Оба против проблемы, а не друг друга

Кареглазый не удивился, когда узнал, что на следующий день Сыромятников не пришёл в школу, почему-то ему было всё равно. Парень знал, что так на него действует защитная реакция, был и рад этому, хотя в глубине души понимал, что далеко не всё равно этому любезному молодому человеку. Уже сегодня вся школа была в курсе о якобы 'тайных отношениях' с Нобуко, многие бросали на него косые взгляды, на что Дазай не обращал внимания, не до этого сейчас. Даже мать его обо всём знает, ох.. Какой пиздец кошмар. Богу слава, женщина обошлась лишь парочкой вопросов, а после пожала плечами, сказав, что это его дело и лезть она пока не будет. Бинтованный после школы прогуливался где-то в неизвестном районе, дабы его никто не увидел с сигаретой и не рассказал матери. Ночь была ужасной: ворочаться туда-сюда в попытках заснуть целых 5 часов не приносило удовольствия, собственно, в школу Осаму пришёл невыспавшийся и совершенно не готовый к урокам. Но, кажется, благодаря инциденту он вновь забыл про учёбу. Дазая словно подменили. Если раньше он скрывал свою депрессию под маской весёлого и жизнерадостного клоуна, то сейчас от него прям веет негативной энергией. Юноша стал грубым и раздражительным, стоит ли подробно рассказывать о действительно злых шутках, которые шатен не стеснялся пускать в сторону других: бедную одноклассницу до слёз довел, а может, и не только ее. Его и не волновала та мысль, что с таким поведением вскоре половина школы будет настроена против него. Ну, от него уже много людей в его жизни отвернулись, чего терять? Парень просит выйти на пять минут, когда чувствует вибрацию телефона у себя в кармане и, несмотря на личность звонящего, берёт трубку, молча дожидаясь, пока 'неизвестный' скажет, что ему, к хренам, надо. Каково же было его удивление, когда он услышал голос возлюбленного. *** Время играется с чувствами Сигмы, как только хочет; проходит день, он не явился в школу. За сутки успел пожалеть, что оттолкнул Осаму, потом снова разозлиться, наругать себя за то, что вообще дал возможность шатену оправдываться. А сколько раз он винил себя в своей наивности, в своей упрямости. В голове смешалась куча мнений, и Сыромятникова разрывает от невозможности разобраться, какого из них он придерживается. Но приходит смс от Николая: вчера он забыл занести рюкзак, но забрал его домой, так что зайдёт сегодня. Как обещал, зашёл. – Си-и-игмушка, выглядишь совсем ужасно! Приболел, да? – На входе начинает Гоголь, тыльной стороной ладони касается светлого лба, – Ух ты ж батюшки, да у тебя лоб горячий! И ведь действительно горячий. Николай остаётся в квартире ненадолго, чаю попить, да новости рассказать. Как оказалось, о "тайных отношениях" Осаму знала вся школа. Каково было удовольствие гетерохромного, когда чужой лик искажается в скрываемой грусти, когда глаза разглядывают плитку пола кухни, как Сигма вытирает мокрые от пота ладони о штаны. Ах, вчера ведь, наверное, был самый сок шоу! Жаль, очень жаль, что Гоголь не смог его лицезреть. Перед самым уходом белобрысого Сергей находит в себе смелость спросить, связан ли он как-то с Сасаки. Сперва одноклассник отшучивается за счёт фоток, которые слил в сеть, а за порогом квартиры, не сдерживая смешка, раскрывает "тайну" их взаимоотношений. И Сигма чувствует себя последним мудаком. Ну конечно, как можно верить Коле. Как можно было вообще поверить ему, а не парню, с которым встречаешься. Теперь уж Сыромятников видит ситуацию совершенно иначе – если до визита белобрысого юноша ощущал себя преданным, то теперь он считается настоящим предателем. Он предал доверие Дазая, человека, который в самом деле его любил, просто попал в ситуацию, из которой выхода нет. А что сделал Сергей? Он просто его оттолкнул. Сигме понадобились ещё сутки, чтобы убрать номер Осаму из чёрного списка. Из-за большого количества мыслей сероглазый толком ничего не ел за этот день: кусок в горло не лезет. Всё утро он думал о том, как попросить прощения, как вернуть шатена обратно, как доказать ему, что отличнику действительно жаль. А сейчас он сидит в своей постели, одной рукой обнимая колени, а в другой держа телефон; на экране контакт шатена. Сигма находит в себе силы позвонить, совершенно забыв, что сейчас даже четырёх часов дня нет и, возможно, тот на уроках. – А.. алло? – Звучит из уст, когда трубку всё же берут, – Прости, я... можешь прийти ко мне? Или я к тебе, как удобно? – Концовку буквально тараторят, словно боясь, что абонент попросту отключится. – Оу, дорогой, ты вспомнил, что влепить кулак мне забыл? – Резко и наигранно ласково спрашивает Осаму, после же бросив короткое "жди" и кладёт трубку. Столько тревоги, сколько сейчас возникло в груди Сыромятникова, ни один телефонный звонок не вызывал. В ожидании юноша шагами раз двадцать успел комнату измерить, и столько же раз передумать по поводу встречи. Он не знает, радоваться ему или, чёрт возьми, сейчас же идти вешаться: в память врезается наигранный тон, и Сигме становится страшно. Страшно до дрожи в коленях. Дазай звучал так, словно их общению, их отношениям пришёл точный конец. Звучал так, словно совесть светловолосого уже опоздала, словно теперь никакие извинения не исправят положение. Сергею в голову лезет мысль, что он доломал Осаму окончательно, и хочется волосы на голове рвать из-за своей никчёмности, из-за своей мразотности. "Мудак" сотый раз произносит про себя Сигма, и на этом не заканчивает. «Нет, нет, нет, остынь, успокойся. Тебе предстоит разговор с Дазаем, прекрати уже доводить себя до края, когда ничего ещё не произошло.» Перед самым приходом юноша выпивает стакан воды, и вроде как это даже помогает. Как минимум тело освобождается от желание трястись, будто осиновый лист. Долго ждать не пришлось: Дазай, отсидев последний урок, пришёл к светловолосому через минут 20. Когда дверь знакомой квартиры открывается, бинтованный не спешит заходить и облокачивается о стену, скрещивая руки на груди. – Что хотел? – – Проходи, – Сергей отступает в сторону, давая проход шатену в квартиру. Вот они и поменялись местами. Светловолосый чувствует от чужого пальто едва уловимый запах никотина и это ещё больше напрягает юношу. Как только Осаму заходит, Сыромятников за ним дверь закрывает и опирается о неё спиной, пряча руки сзади, прямо на ручке. «Ну же, не молчи. Что случилось, Сигма, язык проглотил? Может, вместо извинений ты решил запереть бинтованного у себя в квартире, чтоб уж наверняка удержать рядом с собой? Да уж, у тебя такой видок стрёмный, даже если ты сможешь выдавить из себя извинения, то прощение получишь лишь из жалости.» Даже если и так, теперь Сигме наплевать. Он причинил боль человеку, который в самом деле дорожил им, так что... Надеяться, что он сможет исправить абсолютно всё, вернуть их отношения к тому пику счастья, на котором они находились... поистине глупо. Но ведь никто не узнает о его надеждах, так? В этой тишине Дазай уже и заскучать успел. Он хотел было пустить какой-нибудь злорадный комментарий, но его вовремя перебили: сероглазый прочищает горло, чтобы звучать не так жалко, да поднимает взгляд на карие глаза. – Я был не прав. Прости меня за то, что я предал твоё доверие, – Тошнит, Сигму до ужаса тошнит от нарастающей тревожности, он чувствует, как собственные пальцы холодеют в теплом помещении, – Я не прошу.. – "Я надеюсь", – Вернуть всё как было, но хочу, чтобы ты знал, что.. кхм-кхм, – Делает глубокий вдох и сглатывает, – ..Что мне правда стыдно. Я конченный мудак, и это правда. Ты можешь даже врезать мне, если хочешь, – "Или позволить просто себя обнять", – Понимаю, что причинил тебе боль, – "Но не уходи, прошу", – Так что одними извинениями тут не обойтись. Однако это всё, что я могу сказать помимо того, что всё ещё люблю тебя, – "Очень-очень, правда. Я больше не позволю себе предать тебя, только прости", – Звучит глупо после того, что я тебе наговорил до этого. Удерживать зрительный контакт всё это время - сравнимо с сущей пыткой, но Сигма справился. Сейчас он опускает взгляд и трёт переносицу: холод на руках достаточно неприятен – разгоряченную голову остужает. Чувствуется легкая дрожь от страха быть проигнорированным. «Господи, только не молчи. Не уходи без слов..» Дазай насквозь видел, как Сергей переживает, что тревожности в нём больше, чем в людях в падающем самолёте. Осаму так хочет прямо сейчас обнять светловолосого, сказать, как скучал за эти пару дней, но обида, плотно засевшая в нём и гордость удерживала и заставляла стоять на месте. Бинтованный смотрел тому в глаза, абсолютно не выражая эмоций, показывая своё безразличие, когда как его второе, удивительно что ещё живое, 'я' неугомонно материт за то, что позволяет вести себя так. «Он же извиняется, так какого хрена, извините, ты стоишь и всё ещё дуешься?» – Мне вот любопытно, ты только умудрился мозги включить или пожалел меня? О, сомневаюсь, ты же совсем меня не знаешь, – Довольно грубо начинает свою реплику юноша, когда отличник закончил говорить. – Любишь? Ты меня любишь? Да что ты говоришь? – Кареглазый закрывает рот ладонью, демонстрируя свой 'шок'. "А я тебя нет" продолжает Дазай в мыслях Сыромятникова, когда высмеивает его откровения. В представлении Сигмы Осаму не зол, не расстроен, а безразличен, жесток и разочарован в светловолосом, может спокойно, с неким наслаждением унижать, всячески травить ядом своих слов. «Он тебя ненавидит» «Посмотри, как он раздражён» «Он точно не желает иметь ничего общего с тобой» «Ты вызываешь у него только отвращение» «Для него ты - второй Достоевский» «Ты ему ненавистен.» Сигма начинает жалеть, что вообще затеял это все. Хочется прямо сейчас исчезнуть из поля зрения любимого, хочется выбить из головы навязчивые, удушающие мысли, хочется прямо сейчас вырвать себе рёбра и достать из груди ноющее сердце, сдавить в ладонях и больше ничего не чувствовать. «А чего ты ожидал, Сигма? Чувства это больно. К тому же, ты сам во всём виноват. Теперь не смей ныть о своей боли, молча принимай то, что тебе дают, и никогда не забывай этот момент, ни-ко-гда – это меньшее, что ты можешь получить в наказание за своё предательство.» Бинтованный подходит чуть ли не вплотную и наклоняется, дабы быть на одном уровне лиц с Сергеем. – Ты такой идиот, знаешь, да? – И длинноволосый это прекрасно понимает. Понимает, и всё равно чувствует на ресницах немного влаги, когда его называют обзывает, – прекрати уже, сопляк, – и ожидает пощёчину. Дазай смеётся и в тот же момент впивается в покусанные губы, не стесняясь и сразу проталкивая язык внутрь, исследуя каждый сантиметр чужого рта. Парень ладонями обхватывает лицо Сыромятникова, переплетая языки в едином танце. Шатен поистине наслаждается поцелуем, эти дни порознь парень нереально тосковал, словно вечность ждал. Чувствовать быстрое сердцебиение любимого, понимать, что он рядом и всё ещё любит его, заставляет впадать в эйфорию и без слов говорить, что Осаму тоже любит и готов простить, забыть этот ужасный случай. Но каково же замешательство, когда губы оказываются в плену чужих, какое же удивлённое "М" роняет юноша, когда в этом поцелуе задействовали язык, и каково же его счастье, когда на щеках он чувствует мягкие ладони. Сергей жмурится; нервная система точно дала сбой с такими-то эмоциональными качелями; тем не менее отличник старается отвечать на поцелуй, старается поспевать за установленным темпом, старается вспомнить все статьи про поцелуи, которые перечитал за время их отношений. Когда Осаму отстраняется, Сигма резко обвивает чужую шею руками, прижимает к себе вплотную, и сам льнёт к губам, но не так напористо, медленнее и нежнее. Дазай отвечает на повторный поцелуй такой же нежностью и с таким же трепетом, обвивая руки в области чужой талии. Отпускать не хочется, особенно когда груз тревожности падает, словно камень с души, заменяется тоской, глубочайшими сожалениями и порывом любви. Холодные пальцы согреваются в смущении Сергея, зарываются в темные волосы и мягко массируют затылок. На языке крутится благодарность и извинения, и всё это Сигма пытается передать через чувственный поцелуй, из которого Дазая настойчиво не отпускают. Когда нужда в глотке воздуха всё-таки берёт вверх, шатен отстраняется, но отпускать не спешит. Он потирается носом о шею светловолосого, одаривая светлую кожу поцелуями, пока руки медленно забирались под домашнюю футболку, только сильнее прижимая к себе. – Мфф, душа моя, ты так вкусно пахнешь, – Шепчет шатен, не отрываясь от шеи. – Наверное, если бы ты сам не позвонил, я бы не выдержал и продолжил доставать тебя своими оправданиями, – Бинтованный блуждает руками по всему телу, смущая того своими действиями. Шатен настолько заскучал, что желает прямо сейчас насладиться прикосновениями, поцелуями, чужим телом, владельца которого парень безмерно любит. Хочется ткнуть Сасаки носом в свой провал, ведь эта милая леди надеялась поссорить их навсегда, так? Очень печально, что у неё ничего не вышло! Пускай Дазай и не знает пока, что послужило доказательством для Сергея в его невиновности, но чтобы то ни было, Нобуко в огромном промахе. Она хотела, чтобы эти двое и видеть друг друга не желали, но, ох, на данный момент Осаму бесцеремонно зажимает своего возлюбленного у входной двери, а второй, кажется, не особо сопротивляется этому. Чего ж, интересно, ты добилась, родная? Они только ближе станут после подстроенного ею инцидента, и теперь вряд ли можно будет таким мизерным и ничтожным способом разделить их. По крайней мере бинтованный сделает всё, чтобы оно казалось невозможностью. – Я так.. так рад, – Сигма срывается на прерывистый вдох, ощущая на шее прикосновения сладких губ, – Так счастлив, что ты... м-мы.., – "Вместе" хочется сказать, да ласки Осаму так... так приятны, что думать и говорить становится сложнее. Юноша теряет голову от нежных прикосновений, мягких поцелуев, пропускает каштановые пряди через пальцы. Ему так это нравится, ощущения поистине прекрасны: Сергей чувствует покалывание на кончиках пальцев, каждое прикосновение под футболкой словно пламенем горит, а пламя это распространяется по всему телу, разгоняет кровь. Дышать становится немного труднее, словно помещение в мгновение ока стало душным. Веки полуоткрыты, одна из рук спускается по плечу Осаму к его кисти, не желая прекращения этих сладостных нежностей. Поцелуи стали опьяняющими, жадными и..многообещающими. Они будоражат, приводят в восторг и одновременно сводят с ума светловолосого юношу. Такими темпами он умрёт от смущения, что с волной накрывает парня, сопровождаемая мурашками. Боже, если бы они действительно расстались, Сигма точно не выдержал и дня без Осаму и его прикосновений. Суицидник оставляет лёгкий укус в изгибе шеи и оглаживает пальцами чужую вздымающуюся грудь. – Солнце, ты понимаешь, что если сейчас меня не остановишь я могу нехило разогнаться, – Осаму точно ухмыляется, пока шёпотом произносит у самого уха. – Всё.. в порядке, – Шёпот опаляет горячим дыханием ушную раковину, от чего сероглазый ёжится: щекотно. Видя, как Сигма наслаждается ласками, Осаму не мог не быть довольным собой, ибо чужие вздохи грели его эго, да настолько, что хотелось услышать больше и громче. – Не хочу останавливать. Так.. так хорошо, – Сыромятников целует Дазая в угол нижней челюсти и рукой, что находилась в волосах, спускается к шее, пальцами попутно огладив бинт, да лезет под воротник пальто. Вещь стягивают с плеч, и та остаётся висеть на предплечьях возлюбленного, а сам "виновник" целует взлохмоченного шатена за ушком, так медленно и томно. Кареглазый улавливает намек и стягивает одежду, которая итак почти на полу валялась, вешает на вешалку и, вновь подойдя к Сергею, поднимает его, располагая руки где-то на ляжках, отмечая, что Сыромятников довольно лёгкий на подъём. Юноша относит возлюбленного в его же комнату, аккуратно бросает на кровать и нависает сверху. – Я думаю, что становится достаточно жарко, – Лишней причиной послужила данная фраза, дабы снова залезть под футболку, целуя нежную кожу. Жарко? Сигма пфыкает, придумав на это довольно-таки банальный ответ, – Всё потому, что ты.. мм... слишком горячий, – Юноша чувствует себя немного глупо из-за нелепости флирта в этой ситуации, но.. он уверен, Осаму его поймёт. – У, кошмар, ты ел вообще эти дни, радость моя? – – А-ага, – Вздыхает на свою маленькую ложь парень. Бинтованный окончательно снимает футболку, которая сейчас ему ужасно мешала, а поцелуи вместе с этим превращаются в яркие отметины, которые кареглазый не стеснялся оставлять на ключицах и груди. О Боже, да ни с одной девкой Осаму не был так нежен, как сейчас со своим любимым. И речи о нежности идти не могло, когда ранее, чтобы переспать с кем-либо, шатен не церемонился вообще, даже не интересовался, как хочет его пассия. Это лишь очередное доказательство того, что Сигма для него особенный. Сергей уже не впервые предстаёт перед Дазаем без футболки, но такой контекст заставляет желание передать пульт управления телом стеснению, только он настойчиво этот пульт выбивает из рук, поборов тем самым нужду прикрыться. Каждый оставленный засос откликается трепетом ресниц, гулкими сглатываниями и рваными выдохами. На ключицах метки отзываются болью, неожиданной, но терпимой, да только Сергей всё равно тихонько тцыкает от неожиданности этой боли. Чёрт возьми, похоже, что удача улыбнулась Сыромятникову во все свои 32 зуба: мать в командировке, явится только через 5 дней, квартира свободна, ещё и за засосы отчитываться не придётся, все равно пройдут. Сигма ощущает себя сейчас таким мелким: нет, не потому, что Осаму нависает над ним сверху, потому что выглядит он очень уверенно, выглядит так, словно знает, что и как надо делать, в то время как сам светловолосый имеешь лишь теоретическое понятие о сексе. – Осаму, – Его перебивают поцелуем. Но юноша не прерывает его, пропускает юркий язык в рот и отвечает с такой же отдачей. Дазай целует чужие манящие губы, сразу проникая внутрь языком, делая поцелуй более глубоким и страстным. Пальцы как бы 'нечаянно' задевают правый сосок, поймав успешный вздох от этого действия, ведь на этом парень не остановился, а принялся потирать его между пальцев, коленом упираясь меж ног светловолосого, точно также прижимаясь и шевеля им, только более активно, дабы добиться возбуждения, без которого не обойтись никак, иначе ощущения во время самого процесса будет непозволительно болезненными, чего Осаму не хотел. Руки отличника поднимаются к чужой груди, пытаются в слепую расстегнуть пуговицы на рубашке. С первыми двумя, к удивлению, Сигма справляется на "ура", следующие идут с трудом, концентрация переходит на ощущения в области соска, затем приходится вовсе сдаться, сжав ткань в руках, когда в промежность упирается колено. В поцелуе Сыромятников кротко мычит от неожиданности, ёрзает на месте от трения. Чёрт возьми, он весь горит. Грудь вздымается быстрее, сердце колотится о грудную клетку в бешеном ритме, когда губы освобождают от поцелуя. – Стой, я.. Осаму, – Запыхался совсем, – Пожалуйста. Скажи, что мне нужно будет... делать, – Ему так неловко признаваться в своей неопытности, но лучше так, чем вообще не ставить возлюбленного в известность. Удовольствие должны испытывать оба, и Сергей действительно хочет, чтобы шатену тоже было хорошо с ним. По словам партнёра Дазай понимает, что опыта у возлюбленного нет, а оно и не мудрено. Как никак, но его трогает мысль о том, что он у него первый. – Ты ведомый, Сигма. Всё, что от тебя требуется – это позволять мне слышать твои чудесные стоны, не сдерживаться и быть податливым мальчиком, а с тобой я как-нибудь сам, – Дазай расплывается в улыбке, видя чужое смущение. Осаму сделает всё, чтобы продлить это, ибо ему слишком нравится лицезреть своего любимого с румянцем на щеках. Суицидник привстаёт, дабы самому закончить начатое Сигмой, то бишь расстегнуть рубашку. Взгляд задерживается на длинных пальцах, расторопно растёгивающих пуговицы, открывают взору серых глаз грудь и живот шатена: парень достаточно худ, но это не выглядит до ужаса нездорóво. Это выглядит... нормально. Если присмотреться, можно увидеть, как сквозь кожу выпирают рёбра и Сигма не сдерживается, ведёт по правой стороне ладонью, подушечками едва надавливая на них, чтобы мысленно пересчитать; так он старается не терять рассудок из-за нахлынувших ощущений. Откинув вещь на пол, бинтованный плавно лезет рукой под штаны Сыромятникова, ладонью надавливая на вставший бугорок через ткань трусов, улавливая очередной вздох. – А ещё не молчать, когда становится больно, правда, в первый раз не без неприятных ощущений, конечно, но, если терпеть невыносимо – говори, – Юноша никогда не спал с парнями, но тем не менее опыт с девушками у него имелся, так что приблизительно он знает, что да как, к тому же... Ох, какой чёрт! У них нет смазки: вряд ли кто-то готовился к такому неожиданному повороту. Ну что ж.. Придётся тебе, дорогой, немного потерпеть, зато потом какой кайф словит! – Я понял, но я.. – Тело подпрыгивает от прикосновений к эрегированной плоти, он втягивает воздух сквозь зубы, глаза жмурятся от удовольствия, что постепенно становится для Сыромятникова дрязнящим, недостаточным, – ..Ммм, ладно, – Тот не договаривает – слова просто растворяются в очередном прерывистом вздохе. Дазай, решив не медлить, принимается снимать домашние штаны Сыромятникова, опускаясь к его уху и сладким шёпотом говоря, какой он милый, когда чуть ли не изнывает от возбуждения под ним. – Сначала я буду максимально аккуратен, но, когда ты привыкнешь, стоит ли мне проявлять грубость, солнце? – Спрашивает Осаму, любуясь таким восхитительным, любимым, желанным и почти что обнажённым телом. Сергей так смущён чужими действиями, смущён грязными комментариями в сторону своего вида, смущён прикосновениями кожи о кожу. Руки обвивают шею, гладят марлевую ткань, и вспоминается вид чужих шрамов: хочется стянуть бинт и осыпать каждый легкий поцелуем. – Я не..знаю? Как тебе будет угодно, – Голос дрожит от возбуждения, а вид Сигмы явно рассеянный. На самом деле ему особо нет дела, каким будет темп, он просто любит Осаму, просто без ума от их близости, просто хочет, чтобы возлюбленному было приятно и хорошо. – Тебе удобно? – решается задать вопрос светловолосый, теперь уж водя ладонями по замотанным рукам. Он вовсе не против, если в их соитии Дазай не решится показывать шрамы, но они прямо-таки мельтешат перед глазами, вызывая желание пробраться пальцами под марлю и огладить каждый порез. Хочется, чтобы кареглазый не стеснялся своих недостатков при светловолосом. – Не совсем, – Для Осаму вопрос послужил неким разрешением, поэтому он спешно стягивает бинты с рук и шеи. Если бы сейчас с ним был не Сергей, а кто-то другой, шатен даже не подумал снять марлевый слой, за которыми в основном он прятал не только ужасные, по его мнению, шрамы, но и самого себя. Ему попросту было бы некомфортно, ибо кареглазый сам считал, что с ними его тело выглядит отвратительно. Но.. Но это ведь его возлюбленный, он доверяет ему, любит, ценит. Несмотря на комплекс, который образовался с появления самого первого шрама в 14 лет, предстать перед Сигмой в..таком виде не страшно. Сдержать улыбку трудно, да и не хочется вовсе, так что Сигма позволяет уголкам губ подняться чуть выше, руками обхватить щеки Осаму, и придвинуть его ближе, выше: носом тыкается в оголенную кожу шеи, целует нежно, как того желал, в конце концов пару раз втягивает не сильно губами кожу, оставляя пару небольших меток. Пусть засосы и будут потом скрыты под бинтами, парню вовсе не нужно, чтобы кто-то знал об их связи. Только вот любимому и не придётся как-то пытаться их скрыть, а Сигма голову над этим вопросом ломать будет некоторое время. Дазай в последний раз в быстром темпе трёт чужой орган, дабы довести Сыромятникова до конца. Бёдра поднимаются навстречу трению, вздохи превращаются в тихие редкие постанывания, теряющиеся где-то в области кадыка разгорячённого возлюбленного. Кажется, ещё чуть-чуть, ещё совсем немного, и он получит желанную разрядку. Глаза в предвкушении жмурятся до белых пятен, постанывания звучат выше, чем до этого, бёдра подрагивают и... И рука резко останавливается. Чёрт! Сергей хныкает в оголённое плечо, он был так близок! Так несправедливо, так обидно, но эта обида заставляет немного протрезветь и понять, что он едва ли не кончил от одного лишь трения ладони сквозь ткань белья. Сероглазому так стыдно за свою чувствительность. Осаму стягивает последнюю вещь с отличника, расстёгивает ремень своих брюк, снимая их и оставаясь в одном нижнем белье. Неловкость окончательно берёт верх над Сигмой, когда бельё покидает тело, желание закрыться всё же пользуется добитым состоянием юноши, и тот вовсе прячет лицо в своих руках, заодно сомкнув бёдра в попытках прикрыться. Но ноги в любом случае раздвигают, а ладони приходится убрать от лица, чувствуя приближение Дазая. – Золотце, смазки у нас нет, поэтому, – Шатен прикладывает указательный и средний своей руки к губам светловолосого. – Ты уж постарайся, любимый, – Парень демонстрирует лукавую ухмылку и не сильно надавливает на челюсть, дабы открыть рот и засунуть туда два пальца, не полностью, конечно, ибо он знал, что они у него довольно длинные. Слушает любимого внимательно, да вбирает пальцы в рот, чуть глубже, чем смог позволить себе сам изрезанный бинтованный. Логику светловолосый уловил, поэтому старается покрыть пальцы обильным количеством слюны, проходя языком меж фаланг, мягко лаская им подушечки, оглаживая кончиком заусенцы. Иногда позволял себе покусывать костяшки, когда Осаму перегибал со смущающими фразочками, но с одной стороны его похвала была лучшим сигналом того, что Сергей делает всё правильно. Дазай просто нацеловаться не мог! Ему так нравилось оставлять всё больше отметок на шее, мысленно присваивая таким образом возлюбленного себе, продолжал дразнить коленом между ног. Парень и представить не мог, что их ссора может закончится этим, хотя это только в радость. На языке остается солоноватый привкус кожи и фантомное ощущение пальцев, когда мокрые пальцы вынимают иза рта и раздвигают стройные ноги, сгибая их в коленях. – Вот сейчас, любимый, потерпи, – Тело само напрягается от прикосновения к интимной точке, Сигма не сводит глаз с пальцев у прохода, затем выдыхает шумно, когда проникает первая фаланга. Чувствуя напряжение партнёра и то, как он начинает сжиматься. Дазай успокаивающе поглаживает ногу. – Тш-ш-ш, расслабься, быстрее привыкнешь. Это не больно, это скорее просто... необычно? Не хорошо, не плохо, ощущений почти нет, только само кольцо мышц то расслабляется, то вновь напрягается, стоит пальцу двинуться. Это довольно странно. Сыромятников старается последовать совету требованию расслабиться, делает несколько глубоких вдохов, зарывшись рукой в тёмные волосы, и привыкает действительно быстро. Движения достаточно терпимы, даже кажутся нормальными, лишь бёдра немного дрожат и член ноет от недостатка внимания. – М-можешь продолжить, – Даёт добро сероглазый, безболезненно сжимая пальцами мягкие локоны. Но второй палец доставляет явную боль: Сигму словно разорвать пытаются. Мышцы вновь напрягаются, от неприятных ощущений, парень откидывает голову назад на подушки, хмурится и мычит что-то неразборчивое. Чёрт, он и подумать не мог, что это будет так больно. Свободная рука тянется к своему органу, желая перекрыть неприятную боль удовольствием. Осаму останавливает чужую руку, а по комнате раздаётся пару хныканий, когда его попытки получить хоть какое-то удовольствие присекают. – Не хочу, чтобы ты закончил раньше времени, – Наклонившись ближе к лицу, нежно целует, от боли, конечно, это не избавит совсем, но хотя бы отвлечёт, если внимание любимого будет зациклено на поцелуе. Сигме нравятся поцелуи, но отвлечься от боли снизу очень сложно, пускай Осаму действительно старается действовать нежно и аккуратно. Юноша вспоминает слова о том, что нужно расслабиться, пытается занять мысли другим, разглядывая полузакрытыми глазами чужой лик. Шатен такой красивый, такой прекрасный, такой... невозможный, нереальный, неземной. Чудесный, изящный, живописный, умопомрачительный. Сергей может подобрать ещё множество комплиментов для возлюбленного, он так любит его, что хочется полностью раствориться в этом человеке, хочет, чтобы собственное сердце всегда принадлежало ему, чтобы билось только для него. Для этих глубоких карих глаз, мягких бледно-алых губ. Хочет посвятить всего себя только ему. – Тихо-тихо, я почти нашёл.. – Бубнит про себя Дазай, медленно толкаясь, в попытках найти чувствительную точку: начал потихоньку двигать пальцами внутри. Нежно, ласково, любовно, стараясь нащупать комок где-то вот... Долгожданное расслабление приходит, боль отступает, глаза прикрываются в наслаждении. Хочется спросить, что же такое Дазай почти нашёл, но спрашивать не приходится – Сыромятников ощущает это в полной мере. По комнате разносится несдержанный, громкий стон, тело выгибается низкой дугой в спине, на глазах выступила влага. Это удовольствие такое неожиданное, Господи, сероглазый просто в шоке, «что это?» Тело накрывает новой волной дрожи, но теперь она вызвана резким удовольствием, узел в животе словно туже затягивается. Сигма хочет попросить ещё, но Осаму словно мысли читает, массирует сладкое местечко, вытягивая из груди светловолосого протяжные, но уже не такие громкие стоны. Растяжка уже не приносит столько дискомфорта, сколько до этого, отличник послушно принимает пальцы, и расслабляется, когда фаланги раздвигаются внутри. Ладони оглаживают голые плечи партнёра, всё перед глазами размыто, но не так, чтобы ничего не было видно. Прикосновений к простате кажется мало, бёдра к концу растяжки подаются вперёд, Сигма гулко сглатывает: ощущение, что он успел с ума сойти от того, насколько долго его готовли. Осаму буквально хочет кричать о своей любви к нему, хочет доставить ему истинное удовольствие, ведь возлюбленный в его глазах ужасно прекрасен. Слышать чужие вздохи, стоны, видеть, что любимый доверяет ему.. Бинтованного это до чёртиков заводит. Как же хочется, чтобы Сигма срывал голос под кареглазым, просил больше, но и одновременно быть нежным с ним, как с драгоценностью. Скорость сменяется на более быстрый темп, каждый раз задевая своими длинными пальцами простату. – Вижу, тебе уже не больно, – Проговаривает через несколько минут юноша, вытаскивая пальцы. Парень, как только снимает с себя последний элемент одежды, закидывает одну ногу светловолосого на своё плечо, переводя взгляд на возлюбленного, – Не страшно, любимый? – Шатен заботливо гладит того по ноге и прижимается к промежности партнёра, дожидаясь некого разрешения. Всё внутри сероглазого трепещет, когда шатен снимает бельё, перекладывает его ногу себе на плечо и прижимается снизу. Страшно ли ему? Нисколько. Он полностью вверяет себя, свое тело Осаму, так что всё, что он испытывает на данный момент, это предвкушение. В ответ на вопрос Сергей мотает головой, глазами следуя за рукой, что нежно гладит бедро, тыльную сторону ладони кладёт на губы, чтобы как-то прикрыть смущение. После отрицательного кивка, Дазай медленно и плавно проник внутрь, боясь сделать резкое движение. С парнем он в первый раз занимается сексом, откуда ему знать, будут ли слишком болезненными ощущения, если шатен, не церемонясь, проникнет сразу наполовину? Он даёт привыкнуть к каждому сантиметру, излишняя осторожность никогда не помешает. Юноша сдавленно мычит, так как внутри было довольно узко и так приятно, чёрт возьми! Чувствуется совершенно по другому и Дазай даже не мог предположить, это зависит от пола или всё-таки человека, ибо с персонами женского пола было малость иначе. Проникновение оказывается едва ли болезненным: давление на стенки в разы усилилось, кольцо мышц пытается сократиться, от чего доставляет колющую, но абсолютно терпимую боль, при этом из лёгких юноши словно весь воздух выбили. Ощущения непривычные, светловолосый чувствует себя полностью заполненным, и они кажутся такими дразнящими, ему нужны движения. Сигма смущённо смотрит из-под ресниц на того, и в конце концов кивает. Увидев кивок, Осаму наклоняется к возлюбленному, обхватывая чужие кисти рук своими и прижимая к постели по бокам от голова, дабы тот не закрывал лицо или заглушал звуки. Он целует его губы, облизывает мочку, а затем толкается и выбивает очень протяжный и пошлый стон, что аж это хрупкое тело под ним вздрагивает. На поцелуи Сигма отвечает смазанно, медленно, веки с каждым прикосновением становятся тяжелее: вот-вот закроет глаза, но те распахиваются вместе с громким стоном, ресницы трепещут, картинка размыта. Юноша смаргивает несколько раз, пока зрению не возвращается былая чёткость, только теперь они жмурятся от очередного толчка. Шатен с каждым новым стоном двигается всё быстрее, и главное под правильным углом, ведь попадал он в ту самую чувствительную точку. Он не может вдоволь нацеловаться, напитаться запахом партнёра, ему хочется сжимать его в объятиях сильнее и не отпускать вообще никогда. Дазай не прекращает изредка постанывать вместе с толчками, закатывая глаза от удовольствия. Да.. Ему действительно хорошо. Парень, примерно прикинув в голове местонахождения простаты, толкается, успешно задевая ее. Как же ласкали слух стоны Сыромятникова, кареглазый еле держался, а то бы уже давно до аффекта дошёл. Дазай не хочет врать, он бы с уверенностью сказал, что не раз представлял своей испорченной фантазией подобные моменты с любимым, что раньше. Но, к сожалению или к счастью, бинтованный не спешил – забудем про то, что просто идеальный момент выловить не мог – ведь вряд ли Сергей был готов. С уст срываются высокие стоны, сероглазый с трудом узнаёт в них собственный голос, но долго об этом думать не получается: движения всё быстрее и быстрее, всё чаще, почти постоянно, попадают в простату и сдерживаться тяжело, пускай Сергей и не пытался. Мысли спутываются, в голове хаос, тело всё чаще выгибается навстречу второму, нависшему над ним, мимолётные прикосновения плоти к животу приносят больше дразнящих ощущений, хочется потереться о гладкую кожу в темп движениям внутри. Пальцы подрагивают, сплетаются с чужими в замочек, и сжимают со всех сил, что сейчас имеются в светловолосом – от напряжения в теле чувствуется слабость. – Отпусти, прошу-у-у, – Чуть ли не скулит юноша от желания прямо сейчас зарыться одной рукой в темные волосы, мягко сжать в кулаке, а другой огладить нагую спину, каждый раз впиваясь короткими ногтями в кожу от острого удовольствия. Поначалу Дазай не до конца понимает просьбу что, что была сказана в первый раз, ибо удовольствие больно вскружило голову, равносильно состоянию в прострации. Спустя еще нескольких просьб, Сигму всё же отпускают, и тот почти моментально воплощает свои хотелки в реальность. Чужие волосы мягкие, приятные на ощупь, а тело источает тепло, кожа такая нежная, что сероглазый несдержанно оставляет на ней четыре параллельных красных полосы. Крови не будет, но след останется, немного распухнет. Ничего, Сергей готов потом самостоятельно ухаживать за каждым возможным повреждением на теле Осаму, возникшим в результате этой связи. Между стонами до слуха возлюбленного доносятся многочисленные нашёптывания признаний: как сильно любит, как скучал, как ему сейчас хорошо. Сыромятников в своём бреду превращается в сплошной бардак. Чёлка прилипла ко лбу, лезет в глаза, волосы запутались, щёки алые-алые, словно сероглазый на морозе простоял два часа, шея усыпана метками, губы распухли от поцелуев. Господи, он бы никогда не подумал, что однажды он будет выглядеть так, и что причиной его вида прости мама станет парень. Дазай опять замедляется, слыша чужое хныканье, тихо смеётся, до чего ж милая эта картина. – Мф-ф-ф, нет, нет, нет, не-е-ет, – Хнычет Сигма, когда его снова дразнят. Он вновь был на пике удовольствия, его вновь прервали, – Б-быстрее, ну же, – Как же надломленно звучит его голос, как чудна на слух эта редкая хрипотца в произношении. – На этот раз пожалею, – Парень моментально ускоряется, чувствуя, что ещё чуть-чуть и он точно кончит. За эти несколько раз Осаму и сам не прочь был по хныкать, но молчал, ведь сам себе обламывал всё, но растягивать удовольствие и в прямом смысле мучить себя уже вошло в привычку, ибо он уж слишком любил это. Толчки стали не только интенсивнее, но и грубее, шатен не сдерживался и рычал, пока в его голове гуляли навязчивые мысли о том, чтобы успеть вовремя выйти, всё-таки у светловолосого первый раз, поэтому не очень осмотрительно со стороны бинтованного будет, если он, пренебрегая этим, кончит внутрь. Мышцы вокруг Осаму непроизвольно сжались, сдавливая ствол внутри, Сигма заливается несдерданными стонами, чувствуя, как близится собственный оргазм. Внутри ощущается пульсация, тяжело определить, чья она именно, но это так будоражит, кровь приливает к мозгу, лёгкое головокружение расслабляет, даже приводит в некий восторг. Несмотря на то, как грубо в него толкаются, удовольствия от этого не становится меньше, напротив, узел в животе с каждым разом затягивается туже и туже, собственное тело огнём горит, попадания по простате словно ток пускают по нему, и Сигма, чёрт возьми, никогда не испытывал такого экстаза, как сейчас. Дрочка не столь приятна, сколько стимуляция этой точки, она даже в сравнение с ней не идёт. Способность думать полностью покидает Сергея, и тот, в приближении конца, впивается ногтями в кожу на спине, всё таки оставляя после себя повреждения в виде полумесяцев, а когда оргазм накрывает его полностью, ладонь резко подрывается в сторону, ведя за собой уже полноценные царапины. Он стонет чужое имя, пальцы на ногах поджимаются, икры напряжены, и он чувствует на животе и ноге горячую сперму. Силы покидают тело, рука на волосах скатывается на шею, повиснув на ней, а вторая расслабляет пальцы, более не впиваясь ногтями в кожу. Боже, это... это было чертовски хорошо, тело, кажется, в восторге, судя по лёгкой дрожи в плечах, бедрах и коленях. Сыромятников дышит глубоко, медленно, приходя в чувства. Перед глазами пляшут разноцветные круги. – Обожаю тебя, любовь моя, – Хрипло мурлычет Дазай, мимолётно целуя возлюбленного в губы. Они оба устали и по ним это хорошо видно. Осталось прибрать за собой и можно наконец отдохнуть, наслаждаясь присутствием друг друга. Не исключено, что такие любовные страсти у них будут ещё не раз, но это юноша запомнит навсегда, как самый лучший в его жизни секс с парнем. Нет, не просто парнем. С любимым парнем. Спасибо, Сасаки! Очень помогла! Впечатать бы твоё лицо в асфальт, да только жаль, что девушек Осаму не позволяет бить воспитание и банальное, какое никакое, но уважение. – Боже, т-ты... черто-овски хорош, – Не то, что бы у Сигмы был опыт  точнее его нет, но он чувствует себя обязанным сказать это Осаму, – Фух.. там влажные салфетки где-то. На столе должны быть. На комплимент Дазай мило улыбается и водит носом по нежной и до сих пор румяной щеке, – Взаимно, прелесть. Никогда ни с кем не было так хорошо, как с тобой, – Честно признаётся, а после просьбы найти салфетки, встаёт, надевая нижнее белье обратно и идёт искать. Когда шатен слез с постели в поисках салфеток (парень аргументировал это тем, что на данный момент Дазай самый чистых из них), сероглазый приподнимается на локтях что едва его держат и осматривает постель на наличие беспорядка: немного сбит пододеяльник, но это совсем мелочь, главное, грязи нет. За исключением его самого – не очень приятно ощущение спермы на собственной коже. Сероглазый пальцем проверяет, не начала ли та высыхать, иначе потом отмываться будет проблемно. Ага, как же, не начала. На руке вон осталась. Боже, ему срочно нужны салфетки. И душ, потому что Сигма чувствует, что всё-таки что-то да присохло к животу, и может лишь предположить, что это капли естественной смазки. Ладно, может, в его возрасте пора бы иметь презервативы. Ну или салфетки под рукой, а не "где-то там на столе". Шатен достаточно быстро находит влажные салфетки и приносит их Сыромятникову, однако, когда тот собирается приподняться, Осаму слегка надавливает ладонью на грудь, намекая лечь обратно, – Я помогу, ладно? – Ответ ему не нужен, спросил лишь для приличия. – Лежать, – Твёрдо настоял на своем тот, когда Сергей всё равно пытается подняться. Тело рухнуло на постель, а руки раскинули в сторону в знак принятия помощи. Он достаёт сразу несколько салфеток и одной из них начинает вытирать едва ли засохшее семя сначала на животе, потом где-то на бедре. Прохлада салфетки отзывается терпимой щекоткой, а живот от этой прохлады втягивается: чувствует мурашки от щекотки. Шатен понимает, знает, что возлюбленный наверняка очень устал, по его лицу и максимально расслабленному телу это заметно, мысленно воспринимает, как очередной комплимент. Закончив, юноша заваливается рядом, обхватывая рукой талию и укладываясь головой на грудную клетку. – Спасибо, – Благодарит Сигма да вновь зарывается рукой в короткие волосы, когда на грудь возлегла головушка любимого. Всё кажется сейчас таким правильным, таким нужным и обычным. Словно не сегодня произошёл первый раз Сергея с Осаму, а давным давно, и теперь они в очередной раз разваливаются на его постели в обнимку: один до сих пор голый, другой в одном только белье. – Мф, скажи, что ты очень при очень устал и будешь лежать здесь со мной, – Подобно маленькому ребенку молвит Дазай, не желая отпускать Сигму от слова вообще. Безусловно, неплохо было бы в душ сходить, но сейчас так лень вставать, что готов прилипнуть к любимому, дабы тот лежал смирно. Да и... Шатен точно всё начисто вытер, значит нет весомой причины оставлять бедного-несчастного-Осаму на целых 15 минут! – Я очень при очень устал и буду лежать здесь, с тобой, – Дословно повторяет сероглазый и хихикает, заправляя тёмны пряди за ухо, – ...Но не жалуйся потом на запах пота, – И всё-таки свои пять копеек не вставить - грех. Пальцы нежно массируют кожу головы одними лишь подушечками, пропускают меж фалангами волосы, да накручивая их. На самом деле накрутить там мало чего можно. Рука спускается к затылку, с затылка на шею, мягко её гладит, нежно водит пальчиками по рыхловатым узорам, вздыхая глубоко. В голове возникает воспоминание о том, как Осаму однажды чуть не вскрылся. Признаться честно, с тех пор ему не один раз снился кошмар, где шатен всё-таки умирает. И каждый раз, просыпаясь в холодном поту, тот хватает телефон с зарядки, проверяя в соцсетях, когда бинтованный был последний раз в сети. Зная, как поздно тот засыпает, Сигма с облегчённым выдохом выключает телефон, когда видит статус "был в сети 15 минут назад" или около того. – Пф-ф-ф, нашел чем пугать! – Шатен откровенно наслаждается нежными прикосновениями к шее, не обращая внимания на то, что Сигма заострил свое внимание на шрамах. Ему можно. Признаться честно, юноша уже и не помнит, что послужило толчком к попытке повеситься и перерезать сонную артерию. Сложно, однако, жить будучи меланхоликом и довольно депрессивным человеком, который мно-о-огое воспринимает в штыки, но по Дазаю и не скажешь. Шут не любил свое тело, ибо изуродовал его беспощадными порезами, а это в его представлении выглядит очень...отвратительно не красиво. Никто никогда не пускал неприятных комментариев о его изувеченном теле, ведь никто и не видел (за исключением двух), так что нельзя сказать, что неприязнь к своему телу ему кто-то привил или внушил. Он сам успешно справился. – Осаму, – зовёт тихонько сероглазый, спускаясь с шеи на плечо, аккуратно гладит, – Если бы твоя мать узнала, в каких мы отношениях, чтобы ты делал? – вопрос неожиданный, но ему до жути интересно. Представить страшно, что было бы, если б сейчас вернулась его мать и застала их голыми в одной постели. Сигма хмурится на эти мысли, предплечьем другой руки закрыв глаза. Ужасно. – Знаешь, моя мама очень любит подбирать мне 'невестушек', так что думается мне, что реакция не была бы далеко не положительной, – С закрытыми глазами начинает Осаму, – Чтобы я делал? Хах, ну, не знаю. Я импровизатор, в курсе? – Тот ухмыляется краешком губ, – Наверное поговорил бы с ней, когда ее пыл остынет, но если скажет расставаться с тобой, я попытаюсь как можно скорее съехать. К тому же, у меня есть отец, думаю, он бы помог мне, так как для него это пустяки, как для очень влиятельного человека нашего времени. Скорее всего ты его знаешь, – Дазай умолчал о не очень хороших отношениях со вторым родителем, но, невзирая на это, он помогал сыну, когда нужна была помощь и никогда прежде не отвергал, – А ты? Чтобы ты сделал? – Юноша поворачивает голову в сторону возлюбленного. Рука на плече останавливается, когда звучит ответный вопрос. «Чего застыл, Сигма? Не уверен в себе? Не определился, что нудно будет делать  когда перед тобой предстанет выбор между твоим парнем и твоей матерью? О  ну, что ж, давай подумаем вместе об этом!» – Она не узнает, – Отрезает юноша, опуская ладонь еще ниже, на спину. Сыромятников оглаживает гладкие лопатки, пробирается ладонью к грудному отделу позвоночника, следует ниже и чувствует пальцами место, что чуть ли не огнём горит: а вот и царапины. – Давай обработаем чуть позже. Быстрее заживёт, – Предлагает Сергей, теперь уже сторонясь следов на коже. Сероглазый кусает нижнюю губу, но возвращается к теме, – Я не хочу, чтобы она знала о тебе. Не хочу, чтобы знала о моих друзьях. О моей личной жизни в общем. Хочу, чтобы она думала, что ее у меня попросту нет, что я- – «Как она, да? Что ты такой же, как твоя родительница: без личной жизни, эрудированный, собранный и организованный. Ты хочешь, чтобы она гордилась тобой? И ради этого ты можешь поставить под сомнения ваши отношения с Осаму? Смешно». Хотя выбор и в правду трудный, кого же тебе однажды нужно будет выбрать: мать, которая бросила тебя в 3 года и нарисовалась в твоей жизни, когда тебе исполнилось 10, или парень, с которым ты всего встречаешься месяц. «Что, время не такой интересный фактор для тебя? Хорошо, перейдём к отношению этих двух людей к тебе. Твоя мать готова отречься от тебя за четвёрку в четверти, а твой возлюбленный вовсе не смотрит на твою успеваемость. Твоя мать не поддерживает тебя в твоих желаниях развиваться в музыке, вечно критикует, в то время как Осаму считает тебя неплохим в этом деле. Но ты все равно выбираешь при этом мать? Нет, ты выбираешь не мать, а её признание.» – Прости за то, что я скажу, – Сигма вздыхает, –  Я не хочу с тобой расставаться, но если она потребует этого, я сделаю всё, чтобы она думала, что мы расстались. Но я никогда по-настоящему не захочу уходить от тебя. Однако мне все равно тяжело выбирать кого-то одного. Светловолосый трёт переносицу, поджимает губы; он ненавидит эту неопределённость. Он всегда был достаточно решительным, а сейчас... Он не хочет выбирать. Но Осаму же почему-то выбрал тебя, а не свою мать.  – Прости, – шепчет Сигма в макушку, крепко обнимая шатена за плечи уже двумя руками. – Тебе не за что извиняться, – Осаму звучит так, будто ему вообще всё равно, что его это никаким образом не задело, а оно и было так на самом деле. Дазай просто не имеет права злиться, – Я прекрасно вижу, как ты стараешься для неё. Для неё, а не для себя и вот именно за это я бы сомневался насчёт прощения, – Юношу клонит в сон, поэтому его голос звучит по детски непринуждённо и лениво, – Мой выбор пал на тебе, потому что в тебе я уверен больше, тебя я люблю больше. Когда-нибудь я расскажу тебе, почему, – Шатен крепче обнимает светловолосого в ответ. Ему не хватает только начать мурлыкать и свернуться клубочком, до чего ж приятны были нежности Сергея. «Ну же, посмотри. Даже после твоего откровения он всё ещё выбирает тебя, Сигма, так почему ты колеблешься?»   – ...Я тоже тебя люблю больше, – «Чем мать, да? В чём тогда проблема начхать на её мнение и одобрение?» Мать Дазая была неплохой женщиной для других, в коллективе, на работе, где угодно, только не дома, не по отношению к сыну. Взять хотя бы в пример то, что на большинство попыток умереть помогла подтолкнуть именно она, что это она виновата в расшатанном ментальном состоянии шатена. Кареглазый попросту не может её простить. Парень зацепился бы за любую причину поскорее съехать от неё, и Сигма послужил бы идеальным вариантом, если уж та надумает ультиматумы ставить. Любовь и желание быть с Сыромятниковым присутствовало безусловно, как и нежелание находиться рядом с матерью. Оба варианта преобладали над ним и оба ведут лишь к одному заключению. – Ты правда ею так восхищаешься, что делаешь всё для, образно говоря, её одобрительного кивка? – С неким пренебрежением говорит Осаму. Ну извините, он, может, и не видел эту женщину, не общался с ней тет-а-тет, но примерные представления ее личности в голове уже имеются. И они очень не понравились ему, и то, как она обращается с отличником. – Иначе я не понимаю твоего стремления быть лучше в ее глазах. Прости, если вдруг сказал что-то не так. Осаму говорит, что он старается для неё, но так ли это? Сыромятников думает, что это возможно и так. Но вопрос "Почему ты желаешь стать гордостью своей матери?" вызывает кучу неприятных воспоминаний. Может, те 7 лет в отсутствие родителей оставили что-то на душе юноши? Может, он просто не хочет оставаться один? Ух ты ж, а кто это в начале общения с шатеном твердил, мол, одиночество - не так уж и плохо? Но ты на верном пути, Сергей, на верном. Ты хочешь получить родительское одобрения, чтобы та не оставляла тебя. Чтобы у неё было меньше причин бросить тебя вновь. Так разве это не собственный эгоизм, а не старание для матери? Боже, лучше бы он не начинал копаться в себе сейчас. Эта мысль звучит достаточно шокирующей для светловолосого, он словно всю свою жизнь только что переосмыслил.   – Я.., – Юноша запинается, рассеянно как-то смотря в стену позади Осаму, – Да? Раньше я мог ответить чётче, сейчас.. это кажется более трудным, – Признаётся Сигма. Он пытается вспомнить хоть один фактор, который говорил бы об исключительности матери. И вспоминает, – Я, на самом деле, плохо знаю её вне дома. Знаю, что она просто во всём лучшая, но своими глазами никогда не мог застать этих моментов. Единственное, помню, как она однажды играла на фортепиано. Я тогда рано вернулся и впервые увидел её игру, – сероглазый прикрывает глаза, пытаясь вспомнить подробности того дня, – Она никогда ранее не играла при мне. Тогда она играла пьесу Равеля. Ммм, Ночной гаспар, ага. Чуть ли не вторая композиция по сложности в технике исполнения. И она играла её по памяти, Осаму! – На лице расцветает улыбка при упоминании того дня, – Если бы ты слышал, ты бы точно упал. От восхищения, конечно, – перед глазами всплывает образ матери, сидящей за инструментом, движения рук, ловко перемещающиеся по аккордам, и мелодия, – Наверное, это единственное, что может заставить меня поверить в талант. Ну, конечно помимо этой пьесы Сергей видел множество кубков, наград, грамот и прочих почестей в её кабинете. Всё рассмотреть не успел, но куда не глянешь - везде первое место. Улыбка сходит с лица, восхищения прекращаются. – Возможно это и должно быть удивительным. Мне жаль, что ты забываешь про себя, стараясь для неё, – Отделывается одним комментарием Дазай на рассказ Сергея. Он честно не знает, как реагировать, – Так ты ею восхищаешься или её умениями? – Чуть ли не про себя бубнит тот, потираясь щекой о нежную кожу. Осаму поистине трудно впечатлить, как обладателя высокого интеллекта и превосходной памяти. Нет, он не собирается сейчас выпендриваться, что и сам бы сыграл эту композицию по памяти, но то, что мать Сыромятникова везде занимает первые места – не являлось чем-то шокирующим. Он понимал, что женщина наверняка приложила не мало усилий, понимал, что так могут многие люди, если будут действовать, стараться, хотеть и стремиться. Шатен так хотел показать и доказать Сигме, что он заслуживает признания самого себя, что он и без упрёков матери лучший. – Кстати, могу я узнать, кто твой отец? Не припомню популярных личностей с твоей фамилией, – глаголит юноша, снова принявшись наглаживать этого "кота". Такой милый, господи. Ощущение, что сейчас уснёт, а Сигма тут нагружает его вопросами. – У меня фамилия мамы, она аргументировала это тем, что к моему имени больше подходит, – Дазай демонстрирует лёгкую усмешку, – Конечно, это не единственная причина, сам поймёшь. Мори Огай– мой отец. Говорит ли тебе о чём-нибудь это имя? – Шут почему-то был уверен, что Сигма знает его или хотя бы слышал о нём. Сейчас трудно было найти человека, который не знал Огая, поэтому Осаму не разбрасывался этой информацией направо налево, так как есть большая вероятность, что к нему начнут прилипать, а то и хуже : обвинять в действиях отца, несмотря на то, что он в этом никоим образом не причастен. С одной стороны: превосходный хирург, а с другой: босс преступной организации, которая только прогрессировала. Но, с появлением второго, мужчине само собой пришлось отказаться от своей первоначальной деятельности. – Хочешь познакомлю, – Парень улыбается в несдержанной улыбке, вновь расслабляясь от желанных поглаживаний, прикрывая глаза. Да уж, ещё чуть-чуть и он точно уснёт, однако продолжает держаться, дабы поговорить с возлюбленным. Сигма, мягко говоря, в шоке: Осаму сын преступника? Еще и такого популярного? Офанареть. Да кто ж не знает лучшего хирурга, скандально известного тем, что является боссом мафии. У него есть сын? Оказывается есть, Сигма, вот перед твоим носом лежит, едва ли не спит. В голове всплывает множество вопросов, хочется прямо сейчас засыпать ими возлюбленного, но опуская взгляд вниз, Сыромятников отодвигает их на второй план. Пускай лучше поспит. Сигма бы и с ним поспал, но от таких новостей сон словно рукой смахнуло, осталась лишь усталость. – Пока что воздержусь. Вдруг твой отец увидит причину твоей голубизны во мне, и его подчинённые грохнут меня в тёмном переулке, – светловолосый пытается пошутить, но от своей же шутки становится немного жутко, – Спи уже. Я разбужу тебя через 30 минут. Кота ещё кормить, – "И себя" думается юноше, когда чувство голода возвращается. Он уже забыть успел, что завтрак и обед были благополучно пропущены. Вспомнишь солнце, вот и лучик; кот, услышав, что речь идёт о нём, вальяжно выглядывает из-за дверного проёма в комнату, глазами устремляясь прямиком в хозяина. Сергей оборачивается на чужие шаги: когти шкрябают по ламинату, не услышать сложно. Остричь бы ему их. Ну вот и доверит эту миссию своему парню! Он же так любит этого кота, интересно взглянуть, как шатен будет пытаться удержать эту черношерстную бестию и при этом сохранять целостность своего лица. Сергей чуть приподнимается, берет с пикроватного столика сложенный плед и раскрывает его, накрыв им и себя, и кареглазого.