О братьях наших меньших

«Так не должно быть на свете», - вот что пелось в детской пронзительной песенке, услышав которую только самый черствый сухарь не почувствует подступающие к горлу слезы и яростное желание сделать хоть что-нибудь для улучшения несовершенного мира. Так не должно быть на свете – вот истина, самая истинная истина, самая святая. Не должно, но все равно случается что между людей, что и в животном мире, где, казалось бы, все должно быть уравновешено. Котенка бросила мама. Почему она так сделала? Почему сначала приходила в гнездо под зданием школы, кормила молочком, вылизывала пушистые животики и мордашки котенка и его братика или сестрички, почему напевала свои ласковые песенки, а затем просто перестала приходить, никто не знал. Быть может, кто-то спугнул ее. Быть может, она устала приходить к детям, от которых окружающие ее люди все равно в конце концов избавлялись. А может, кошка Мурка просто-напросто забыла о двух детях, которые остались совсем одни в темном сыром месте, без еды, воды и любви. Сначала они плакали. Звали маму, звали на помощь, слепо тыкались в стороны и друг в друга, пытались согреться, пытались найти хоть что-нибудь съестное. Силы заканчивались слишком быстро. Котенок не знал об этом, но за пределами здания уже стояла поздняя осень. Снег все еще не выпал, но землю время от времени сковывал лед, мир природы готовился к долгому сладкому сну. Котенка охватывал жгучий холод, все его тельце дрожало от слабости. Очень скоро второй котенок в гнезде затих и больше не шевелился, и его брат боялся, что бесконечный сон очень скоро придет и к нему. А снаружи гнезда старый кочегар пришел к одной семье и рассказал о том, что случилось. Кошка Мурка возвращаться к своим детям не собиралась, время стремительно утекало, и двое взрослых отправились в путь. Стоял поздний вечер, темнота мягко окутала деревья и холмы, здание школы и две фигуры с фонариками, которые медленно позли под здание, пытаясь на слух определить, где именно были спрятаны котята. Двигаться было очень тяжело, холод пробирался под одежду, сковывал пальцы, лишал их чувствительности. Увы, к тому моменту, когда люди смогли забраться в неглубокую нору и осветили фонарем свернувшихся в клубки котят, слабый писк издал только один из малышей. Люди подхватили его и потащили за собой. Он боялся их, панически боялся, но сил на оборону не осталось. Котенок не мог ни укусить своих похитителей, ни оцарапать их, он даже зашипеть не сумел, хотя сначала ему очень хотелось это сделать. Невысокая женщина спрятала котенка под куртку в спасительное тепло и понесла его в дом, что-то печально приговаривая на ходу. Мужчина командным голосом, пусть и тихим, не страшным, раздавал указания, показывая кочегару под школу, где все еще оставалось полуразворошенное гнездо. А затем они оба поспешили к себе домой и, наконец-то внести котенка в спасительное тепло. Там уже с любопытством выглядывали на кухню двое маленьких детишек. Котенок испуганно щурил глазки, он боялся, что с ним теперь станут играть, как с мягкой приятной игрушкой, но вместо этого его посадили посреди кухни, поставили перед носом блюдечко теплого молока и наугад ткнули мордочкой в это самое блюдечко. Повисла тягучая томительная тишина, котенок жалобно пискнул, непроизвольно облизался, широко распахнул глазки и припал к блюдечку, жадно лакая густое сладкое молоко. Оно совсем не было похоже на то, что давала мама, но голодному зверьку оно показалось самым лучшим угощением на свете. Детишки возбужденно переговаривались, котенок набивал пузико, чувствуя, как все сильнее его одолевает сонная нега. Его подняли на ручки, уложили на мягкую меховую подстилку и осторожно погладили по детской пушистой шкурке. Котенок зевнул и уснул уже без страха. Мама оставила его, но пришли люди, и теперь у котенка было целых четыре любящих, хоть и очень разномастных мамы.