя живым гораздо интереснее. Тело непроизвольно сжимается, когда узкая ладонь медленно скользнула под одежду. Возможно, первые проявления бреда наконец пришли по Евронимусовкую душу, но даже руки Мертвеца показались ему теплее, чем проклятый лесной воздух. Как же Ошет ненавидел эти руки, и особенно сильно в такие моменты ненавидел свою невозможность воспротивиться им. Эйстейн всегда видел, как этот мудак смотрит на него, он различает в этих глазах нездоровую похоть. И ни капли жалости. Только безумный блеск, почти раздирающий уязвимое тело, нагло-нагло проходящийся ниже с оголённых ладонью рёбер. Как же ему нравится каждый раз доводить его до полусмерти. Отдельное удовольствие — своими руками превращать Евронимуса в покорного Соти. И как же Эйстейну не хватает сил на ответный удар. Он способен лишь тцыкнуть в лицо собственному влечению, не совсем осознанно наступая на горло всему остальному. Гордый демон, сейчас же безвольная игрушка. Он ощущает, что снова проигрывает ублюдку Пелле, чувствуя вторую ладонь на пояснице. Дэд прикасается к талии, слабо поглаживает живот большими пальцами. Он наклоняется, ведёт крыльями носа по шее, оставляет болезненный поцелуй на коже около ключиц, горячим дыханием опаляет кожу. Утыкается кончиком где-то под ухом, и Эйстейн едва сдерживается, шипит, с трудом подавляя всхлип. От близости Мертвеца тело начинает выгибать. А Пер неспеша отстраняется, с довольством наблюдает за лихорадочным порывом, скользит руками к ремню на бёдрах. — Тебе же нравится, Ошет. Я даже не спрашиваю, я вижу, как ты ломаешься. Эйстейн поднимает взгляд, и в глазах начинает мутниться, тело больше не слушается, кровь приливает сильнее. Даже если бы этот придурок вздумал спросить, он бы ни за что не ответил. Однако отрицать сказанное не было уже никакого желания. — Блять, Олин… замолчи наконец и продолжай, что задумал. Снова видит эту тупую ухмылку, чувствует сжатие ладони на бедре. — О нет, не так..будь вежливее. — Ну ты и сука. Всё же расстёгивает ремень и пуговицу джинс, проникает под ткань белья длинными пальцами, случайно задевает ногтём, отчего лихорадочная дрожь становится крупнее, и, сволочь, останавливается! Кажется, шепчет что-то ещё. Эйстейн не слышит, почти скулит. — Пелле… — Ну же. — блядская пытка. Но терпеть это больше невыносимо. — Пожалуйста.. — хрипло и вымученно. Кажется, Пелле доволен. Смотрит так нахально, что Эйстейн почти молится, когда ощущает освобождение от одежды и едва тёплый обхват ладони внизу. Тихо стонет, не имея возможности закрыть рот рукой. Окончательно теряет дыхание, когда эта ладонь совершает медленные движения. Было стыдно, позорно, но живот чертовски приятно сводит судорогой. Эйстейн почти позабыл про холод, старательно избегая встречи взглядами, что не нравилось Мертвецу. Тот приостанавливается, снова сжимает свободной рукой чёрные волосы, любуется надломленной истомой в тёмных глазах. Обожает эту немую мольбу не прекращать. — Я знаю, на кого ты сейчас похож. — Пер нарушает секундную тишину. — На этих блядских тварей, что я подвешиваю у себя в комнате. Кошки. У них такой же жалобный взгляд, когда я сжимаю их шеи. Дэд тянется ближе, замирая вблизи от чужого лица, разглядывает, будто видя впервые. — Но ты лучше, послушный демон. И совершает порыв, горячо впиваясь в губы. Целует рвано и грубо, цепляется пальцами за пряди, словно полностью, до конца присваивая себе. Эйстейн уже не сопротивляется, позволяет себе соблазниться минутной слабостью в чужих руках. Тоже подаётся вперёд, жадно обхватывает ненавистные губы, вымещает злобу, чуть не сталкивается с мертвецом зубами. Сильно прикусывает, наслаждаясь болезненным мычанием, слизывает выступившие алые капли. Отстраняется, медленно смаргивает влажную пелену, в горле застряли обрывки слов. Пелле ослабляет хватку, возобновляет движения руки более настойчиво, и Эйстейна едва ли не бросает в жар. Мысли расплываются, слышно лишь тихое: — Я знаю, что ты хотел этого. Тяжело дыша, он склоняется, тычась в угловатое плечо. Надолго его не хватает, он вздрагивает, со всей силы сжимая руки за спиной, громко стонет и изливается в ласкающую ладонь. Ещё на время утихает, прячась от реальности в сгибе шеи, Чувствует руку на плече. Неприятно. Голова отвратительно начинает отдавать болью, забирающей с собой пелену оргазма. Вот, вот сейчас Дэд пропадёт. Он утолил свою жажду. А на его место вновь вернётся Пелле Олин, которому холод, возможно, уже не так по плечу. Который снова бросит вслед свой меланхолично-равнодушный взгляд и с которым Соти даже, быть может, завтра опять подерётся. Какой же он выблядок.

Которому Эйстейн всегда принадлежал