Не отцы и не дети

— Ты хочешь сегодня пойти в школу? — Чан не удивился, что Джи не захотел провести день с родственниками, оплакивающими его мать. — Да. У меня ведь будет время попрощаться с мамой? — Да, я отвезу ее завтра в крематорий. — Ты тут справишься? — Справлюсь, дядя Лион прикроет, если что. — Ладно. Тогда я в школу. Джисон вышел из-за стола и, прихватив с собой ланч-бокс с обедом, ушел с кухни. Чан выглянул в прихожую, чтобы проводить его. — Не торопись домой, если не хочешь. Погуляй с друзьями, сходи покушать и будь на связи, ладно? Джисон кивнул, пряча телефон в карман пиджака, подошел к Чану и обнял его сам, и только после этого покинул дом. Он не ощущал пустоты, потому что по сути ничего не изменилось. В школу его всегда провожал Чан и встречал тоже. После уроков Джи заглядывал в мамину комнату, чтобы поздороваться и всегда слышал в ответ одно и тоже: «О, ты пришел?» И все. Она не выходила накормить его, спросить, как прошел день, не надо ли чего, ни просто посмотреть на своего сына. Джи уже давно привык, что его мать поглощена собой и своей болью, как будто эта боль была ее ребенком, а не Джисон. И ей давно предлагали лечь в клинику, сменить климат или обстановку, возили на курорты и в санатории, но она будто в своем мире, непробиваемом и скучном, лелеяла свою тоску-печаль по утраченной молодости. У нее рано случился кризис среднего возраста, но она ничего не сделала, чтобы его преодолеть, сразу опустив руки и засадив себя в неприступную башню. Джисон заглянул в класс и сразу наткнулся на вчерашнего новенького. Тот сидел за его партой возле окна и прикрывал ладошкой глаза от слепящего солнца, и на минутку ему показалось, что это солнце должно прикрываться от его ослепительной улыбки. Джи хлопнул себя по лбу, изгоняя глупые мысли, и вошел в класс, сразу направляясь к своему месту. — Привет, Хан Джисон. Хоть они вчера и проболтали всю последнюю перемену, Джи опять удивился насколько голос этого парня не соответствует его внешности. — Привет, Ли Ёнбок. Это было странное приветствие, поэтому оба захихикали, когда в дополнение к официальному, они поприветствовали друг друга столкновением кулачков. — Слышал новости про нашу школу? — Нет, а что? Ее решили закрыть? - Джисон замечтался. - Было бы круто. — Это да, но нет. — Феликс склонился к соседу и шепотом добавил. — Вчера у стадиона нашли труп женщины. — Убийство? Опять? Это точно серийный убийца. — Джисон вспомнил про еще несколько убийств, произошедших за последние годы и поведал своему новому другу. — Не понимаю, что движет людьми. Это ведь так бесчеловечно. Как можно убить кого-то? — Это наверняка какой-нибудь маньяк с нарушением психики или с детской травмой. Может его мама в детстве недолюбила. Или наоборот любила слишком сильно. — Думаешь, все дело в матери? — Для Джисона это вдруг оказалось больной темой. — Мамы ведь бывают разные. — Тут ты прав. — Джи тяжело вздохнул и негромко добавил. — Надеюсь, я не стану таким же маньяком. — Что? — Ничего, просто мысли вслух. — Джи улыбнулся, но глаза его были грустными. — Не хочешь погулять после уроков? Феликс улыбнулся, играя бровями. — Это свидание? — Не исключено. — Так же игриво ответил Джисон и оба прыснули от смеха, ударяя друг друга по рукам. «Кажется, у меня теперь есть друг». Эта мысль, одна на двоих, соединила их крепкими надежными узами. После уроков парни решили сходить к месту преступления. Само собой там уже никого не было, только сигнальная лента, шуршащая на ветру, напоминала о каком-то происшествии. Они побродили вокруг и Джисон неожиданно признался: — У меня мама вчера умерла. Феликс застыл, глядя на друга. — Это не очень удачная шутка. — А я и не шучу, — сказал Джисон, пиная опавшие желтые листья, — просто не могу плакать. Мне хотелось бы, но кажется, я сейчас ничего не чувствую. Феликс подошел ближе и положил ладонь на чужое плечо. — Это ничего, ты не должен делать то, что делают другие, или то, что все считают правильным. — Батя тоже так говорит. — Ты поэтому не торопишься домой? — Да. — Джисон взглянул в глаза Феликса. — Прости, что использую тебя, чтобы не быть одному. — Для этого и нужны друзья. Если хочешь, можем пойти ко мне. — Спасибо, Фел, но не сегодня. Я нужен бате, он у меня чета совсем расклеился. Да там еще две акулы и куча всяких родственников. — Два акулы? — Глаза у Феликса округлились, будто всерьез подумал об этих хищниках, на что Джисон улыбнулся. — Бабушка и жена дяди — якудза моей семьи. Ну, вообще, у нас все женщины в семье немного с ебанцой, но эти две особенно. В общем, не любят они батю и каждый раз придумывают, как побольней его задеть. Они и при маме-то не особо сдерживались, а теперь наверняка пустят в ход весь свой арсенал. — Сочувствую. — Да, я-то их не очень слушаю; к счастью, они не живут с нами, но батя слишком мягкосердечный и терпеливый, и они постоянно клюют ему мозг. Главное не пропустить момент, когда его терпение лопнет. Мало никому не покажется. Так что пойду его спасать. Завтра меня не будет в школе, поеду с ним в крематорий. — Окей. Ты звони, если захочешь поболтать. — Спасибо. Увидимся? — Да, пока. Парни обнялись, как старые друзья, Джисон пошел в свою сторону, а Феликс остался провожать его взглядом, понимая, что у них намного большего общего, чем какая-то школьная парта. *** Как Джи и думал, дом был полон незнакомыми лицами, но он прошмыгнул в свою комнату незамеченным. Там он нашел Чана, сидевшего на краю кровати и обнимающего его подушку, как и весь прошлый вечер. — Привет, бать. — Ты рано. — Чан отложил подушку и поднялся с кровати, чтобы обнять мальчишку. Джи уже почти догнал его в росте, но Чан все еще мог прижаться губами к его макушке. — Как ты? — Я в порядке, со мной был Феликс. Это новенький наш. — Новенький? Уже подружился? — Чан знал, что Джисону тяжело заводить знакомства, он боялся людей и редко выходил из дома без причины. — Да, мы родились с разницей в несколько часов. Я четырнадцатого, а он пятнадцатого. В общем, придумали, что мы разделенные в день рождения близнецы. Чан устало улыбнулся, взъерошив волосы парнишки. — Я рад, что у тебя появился друг. — Я тоже. Как наши якудзы? — Все по сценарию. Лин — принцесса, королева, лучшая дочь на свете, любящая мать и главная в семье, а я — шут, холоп и прихлебатель, ничего в своей жизни не добившийся и живущий за счет своей жены. В общем, продолжение вчерашнего спектакля. — Репертуар не меняется уже лет... очень много дохрена? — Сегодня появилась новая сцена. Они задались целью забрать внука к себе, а меня выкинуть на улицу. — Они уже забыли, что это мы к тебе переехали? — Когда это их останавливало? Чан смотрел на парня, до которого начала доходить первая часть новой сцены. В глазах мальчишки появилась тревога, которая за секунду превратилась в страх, и он вцепился в руки Чана. Голос Джи стал таким тихим и тонким, как в детстве, и он чуть не заплакал, когда заговорил: — Ты ведь не отдашь меня им? — Конечно, нет. Ты мой сын, и ни один суд не признает их требования законными или хотя бы обоснованными. Джисон прижался к мужчине, крепко его обняв. Он спрятал лицо на его груди и дал себе минутку, чтобы успокоиться и взять себя в руки, им еще предстояло пережить вместе этот сумасшедший день, рано сдаваться и раскисать. Когда он поднял голову и посмотрел на Чана, то решил задать вопрос, который не давал ему покоя всю ночь и день. — Ты уже знаешь, от чего она умерла? Врачи подтвердили свою версию? Джисону трудно было поверить в нее, потому что Чан был не очень убедителен, говоря вчера об этом, возможно потому что он и сам точно не знал. Либо знал, но очень не хотел, чтобы Джисон знал правду. А Джи догадывался, хоть и понимал, что Чан ему вряд ли скажет, но он хотя бы проверит его реакцию. Чан для него сейчас как на ладони: отвел взгляд, переспросил зачем-то, потом кивнул, поджав губу и, глядя куда-то мимо, ответил: — Да, подтвердили. — Понятно. Джисон не настаивал на правде, ему и так ясно, что мать перешла черту, а отец будет скрывать это до конца своей жизни, чтобы защитить мальчишку. Он это понимал. Чану стало неловко. Он не умел врать, и хоть это и была вынужденная мера, он все равно испытывал вину. В комнату зашел Лион и позвал их к столу. — Там картина вторая, сцена первая, не хватает главных героев. — Лион всегда был на стороне Чана на больших семейных встречах, считая, что мужчины этой семьи смогут выжить, только если будут держаться вместе. — Готовы? — Мы справимся. — Ответил Чан, а Джисон с гордостью посмотрел на него и тоже кивнул. Мужчины присоединились ко всем за общим столом, положили на тарелки закуски, ухаживая друг за другом и взяли в руки по стакану сока, когда бабушка начала свою речь. Она вспомнила про детство Лин, про то, что она была яркой и веселой девочкой, и что всегда была послушной, маме никогда не перечила, не то, что нынешняя молодежь, и что не было причин для такого исхода. Чан напрягся, опасаясь, что мать Лин скажет во всеуслышание, что ее дочь добровольно ушла из жизни, но Лион одернул свою мать и предложил тост: — За Лин. Покойся с миром, сестра. Все, как один, поддержали: — За Лин. Чан пожелал покойной счастливого пути, как было принято в его семье и сделал несколько глотков сока. И тут началось. Мать Лин вскочила, причитая, что это он сгубил ее девочку, что его плохое влияние дурно на ней сказалось, что обычаи чужой семьи вредят окружающим, что ее любимому внуку не место рядом с таким человеком. И много чего еще, что Чан слышал уже не в первый раз и мог быть суфлером ее пламенной речи. Но вместо этого, он просто жевал вяленое мясо, глядя на ветки клена за окном, с которого время от времени отлетали сухие листья. Чан был спокоен, потому что знал, что это последний раз, когда он видит в своем доме всю эту семейку вместе. Он не планировал и дальше поддерживать с ними какие-либо связи. Но тут не выдержал Джисон. Ему стало обидно, что человека, который является для него самым важным в жизни так незаслуженно оскорбляют. Он медленно поднялся, заставив всех обратить на себя внимание и замолчать. — Если вы ничего не знаете о моей семье, лучше молчите, и не смейте плохо говорить о моем отце. Он один для меня сделал гораздо больше, чем вы все вместе взятые. Чан не ожидал услышать от парнишки такие слова, он осознал вдруг, что Джисон уже не маленький ребенок. Он даже испытал гордость в эту секунду, но постарался успокоить его, чтобы поминки не переросли в крупную семейную ссору. — Джисон, нельзя так разговаривать со взрослыми. — Он старался говорить тихо, чтобы его слышал только Джи. — Я тоже взрослый, бать. И я не позволю оскорблять мою семью в моем же доме. Ты все, что у меня есть и я всегда буду на твоей стороне. — Все хорошо, малыш, не важно, что они думают. Это в последний раз. Чан едва заметно кивнул ему, Джи смягчился и тоже кивнул, чтобы не огорчать его, а потом повернулся к родственникам и, слегка поклонившись, сказал: — Извините, если был груб. — Вот. Твое влияние, Чан. — Буркнула бабушка, только для того, чтобы последнее слово было за ней. Джисон зыркнул на нее недобрым взглядом, но промолчал. Однако женщина не поняла намека и язвительным тоном добавила: — Мог бы хотя бы сегодня проявить уважение к моей бедной девочке и выпить, как все порядочные люди. Чан вздохнул и посмотрел на полную рюмку спиртного. Он прекрасно знал, чем все это закончится, и ему не хотелось подводить Джисона, но даже Джисон, понимающе кивнул и положив руку на его плечо, дал свое молчаливое согласие, чувствуя, что это возможно лучший вариант для его спасения от нападок надоедливой старухи. Хотя бы сегодня. Один раз. Потому что знал, что это только начало. Чан шепнул сыну: — Просто закройся в комнате. Джи кивнул, а Чан осушил рюмку, затем поднялся и, едва заметно пошатываясь, ушел в свою комнату, где рухнул на кровать лицом вниз, потеряв сознание. *** Феликс, после прогулки с Джисоном, вернулся домой и обнаружил Минхо, сидящим, как и вчера на полу возле дивана. — Привет. — Привет, обед на столе. Ты чего задержался? — Гулял с Джисоном. — Кто такой Джисон? — Мой друг. Только теперь Минхо оторвался от бумаг, повернул голову и посмотрел на Феликса. — Ну вот, я же говорил, даже двух дней не прошло, а ты уже завел себе друга. И я теперь буду не нужен. — Глупости не говори, хён. Кстати, ты не против, если он как-нибудь придет к нам? — Нет. — Минхо был сосредоточен и серьезен, но глаза его улыбались. — Не против. Он симпатичный? — Хэй! — Феликс возмутился, зная хищную натуру Минхо, но еще он знал, что его просто дразнят, поэтому, показывая рукой в сторону разложенных на полу фотографий и бумаг, добавил, сдерживая улыбку. — Ты там занимался чем-то? Продолжай. Минхо нравилось дразнить Феликса, он всегда очень мило на это реагировал, поэтому улыбнулся ему в ответ, приподняв бровь. — Настолько симпатичный? Скорее познакомь меня с ним. Минхо даже отложил в сторону бумаги и поднялся с пола, надвигаясь на него а Феликс попятился назад к двери, закрывая ее собой, словно человек, о котором идет речь, стоит за этой самой дверью и ждет своей участи. — У него вчера мама умерла. Игривость Минхо сразу исчезла, он встретил грустный взгляд мальчишки, сдвинув брови. — Это ее нашли у школы? — Нет. — Феликс сначала ответил, а потом подумал. — Наверное. Я не спрашивал. Он, кстати, сказал, что это не первое убийство за последние годы. Минхо несколько секунд думал о чем-то своем, глядя на Феликса, а потом сказал: — Ладно. Мой руки и за стол. — Иду. Они снова вместе ели и говорили на разные темы, стараясь не затрагивать вновь назревшую. Феликс поднял глаза, прощупывая почву. — Ты вчера поздно вернулся? — Нет, около полуночи. Ты уже спал в своей кроватке. — Быстро управился? — Да. Забрал самое необходимое, зашел в лавку за продуктами и вернулся домой. — А рамен купил? — Конечно. — Ты ведь не станешь..? Феликса волновал один вопрос. Минхо сразу понял, о чем речь и, позволив себе легкую усмешку, ответил: — Не сегодня. — И чтобы успокоить, готового возмутиться, Ликса, добавил. — Я может и маньяк, но не педофил. — Ой все, иди отсюда, я сам помою посуду. Феликс проводил взглядом смеющегося хёна, выдохнул облегченно и закатал рукава рубашки.