Часть 2
19 июля 2023 г. в 14:00
Океан крови в чужих глазах успокоится, выцвет, потеряв исходный артериальный оттенок, погаснет, выражая несвойственное смирение. Всё в этом мире кончается, даже жизнь бессмертных, как бы смешно это ни звучало.
Нет у него более сил на прежнюю ярость, смягчился буйный нрав перед обязанностями. Амон зажмуривается. Обязательства перед Апепом и людьми легли на плечи тяжёлым грузом, бездна забирает последние силы. Время не на его стороне, жизнь утекает подобно песку сквозь пальцы.
И видеть целый мир в горсти песка уже не становится страшным предзнаменованием. Он и сам — песок, бывший смертоносной пустынной бури, а ныне же и смотреть больно. Он слабеет, и смерть слишком отчётливо протягивает свои корявые руки к глотке. Амон улыбается уголками губ, прислоняя ладонь к груди.
Человеческое сердце — величайший дар, человеческое сердце — настоящее проклятие. Бьётся о рёбра отчаянно, сжимается от каждой лжи, от каждого сомнительного решения, от каждой мысли о собственном бессилии.
Время бессмертными не ценится. Зачем цепляться за мгновения, когда впереди целая вечность? Все ведь так думают, пока не почувствуют затылком дыхание смерти. Дешрет молча усмехается, пропуская песок сквозь пальцы.
Однажды ему придётся покинуть этот мир. Не по своей воле, так по желанию надменного неба, что вместо него, собственного ребёнка, предпочло вручить сердце ветви дерева. И пусть он всё ещё бог, а пески беспрекословно повинуются ему, Амон помнит, у него впереди нет пресловутой вечности. Хотя бы потому, что в его груди бьётся настоящее сердце, такое же, как и у каждого человека в этом мире. И хочется засмеяться от безысходности, упасть в бесконечные объятия песков, стараясь не помнить о собственной оплошности.
Скрыть ото всех надвигающийся конец. Он покинет это мир, подобно остальным богам, и относительно их вечной жизни, это произойдёт очень скоро. Поднять взгляд на находящегося подле него бога оказывается слишком тяжело.
Моракс молчит, не торопит его, одаривает нечитаемым взглядом, который Амон почти чувствует. Надменно-спокойный, под стать земле, для которой он является полноправным властелином.
Дешрет делает глубокий вдох, прежде чем посмотреть ему в глаза. Сердце чужое — бездушный камень, фигура с витиеватыми узорами, что переливается золотом и янтарём. Сердце чужое — бездна, манит ласковым шёпотом, чтобы уронить в глубокую пропасть. И пусть ни за что не дотянуться ему, ни за что не сменить спокойного взора на более яркий, он знает, Моракс не оставит его. До тех самых пор, пока не придёт черёд уходить. И мысли об этом под рёбра лезут, сжимают лёгкие, не позволяя и заикнуться о скорой погибели в присутствии бога контрактов.
Наивное желание не терзать камень одолевает бога песков. Они ведь, по сути, властвуют над одним и тем же. Аль-Ахмар очень сильно сомневается в том, что не под силу богу земли властвовать над песками. Кто угодно может стать им хозяином, а сам он — отголосок начальной избыточности этого мира. Он не может остаться, и Амон почти с этим смирился.
Скорбь угасает в кровавом море, разбиваясь о надменный янтарь. Амон жадно вглядывается в спокойное выражение лица, желая запомнить его таким. Не искривлённым благородным гневом, не обременённым заботами. Лишь идеальным воплощением своей стихии.
И одёргивает себя бог песков от того, чтобы нарушить чужой покой, по-птичьи склоняет голову набок, чуть вздёргивая уголки губ от искр заинтересованности во взгляде властелина камня. Амону даже немного завидно, но зависть эта растворяется в бесконечном сожалении и словах, которые никогда не дойдут до адресата.
И он мог бы признаться Мораксу во всем, в собственном заражении скверной, в сделке с Апепом, в скорейшей погибели, и это было бы правильно, но... Иллюзия собственной силы сжимает рёбра всякий раз, стоит ему об этом подумать. В собственном бессилии признаваться позорно. Особенно перед самим собой, и кажется, надо бы всё сказать без утайки, но...
Амон понимает, его могут не принять, оттолкнут, не желая более видеть. И почему-то, это кажется куда более страшным, чем скорая смерть. Каменное сердце не разбить, и покуда оно добродушно согревает руки, не стоит его испытывать. Не пустить ему трещин, признанием, но запросто можно лишиться его. Зачем наводить смятение в чужих мыслях, если собственные скоро исчезнут.
Он чувствует фантомное клацанье зубов дракона, чувствует тяжёлый взгляд на себе. От бессилия сжимает песок, ломается от гнетущей тишины.
Ему бы привыкнуть, ведь та скоро станет единственным, что у Амона останется. Ровно в тот самый момент, как он уйдёт танцевать со смертью. И сжимается всё внутри от мысли о том, что это будет самым правильным поступком с его стороны. Его время на исходе, а у Моракса впереди целая вечность. И как же хочется ему провести тот жалкий остаток подле него.
Аль-Ахмар уверен, Моракс — самое любимое дитя неба, самое идеально из тех, что у него есть. И нет никаких сомнений в том, что чужая взаимность — просто недосмотр с их стороны. Амон властелину камня не ровня, он лишь подлый и неблагодарный бог, что решил пойти против воли своих создателей, так быть может не травить никому души, рассказать всё как есть, и с честью вынести все невзгоды, которые принесёт проклятая правда...
Но сердце Амона — не камень, истекает кровью от собственной лжи, бешено бьётся о рёбра от мыслей подобных. Растекается скверна по нутру, нашёптывает о последствиях. И остаётся лишь в очередной раз смолчать, давиться собственными мыслями, раз за разом оставляя болезненные стежки на губах. Он стерпит, тем более, осталось недолго. Многие века хранил в своей груди эти тайны, так что мешает потерпеть ещё один или два... А быть может, удача ему улыбнётся, лишит от гнёта этих проблем раньше, чем те одолеют его?
Осторожно касаясь щеки Моракса, он замирает. Выжидает огня, что спалит его снова. Выжидает ответных крепких объятий, что позволят позабыть о тёмных мыслях, разъедающих всё его естество.
Но внимательный взгляд глаз напротив цепляется за руку, обнажившуюся в этом невинном действии, бегут по грязно-синему узору, что тянется к самому сердцу, скрытому под белыми одеждами. Ложится крепкая рука на запястье бога песков, приближает его к глазам, смотря до боли внимательно.
Моракс в увиденное не верит. Не верит в то, что синие нити — то самое запретное знание, унёсшее жизнь богини пыли. Он скалится, отпуская чужую руку, шипит, наблюдая лишь сожаление в кровавом мареве.
И хочется ему закричать, отвернуться от Амона, явно знающего что с ним не так, но упорно не говорящего об этом. Если он желает хранить молчание, то пусть так и будет. Горит ненавистью янтарь, скрипят зубы, слишком большие для человеческого рта, хватает он верное копьё, желая объявить божеству бой насмерть.
— Останься... — спокойно говорит Амон, ни жестом, ни интонацией, ни взглядом не осуждая Моракса.
Единственное слово — почти точно выверенный удар собственного меча. Последняя надежда сохранить своё сердце целым, глупая и бессмысленная. Оно скоро остановится, значит и жалеть его незачем. Внезапно приходит осознание неизбежности. Не в пасти дракона природы, так от удара любимого обратится проклятое сердце безжизненным куском мяса. Так ему и надо.
Ни слёз, ни печали не появляется во взгляде аль-Ахмара. Ежели он желает того, пусть прервёт его жизнь здесь и сейчас. Так будет гораздо лучше для каждого из них. Небо убедится в преданности Моракса, а ему не придётся идти на съедение к Апепу. И пусть страх липкими нитями опутывает все внутренности, Амон не шевелится.
— Делай то, что считаешь нужным... — изломанно улыбаясь, шепчет бог песков, пряча лицо за опавшими волосами.
Гнев Моракса перестаёт его пугать, звук удара копья о землю удивляет. Неужели тому стало противно марать об него руки?
Аль-Ахмара трясёт, хочется засмеяться вслед уходящему, но всё улетучивается прочь, едва руки чужие лягут на плечи.
— Я прощаю тебе это молчание... — шепчет бог контрактов, осторожно обнимая его, чтобы после сжать в самых крепких объятиях, на которые он только способен. — Но ты расскажешь мне обо всём....
Аль-Ахмар чувствует приставленный наконечник копья к своим рёбрам, чувствует себя загнанным в угол. Надёжные объятия стали ловушкой, в которую он попадается снова и снова. Амон знает, властелин камня не отступает от своих принципов и слов, но никто не говорил, что в его принципах лишь честная игра.
Но если ему действительно интересно знать всё от и до, если ему действительно не всё равно на его судьбу, на то как пройдёт остаток жизни, раз он не отвергнул его, стоило ему лишь увидеть витиеватые нити на руках.
Моракс принюхивается, чувствует посторонний запах, хмурится, впиваясь пальцами в спину бога песков, проступают капли крови на его белом одеянии, загорится надменный янтарь яростью, скатятся по клыкам капли ревности, упадут на висок собеседника. И вздрогнет тот от утробного рыка, попытается отстраниться, но зашипит на змеиный манер властелин камня.
Апеп. Почему вокруг так отчётливо им пахнет? Властелин камня рычит, глядя вокруг, провожает недовольным всполохи песка вдалеке. И хочется закричать, встряхнуть находящегося в его руках бога, спросить что происходит.
Словно прочитав его мысли, аль-Ахмар откликается раньше, чем тот что-либо спросит.
— Он ждёт моей смерти... — беспечно шепчет бог песков, заглядывая в горящий праведным гневом янтарь. — Как мы и договаривались три тысячи лет назад.
Сжав плечо Моракса, Дешрет грустно усмехнётся, вцепится в него, словно утонет в своих же песках, если ослабит хватку. И больше нет ничего, что могло бы иметь значение здесь и сейчас. Он чувствует злость собеседника в учащённом дыхании и злом огне чужих глаз. Он способен принять его отречение.
Что бы он ни сделал, исход один — скорая смерть. Но умирать в одиночестве — до боли тоскливо, и если у него есть возможность провести остаток жизни иначе, глупо от этого отказываться.
— Что ты ещё ему пообещал? — надменно и холодно спросит бог контрактов, отпуская копьё и стискивая чужой подбородок. — Что ему нужно, аль-Ахмар?!
Голос чужой искривится гневом, зубы угрожающе клацнут перед носом. Драконы существа гордые, и не потерпят попытки заменить их на кого-то иного. После гибели богини пыли, Амон стал для него новым приютом, и делить его с кем-либо Моракс не желает. Особенно с древним драконом Апепом.
Амон засмеётся, почти как прежде, почти не надломлено. На мгновение вспыхнет старым огнём взгляд, насытится алым взор, являя ему тот образ, что всегда ассоциировался с богом песка. Рукава упадут, являя хаотичное хитросплетение чуть выше локтя.
И всё встаёт на свои места. Бесконечная скорбь не оставила чужого сердца, она нашла выход в самоубийственных идеях. Аль-Ахмар ничего не простил небу, и поэтому согласился отравить дракона, зная, что это убьёт и Апепа, и добрую часть людей страны мудрости, и заставит пошатнуться сам небесный порядок.
— Тогда, я пообещал ему, что он заберёт всё запретное знание, что у меня будет на момент смерти, в обмен на то, что я смогу возвести... — он осекается, пряча уставший взгляд от Моракса.
Он создал своё государства на землях дракона, ни разу не забывал о неизбежности расплаты, но даже сейчас, ему безумно хочется замолчать. Не падать ещё ниже в чужих глазах, ведь... У него нет впереди целой вечности, и он вполне способен сохранить эту тайну, но...
— И ты не жалеешь о том, что сделал? — более спокойным голосом спросит собеседник, смотря в гаснущее кровавое море.
— Не сожалею, Моракс, я ведь... Всё знал... — слезет усмешка с лица бога песков, закроются глаза, пряча от всего мира безумную радость.
Конец близок, и каждое его слово перестаёт иметь хоть какую-то значимость. Да и умереть чужих куда приятнее, чем в пасти голодного дракона. В уголке глаза блестит почерневшая слеза. Пусть Амон никогда в этом не признается, он сожалеет. Сожалеет, но сердце его успокаивается. Бьётся тише, давая надежду на счастливый исход, если это словосочетание вообще уместно в его случае.
Властелин камня не способен по достоинству оценить чужое время, но совершенно точно понимает, что оно утекает подобно песку сквозь пальцы. И однажды, аль-Ахмар утечёт вместе с ним. Понимает, что потеряет его подобно всем остальным, и потому, тоже выбирает молчание.
Его сердце — камень, а то, что в груди у Амона — скоро остановится.