“I love you I loved you all along And I miss you Been far away for far too long I keep dreaming you'll be with me And you'll never go Stop breathing If I don't see you anymore” ♫ Nickelback - Far Away
Жизнь Чжан Ми была простой. Простой, как все смертное и как все, что имеет завершение и цикл. Она заботилась о храме, о своем учителе, выслушивала верующих, часто молилась и спала на руках божества, которому поклонялась. Какая ирония, что на одном из витков своего существования именно она и стала причиной его появления в этом мире. Ничего этого девушка не знала. Даже не задумывалась, почему ее так влечет к этим каменным ладоням, почему только в них ей так спокойно и хорошо по ночам. Оставалось лишь догадываться, как Му Цин сам воспринимал такую цикличность бытия: когда-то он засыпал на руках своей матери, а теперь в каком-то смысле стал колыбелью для нее самой. Наверное, это исключительное чувство. Фэн Синю оно было недоступно. Он расстался с родителями задолго до того, как они покинули мир смертных, и не пытался больше искать их души в призрачных отражениях других, новых людей. Порядок — единственное, во что он безоговорочно верил, и то, что он никогда не стремился изменить. Было в этом что-то высшее, работавшее без его вмешательства. Так бы и оставалось. Столетиями, тысячелетиями. В божественной вечности стиралось слишком много граней. Фэн Синь принимал это, доверял тому, что было задолго до него и, возможно, останется после. Если для таких, как они, вообще существовало это «после». Он был не из тех, кто жаждет переделать мир, оставить свой яркий след, заставить других помнить и слагать легенды. Фэн Синь просто шел по своему пути, не сворачивая и не видя смысла в том, чтобы прыгать выше собственной головы. Еще будучи смертным, он понял, что и великие, и никем не замеченные живут одинаково, только первые прикладывают к этому неимоверные усилия, а вторые просто плывут по течению. Воде все равно, что встретится на ее пути. Она найдет, где проложить русло, даже если придется годами точить камень, мешающий ей продолжить движение. Оттого и мораль Му Цина — извечно серая, всегда не до конца ясная, со множеством мелких троп и загадочных пещер, — казалась Фэн Синю такой же недоступной, как устройство трех миров. Оставалось только принимать ее как данность. И ни за что, тем более силой, не пытаться изменить. То же самое касалось Его Высочества. Защищать его — да. Стоять на страже его идеалов — тоже. Разделял ли Фэн Синь эти идеалы? Скорее понимал как простые истины, продиктованные чем-то настолько правильным, чистым и великим, что с его места и не разглядеть. Это его устраивало. Его все устраивало. Кроме перспективы потерять в мире смертных на долгие столетия человека, который единственный и заставлял его задумываться о чем-то, что не было ни черным, ни белым. Му Цин, как сумерки, сочетал в себе угрозу наступления темноты и облегчение от угаснувшей дневной жары. Он состоял из теней и полутонов. Из отблесков свечей на каменных стенах и пугающих фигур, которые на деле оказывались лишь деревьями в вечернем саду. В его храм Фэн Синь вошел на закате вместе с несколькими припозднившимися верующими. Они явно проделали долгий путь, чтобы вознести здесь свои молитвы, потому что долго отряхивали дорожную пыль с одежд у порога и тщательно обмывали руки, прежде чем приблизиться к алтарю. Им хотя бы повезло с погодой: лившие несколько недель дожди прекратились. Снаружи было прохладно, но безветренно. Клонившееся к горизонту солнце совсем не грело, но озаряло небольшой сад и стены храма сочным красным светом. Чжан Ми вышла в главный зал, пока верующие, тихо переговариваясь между собой, раскладывали привезенные дары на столике у дверей. Фэн Синь молча стоял поодаль, глядя на статую Му Цина и дыша травами из почти прогоревшей курильницы. — Рада приветствовать вас, — поздоровалась девушка. Несколько мужчин и две женщины вежливо ответили ей. Фэн Синь кивнул, стараясь не рассматривать ее слишком явно, так как впервые имел возможность встретиться с ней лично, уже зная, кто она такая. Он не помнил мать Му Цина. Видел ее лишь однажды мельком. Му Цин никого не допускал до жизни своей маленькой семьи, так что и сравнивать Фэн Синю было не с чем. Разве что… Он с трудом сглотнул и поспешил отвести взгляд от молодой женщины, когда она повернула к нему голову. Один ее глаз по-прежнему оставался словно затянутым молочной пленкой, второй же смотрел на него так понятно и знакомо, что оставалось лишь удивляться, как он не заметил этого раньше. Му Цин, наверное, в этот взгляд, как в зеркало, смотрелся. — Если вы устали с дороги, можете оставаться тут столько, сколько захотите, — сказала Чжан Ми, обращаясь ко всем присутствующим. — И мы как раз садимся ужинать. Приглашаю вас присоединиться. Вы, должно быть, голодны. — Спасибо вам, — ответила пожилая женщина. Стоявший рядом с ней мужчина сдержанно кивнул и выложил на стол для подношений резную нефритовую шкатулку. Дорогой подарок, учитывая их скромные одежды и уставший вид. Скорее всего добирались пешком, не имея возможности позволить себе заплатить за лошадей. Фэн Синь тоже сделал шаг вперед, и Чжан Ми восприняла это как молчаливое согласие. Она пригласила их во внутренние покои. Вместе с ним и немолодой парой туда вошли еще двое мужчин. Настоятель Ло сидел у низкого стола, аккуратно делая какие-то записи на свитке. Чжан Ми выразительно вздохнула и забрала у него письменные принадлежности, не слушая возражений. — Уже солнце садится, испортишь зрение, — сказала она, бережно откладывая свиток на деревянный сундук для хранения вещей. — Если бы не гости, получила бы ты у меня, — слишком добродушно для угрозы отозвался настоятель и поднялся на ноги, чтобы поприветствовать Фэн Синя и других верующих. На его виске белел шрам, оставшийся после того злосчастного падения. Фэн Синь старался не смотреть на него, но взгляд то и дело возвращался к этой отметине. Чжан Ми тем временем расставила на столе пиалы, вынесла рис и немного мяса. При виде этой простой еды Фэн Синь внезапно ощутил непонятную жажду. Ему понадобилось какое-то время, чтобы вспомнить, что именно так звучит внутри голод. Однако об этом новом чувстве пришлось тут же забыть, потому что из соседнего помещения, откуда Чжан Ми и принесла этот скромный ужин, вышел Му Цин. Без привычных черных одеяний, чжаньмадао за спиной и забранных драгоценностями волос он выглядел, как ожившее прошлое, в котором Фэн Синь впервые увидел его в монастыре Хуанцзи. Сразу заметив и, разумеется, узнав его, Му Цин замер. От Фэн Синя не укрылось то, как его взгляд метнулся сначала к не полностью скрытым рукавами запястьям, потом к шее. Несложно было догадаться, что он ищет на его теле отметины от проклятых оков. И не находит. Отдельное удовольствие было бы видеть Му Цина в таком замешательстве, если бы не обстоятельства. — Фу Яо, — обратился к нему настоятель Ло, — что с тобой? Присоединяйся к ужину. Фэн Синь выдохнул и взял со стола палочки для еды. Если они будут так пялиться друг на друга, точно вызовут подозрения не только у этой семьи, но и у всех присутствующих. Он ощущал на себе взгляд Му Цина, но старался вести себя так, словно для него в порядке вещей вот так сидеть в чужом храме и есть вареный рис. Вкусный, к слову. Фэн Синь точно забыл, какие радости случаются в обычной жизни: сон, еда, приятная усталость в мышцах… …болезни, пустота внутри без развитых духовных сил, тяжелая смерть, — продолжилось в мыслях голосом Хуа Чэна. Пришлось даже головой мотнуть, чтобы отогнать от себя воспоминания об этом разговоре. Фэн Синь сделал вид, что убирает мешающие волосы от лица, чтобы скрыть это нервное движение. — Откуда вы, господин? — обратился к нему пожилой настоятель. Только сейчас стало понятно, что все это время за столом шла беседа, и вот очередь дошла до него. Смотрел на Фэн Синя теперь не только Му Цин, но и все собравшиеся. Чжан Ми мягко улыбалась. А вот про себя-то он ничего и не придумал. Как-то не до этого было. Откуда он? С Небес. Как и вон тот юноша, которого вы называете Фу Яо и которому уже больше тысячи лет. Фэн Синь прочистил горло. — С юга, — почти не соврал он. — Из столицы? — спросила Чжан Ми. — Да. Да, оттуда. Люди сами все додумают, они это умеют. — А ваше имя? — продолжил настоятель Ло. — Нань Фэн. Му Цин, не притронувшийся к ужину, едва заметно прищурил глаза и сжал в руке палочку для еды. Бесись-бесись, мстительно подумал Фэн Синь. Как будто я был спокоен, когда ты просто сбежал с Небес на пятьсот лет. Он даже демонстративно показал свои чистые запястья, потянувшись одной рукой за кувшином с водой, а другой сбрасывая повыше к локтю рукав. Му Цин снова скользнул взглядом по его коже. В его глазах читалось такое беспокойство, что Фэн Синь на мгновение испытал укол совести. Не наплевать все-таки? — Фу Яо, что-то не так? — позвала его Чжан Ми. — Ты совсем ничего не ешь. — Я не проголодался, — мягко, насколько позволил хриплый голос, ответил Му Цин. — Все в порядке. Фэн Синь взял себе еще мяса. Не так уж все и плохо. Он отлично справлялся. И еда правда очень вкусная. Странно, что Его Высочество совсем не хотел есть после первого свержения с Небес и даже забывал это делать. Разговор потек дальше. Верующие рассказывали, откуда прибыли, о чем просили в своих молитвах и восхваляли божество, в храме которого оказались. Му Цин почти не участвовал в беседе, хотя Фэн Синь не раз с горечью подумал о том, что всем этим мольбам просто не суждено сбыться. Бог сидел прямо перед уповавшими на него людьми, но они просто не могли об этом знать. Солнце село. Чжан Ми зажгла масляную лампу и обновила смесь в курильнице. В помещении стало еще уютнее, а сытые люди стали благодарить за гостеприимство и откланиваться, чтобы успеть найти ночлег. Настоятель Ло предложил им переночевать в пристройке храма. Все же уговорив верующих задержаться у них на пару дней, Чжан Ми принялась убирать со стола. — Оставь, — сказал ей Му Цин. — Я отнесу. — Спасибо, — улыбнулась она и ушла готовить для гостей ночлег. Настоятель Ло, воспользовавшись ее отсутствием, добрался до своего свитка и снова разложил на столе кисти и чернильницу. Фэн Синь тоже согласился переночевать в храме, потому что на это и рассчитывал. Куда ему идти в мире смертных, если не сюда? Дальше свои действия он до сих пор не продумал. Все откладывал и откладывал, словно завтра умная и дельная мысль сама придет в голову. Собрав пиалы и палочки, Му Цин унес их, но вскоре вернулся, вытирая мокрые руки отрезом ткани. — Господин, не поможете мне? — спросил он. — Нужно принести еще воды. Погруженный в свои записи настоятель даже головы не поднял. Остальные верующие давно ушли вместе с Чжан Ми. Фэн Синь тихо вздохнул, понимая, зачем Му Цин просит его сходить за водой, но спорить не стал. Рано или поздно этот разговор между ними произойдет. Зная Му Цина, скорее рано — при первом удобном случае. А не будет случая — тот создаст его сам. — Конечно, — ответил он, поднимаясь на ноги. Они молча вышли в главный зал и оттуда — в сад под покровом ночи. Му Цин действительно шел за водой, потому что в руках у него были деревянные ведра. Если только он не взял их для того, чтобы надеть Фэн Синю на голову. Фэн Синь смотрел в чужую напряженную спину, пробираясь по тропе к ручью. Телу становилось непривычно прохладно, хотя ветра по-прежнему не было. Не дойдя до воды несколько шагов, Му Цин поставил ведра на землю и развернулся к нему, тут же схватив за руки. Опешивший Фэн Синь не мог и слова сказать, пока Му Цин поднимал поочередно один и другой его рукав, без стыда распахивал нижние одеяния, едва не роняя с него пояс, чтобы осмотреть грудь и шею. — Где они у тебя? — не выдержал он. — Что? — Ты за дурака меня держишь? — прошипел Му Цин, толкнув его ладонью в грудь. Не дожидаясь ответа, он опустился на колени и стал стягивать с Фэн Синя сапог, взявшись за него обеими руками. Едва не упав навзничь под таким натиском, Фэн Синь все же наклонился и взял его за локти, заставляя выпрямиться. — Перестань. В полосах лунной дорожки на беспокойной воде ручья терялись свет и тени. Му Цин смотрел на Фэн Синя, широко распахнув глаза. Его рукав сполз до локтя, обнажая черную метку проклятых оков. Ровно на том же месте, где она была на горе Тунлу. Фэн Синь со смешанным чувством удовольствия от прикосновения к его коже и нервной тошноты от воспоминаний о той битве погладил его по запястью. — Нет их у меня, — сказал он. Му Цин помотал головой. — Как это нет? Я не понимаю! Фэн Синь не успел ничего сказать, когда он вдруг округлил глаза и отступил от него на шаг, задев ногой одно из ведер. Оно упало на бок и покатилось к воде, но Му Цин и не взглянул в ту сторону. — Ты что, смертный? В его голосе было столько ужаса, что Фэн Синь даже растерялся, не зная, как суметь объяснить ему все до того, как он додумается до самого страшного. — Му Цин, подожди. — Ты смертный?! — повторил свой вопрос Му Цин, ухватившись за его рукав так, что затрещала ткань. — Да-да! — выкрикнул Фэн Синь. — Послушай меня, пожалуйста… — Ты совсем идиот? — растерянно спросил Му Цин. Даже в темноте было заметно, как он побледнел. Луна делала его лицо почти призрачным. — Ты… как ты додумался вообще?! — А ты как додумался?! — вспылил Фэн Синь, и не подумав говорить тише. — Когда ты ушел с Небес, когда ни слова мне не сказал, не обсудил со мной ничего! Когда решил оживить смертного! Когда стал спускаться сюда к своей матери! Где во всем этом вообще был я? — Сейчас речь не об этом! Фэн Синь вцепился пальцами в свои волосы. — Да всегда речь не об этом! Абсолютно всегда твои дела — это твои дела, а я тебе только мешаю! Со мной не нужно договариваться, меня не нужно ставить в известность! Ты заколебал меня своими преградами, баррикадами и сарказмом! — Ты умрешь? — словно не замечая его криков, спросил Му Цин. Фэн Синь моргнул. — Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? — Ты умрешь? — сглотнув так, что дернулся кадык над воротом, повторил Му Цин. — Вот как ты решил отомстить мне за все это? — А ты видишь в этом месть? Му Цин вдруг прижал сомкнутые ладони к губам и носу. У него дрожали пальцы. Фэн Синь взял его за локоть. — Ты можешь успокоиться и послушать меня? — Я тебя слышу, — ответил Му Цин, отворачивая голову и глядя на воду. — У меня проклятые оковы, но я бессмертен. Ты же решил… просто прийти сюда, став смертным. Чтобы я смотрел на это, да? Как стареет и умирает моя мать я уже видел. Теперь то же самое произойдет с тобой. — Ты же знал, что она умрет. Она обычный человек, — сказал Фэн Синь. — Да, — кивнул Му Цин. — Я здесь не для того, чтобы менять этот порядок. Но я не думал, что ты способен на такую жестокость. — Тебе ли не знать о жестокости! — снова сорвался Фэн Синь, роняя руку вдоль тела. — Не жестоко — оставлять меня вот так на пятьсот лет? — На четыреста. — Почему? — По закону, если свидетелей возвращения из мертвых совсем мало, а в моем случае это один человек и один долбанутый бог, то четыреста. — Как скажешь, четыреста! Что это меняет? Му Цин вдруг вцепился в его ворот одной рукой, а второй так крепко сжал подбородок, что свело челюсти. — Что меняет? Четыреста лет! Я бы отбыл наказание и вернулся! Ты же хочешь уйти навеки! Где тебя потом искать? Что мне делать?! Смотреть, как ты умираешь без шанса вернуться на Небеса таким, каким ты был? Ради чего? Что это за жертва такая? — Вот и смотри! — рявкнул Фэн Синь, вырываясь из его хватки и отбрасывая от себя его руку. — А ты не это мне предлагал? Бессмертный — это не бог! Ты точно так же можешь умереть здесь без духовных сил. И я должен был смотреть на это! Или того хуже — потерять твой след, как это когда-то произошло с Хуа Чэном и Се Лянем! Рыскай потом по трем мирам, гадая, сгинул ты или попал в какую передрягу! И тебя не дождешься ни в каком цикле, потому что божество в них не возвращается! — А ты не можешь умереть, а умрешь! В моем случае это лишь вероятность! А в твоем — данность! Я потерял всех, кто был мне дорог, перед своим вознесением! И теперь ты предлагаешь мне пройти через это снова? За что?! Сердце Фэн Синя споткнулось об слово «дорог», а потом и об это отчаянное «за что?», но разум было не остановить. — И умру! У тебя я не спрашивал на это разрешения! На этот раз Му Цин промолчал. Он стоял перед ним, опустив руки и плечи. Поднялся легкий ветер, и волосы у лица падали ему на глаза. Фэн Синь тоже не нашелся, что сказать. Совсем не так он представлял себе их объяснение. Му Цин медленно прошел к воде и поднял упавшее ведро, наполнил его водой. Вернулся за вторым. Закончив, он подхватил оба в руки и направился по тропе обратно к храму, обогнув стоявшего на пути Фэн Синя. Что, и это все? Он ведь даже не рассказал ему ничего до конца. Сбросив с себя оцепенение, Фэн Синь догнал его у входа в сад, окружавший храм. Дернул на себя сзади за плечо. Плеснула вода на жухлую траву. — Как всегда, да? — спросил он. — Сделал какие-то выводы и ушел? Му Цин молчал, не глядя на него. Фэн Синь с усилием развернул его к себе. Замер, увидев слезы на чужом лице. — Му Цин? — Уходи. Вся злость, вся обида мигом испарились, как будто их и не было. — Послушай ты меня. — Я не хочу на это смотреть, — сказал Му Цин. — Уходи. Фэн Синь выдрал у него из рук скрипящие ведра, отставил на землю, борясь с желанием пнуть так, чтобы улетели в темноту. Обнял Му Цина. — Да выслушаешь ты меня или нет? — спросил он, прижав его к себе так, что заболели ребра. Му Цин не ответил, но и отстраняться не стал. Фэн Синь, повернув голову, поцеловал мокрый соленый след на его скуле. — Я все тебе объясню. Так, как ты думаешь, я бы с тобой никогда не поступил. * * * — Кара Семи Жизней? — Фэн Синь переспросил, хотя прекрасно услышал Хуа Чэна с первого раза. Притихшие было демоны в таверне Призрачного города зашушукались между собой, некоторые вытаращили глаза. Застучали по полу выпавшие у кого-то из лап игральные кости. Хуа Чэн подтверждать свои слова не стал, только допил из своего кубка до дна и протянул его услужливому кухарю. Тот едва не выронил драгоценную ношу, но все же умудрился собраться и донести ее до стола. Фэн Синь нахмурился и постучал пальцем по губам. — Не слышал, чтобы эту Кару проходил кто-то из нынешних богов. — Да кому это нужно? — пожал плечами Хуа Чэн. — По мнению твоего окружения, надо быть дураком, чтобы ради нового уровня совершенствования возвращаться в мир смертных так надолго. Проще пытаться добиться его другими путями. — А это вообще раньше кто-то делал? — Ты меня спрашиваешь? — усмехнулся Собиратель Цветов под Кровавым Дождем. — Формально ты старше меня. Фэн Синь фыркнул. — И все же? — Были такие. В давние времена у божественных персон было побольше смелости и чести. Теперь ее изредка проходят только демоны. Кара Семи Жизней, в отличие от проклятых оков, не запечатывала духовные силы, запирая в меридианах, а просто обнуляла их, делая божество или демона смертным. Самым простым человеком, способным испытывать в полной мере голод, боль и усталость. Чтобы пройти ее, требовалось прожить семь таких жизней. Когда-то давно, если верить Хуа Чэну, боги решались на Кару в том случае, если хотели упрочить свое могущество и еще больше развить духовные силы. Достойно выдержавшее такое испытание божество возвращалось на Небеса еще более просветленным, а демон получал возможность вознестись, если усердно совершенствовался и развивался по пути светлой ци. — Звучит… вроде бы неплохо, — неуверенно сказал Фэн Синь. — И что в этом такого ужасного? Ты говорил, за это придется дорого заплатить. Хуа Чэн сел поудобнее и задумчиво посмотрел на перстень с крупным лиловым камнем на своем указательном пальце. — Это Кара, — напомнил он. — Болезни, пустота внутри без развитых духовных сил, тяжелая смерть. А смерть к тому же несет полное исчезновение воспоминаний. Всего спустя несколько десятков лет, если, конечно, не помрешь раньше, а с людьми всякое случается, ты забудешь и себя самого, и Му Цина, и Небеса. Фэн Синь снова взялся за вино. — Жуть какая, — изрек за него демон, сидевший на груде костей. — Так и смысл тогда? Если все равно он не сможет вспомнить Му Цина и присмотреть за ним? Разве не для этого все затевалось? Прищурив черный глаз, Хуа Чэн одним взглядом заставил его осечься и замолчать. — Градоначальник, — осторожно начал кухарь, — мы простые низшие демоны и никак не можем сравниться своими куриными мозгами с вашим умом. Объясните. — После прохождения Кары я снова вернусь на Небеса со всеми воспоминаниями? — перебил Фэн Синь. — Как и Му Цин, когда закончится наказание проклятыми оковами? — Верно, — кивнул Хуа Чэн, уложив подбородок на согнутые пальцы и приставив указательный к щеке. — Но, пока я буду в мире смертных, я буду помнить Му Цина только первую жизнь? — И это верно. И смысл тогда? Хотя смысл-то был бы, если бы получилось при этом находиться подле Му Цина, пусть даже без воспоминаний о нем. Не навсегда же. Но Фэн Синь будет умирать и рождаться заново, то есть часть времени будет ребенком или дряхлым стариком. Смертная жизнь — это вспышка. В каком-то смысле для него время пролетит быстрее, чем для Му Цина, потому что человеческое существование протекает иначе. Но как быть с памятью и самой целью, которой они все здесь озадачены? Хуа Чэн покачал головой и потянулся, вскинув руки вверх. — Скучно с вами. Сколько раз вам говорить о преимуществах быть демоном? Фэн Синь сделал большой глоток вина, хотя уже не чувствовал и капли опьянения. Надежда найти выход из ситуации словно выжгла в нем все выпитое ранее. — Ты поможешь? — спросил он. — Разве я похож на того, кто откажется посмотреть на такое представление? — весело отозвался Хуа Чэн. — Помочь тебе с воспоминаниями — малая плата за это. Только не думай, что я буду просто приходить к тебе и все выкладывать. Я придумаю что-нибудь поинтереснее. Кто бы сомневался, что Собиратель Цветов под Кровавым Дождем не упустит шанса позабавиться? Фэн Синь задумался, что будет чувствовать к Му Цину, забыв все, что было между ними и до вознесения, и после. Представить это было очень сложно. А что он ощущал когда-то давно, когда впервые его увидел? Интерес, желание узнать поближе. Тогда все получилось из рук вон плохо, но разве Фэн Синь не предпринимал попытку за попыткой, пока не началась война? Да и после — тоже. У каждого смертного есть какое-то предназначение. По крайней мере, Фэн Синь и сам так думал, будучи простым юношей, с четырнадцати лет приставленным к царственной персоне для охраны. А теперь у него появится новая цель. И не на одну жизнь, а на семь. Будет ли Му Цин искать его воплощения так, как искал свою мать? Вот и способ проверить. Фэн Синь даже поморщился от болезненного укола мысли, что он сейчас сидит и сомневается в Му Цине. Ставит под подозрение и проверку все, что у них было. Разве не обещал он доверять ему после всего, что случилось, несмотря ни на что? А разве Му Цин не дал четко понять, как «много» для него значил Фэн Синь, покинув Небеса и словом с ним не обмолвившись? — Я согласен, — сказал он. — Но у меня есть одно условие. Хуа Чэн посмотрел на него с плохо скрываемым интересом. — Ты еще и условия мне ставить будешь? — Ты сам сказал, что для тебя это представление. Так что, раз ты получаешь веселье, я хочу получить взамен одно обещание. Низшие демоны почти с таким же благоговением, с каким смотрели на своего господина, воззрились на Фэн Синя, посмевшего так дерзко диктовать свои порядки. — Слушаю, — улыбнулся Хуа Чэн. — Если Му Цин попадет в неприятности, а меня не будет рядом… сделай все, чтобы с ним все было в порядке. — По рукам. Фэн Синь выдохнул и поманил пальцем кухаря, чтобы попросить еще вина. Принятое решение совершенно лишило его сил. — Странно, что ты не подумал еще кое о чем, — снова подал голос Хуа Чэн. Все уставились на него. — О чем? — спросил Фэн Синь. — Ты-то будешь рядом, когда сможешь. Будешь снова и снова находить, узнавать заново, вспоминать, оберегать, если тебе так хочется, — перечислил Собиратель Цветов под Кровавым Дождем. — Однако Му Цин останется собой. Ему предстоит видеть твою смерть. Что насчет этого? Лицо кухаря горестно вытянулось, когда он передавал Фэн Синю вино. Никто больше не решался встревать в этот разговор. — Не будет видеть, — помолчав, ответил Фэн Синь, водя пальцами по краям своей пустой пиалы. — И это еще кое-что, в чем тебе придется мне помочь. Хуа Чэн ухмыльнулся, покрутив на пальце перстень, снял его и одним движением отправил в его сторону, пустив по поверхности стола. — Слишком много трудов, — сказал он, когда Фэн Синь накрыл массивное украшение ладонью, чтобы не полетело с края на пол. — Не потеряй. Очень пригодится.Эпилог
Он боялся теней в ночном сумраке. Мама объясняла, что это всего лишь деревья в вечернем саду, которые отбрасывают на стены комнаты причудливые силуэты, но он знал, что в них таится что-то неизведанное и оттого — пугающее. Порой он видел странные лица, заглядывающие в окна. Нередко просыпался от чьего-то шепота над самым ухом. Ночь скрывала так много всего. Она манила, зазывала, разжигая любопытство, но отталкивала своим мраком. Папа говорил, что он уже слишком большой, чтобы бояться темноты и не тушить свечу, когда ложится спать. «Ему всего лишь семь», — защищала его мама. Он стал задувать свечу, но долго не спал, всматриваясь в игру теней в лунном свете. И однажды ночью все же увидел чью-то руку, скользящую по низу окна. Не руку даже, лапу. Или скорее копыто! Что-то проскрежетало, проскрипело, звякнуло и затихло. Захотелось накинуть на себя покрывало и сжаться, закопавшись в него, до самого утра. Он так и сделал, но стало еще страшнее. Вдруг это нечто подкрадется к нему, пока он вот так прячется, а он и не увидит вовремя? А вдруг оно проберется к родителям? Он проснется утром, а их и след простыл. Как же страшно даже думать о таком! Резко сбросив покрывало, он встал и прошел босиком к окну. — Не боюсь я вас! Хотелось сказать это громко, но получилось только шепотом. Те, кто прятался во мраке, все равно услышат. Почему-то в этом не было никаких сомнений. Привыкший к темноте взгляд уловил, как что-то блеснуло на полу. Обмирая от интереса и ужаса, он нагнулся и, схватив вещицу, бросился на кровать, тут же снова замотавшись в покрывало. Показавшийся сначала холодным металл быстро нагрелся в его ладони. Немного успокоившись, он смог вытащить руку и рассмотреть находку. Кольцо. Такое большое, что болталось на его пальце и легко соскальзывало с него. Яркий камень сиял даже в темноте, словно ему не нужен был для этого свет или хотя бы отблеск свечи. Страх полностью отступил. Он лег на живот, подмяв под себя покрывало, и повертел перстень в руках. Первое желание показать его утром родителям прошло почти сразу, как появилось. Наоборот, не показывать бы никому, спрятать так тщательно, чтобы никто не отыскал. Он не смог бы объяснить этого чувства, не понял его, но кольцо казалось таким важным и нужным, что захотелось прижать его к себе, поближе, и не отпускать. Учитель! Вот, кому точно стоит показать эту вещицу, спросить про нее! От этой мысли внутри стало так тепло и приятно, что он напрочь забыл о своих страхах, как и о той странной руке или лапе, мелькнувшей в темноте. Учитель точно все объяснит и поможет. Скорее бы дождаться утра и отправиться на тренировочное поле! У него уже неплохо получалось обращаться с кинжалом, и завтра он обязательно попросит рассказать об этой странной находке. Не было еще ни одного вопроса, на который он не получил бы понятный ответ и терпеливое разъяснение от учителя. Кроме… Кольцо в ладонях нагрелось еще больше. Он даже не заметил, как сжал его сильно-сильно, словно хотел раздавить, как спелую вишню. На рассвете, едва забрезжили солнечные лучи, он наспех оделся и, отыскав в сундуке подходящую тесьму, повесил перстень на шею, спрятав за рубахой. До тренировочного поля не шел — бежал. Пускай придется ждать учителя, потому что они никогда не встречались так рано, он не смог бы усидеть дома. Однако учитель и в это утро пришел раньше него. Сидел подле ручья, начищая кинжал до блеска. Он подбежал, запыхавшись, и рухнул рядом на колени. — Учитель! — Ты сегодня рано, — раздался в ответ мелодичный голос. — Я очень спешил! Я кое-что нашел и хотел бы показать тебе! Увидев протянутую к нему бледную ладонь, он с готовностью снял с шеи тесьму и положил ее в чужую руку. Заерзал на траве в ожидании ответа. Учитель молчал. — Что это? — не выдержал он. — Расскажи! Я нашел это сегодня ночью! Кто-то приходил ко мне и… — Не тараторь. — Пожалуйста. Ты же все-все знаешь, расскажи! Учитель отложил кинжал и повернулся к нему, сжав перстень в пальцах. Под взглядом его черных глаз захотелось потупиться и приосаниться. — Расскажу, — раздалось над покорно склоненной головой. — Когда придет время. — А когда оно придет? — Позже. Снова позже. То же самое он когда-то услышал в ответ на вопрос, почему, как рассказывала до сих пор удивленная этим мама, учитель однажды вдруг постучался в их дверь, когда сам он еще лежал в колыбели. Опять ждать. Как же он не любил ждать! — Время быстро пролетит. — Учитель Му… — М? — Ты обещаешь, что когда-нибудь все мне объяснишь? — Обещаю. Слово мое ты знаешь. Держи. Кольцо вернулось к нему. Все такое же теплое, но теперь не только от его ладоней. Подержав его в руке, он надел тесьму на шею и взял у учителя свой кинжал. Что-то изменилось. Он это чувствовал. Но пока не мог объяснить. Оставалось лишь довериться тому, кому привык верить с колыбели и кого мечтал защищать, когда вырастет.