Сигнал с горы

Олаф всегда с недоверием относился к тому, что называлось сверхъестественной стороной бытия. В их просвещенный век, когда машины взлетели в небеса и опустились в глубины океана, когда слова обратились в волны и преодолели стены – в эту эпоху человеческого всемогущества даже незримо ободряющее присутствие Создателя, привычное с самого детства, перестало быть неоспоримым. Кальдмеер продолжал верить, но о божественной сути предпочитал не задумываться – что бы ни вело его по лабиринту судьбы, на данный момент эта самая судьба целиком и полностью была в руках капитана воздушного судна, что умело и твердо вел дирижабль над морем, среди холодных и влажных кудрявых облаков. Не самая дурная погода, далеко не самая дурная конструкция, осмелившаяся бороздить небо – однако объединенный небесный флот Багряных и Бирюзовых земель являл собой опасность куда большую, чем встречная буря или нежданная поломка винта. Олаф застал еще те времена, когда Дриксен и Талиг по старой памяти огрызались друг на друга, ненадолго отвлекаясь от усмирения колоний, и оттого южный говор матросов, снующих по гондоле и подтягивающих снасти, еще вызывал порой некую внутреннюю иронию. Но только не теперь – теперь контр-адмиралу было не до улыбок из-за открывшийся ему крайне неприятной истины. Не менее, чем от навигатора и механика, не менее, быть может, чем от капитана, жизнь всего экипажа сейчас зависела еще от одного человека, и человек этот был… не в себе, мягко говоря. Обнаружил это Ледяной, конечно, не сразу. Сперва встрепанный радист показался ему весьма толковым и, к тому же, по-человечески симпатичным. Сомнения закрались на третий день полета, когда лейтенант Вальдес, передав важное сообщение о расположении вражеской эскадры, лихо козырнул им с капитаном и отправился «послушать на предмет уточнения информации». Вряд ли Олаф в очередной раз обратил бы внимание на то, как кэналлиец колдует над радиоприемником, если бы его не насторожила тишина. Тишина, звонкая и дрожащая, точно тонкая натянутая струна, окутала его, стоило только пройти по палубе мимо сосредоточенно замершего лейтенанта. Казалось, притих скрип снастей и вздохи воздуха, наполняющего цепеллин, перестал быть заметным гул двигателя. Кальдмеер даже перегнулся через борт гондолы, мучимый крайне неуютным чувством, чтобы проверить, по-прежнему ли крутится винт. Винт крутился вполне исправно, а звенящая тишина будто бы не смущала больше никого на палубе. Не смущал и радист, который совершенно недвижно замер у приемника, точно в каком-то припадке, и застывшее лицо его выражало нечто, напоминающее благоговейный восторг. Олаф осторожно потряс Вальдеса за плечо – никакой реакции. Стянул с кудрявой головы наушники, прислушался к разливавшейся из них тревожащей тишине, и едва не отбросил прочь, до того невыносимой она казалась. Почти столь же невыносимой, как взгляд черных глаз южанина, устремленный в никуда и тоже как будто неестественный. Кальдмеер неловко отшатнулся к борту, пару мгновений сосредотачивая взгляд на туманных клочках облаков, и упустил тот момент, когда связист пришел в себя и успел добежать до капитанского мостика, но вот приказ о смене курса до его ушей донесся вполне отчетливо – как выяснилось, слов этого… Бешеного, по позывному, талигойцам было вполне достаточно, чтобы начхать на данные разведки – дриксенской, между прочим. Разумеется, он потребовал от капитана Альмейды объяснений, и тот их предоставил, вот только сводились они к тому, что Вальдесу надо просто верить. Олаф успел уже засомневаться в рассудке и самого капитана, и экипажа в целом, но тут к гулу двигателя прибавился характерный звук поддуваемого горячего воздуха, и вскоре серая туча слева по борту извергла из себя изрядно потрепанный воздушный шар дозорных, подтвердивших то, что «услышал» Бешеный. Если бы они следовали прежним курсом еще минут десять, на выходе из густого фронта облаков их ждал бы не просто вражеский порт, но и вооруженная до зубов морисская Небесная Эскадра. Разумеется, стараниями дриксенских инженеров, радары на воздушном флоте уже имелись, но эта только-только изобретенная игрушка обладала довольно малой дальностью действия, и пока что только для ориентирования в густых облаках и годилась. - Как славно, что вы замешкались, господин контр-адмирал, - заметил один из разведчиков, утирая вспотевший лоб. Должно быть, они в самом деле лишь чудом успели вовремя предупредить о засаде. А может, и вправду чудом? Олаф оглянулся на Вальдеса, который в числе прочих офицеров увлеченно обсуждал с Альмейдой дальнейшие планы. Теперь ему очень хотелось выяснить ту самую причину, по которой этот… незаурядный лейтенант выполняет работу, которая под силу и не самому опытному мичману. Вот только вряд ли южане так просто поделятся с чужаком этой тайной. Союзничество союзничеством, но есть в мире вещи и более долговечные. С решением вернуться обратно в Хексберг были согласны все. Раз уж не только сведения разведки о том, что остров Закатных Кошек защищен лишь небольшим флотом, оказались неверны, но и их атаки явно ждали – что еще оставалось? Штурм совершенно однозначно был обречен на провал. К тому же следовало… обсудить ошибку дриксенской разведки, действительно сильно сдавшей с тех пор, как принц Фридрих назначил ее главой своего протеже. Величественный и грузный «Франциск» развернулся со всем доступным ему изяществом и теперь бороздил тучи в сторону родного порта, а шар дозорных время от времени выныривал из дымки чтобы просигналить о том, что на радаре все чисто. - Что-то на вас лица нет, господин Кальдмеер! – фамильярно заметил тот самый Бешеный, успев незаметно оказаться напротив контр-адмирала и, склонив голову, с ухмылкой оглядеть его с ног до головы и обратно. Олаф подавил раздражение. Если уж кэналлиец во время службы иной раз обращается по имени к своему капитану, и тот не считает нужным учить его субординации, то, видно, это занятие совершенно неблагодарное и бесполезное. - Впервые приходится иметь дело с южанами? Впрочем, даже если и нет – экипаж «Франциска» существует в совершенно иной системе координат, и виноват в этом именно я! Вальдес лихо тряхнул темными кудрями и отвесил короткий шутовской поклон. - Объяснитесь. - Боюсь, вы меня не поймете. – он улыбнулся лукаво, если не сказать, кокетливо, но в шальных темных глазах Олафу отчего-то почудилась грусть. - Потому что я дриксенец? – совершенно спокойно уточнил Кальдмеер. Он не сомневался, что именно это лейтенант и имел в виду, но тот его удивил, сперва звонко рассмеявшись. - Если бы все было так просто! Увы, происходящее я не в состоянии объяснить совершенно никому, даже я сам все это понимаю с большим трудом, а уж облечь в слова… Словом, не думайте, что даже Альмейда что-то обо мне понимает. Он просто уже убедился на своем опыте, что иметь меня на борту гораздо полезнее, чем самую новомодную систему связи и навигации. Впрочем, без нее-то тоже никуда, потому что я имею досадную привычку иногда спать, есть или трепаться с товарищами. Трепаться – это уж точно, со вздохом подумал контр-адмирал, выдержав этот словесный… поток. - Но что именно вы делаете? Сперва я решил, что вы научились расшифровывать сигналы соперника, но делаете это интуитивно и не можете никого этому научить. Похоже, я не прав? Вальдес вздохнул, изображая на лице вселенскую скорбь… какую-то долю секунды. - Вообще-то, было бы неплохо, но это пока что не входит в мои таланты. Да и без надобности. – он зевнул. – Нет, на самом деле все куда интереснее – вы ведь почуяли что-то очень странное, раз решили меня растормошить? К слову, благодарю за это, Вернуться порой бывает непросто, а время в нашем деле дорого… - Вернуться откуда? Кальдмеер ощутил, как по спине проходит знакомый холодок, шевелящий короткие волоски на загривке. Верный спутник его встреч с чем-то Иным, чуждым человеческому пониманию, оставшийся, как Ледяной втайне надеялся, лишь в воспоминаниях о службе на Северном флоте. Моряки никогда не говорили об этом, просто за несоблюдение некоторых мер предосторожности, поначалу казавшихся полной глупостью, за Полночным Кругом можно было поплатиться жизнью. - Вернуться на эту частоту – только и сказал Вальдес, оставив вместо ответа лишь больше вопросов, и, небрежнейшим жестом отдав Олафу честь, улизнул к своему рабочему месту. Хотя Ледяному пришлось иметь со связистом дело еще не раз, передавая сообщения проштрафившейся разведке и командованию Объединенного Западного флота, тот так и не дал возможности вернуться к этой теме, мастерски уклоняясь от любых вопросов и без умолку болтая о совершенно посторонних вещах. Словно странное поведение Бешеного и та загадочная тишина Кальдмееру померещились, и только. И мерещились следующие несколько ночей, когда открытая палуба почти пустела. Негромко переговаривались вахтенные, проносились внизу густые облака, и лишь одна замершая фигура неизменно обнаруживалась у борта. Ветер трепал кудри, невидящие черные глаза отражали сияющие звезды… Талигойцы говорили, что в привычках Вальдеса было стоять так час или два, после чего он с загадочной улыбкой уходил-таки спать. Но этого момента Олаф ни разу не застал – подолгу находиться на палубе он в эти моменты не мог, тишина становилась все более давящей и невыносимой. Так продолжалось, пока сквозь белые облака, озолоченные закатным солнцем, не показалась Хексбрегская гавань. - Я хотел бы продолжить наш разговор, лейтенант. Олаф выловил кэналлийца у выхода из Адмиралтейства уже глубокой ночью, но другого времени для болтовни не по делу вряд ли можно будет ожидать в ближайшее время. - Глядя на вас, господин Кальдмеер, я ни за что бы не сказал, что вы так любопытны! – в устах Бешеного эти слова прозвучали более чем одобрительно, к тому же, были приправлены лучезарной улыбкой. – Выпьем? - Шадди. – непререкаемо добавил контр-адмирал, чем вызвал у своего собеседника очередной театральный вздох. Совершенно бессмысленный, впрочем, ведь усевшись на стол в чужом кабинете и разлив по чашкам шадди, Вальдес вытащил из-за пазухи небольшую фляжку и щедро разбавил свою порцию ромом. - Я, конечно, местный, но пить северную интерпретацию этого прекрасного напитка без добавок решительно не могу! – покаялся он. И улыбнулся без малейшего удивления, когда Кальдмеер, сдавшись, пододвинул к нему свою чашку. - Вы местный? – Олаф недоверчиво поднял на южанина глаза, даже забыв проследить, сколько алкоголя тот ему подлил. - Ну да, я родился в Хексберг, а что вас удивляет? – Бешеный подмигнул дриксенскому контр-адмиралу совершенно бессовестно, словно старому приятелю, и тому пришлось про себя согласиться, что чужая фамильярность уже не раздражает, скорее даже наоборот. С наслаждением приложившись к напитку, Вальдес начал увлеченно пересказывать свою биографию, а именно, историю большой любви марикьяркого капитана и местной девицы… Но Олаф вскоре прервал его. Не потому, что рассказ был таким уж скучным, напротив – просто он уже понял, что если этого полумарикьяре не остановить, они просидят до позднего осеннего рассвета, а волнующий Кальдмеера вопрос снова так и не обсудят. - Касательно того, что я слышал на палубе «Франциска»… - начал Олаф и осекся – до того очевидно Вальдес весь подобрался, даже слегка запавшие глаза заблестели. - А вы что-то слышали? – он склонил голову к плечу, очень напоминая любопытную чайку. - Ничего, но… - Вы хотите сказать, ничего интересного? – южанин уже выглядел почти разочарованным. - Нет, вовсе ничего. Мне это показалось похожим на контузию – но было так, словно звук переставал существовать именно вокруг вас… Ледяной озадаченно потер шрам на щеке – озвученные, его ощущения казались еще большим бредом, чем при внутреннем осознании. Должно быть, поэтому Вальдес засмеялся с легким оттенком безумия. - Вы знаете, Кальдмеер… - отсмеявшись, заговорил он, понизив голос, словно сообщал страшную тайну, - Все остальные, кому посчастливилось наблюдать сеанс связи, не слышали ничего кроме обычного «белого шума». Да, их, несомненно, забавляет мое выражение лица, но они уже привыкли и не торопятся тащить меня в лечебницу для душевнобольных. - Но что слышите вы? - Я слышу Тишину. – совершенно серьезно сказал Бешеный и с усмешкой качнул головой. – Нет, этого не объяснить. Разве что, вам я мог бы попытаться показать. Похоже, в вас есть нечто особенное… Что вы скажете, контр-адмирал, если я приглашу вас в гости? Он улыбался, сверкая черными глазами, и Олаф со вздохом понял, что уже согласился. Последним местом, где Кальдмеер мог представить себе дом такого не в меру общительного человека, была наскоро сколоченная избушка на вершине горы, но именно туда Вальдес его и повел, на знаменитую Ведьмину Гору. Впрочем, изнутри это походное жилище оказалось вполне себе обжитым. Узкая койка в углу, металлическая печка, древний громоздкий радиоприемник – на большее места в этом помещении и не хватило бы, если не считать наклеенных на стену изображений кораблей и самых различных воздушных судов. Приглядевшись, Олаф понял, что все они довольно небрежно нарисованы рукой одного художника, явно созерцавшего все это разнообразие с горы. Тем временем Бешеный, не удовлетворившись своей фляжкой, извлек из маленького шкафчика бутылку крепкого кэналлийского вина и оторвал от подвешенного под потолком пучка каких-то трав несколько листьев. Растер между пальцев, аккуратно высыпал в бутылку и перемешал с видом сумасшедшего алхимика. Контр-адмирал присел на край чужой постели и хмуро потер щеку. - Не смотрите на меня так, я вовсе не намерен вас спаивать! Просто иначе у нас не получится то, что, мне думается, может получиться. - Но вам ведь не нужно для этого ничего пить. - Мне не нужно, но вот вам – просто необходимо! А то сидите, как на иголках. Я тоже выпью, чтобы вы не решили, что я хочу вас отравить. И он действительно сделал несколько глотков, кажется, не переставая при этом улыбаться. - А зачем травы? - В некотором роде, дань традиции. – Вальдес усмехнулся. – Не хмурьтесь, она совершенно безопасна. Здесь, в Хексберг, на ней делают настойку, которую принято пить на Излом, лучше всего именно на горе. Ведьмовка называется. И он снова подмигнул Кальдмееру. - Просто опьянения недостаточно? - Я не знаю, - беспечное движение плечом, - Но когда это произошло со мной впервые, я был здорово пьян именно ведьмовкой и вином, к тому же, упал и приложился головой, кровь потекла на камни… Вальдес отвел свои буйные кудри от виска и продемонстрировал все больше мрачнеющему Олафу довольно глубокий шрам. - Но бить вас по голове я, конечно, не собираюсь, обойдемся без вреда высокому начальству! Думаю, и так сработает. – он веселился, как ни в чем не бывало, почти окончательно убеждая Кальдмеера, что тот имеет дело с обыкновенным безумцем. Вот только безумцу Альмейда не стал бы доверять, да и то, что Олаф видел и слышал, при таком раскладе не могло быть случайностью. Так что он, скрепя сердце, все-таки принял из смуглых рук бутылку и выпил немного, а Вальдес… Ротгер Вальдес, как выяснилось, снова принялся болтать на посторонние темы, изредка забирал у Олафа вино и пил, запрокидывая голову. Бутылка опустела на удивление быстро, а Кальдмеер по какой-то причине не отдавал себе отчета в том, что ситуация на фронте ничуть не располагала к праздным беседам. Должно быть, сказывалось действие подозрительной травы. - Ну вот, теперь мы наконец можем попытаться. – удовлетворенно заметил Ротгер, усевшись рядом с ним на постель. - Вы не будете включать приемник? Бешеный коротко засмеялся. - Вы про то чудище в углу? Он стоит здесь с давних времен, но нам сейчас не понадобится. Просто не тащить же эту махину обратно с горы. Приемник нужен мне только затем, чтобы ловить сигнал от источника – а мы с вами сейчас прямо на нем и сидим! Понимания Олафу его веселая речь ничуть не добавила, и Вальдес нетерпеливо вздохнул. - Закройте глаза. Попробуем поймать частоту. Контр-адмирал был уже слишком пьян, чтобы задумываться о бредовости происходящего, так что послушно закрыл глаза, лишь сейчас осознавая, насколько сильную легкость и своего рода отрешенность от реальности ощущал. И спустя некое, совершенно неопределенное количество времени, действительно снова услышал ту пронзающую, неестественную тишину. И ровным счетом ничего больше. Не выдержав, открыл глаза и наткнулся на жутковатую в свете тусклой лампы улыбку Ротгера, совершенно блаженную, даже безумную. И судя по всему, насчет источника сигнала тот был совершенно прав – если в тот раз Олафу показалось, что тишина разливалась из наушников, то теперь она давила со всех сторон, накрывала, словно тяжелая штормовая волна. Кальдмеер тщетно попытался дозваться Вальдеса, но не услышал даже звука собственного голоса. Стало в самом деле жутко, к тому же, спасительная идея, что это всего лишь галлюцинация от смеси алкоголя и неизвестной травы, казалась не слишком убедительной ложью. Так что Олаф от всей души потряс этого сумасшедшего связиста за плечи, и через несколько мгновений тот все же открыл глаза. - Ты услышал? – тут же поинтересовался Ротгер с такой детской надеждой, что Кальдмеер криво усмехнулся. - Услышал. По-прежнему Ничего. Бешеный задумчиво поскреб подбородок. - Похоже, ты застрял на том, что уходишь со своей родной частоты, но новую поймать не выходит. Это просто метафора, Олаф, но иначе не описать. - И как тебе удается это делать, ты не знаешь. – хмыкнул Кальдмеер. - Действительно, не знаю. Однажды мне показали, и все… - Показали? Кто? Довольно трудно было сохранять офицерский тон и выдержку при таком опьянении, но Олаф справлялся с этим как-то машинально. - Ты поймешь, когда услышишь. Было бы бесполезно ловить частоту, на которой никто ничего не передает. Так вот, Они не просто передают, Они там существуют! Ротгер восторженно болтал, и вдруг прервался почти на полуслове. - Я, кажется, понял, что можно сделать. Не знаю, сработает ли, но если да, оно того стоит. Все что угодно того стоит, Олаф! Он снова прервался и оглядел Кальдмеера, как тому показалось, оценивающе. - Впрочем, если не удастся, тебе ничего не мешает назначить мне наказание – что там у вас в Кесарии положено за подобные вольности, порка? - За какие вольности? – только и успел спросить Олаф, прежде чем его завалили на постель. Причем не грубо, а скорее даже наоборот, ласково. Вальдес, нагло устроившийся у него на бедрах, напоминал пьяного весеннего кота, и в его черных глазах, когда он склонился к самому лицу Кальдмеера, сверкали какие-то потусторонние синие искорки. Преступно завораживающее зрелище. - Закрой глаза. – выдохнул этот бесстыдник ему в самое ухо вкрадчивым шепотом. – И расслабься, Олаф, это все правда для дела. Расслабиться удавалось с трудом, особенно когда Бешеный совершенно очевидно начал возиться с его одеждой – со своей на тот момент, видимо, уже закончил. А Олаф был слишком пьян, чтобы напоминать себе, что обязан ему помешать. Ведь на самом деле мешать Вальдесу не хотелось. Бесстыжие руки, скользящие по его груди, касались слишком ласково и ненавязчиво, чтобы испытывать отвращение. И Ротгер действительно спешил. Кальдмеер опомниться не успел, как чужое болезненное шипение и невозможно острое ощущение тесноты едва не заставили его открыть глаза, но на веки тотчас опустились до странного горячие пальцы. - Единственный известный мне способ связаться нам с тобой. Теперь все получится, Олле, верь мне. – голос Бешеного звучал хрипло, но болезненная надломленность из него понемногу уходила. Все-таки, он совершенно безбожный безумец, подумалось Олафу, а потом его тело окончательно сдалось опьянению, и тишина накрыла снова. А после вдруг наполнилась чем-то непостижимым, золотым и звенящим, переполняющим до краев и необъятным, как небо. Он слышал Тишину, но эта Тишина звенела, как звенит там, над облаками, лед, покрывающий снасти цепеллина, блестящий на солнце ярче всех холтийских алмазов. Это чем-то напоминало музыку, но принадлежащую совершенно иному миру, и одновременно смех, перемешанный со звоном серебряных и ледяных колокольчиков. «Теперь понимаешь, да?» - в Тишину вплелся голос, и Кальдмееру показалось, что он чувствует этот голос всем собой, как тепло солнца, ныряет в него с головой, как прохладную воду жарким днем. Обладатель этого голоса должен был быть живым до сладкой боли под ребрами, только что не светиться изнутри от переполняющей его искрящейся жизни. «Ротгер?! Это ты?» «Если я – это не я, то кто же тогда я?» - этот поганец явно пребывал в своей тарелке, делая вид, что вовсе не замечает, какое чувство произвела на Олафа открывшаяся ему Непостижимость, прекрасная до слез. На самом же деле, Кальдмеер чувствовал, что он ликует так, что прыгал бы до потолка, если бы в этом… в Этом, где они находились, можно было прыгать. Как видно, компенсируя это неудобство, Ротгер где-то там, в осязаемом мире, двинулся, и невидимое звенящее небо содрогнулось от вспышки удовольствия. «Создатель!..» «Ну что вы, Олаф, я всего лишь простой связист. Но я польщен!» Олаф едва соображал от наслаждения, да и Ротгер, которого он теперь чувствовал на совершенно недоступной человеку близости, был примерно в том же состоянии. Просто это не мешало ему трепаться. «Представляешь, первый раз представился шанс поболтать с кем-нибудь на этой частоте. Они ведь не говорят, в нашем понимании. Зато показывают! Хочешь увидеть?» «Хочу.» И темнота под веками, которую Кальдмеер от избытка ощущений попросту не замечал, стала Темнотой. И небом, бескрайним, звенящим небом, расчерченным перьями облаков. Рассветным небом, нежным, как пух птенца, и холодным, как снег. Небо не существовало само по себе, а плавно перетекало в море, касалось сизых волн оловянными отблесками, укрывало утренней дымкой город, выходящий к заливу… «Это же Хексберг!» «Прекрасен, правда? И как обидно, что человеческими глазами его таким не увидеть! Я всегда думал, что так далеко видят разве что чайки. Ну и Они, конечно.» - в смеющемся голосе Ротгера сквозила такая нежность, что у Олафа окончательно отпал вопрос о том, как этот человек может обладать таким очарованием, которому совершенно нечего противопоставить. «И все же, кто Они такие? Я никого здесь не слышу, кроме тебя.» «На самом деле ты слышишь, просто не узнаешь. Я тоже понял не сразу.» «Так этот звон в самом деле смех?» «О да! На самом деле, они не всегда смеются. Просто сегодня они очень рады. Тебе рады, между прочим!» «Почему ты думаешь…» «Потому что ты совершенно прекрасен, Олаф! Здесь-то ты не можешь от меня за ледяным взглядом спрятаться, так что я все вижу! Ты похож на северное море. Суровое, неумолимое, ласковое – как повезет. Но мне же не надо тебе объяснять, почему прекрасно море?» Вальдес смеялся и будто напевал, как ветер в парусах, и Олаф слушал его, одновременно ощущая, как скользит руками по его горячей спине, притягивает ближе, кажется, целует… Это было противоестественно, дико и невыразимо хорошо. Теперь-то Кальдмеер понимал, почему покинуть блаженную Непостижимость без внешней встряски Вальдесу было трудно. Удивительно, что Бешеному хватало чувства долга, чтобы просить загадочных существ показать ему ровно то, что нужно, и Вернуться в скорейшее время. Сейчас, впрочем, встряска была им обоим обеспечена сама по себе – все же, человеческие тела не способны испытывать наслаждение бесконечно. Олаф открыл глаза и тотчас услышал смех – хриплый, усталый, счастливый до умопомрачения. Он смахнул взмокшие кудри Вальдеса со своей шеи, но сгонять его, удобно развалившегося на груди, не стал. В конце концов, он теперь совершенно понимал тоску, мелькнувшую тогда в глазах связиста. Быть причастным к чему-то настолько чуждому и прекрасному и не иметь никакой возможности этим поделиться – действительно, очень тяжело. - Как думаешь, удастся ли теперь мне выйти на связь самостоятельно? Собственный голос показался Кальдмееру настолько мягким и довольным, что он смутился. Но Ротгер, заглянувший ему в глаза, явно был в полном восторге. - Вряд ли, хотя попробовать стоит. Ты очень понравился Девочкам, но этого, возможно, мало. – он вздохнул с искренним сожалением. - Девочкам? Ротгер улыбнулся. - Мне почему-то настойчиво кажется, что Они скорее женщины – очень уж ласковые. А может, Они такие, потому что мне нравятся женщины… Кальдмеер выразительно усмехнулся, глядя на это лохматое чудо в бергерском вязаном свитере, ниже пояса абсолютно голое. - Что ты смеешься? Ну да, не только женщины, но разве это что-то меняет? Вальдес все же соизволил сползти с его груди, и не без тоски глядел в окно на задорное голубое небо. - Солнце встало, господин контр-адмирал, нас с вами ждут в штабе. Отвратительно, правда? Господину контр-адмиралу совершенно нечего было возразить.