5 августа 2019 года. Главное полицейское управление Сеула
Хосок вышел из машины, громко хлопнув дверью. Настроение – дрянь. Литры кофе и сумбурные размышления привели к бессоннице, а бессонница к частой головной боли и раздражительности, которая и без этого в затылок дышит. Табачный дым стал жечь глотку, алкоголь приобрел цитрусовое послевкусие: вовсе не сочной мякоти, горьковатая цедра ощущается в слюне. А сейчас ладони прошибает током от папки с рисунками Юнги. Сегодняшнее утро такое же блядское, как шалавы из притона на окраине города. Альфа уперся лбом в крышу черного седана и резко выдохнул. Он жутко устал. - Милый, – Чимин коснулся его плеча и легко поцеловал в скулу. – Давай Чонгуку расскажем. Он поговорит с ним, найдет подход, брат все-таки. Хосок неоднозначно промычал и приложился кулаком об уже согретый солнцем металл. Не в Чонгуке дело, альфа и сам поговорить может, но не знает, как себя настроить на гадкий диалог. Собственные мысли гложут, доставляя дискомфорт в районе желудка. Ебучая акварель. Юнги нарисовал эти места ебучей яркой акварелью, словно там никто не был убит. Словно там не лежали истерзанные омеги, еле шевеля губами в просьбе их спасти. Словно никто в тех местах не звал Господа, глядя на бескрайнее небо в последний раз. Альфа всю ночь не спал, терпел режущие слух крики несчастных и напуганных омег. Они его звали, они его умоляли, а он так ничего и не сделал. Ему стыдно, что дело не двигается с мертвой точки, а он сам похож на сорняк. Бесполезный и уродливый. - Ты ведь не думаешь, что Юнги причастен к этому? Он всего лишь ребенок, которому, кстати, тоже нелегко пришлось. - Я не исключаю того, что он может быть свидетелем, но и не исключаю его соучастие. И он далеко не ребенок. Для Чон Хосока симпатичный блондин скорее объект неукротимого желания и дикой жажды, особенно в последнее время, когда Чонгук не подпускает даже издалека на омегу посмотреть. И старший его рвение понимает, потому что, увидев котенка, сдержать изголодавшегося по нему Тигра будет трудно. Пустые гляделки не для Хосока, он не романтик, не рыцарь на белом коне, который будет стоять под окнами и ждать, пока Юнги не выглянет и не подарит солнечную улыбку. Подобный сопливый бред для тех, кто не понимает мироустройство. А мир устроен весьма жестоко, и чистой любви в нем не место. Здесь грязно, пошло и воняет в каждом углу. Чимин достал сигареты и закурил, подпирая ногой машину. Он понятия не имеет, какая каша из собственных раздробленных внутренностей варится в альфе, щедро приправленная подозрениями и недоверием. Щепотка боли тоже в котле присутствует. - Восемь лет назад ему было девять. Он сейчас-то ничего тяжелее игрушки поднять не может, а тогда и подавно. Он прав, и Хосок ему кивает в ответ, но внутренний голос верещит истерично. Если бы эта акварельная мазня не принадлежала его истинному, то с самим собой торговаться бы не пришлось, представляя знакомый силуэт с огромными обиженными глазами и подрагивающими от всхлипов губами. Хосок злится, что позволил зависимости в черепную коробку проползти и метастазами по телу разрастись. Апельсиновые плантации его одурманили, шипящий звук он принял за содовую, а стоило бы за змеиный шепот. Замер в узком длинном коридоре с сотней дверей, но ни одну не откроет, потому что смотрит на сто первую. А на ней алым «Мин Юнги принадлежит мне» написано. И сейчас Хосок думает, что омега вообще никому не принадлежит, даже самому себе. Кто такой этот Мин Юнги? Каким было его детство? Каким он был до похищения? О чем мечтал? Альфа разбито ухмыльнулся, понимая, что абсолютно ничего не знает о своем мальчике, ничего не стремился выяснить, ослепленный молодым и доступным ему одному телом. Поверхностные факты создали лишь обобщенную картину, а ведь Хосок обязан был пинцетом вытащить всю подноготную, не позволяя занозам задерживаться под тонкой кожей. Неужели зависимость настолько лишает отлично зрячего способности видеть? Мин Юнги может быть хищником, куда более сильным, чем Чон Хосок. Маленький омега уже по венам-рекам течет кипящей смолой, болезненно закупоривая пульсирующие нити, и все, что мужчине остается – ждать сладкой смерти, вспоминать вкус изящных лодыжек, которые он не единожды целовал, облизывал и покусывал, как зачарованный, и довольствоваться редкими телефонными разговорами и парочкой сообщений в день. Сам того не понимая, цепляется за любую возможность быть ближе, жалко прикрывается их истинностью, оправдывая сумасшедшую тягу. Хосока сбили с пути, по которому он много лет следовал, не сворачивая. Мин Юнги толкнул его с такой неведомой ранее силой, что мужчина потерялся в лесной глуши. Он до сих пор там тенью слоняется и продолжает искать давно найденное. Вернувшееся сознание лупит его по лицу, обдавая болью сродни отменной пощечине, обжигающей грубоватую кожу. Игриво лепечет, что он повелся и оказался в ловушке. Но действительно ли это ловушка? Или игра воображения? Может, Юнги – заложник обстоятельств, а никакой не соучастник или свидетель? Хосок ловит себя на мысли, что не хочет знать правду, уверенный, что это разберет его организм на атомы. Кто такой этот Мин Юнги? Как он живет сейчас? Каким он стал после похищения? О чем мечтает? Настоящий Мин Юнги – кто он, черт возьми? - Чонгук, – окликнул альфа младшего, догоняя в коридоре. – Нужно спуститься в архив, появились зацепки по старому делу. Тот приветственно протянул руку и скромно улыбнулся. У обоих чувства в свете последних событий противоречивые, но оба враждебности не питают. Они приняли ситуацию молча, по-своему ее переживая, и каждый наверняка уверен, что будь между ними реальная война, обойму выпустить никто бы не посмел. Но между ними не война, а семнадцатилетний омега, любящий своих альф до обезумевшего сердцебиения, а из оружия лишь подвешенный на угрозы язык и способность подавлять противника взглядом. - Судя по твоим глазам, ты нихуя не спал. Случилось что? - Случилось. И тебе это не понравится. Лицо начальника выражало взволнованность на уровне отчаяния, но Гук волнениям не поддался и покорно пошел следом. - Нужно поднять все улики по «Маковому убийце» и еще раз просмотреть фотографии, – объяснил старший, прогуливаясь между стеллажами. – Я займусь этим, а ты пока поищи в системе дела об убийствах с похожим почерком. - Ты ведь знаешь, что похожего почерка нет. - Знаю, но уже ни в чем не уверен. Попробуй поискать те, в которых тела находили на открытых местностях с множественными ножевыми и следами сексуального насилия. Жертвы – омеги до 25 лет. Возможно, тела были выставлены напоказ без одежды. И еще, – он потер глаза и потупил в полку перед собой. – Проверь, не проходил ли Хван Юнги по каким-либо делам свидетелем. - Какое отношение к этому имеет мой брат? Хосок поставил на стол коробку и смахнул с нее пыль. Внутренний зверь скулит и когтями царапает свою клетку, пытается что-то до хозяина донести, но тот игнорирует, потирая ладонью в районе солнечного сплетения. Затыкает. - Не знаю, – тихо ответил альфа и посмотрел собеседнику в лицо. – Дамсу отдал мне его рисунки, на которых я узнал места преступлений, но среди них были и не похожие на дело с маковыми венками. Я хочу выяснить, что это за места. Помоги мне, Гук. Без тебя я это дерьмище не вывезу. - Че за бред? – голос дрогнул. – Юнги не может быть с этим связан, ты ведь знаешь, какой он. Не способен он людям вредить. Патологически, блять, не способен. Он согрешить боится, верит, что в Ад даже за лишнюю съеденную, сука, вафлю попадет. - Он плохо ест? - Не об этом я тебе говорю! - Послушай, – Хосок положил ладони растерявшемуся парню на плечи. – Сейчас ты полицейский, а не старший брат. Переступая порог Управления, оставляй свои чувства и эмоции по ту сторону. Чонгук раздраженно усмехнулся и скинул с себя чужие руки. - Легко рассуждать, когда нихуя не чувствуешь к человеку, кроме ноющих яиц. - Пусть так. Сейчас не это важно. - А что, блять, важно? - Узнать правду, – ответил старший, разглядывая содержимое коробки. – И впредь не берись комментировать наши с котенком отношения. - Этот котенок принадлежит мне, – прошипел Гук. – Никаких отношений между вами нет. Не смей свое желание трахаться с Юнги называть отношениями. Не пачкай моему ангелу крылья. Не стерпев резкой смены течения разговора, Хосок схватил его за ворот футболки и пригвоздил к стене. Перед глазами злосчастная надпись неонами мигает, издавая противный характерный звук. «Мин Юнги принадлежит мне». У альфы на ребрах то же самое невидимыми чернилами выбито и пылает. - Помни, что вы братья, Чонгук-а. Братья по крови. Вам один человек жизнь дал. - Это не исключает того, что он приходит спать в мою постель. Хватка хосоковых рук усилилась. Эти слова вышибают из него трезвость рассудка. - Если я узнаю то, что мне не понравится, парня в монастырь отправлю. Ваши грехи будет замаливать до конца жизни, пока ты с больными ублюдками в тюрьме гниешь. Только прикоснись к нему там, где нельзя, надолго упрячу. - Не могу же я отказать младшему брату в объятиях, когда ему снятся кошмары. Никто кроме меня его не успокоит, – красноволосый ядовито улыбнулся, наслаждаясь чужой яростью. – Переступая порог Управления, оставляй свои чувства и эмоции по ту сторону. Хосок негромко хохотнул и пригладил смятую ткань, пропитавшуюся влагой от вспотевших ладоней. Зверь опять бунтует, но в парне напротив отчего-то угрозы не видит, на что-то другое намекает. - Займись делом, Гук. На сегодня достаточно. Молодой альфа опробовал кончиком языка клыки, провожая взглядом широкую спину начальника, сел перед компьютером и с невозмутимым видом принялся шерстить дела с убийствами за последние 8 лет. - Ты так и не ответил на мой вопрос. У Юнги проблемы с аппетитом? - У Юнги проблемы с психикой, но тебе на это насрать, – не отвлекаясь, ответил Чонгук. - Он пьет мощные препараты, ему нужно хорошо питаться, чтобы все усваивалось. Ты следишь за этим? Хосок выглянул из-за стеллажа и постучал по конструкции для привлечения внимания. - Блять, сколько крови... – прошептал младший, наспех пролистывая фотографии, чтобы прогнать ком в горле. – Я слежу за всем, что делает мой брат, но заставить его есть больше раза в день не могу. - Я позвоню ему. - Босс, – Гук оторвался от экрана и сложил руки на груди. – Объясни ему важность, а не обещай как-либо поощрять. Меня он не слушает, а тебе в рот заглядывает. - Ты суров к нему. - Я занимаюсь воспитанием. - Данные моей карты он наизусть помнит, так что сам себя поощрит, если захочет. Через полчаса к ним присоединились Чимин и Намджун, который не так давно вышел с больничного и временно передвигается с тростью. Омега вызвался помогать Хосоку, штурмуя стеллажи с коробками, а Джун сел рядом с Чонгуком, просматривая яркие рисунки и изредка обращая на того внимание, чтобы прояснить какие-то моменты. - Вы чего тут? – послышался в дверях знакомый голос, и все устремили взгляд на вошедшего Сонгю, позади которого топтался Чонхун. – Помощь нужна? Ким оживился и жестом пригласил подчиненных за широкий стол. - Сравните эти рисунки с фотографиями, которые мы нашли. У меня уже взгляд замылился, мог что-то упустить. - Кто художник? - Неважно, – ответил за начальника Чонгук и ткнул того коленом. - Аноним прислал на мое имя, – подхватил Намджун. – Мы не знаем, чьи они. На некоторых нашли знакомые места преступлений, больше ничего выяснить не удалось. Чонхун подошел к заданию со всей серьезностью и обложился фотографиями, сравнивая изображения досконально, а Сонгю изначально приперся от скуки, поэтому лениво перебирал документы, создавая видимость усердных поисков и не обращая внимания на заинтересованный взгляд Чонгука, который рассматривал его руки. - Эта последняя, – единственный омега отделения поставил на стол коробку с уликами и вытер со лба пот рукавом худи. – О, вы уже совместили некоторые? - Да. Только суть в том, что рисунки были написаны с натуры. Их не срисовали с фото из архива, как вы изначально думали. Художник находился на местах до или после, ракурсы отличаются. Сам глянь. - Хочешь сказать, что остальные пейзажи могут навести нас на след других преступлений? – спросил Сонгю, взбудораженный выводами. – Ведь некоторые рисунки нам не с чем сравнить, только подключать поисковиков и выяснять расположение. Времени уйдет вагон, хотя нарисовано довольно реалистично. Талантлив ваш этот художник. Чимин подпер поясницей стол и подхватил пару листов, внимательно рассматривая детали. Он был бы не против стаканчика крепкого кофе, но его альфу от терпкого запаха уже тошнит. - Не вагон, а ебаный состав, – Хосок присел недалеко от двери. – Гук, нашел что-нибудь? Парень повернул монитор к присутствующим, на котором было фото по делу серийного маньяка трехлетней давности. Экран отражал пустырь недалеко от стройки жилого района, который в данное время уже заселен. Там было найдено тело школьника, которому нанесли 5 ножевых. Вопреки указаниям босса, Чонгук просматривал дела, где жертвы были найдены одетыми, и не прогадал. Однако, теперь четверо из полицейских, включая его самого, были растеряны и озадачены еще больше, ведь появилась связь со вторым маньяком. Хосок усиленно потер ладонями лицо, заставляя кожу покраснеть, а себя взбодриться, и отвел потухший взгляд в сторону, размышляя о чем-то своем. Заметив это, Намджун постучал по столу ручкой и попросил Сонгю и Чонхуна вернуться к работе в отделе, поблагодарив за помощь. - Есть мысли? – спросил он друга, нахмурившись. - Чимин, передай совпадающий рисунок. Проанализировав оба изображения, бегая глазами от экрана к альбомному листу, альфа облегченно вздохнул, и уголки его губ дрогнули в еле заметной улыбке. - Юнги нарисовал это после убийства, причем весомо позже. Посмотрите на серые полосы – это столбы электролиний. На фотографиях из архива столбов нет. Нам нужно съездить туда с криминалистами. Возможно, это место другого преступления, если откинуть вероятность того, что парень любит гулять, где попало, в чем я пиздец как сомневаюсь. Младшие побежали собираться и вызывать криминалистов, не дожидаясь приказа, а Намджун остался пристально изучать лицо близкого друга. Ему не нужно намеков, чтобы вычислить тревожность того, с кем бок о бок тридцать лет шагает. - Думаю, нужно подключить мой клан. Парни установят локации быстрее копов, – заключил он, вызвав у Хосока удивление. – Что? Хочешь отдать ребенка на растерзание властям? Расследовать официально? - Намджун, теперь это улики, понимаешь? Мин Юнги связан с маньяком. Как бы я этого не хотел, но отрицать очевидное – долбоебизм. - Я не согласен. Среди этой мазни нет мест преступлений за первые 2 года. Здесь нет… – он запнулся и сцепил ладони на столе. – Нет мест, где нашли твоего брата и еще двух омег. Разве не странно? - Вот же блядство! – Ной подскочил и дважды приложился кулаком об стену. – Блядство! Блядство! Разочарование в очередном тупике и падение камня с души, что котенок может быть не причастен, вызвали смешанные эмоции, вылившиеся в очередную вспышку гнева. Альфа надеялся, что Юнги прольет свет на многолетний висяк, хоть жалкую крупицу кинет, но снова это холодное скользкое «ничего». Надежда осыпается песком сквозь окровавленные пальцы, кровь на которых имеет ту же группу, что и у Хосока. Он носит ее с собой повсюду, чувствует запах могильной земли и собственную никчемность. - Хорошо, – согласился он, немного остыв. – Подключай своих. Лучших ищеек напряги. Если там в земле нас ждут жестоко убитые, мы должны похоронить их, как положено. Хоть что-нибудь должны для них сделать! Под глазами залегли тени, капилляры полопались, мимические морщинки углубились и стали похожи на трещинки. У Хосока мужественное лицо, точеные скулы, выразительный профиль, сводящий омег с ума, родинка на контуре верхней губы – единственное, что придает его внешности мягкость. Но сейчас, в эту минуту, Намджун вдруг понял, что с этим самым лицом что-то не так. Оно будто высушено, а взгляд друга даже не дикий, а нечеловеческий. Перед альфой стоит все тот же Чон Хосок, но его не видно из-за сгущающегося тумана опасений. - У тебя все в порядке? - О чем ты? - Паршиво выглядишь, твоя агрессия участилась. Ной свел челюсти до скрипа и рухнул на стул. - У меня все заебись. - Пиздеж, – повысил тон Намджун. – Сам знаешь, что врешь мне. Тебе нужна помощь, Хосок. - Опять колеса? – подался вперед Чон, вздернув бровь. – Нихуя ты не угадал. Я не дам вам снова подсадить себя на эту дурь. Жить овощем не для меня, знаешь? А я знаю, проходил уже. - Рано или поздно ты сорвешься и убьешь человека. - Хули ты ко мне лезешь? – альфа поднялся и прошел вдоль стола, остановившись напротив друга. – Позаботься лучше о своем здоровье и подчисти круг приближенных, чтобы никто больше бедро не пробуравил. Прихоти Сокджина не должны оставаться в твоем теле пулями. Ким натянул двуличную улыбку и откинулся на стуле, понимая, что Хосок знает правду. - Давно ты в курсе? - Давно. От меня ничего не скрыть, поэтому предупреждаю: еще одна попытка втянуть меня в ваше болото, и я создам собственный клан, который будет избавляться от таких уродов, как вы оба. Этому мудаку нечего терять, а ты подумай о Сайене и детях. - Ты мне угрожаешь? Думаешь, вывезешь последствия? - Я готов ваши планы по пизде пустить. Убивать мирных – себе могилу рыть. Неужели ты повелся на грязное бабло и забыл о принципах? - Мы не выбирали, кем родиться, – Намджун свел брови и устремил взгляд в погасший монитор. – Ты тоже часть другого мира. И сейчас ты бесишься, потому что этот самый мир тебя поглощает. Если ты так рвешься быть хорошим человеком, возобнови лечение, пока тебя не хлопнули или за решетку не отправили. - Можешь подавиться своей заботой. Ебал я в рот такую дружбу и такую семью, где тебя мишенью делают. Глаза, сука, открой пошире! - Мое зрение хреновое, не спорю, но я не слепой. Поднявшись со стула, Ким взял трость, надеясь, что откручивать ручку и вынимать лезвие не придется, и подошел к другу, чей бешеный пыл давил на виски. Он заглянул Хосоку в глаза, отражая в своих теплое беспокойство и похлопал его по плечу. - Я был твоим другом и всегда буду. Не там ты решил врагов себе нажить. - А что о настоящем? Сейчас ты мне кто? – бросил напоследок Чон и скрылся за дверью. В детстве Хосок был послушным и примерным ребенком. В учебе от лучшего друга никогда не отставал, был любимчиком учителей и популярным среди сверстников. Всегда ярко улыбался, стремился к справедливости, слабых защищал, обидчиков лупил пацанскими неокрепшими кулачками, а дома никогда не признавался, что подрался в школе или во дворе. О своих успехах на других поприщах тоже умалчивал, раздражаясь от похвалы. Хосок радовался достижениям других, а свои всегда принижал, чтобы не выделяться. Он мечтал стать взрослым, когда другие мечтали стать космонавтами или пожарными. И взрослым Чон Хосок стал рано, впервые увидев кровь на одежде старшего брата, который в отличие от него не гнушался делами отца и нырнул в них еще подростком. С того дня и началось становление Ноя. После смерти младшего брата, его принудительно закрыли на лечение, потому что состояние альфы стало реальной угрозой жизни близким. Он стал неуправляем, жесток и непредсказуем. Мог за обедом воткнуть вилку в стол, предупредив прислугу, что в следующий раз вместо деревянной столешницы окажется чья-либо рука. Просто так, просто потому что ему что-то там показалось или не понравилось. Из лечебницы его забрал к себе дедушка, отвалив немалую сумму врачам за молчание, чтобы не портить любимому внуку будущее. Ведь Чон Хосок – полицейский. Ненависть к семье копилась годами, а к 28 окрепла настолько, что связь он прервал даже с папой, с которым хоть редко, но виделся. Пережив потерю родителя, он успокоился. Больше ничего его не связывало с фамилией Ким, отца он ненавидит по сей день, а старший брат для него, как бельмо на глазу. Альфа думал, что у ярости больше нет причин восстать и взять контроль над хищником, но он ошибся. У причин красивые имена. У причин одинаково глубокие глаза. У причин искренняя к нему любовь. У причин сломанные судьбы, которые не переписать с чистого листа, но которые еще возможно исправить. Хосок питает благие намерения, не замечая за собой, как уходит медленно ко дну, затягивая в водоворот остальных. Это его омеги, его кровь и плоть, его смысл жизни и надежда на малейший просвет. Не он их выбрал, они сами явились: один в траурно-черном, второй в холодно-белом. Похоронить и воскресить – бесконечный круг перерождений. Думать, что такое сочетание создает баланс, глупо, но Хосок эту глупость совершает. В этом мире противоположности не притягиваются, они создают антимагнитный барьер, дисгармонию, сеют хаос и предполагают разруху. Чувствуя опасность, зверь внутри рычит и скалится, обнажая клыки, с которых капает ядовитая слюна. И сейчас он рычит громче обычного, предупреждая об опасности с одной стороны, затмевая опасность с другой. Нож в спину, как правило, прилетает, когда не ждешь, и от того, кто был близок до телепатического уровня. Подавлять гнев Хосок не будет, что бы не говорил Намджун. Не сейчас, когда, кажется, весь мир пытается очнуться от долгой спячки, чтобы объявить Ною войну. Ной пойдет войной сам. - Я выяснил, кто поджег склад «Лотоса», – тихо проговорил в телефонную трубку Намджун. - Кто? – тон собеседника был сухим и равнодушным. - Ной. Пора принять меры. Чон Хосок обещал чертенку, что кинет в пасть клана что-то поострее. В его книге рецептов остро и горячо практически синонимы. Было занятно наблюдать, как горят миллионы долларов, отражаясь ярким пламенем в зрачках и адскими криками в ушах. Сдерживать свои обещания альфа привык, считая наивысшим долгом. Готов изнурять себя до болезненного цвета кожи, потому что должен. «Тебя никто не тронет, никто не обидит, никто не сможет причинить боль, кроме меня». Хосок воспринимает собственный мир слишком остро, кидается из крайности в крайность, и конца его метаниям не будет, пока хоть одна из сломанных судеб не захрустит на его зубах, превращаясь в пыль.***
7 августа 2019 года. Квартира Чонгука
Каждый будний вечер ничем не отличается от предыдущего. Юнги бежит к нему в объятия, едва открывается входная дверь, дарит широкую улыбку, которая, кажется, способна вылечить самые глубокие душевные раны, лезет с вопросами, подобно почемучке. И постоянно прижимается, ищет ласки, ищет то, чего ему не хватало долгие годы, позволяя брату вспомнить давно захворавшие нежность и заботу. Альфа счастлив наблюдать сонную помятую мордашку по утрам, которая чуть ли не падает в тарелку с кашей, чувствовать крохотную ладошку в своей, когда они выходят погулять возле дома, даже просто смотреть, как омега чем-то увлеченно занят. Предела этому фейерверку чувств нет, дымок от залпа не успевает рассеяться, как небо украшает другой, более насыщенный. Они вдвоем создают собственную Вселенную, где не место агрессии, гнусным интрижкам и животным инстинктам. Вселенную, в которой два брошенных ребенка приспосабливаются жить по-новому, постепенно открываясь друг другу, помогая преодолеть боль от родительского предательства, греясь ночами под одним одеялом, переплетая ноги-цепи. Только двое – Чон Чонгук и Мин Юнги. - Привет, мое сокровище, – прошептал альфа брату на ушко, когда тот запрыгнул на него с разбега. – Я принес тебе карандаши, которые ты просил, и сливочные кексы. - Можно я еще чуть-чуть так побуду? - Как руки мыть прикажешь? С тобой на шее? - Ну, братик, тебя весь день не было, я так скучал, что на стены лезть хотелось. Игрушки на компьютере неинтересные, а по телевизору одни повторы. Я так одичаю скоро. Хочешь, чтобы я начал выть волком на Луну? Омега деланно скуксился, но слезать со старшего не намеревался. Еще крепче зажал ногами талию и положил голову на плечо. Чонгук посмеялся и чмокнул его в затылок, стискивая в объятиях. Обоим важно чувствовать. - Разогреешь мне ужин? Юнги в ответ фыркнул и приземлился босыми ногами на пол. Выглядел он сонным и слегка уставшим, но таким чертовски милым, что язык не поворачивается сказать, что это дитя обладает сексуальностью, которую в нем разглядел Хосок. - Чем занимался? – спросил старший, усаживаясь за стол. – Глаза красные. Опять на солнце долго смотрел? - Нет. Я решил вспомнить школьную программу и нашел в интернете электронные учебники, – он поставил перед альфой тарелку с камджатханом и повернулся к холодильнику за кимчи. – Я ведь пойду в школу? - Сначала побудешь на домашнем обучении. Если все пойдет хорошо, то вернешься в школу. А хлеба разве нет? Омега присел напротив и поставил контейнер с кимчи, корпусом поворачиваясь к ящику с выпечкой, чуть ли не падая со стула. - Вернусь? – переспросил он, доставая кусочек из бумажного пакета. – В старую школу? Его дрожащий голос заставил Чонгука напрячься. Он отложил в сторону приборы и протянул перевернутые ладони к брату. Тот вложил в них свои, но взгляд не поднял. - Ты не хочешь туда, верно? - Не хочу. Там узкие коридоры и маленькие классы. - Тогда я найду тебе другую школу, хорошо? Юнги слабо закивал и опустил руки на колени, наблюдая за чужим аппетитом. Набитые щеки вызвали у него смешок и легкий румянец. Ему приятно кормить Чонгука и слушать после этого похвалу. Господин тоже часто хвалил его кулинарные способности. Господин за все на свете его хвалил: за съеденные пирожные, за просмотр сериалов, за покупку одежды, за красивые ножки, за вкусные губки, за само существование. - А ты почему не ешь? - Не хочется. Омега поднял ноги на стул и натянул на острые коленки футболку. - Сегодня звонил мой господин, и я плотно покушал, пока говорил с ним, поэтому больше не хочу. Можно он приедет к нам в гости? Он так скучает по кокосовому торту... - Нет, Юнги, – строго ответил старший. – Ты перед ним ноги раздвигаешь. Перед взрослым мужчиной. Давай закроем тему, пока мы не поругались. - Но он мой альфа и хочет торт... - Я твой альфа! – кулак приземлился на столешницу. – Только я! И торты ты печешь только мне, понял?! От легкого испуга голубые глаза наполнились слезами, но трусливо сбегать к себе в комнату Юнги не торопился. Он позволил нескольким мокрым дорожкам встретиться на подбородке и облизал губы. - Ты мой братик. - И твой альфа. - Это неправильно, Гуки, – пролепетал младший, вытирая слезы краем футболки. – У тебя ведь есть омега, он пахнет вкусненьким вином. - Тот, кто пахнет вином, даже дышать с тобой одним воздухом не заслужил, – морщинки на лбу разгладились, и Чонгук смягчил тон. – Прошу, не плачь, не разбивай мне сердце. И смотрит преданно, глубоко, в самую душу, пытаясь достучаться до нее. Сказать, как сильно любит и боится потерять, как тоскует вдали, как холодно за порогом их небольшой квартирки. Как все меняет цвета, окрашиваясь в серый, стоит эти стены покинуть. Впервые за столько лет осознанного одиночества у Чонгука есть человек, которому можно доверять, с которым можно быть собой и позабыть о проблемах и тянущихся с подросткового возраста страхах, утыкаясь по ночам в душистые волосы. Альфа соврал Хосоку, сказав, что Юнги приходит к нему по ночам. Он сам просыпается в холодном поту и зовет его истошными криками, замолкая, едва запах апельсинов тонким шлейфом тянется через ноздри. У них особенная связь, которую омега в силу возраста еще не понимает, исключительная и неповторимая, когда всю жизнь чувствуешь себя неполноценным, а повстречав половинку, обретаешь весь мир в глазах напротив, в частых прикосновениях и убаюкивающем голосе. И раз такой шанс выпал именно им, Чонгук будет держать брата под броней в виде собственных костей. - Никогда не сомневайся во мне, Юнги. Рядом со мной тебе будет лучше, чем с кем-либо еще. Мальчишка бесшумно слез со стула и устроился у него на коленях, обхватив руками шею. Он не понимает своей тяги и не стремится даже, чувствует ее тонкими иглами, пронзающими органы, когда дверь за братом закрывается и хочется крикнуть, чтобы вернулся, потому что без него пусто и страшно. Когда они увиделись впервые, Юнги показалось, что они уже встречались, но лица этого молодого человека он так и не вспомнил. Когда Чонгук впервые прикоснулся к нему, захотелось вжаться в широкую грудь до хруста собственных ребер, настолько веяло от альфы безопасностью и спокойствием. Позже Юнги понял, что веяло домом. Настоящей семьи у него никогда не было, лишь жалкое подобие. Теперь же есть он и Чон Чонгук. До глубокой ночи омега не смыкает глаз, потому что ждет, когда его позовут. Как самый послушный мальчик, забирается под одеяло и позволяет брату дышать собой, воруя малость и для себя. Юнги считает это все неправильным, но кровь в нем говорит обратное, заставляя тараканов в голове скандировать родное имя. - Братик, ты ведь никогда не предашь меня? – он потерся нежной щекой о трехдневную щетину. – Не оставишь одного, как папа? - Что за глупые мысли у тебя в голове? Конечно, не оставлю. Чонгук шумно вдохнул родной запах и растворился в ощущениях. - Давай заведем черепашку? – вырвал его из неги мелодичный голос. – Они не пакостят и выгуливать их не надо. - Завтра же принесу тебе черепашку. Как назовешь? - Даже не знаю, – омега поболтал ногами, задумавшись. – Пусть будет Сливка. В честь наших любимых сливочных кексов. Ребенок. Искренний и чистый. Сломанный, но отчаянно хватающийся за любую возможность не растерять себя и любовь к жизни. Не питающий обид на судьбу, на своего похитителя, на приемных родителей. С мягким характером, но твердым внутренним стержнем. Сколько раз он был предан, но веру в человечество все равно не утратил. За ним Чонгук готов в любое пекло броситься, понимая, что силы иссякнут и гибель неминуема, только бы за руку держать и чувствовать. После ужина Юнги лег на ковер в гостиной, пробуя новые карандаши. Высунув кончик языка, он старательно прорисовывал что-то понятное лишь ему одному, когда в комнату вместе с братом просочился запах сигаретного дыма. Гук присел на диван и с трепетом в груди стал наблюдать, как мальчик рисует. Омега весь в него, даже лучше. За что бы он не взялся – все получается с первого раза, будто у него от природы заложена способность делать безупречно. Альфа ласкает проницательным взглядом подрагивающие ресницы, мажет до забавно гуляющих в воздухе розовых пяток и вздыхает. На пустыре в понедельник был найден труп: криминалисты выяснили, что тело пролежало в земле около года. Но удивлены все были не этому, а тому, что на место периодически кто-то приходил и оставлял цветы, среди которых был обнаружен маковый венок. Хосок и Намджун в Управлении ночуют, выясняя местоположения с рисунков. Им пришлось подделать некоторые документы, чтобы избавить Юнги от допросов. Иными словами, если младший брат причастен к делу маньяка, точнее уже двух, то его покрывают четверо полицейских. Чонгук уверен, что его омега не при чем, что это жестокое совпадение, нелепая случайность, которой есть объяснение, но открыть рот и спросить Юнги напрямую боится. Они с нуля начали, на выжженном поле пробиваются первые ростки, затоптать их никак нельзя. Жизнь ребенка предала 17 лет назад, когда родной папа отказался от него в роддоме. Омежка рос нелюдимым и зашуганным, до 5 лет вообще не разговаривал, из-за чего постоянно подвергался нападкам сверстников. Закон в детских домах гласит, что слабые не выживают, но Мин Юнги оказался не в их числе и покинул стены, пропитанные сплошь его слезами, в 11 лет. В приемной семье поначалу все было спокойно: родители его любили, как родного, баловали, определили в хорошую школу. Отец учил его стоять за себя и давать обидчикам отпор, пока однажды сам не стал этим обидчиком. Тогда Юнги исполнилось 14, буквально через месяц после дня рождения у него началась первая течка, но папы рядом не оказалось – был на смене. В квартире он остался с отцом, который заботливо сбегал в аптеку, вызвал мужа домой и…попытался сунуть в приемного сына палец. Подростку он объяснил это тем, что всего лишь хочет помочь, что это облегчит зудящие ощущения, но омега хоть и выглядел наивным, но глупым точно не был. Он пригрозил заявлением в полицию и лишением родительских прав, потому что в данной ситуации органы опеки будут на стороне ребенка. Когда история повторилась спустя полгода, он рассказал обо всем папе, но тот по классике не поверил, ведь горячо любимый муж не может так поступить с сыном. Ничего не оставалось, кроме как купить перцовый баллончик и держать под подушкой, но понадобился он лишь раз, после чего папа стал более замкнутым, а отец прекратил какие-либо попытки залезть к омеге в кровать. В 16 лет Мин Юнги был похищен. Полгода он провел в замкнутом пространстве, поднявшись на свежий воздух только в день рождения. Похититель признался ему в любви и пообещал исполнить любое желание, зная, что домой парнишка не захочет. Юнги попросил лишь вывести его на улицу, полчаса он сидел на влажной земле с завязанными глазами и наслаждался запахом леса и звуками девственной природы, не задавая лишних вопросов. Он хотел жить и был уверен, что его найдут, поэтому стремился быть покладистым и заработал у преступника доверие. Чонгук лишь раз спросил у Хосока, как парнишке удалось после пережитого остаться адекватным. Старший тогда горько усмехнулся и ответил одним словом – никак. Только переехав в съемную квартиру вместе с братом, альфа начал понимать, почему Хосок так ответил. Потому что никакой адекватности в поведении Юнги нет. У парня серьезные отклонения: он все воспринимает по-детски, отчетливо видит грань между плохим и хорошим, отрицая компромиссы, не понимает каких-то серьезных вещей, наивно полагаясь на взрослых, он не приспособлен к самостоятельной жизни и никогда не будет к ней готов, становление личности завершилось в 16 лет. Он словно пластилин – лепи, что душе угодно, сминай в комок, снова лепи. Ни слова против тебе не скажут, слепо доверяя. Юнги – вечный подросток, любящий рисовать, играть, совать свой любопытный носик везде, где можно и нельзя, не знающий ничего об ответственности, постоянно ждущий каких-либо объяснений, чтобы разжевали и в рот положили. Он оттого и тянется ко взрослым, потому что видит в них родительский силуэт. - Малыш, выпей это, – альфа протянул ему несколько таблеток и подал стакан воды. – Умничка. Фильм смотреть будем? - Давай. «Самый пьяный округ в мире». Чонгук улыбнулся и осуждающе покачал головой. - Еще чего придумаешь? Это же боевик. - И что? Мы с господином его смотрели, вообще не страшно было! - Твой господин явно по ебалу получить хочет, – пробубнил он под нос и пошел в кухню. Еще несколько месяцев. Чонгук потерпит еще несколько месяцев и потребует у Намджуна перевод куда-нибудь в небольшой городок, где их с Юнги никто не будет знать. Чон Хосок омегу не получит. Молодой альфа сжал пальцами столешницу до побеления костяшек и вздрогнул, когда в дверь раздался звонок. - Юнги, пистолет, – он вбежал в гостиную и протянул нервно дрожащую ладонь. Омега пошарил рукой под диваном и достал вальтер, который лежит там на случай, если мальчишке будет угрожать опасность. Стрелять из него старший брат уже научил, не зная, что Юнги был обучен до этого своими телохранителями. - Запрись в моей комнате и не выходи, пока я не позову. Дождавшись щелчка, Чонгук сунул пистолет под резинку домашних штанов и прикрыл футболкой. - Уж кого-кого, а тебя я точно не ожидал тут увидеть. - Так и будешь меня в дверях держать? Молодой альфа вышел в подъезд и проверил незваного гостя на предмет оружия. - Понимаю, что не внушаю доверия, но я не беру пушку, когда прихожу с миром. - Ну и дебил ты, значит. Что в пакете? - Подарок для котенка. Чонгук усмехнулся и пригласил мужчину в квартиру. - Юнги, можешь выходить! Светловолосая голова осторожно высунулась из-за двери, и глаза округлились при виде второго альфы. - Дядя Джин! – взвизгнул он и побежал в распахнутые объятия. – Я так рад, что Вы пришли! Братик к нам вообще гостей не водит, даже Дамсу приезжать не разрешил, представляете? Сам носиком в мощную шею уткнулся и надышаться таким знакомым запахом не может. Молится, чтобы старший брат его не прервал. А Чонгук и не собирался, потому что прекрасно все понимает: Сокджин не истинный, но пахнет им. Пусть ребенок хоть так успокоится и на время тоску по любимому прогонит. - Я тебе кое-что привез, – мужчина протянул брендовый пакет. – Беги посмотри, нам с твоим братом нужно побеседовать. Юнги подарил ему улыбку с солнечных плантаций и пошлепал босыми ногами в гостиную, размахивая пакетом. - Чай? – предложил Чонгук, направляясь в кухню. - Покрепче ничего нет? - Соджу. - Пойдет, – Ким устало упал на стул и прикрыл глаза. – Как у вас дела? Помощь нужна? - Достаточно того, что вокруг дома вечно охрана шатается, а на крыше соседнего круглосуточно тип с винтовкой сидит. - Нихуя от тебя не скрыть. Хосок постарался, моих людей здесь нет. - Зачем пришел? Не поверю, что просто поболтать, – младший поставил две стопки и бутылку. – Мы лишь однажды виделись, и этого достаточно, чтобы я не считал тебя другом. Ублюдкам не место в почетных рядах. Сокджин опрокинул стопку и широко улыбнулся, наливая еще. - Твой омежка сговорчивее будет. На этих словах бровь Гука невольно дернулась. - Мой омежка… – задумчиво прошептал он. – Ну так? Хочешь снова использовать Юнги для своих грязных дел? - Даже скрывать этого не буду. - Проваливай. - Я не сомневался в твоем ответе. Пойду с другой стороны: сейчас я пущу тебе пулю в лоб и… – холодный металл появился перед глазами. – Блять, а ты не еблан, Чон Чонгук. - Как ты жив до сих пор? Алкоголь моментально защипал глаза, а пистолет испарился из рук. - Как-то так. Подручные средства тоже хороши. Джин положил вальтер на стол и припал пухлыми губами к бутылке, наблюдая, как младший склонился над мойкой умыть лицо. Альфа на самом деле пришел с миром, никого убивать он не планирует. По крайней мере в этой квартире его жертв точно нет, но прощупать почву и узнать пацана получше надо. Он прошел к открытому окну и достал сигареты. - На меня поработать не хочешь? – спросил он, выдыхая дым через нос. – Будешь обеспечен до конца жизни. - На сладкие крысиные речи не куплюсь. - Значит, не отрицаешь, что продаешься? Чонгук тоже закурил. - Не продаюсь. - Как жаль. Я надеялся, что к шантажу прибегать не придется. - Что ты имеешь в виду? – уточнил Чон, оглядываясь на дверной проем, в котором нарисовался младший брат. На нем был нежно-персиковый костюм со вставками из того же цвета сетки, сексуально обнажающей ключицы и ребра. Талия подчеркнута длинным поясом, один конец которого касался пальчиков ног. Широкие штаны скрывали худые ноги, но в целом образ выглядел сочным. Юнги повернулся к ним спиной, показывая вырез до лопаток, от плеча к плечу проходила тонкая серебряная цепочка с кулоном-каплей. Оттенок его кожи удачно гармонировал с цветом костюма, напоминая густой йогурт, кислинку которого Сокджин ощутил во рту, но одернул себя из-за обжигающей пальцы сигареты. - Солнышко, тебе очень идет, – констатировал он, боковым зрением наблюдая реакцию Чонгука. – Самому нравится? Юнги часто закивал, не скрывая довольной улыбки, и мужчина про себя отметил, что не одежда украшает этого маленького омегу, а он ее. Роскошный, статный, пахнущий чужой завистью и сексом. Ему носить только тяжелый люкс и быть усыпанным бриллиантами и белым золотом. Хотя даже серебро, повидавшее эту шею, уйдет за баснословные деньги с молотка. - Серьги почему не примерил? - Так у меня ушки не проколоты. - Переоденься, – вмешался в беседу старший брат. – Я сделаю тебе какао, и пойдешь в кровать. - Но… - Юнги. Я сказал, пойдешь в кровать. Мальчишка подошел к Сокджину и, встав на носочки, ткнул его носиком в ключицу, чтобы вобрать как можно больше запаха. Тот, пользуясь тем, что Чонгук отвлекся на приготовление какао, сунул ему в руки свой платок, предварительно протерев хлопковой тканью шею. - Беги к себе, – он потрепал пушистые волосы и мягко улыбнулся. – Постараюсь вытащить тебя отсюда, принцесса, и покатать на лошадях. Юнги сжал платок в кулачке и побежал в свою комнату, провожаемый взглядом мужчины в спину. Джин дернул со стола бутылку и смачно к ней приложился, затем размял челюстные мышцы и подпер стену. Как же тяжело играть добренького дядю, чтобы радовать детишек. Как вообще люди способны так много улыбаться? Лицо альфы выглядит отлично для его возраста по той простой причине, что улыбается и хмурится он редко. Обычно его выражение лица не читаемо – профессиональная привычка. Окружающим людям иногда кажется, что у него отсутствуют нервные окончания. Какая жалость, что и чувства у Ким Сокджина тоже под толстым слоем земли покоятся. Самую малость пробираются иногда, но оглушаются лопатой. Таким людям чувствовать нельзя, чтобы не стать монстром в человеческом обличии, коим становится младший брат. - Хосок убил 14 человек, – ледяным тоном произнес он, когда красноволосый вернулся в кухню с пустой кружкой, которая после сказанного выпала из рук. - Бред собачий, – сквозь зубы процедил Чонгук. – Хосок психопат, но не убийца. - Он поджег склад «Лотоса», о котором даже я не знал. Помимо товара заживо сгорели 14 человек. Все еще отказываешься мне помочь? Осколки полетели в мусорное ведро, туда же хочется и главу мафии отправить. Воняет так, что открытое окно не спасает. - Земля им пухом. Пусть хоть весь клан передушит, мне похуй. - А если следующую угрозу он увидит в тебе? – приподнял бровь Сокджин. - Не увидит, – Чонгук поднес ко рту сигарету. – А если увидит, использую подручные средства. Они ведь тоже хороши, дядя Джин? Старший размял шею и встал напротив. - Я пытался договориться с тобой по-человечески, но ты плохо понимаешь этот язык. - Ааах, да иди ты к черту. - Мотоцикл, на котором ты гоняешь... – взглядом провел по изменившемуся выражению лица и довольно хмыкнул. – Знаешь, чей он? - Допустим. Тебе-то что? - У Сайена властный муж. Береги себя. Юнги тоже береги – многовато защитников у него. Как говорится, у семи нянек дитя без глаза. Отвесил легкий поклон и вышел из квартиры, аккуратно закрыв дверь. Нужно было изначально придерживаться такого плана, а не заставлять себя опускаться до уровня переговоров. Каждую фигуру на шахматной доске нужно контролировать и тщательно обдумывать дальнейшие шаги, ибо лица второго игрока Сокджин не видит. Осталось решить, как наладить информационные связи с «Лотосом». Альфа знаком лишь с одним человеком, имеющим влияние по обе стороны медали. Подручные средства всегда хороши для дяди Джина.***
Прикрыв ладонью рот, чтобы не издать ни звука, Юнги на цыпочках добрался до комнаты и сразу же нырнул с головой под одеяло, сотрясаясь от плача. Его господин сжег заживо 14 человек. Его спаситель – убийца. К горлу поступила тошнота от осознания того, что руки, когда-то ласкающие его, по локоть погрязли в крови. Воображение рисует самые красочные картинки, где у мужчины окровавленный рот с острыми клыками, которыми он разрывает живую плоть, и громко безумно смеется. Омега слышит этот смех отчетливо, словно Хосок стоит у его кровати в готовности напасть, как только из-под одеяла выглянет белесая макушка. Юнги старается плакать бесшумно, чтобы брат ничего не услышал, но голос рвется наружу. Он затыкает себя, стуча кулачком по груди, крепко сжимает крестик и молится шепотом. - Под Твою защиту прибегаем, Пресвятая Богородица. Не презри молений наших в скорбях наших, но от всех опасностей избавляй нас всегда, – запинается, всхлип сглатывая. – Дева преславная и благословенная. Владычица наша, Защитница наша, Заступница наша, с Сыном Твоим примири нас, Сыну Твоему поручи нас, к Сыну Твоему приведи всех нас. Аминь. Глаза зажмуривает до летающих светлячков, но смех возлюбленного все также отчетливо слышен, а с ним крики истошные о помощи. Юнги кажется, что он с ума сходит, потому что голоса эти на собственный похожи. Закрывает уши, так и не поняв, что он сам и кричит от ужаса. Чонгук вбежал в комнату и подхватил омегу в одеяльном коконе, пытаясь родное лицо оттуда выудить. Мальчишка верещит, отбивается, просит его пощадить, не рвать на куски. Альфа его на бедра к себе уложил, пот ладонями вытирает, руки от ушей убрать пытается, имя его выкрикивает, чтобы до разума достучаться. - Гуки! Гуки! – Юнги глаза открыл и на шею к старшему бросился, рыдая так, что альфе дыхание восстановить тяжело. - Тише-тише, мой маленький, – по спинке похлопывает. – Я здесь, все хорошо. Целует горячий лоб, к себе прижимает крепче, рычит от головной боли. Он чувствует, как собственная кровь закипает от страха за брата, боль долбит по затылку чем-то увесистым. Юнги в комочек на нем сворачивается и таким крошечным в эту самую минуту выглядит, словно Чонгук огромный крейсер, а омега – самодельный плот. И дрейфуют они посреди океана вдвоем, друг на друга надеясь, потому что больше довериться некому. - Посмотри на меня, малыш. Ну же, покажи глазки. Юнги отстранился от него и вытер слезы уголком одеяла. - Вот так. Ты не один, у тебя есть я. Ничего не бойся. - Я все слышал, – заикаясь, прошептал омега и стыдливо отвел глаза, ведь подслушивать – плохо. – Мой господин убил 14 человек. Меня он тоже убьет? И тебя? - Нет, он этого не сделает. «Тебя точно не тронет, а насчет себя уже не уверен». - Почему он так поступил? За что он лишил жизни тех людей? Они были плохими? - Очень плохими, солнышко, но оправдывать его не нужно, договорились? - Убийство – грех, братик. Грех оправдать нельзя, – парнишка лег на подушку и похлопал ладонью рядом с собой. – Останься сегодня здесь, пожалуйста. Без тебя мое сердце будет болеть. Старший перелез через него и грузно завалился на бок, притягивая хрупкое тельце к себе. - Ты не разделся. - Точно, прости. Стянув футболку, Чонгук улегся на спину, позволяя брату расположить голову на своей груди, и прикрыл глаза, чувствуя, как тонкие пальчики выводят какие-то вензеля на коже. У него на правом боку набита змея, и Юнги всегда ее трогает, восхищаясь теплотой рисунка. Омега уснул быстро, измотанный истерикой, оставив Гука наедине со своими мыслями. Бледное лицо освещал лунный свет, придавая коже болезненную синеву, но альфа все равно любовался им, поглаживая тонкие волосы. В круговороте вопросов один выскакивал подобно попрыгунчику: кто муж Сайена? Истинный не объявлялся с их последней встречи, мотоцикл несколько дней стоял под окнами без дела, и Чонгук решил, что может поездить на нем, чтобы иметь лишние 20 минут на сон по утрам и возможность приезжать домой с работы пораньше. Ничего не изменилось, альфа Тэхена ненавидит по-прежнему, глушит беспокойство, вспоминая омежье отчаяние и плач. Но...есть несколько «но». И лучше бы им убраться подальше и заткнуться.***
9 августа 2019 года. Главное полицейское управление Сеула
- Убийство в Гранд-парке! Через 10 минут жду всех внизу! Чонхун, остаешься за главного! Хосок посмотрел на Чимина и кивнул в сторону своего кабинета. - Чертенок, у меня дерьмовое предчувствие, – нервно произнес он и подцепил дрожащими пальцами сигарету. – Останься в отделе, мне так будет спокойнее. - Ты уже две недели не в себе. Объясни, что происходит? - Не сейчас. - Хосок, я слышу это каждый день! Альфа рванул с места и прижал омегу к двери, больно сжимая челюсть. - Закрой рот. Ради всего святого, закрой, наконец, свой рот, – зашептал он в лицо напротив. – Прекрати ебать мне мозги. Прекрати орать. Прекрати задавать вопросы. Хватит, блять, хватит. Умоляю тебя. - Я переживаю. Ты сам на себя не похож. Чимин ухватился за запястья и медленно перевел чужие руки на свою талию, не разрывая зрительный контакт. Всматривался настойчиво, дожидаясь, пока помутнение не пройдет. Запер дверь и оставил на желанных губах свою слюну. Он искренне считает, что был рожден бороться с чужими демонами, что его предназначение – спасать человека от самого себя. Конкретного человека, который сейчас гладит его поясницу, трахая рот языком. Жестко, ненасытно, но по-другому. Как будто не Хосок это вовсе, а кто-то неизвестный в его теле. Кто-то настолько же сильный, но потерянный. Неуместных теорий, которые по ночам грызут глотку, омега не строит, терпеливо ждет, когда альфа подойдет к нему сам и расскажет, где ноет, где свербит. Хосок по-прежнему пропадает вечерами и ночами на работе, уделяя внимание лишь в перерывах на обед и перекурах. Если хорошее настроение, может трахнуть в кабинете или допросной. Ни звонков, ни сообщений, ни ответов на вопросы. Ничего не изменилось, кроме него самого. Раньше Чимин имел на альфу влияние и мог осечь одним лишь взглядом, но теперь Хосок потерял любой контроль. Он никогда не отличался спокойным нравом, но был трезв и рассудителен. Новый же Хосок заводится на пустом месте, приходится подбирать слова, не делать резких движений, чтобы не выхватить по лицу, как произошло с Сонгю на днях. Но Пак Чимин его не боится, он его любит и наивно полагает, что любовь способна исцелять. - Милый, мне больно, – всхлипнул он, ощущая жжение в заднице. - Заткнись. Нельзя смотреть мелодрамы, Пак Чимин, там показывают то, чего у тебя никогда не будет. Нельзя жить с тем, кто причиняет тебе боль. Нельзя позволять человеку использовать тебя. Даже если этот человек без лишних слов готов отдать за тебя жизнь. Это больная любовь. Это нездоровая привязанность. Разрушительная и бездушная. Открой свои глаза, Пак Чимин. Не терпи, не делай вид, что тебе нравится, не заставляй себя. Ему плевать, и скоро ты это поймешь. - Как же ты пахнешь, чертенок. Как же ты пахнешь. Виноградом. Хосок присвоил себе вторую плантацию. Теперь он по меркам большинства нереально богат, может запросто составить конкуренцию местным толстосумам. Однако, альфа осведомлен, что его состояние оценивается не только в количестве унаследованного бабла на счетах, но и в красоте его омег. И красота их безгранична, нет ей никаких пределов, только знак бесконечности. И оба его, верные и преданные. В прямом смысле преданные, разбитые и истощенные, лишенные свободы – отпусти на волю и потеряются сиротки. Оставь посреди толпы, и они запищат подобно слепым птенчикам, зовущим родителя. - Кончай, детка. Ну же, давай. И Чимин кончает беззвучно, закрывая рот ладонью, чтобы Хосок не услышал жалкий скулеж. Омеге самому от себя противно, он давно не работает в притоне и не раздвигает ноги перед Ингемом, но ощущения такие же грязные. Его жизнь – сплошной бордель, и он не один это понимает, потому что Чонгук сейчас смотрит на него с нескрываемым сочувствием. - Эй, у меня есть обезболивающее в верхнем ящике. Возьми, прошу. По тебе будто танк проехал. - Я в порядке, Гук. - Не убеждай себя, что это нормально. Он поднялся со стула, бросив на напарника оценивающий взгляд. - Хосок не уебок, но порой поступает уебищно. Если некуда будет пойти, мой адрес знаешь, диван свободен. - Открыл приют для раненных душ? - Мне тоже когда-то крылья подрезали. Красноволосый ушел, и через несколько минут омега достал из его ящика таблетки. Если некуда будет пойти, он пойдет к тому, чей вкус крови не дурнее вкуса губ его брата. Добровольно встанет на шахматную доску, играя за белых.***
Этот же день. Гранд-парк
Часть парка была уже оцеплена, когда подъехала полицейская делегация из Главного управления. Их вызвали, потому что на месте преступления обнаружили маковый венок. - Убит омега, предположительно 16-18 лет, – начал вводить в курс дела молоденький полицейский со шрамом на подбородке. – Невысокого роста, худощавого телосложения. Тело привезли сюда уже после смерти, потому что следов крови не обнаружено. Преступник скорее всего помыл его, даже ногти аккуратно пострижены, а волосы уложены. Одет мальчишка, как школьник: светлая клетчатая рубашка и коричневый комбинезон. На ногах гольфы и белые кеды. Криминалисты уже работают. Хосок обернулся, но из-за толпы сотрудников ничего не увидел. - Спасибо, Вонпиль, можешь идти. - Неужели эта мразь настолько умнее нас, босс? Старший чиркнул зажигалкой и бесцельно посмотрел сквозь небольшое пламя. - Не умнее. У таких ублюдков мышление устроено иначе, они гениальны, но лишь до тех пор, пока почву из-под ног не выбить. Есть сигареты? Свои в кабинете оставил. Чонгук молча протянул ему пачку крепких. - Предположим, этот урод с нами играет. Да, Гук, именно играет. Здесь ничего удивительного. Для них человеческая жизнь не имеет ценности, – пуская дым, объяснил Хосок. – Мы должны принять его правила. Тоже должны поиграть. - Каким образом? - Тебе это место ничего не напоминает? Красноволосый повернул голову в сторону огражденной территории и нахмурился. - Это место нарисовал Юнги. Преступник знал о нем? - Либо узнал недавно. - Вот же сука. Хочешь сказать, что в управлении крыса? - Или сам маньяк. Мы должны найти его раньше, чем произойдет следующее убийство. Он уже поступил необдуманно, значит, действует на эмоциях. Никакой он не гений, обычная мразота, чье место в моей особой тюрьме, – Хосок тяжело вздохнул и опустил голову. – Блять, мне так хуево, что блевать хочется. Он передал младшему сигарету и глубоко задышал. Под ребрами странно ноет, пульс в висках херачит неистово, заставляя тонкие вены набухнуть, тело то жаром обдает, то озноб продирает. Что-то не так с этим местом, что-то не так с людьми рядом, перед глазами все плывет, а голоса поглотил вакуум. Лишь родственную душу слышно, обеспокоенно зовущую вернуться обратно. - Босс, иди в машину, вздремни немного. Я закончу сам. - Нет, я в норме. Опять зверенышу внутри что-то не по нраву пришлось, – он подмигнул и уверенно пошел вперед. Каждый шаг отдавал покалыванием под ребрами, но Хосок продолжил игнорировать эту блядскую боль. В десяти метрах от тела он резко остановился и пошатнулся, но Чонгук успел подхватить его за плечи. Клетчатая рубашка, коричневый комбинезончик, гольфики и белые кеды. Стеклянными глазами альфа смотрел на прибитое вечным сном к земле тело и стал задыхаться, хватаясь за подчиненного. Ноги парализовало, и он сполз на мокрую после полива траву, зарываясь в нее пальцами, не чувствуя мерзких порезов на коже. Клетчатая рубашка, коричневый комбинезончик, гольфики и белые кеды. Хосок зарычал, встряхнул голову, чтобы туман перед глазами рассеялся, Чонгука за собой на газон утянул, но сказать ничего не смог. В лицо парню смотрит, видит животный страх в глазах, понимает, что не ему одному вмиг дурно стало. Стонет от пронзающей уже каждый орган боли, чувствует лезвия собственных клинков в брюхе, даже кровь мерещится, он ее сладковатый вкус в глотке ощущает. Сотрудники отходят подальше от тела, и Хосок видит светленький затылок. Хищник внутри него завыл от тоски и горя, нос свой к омеге тянет, но запаха не чувствует даже трупного. Ладошки маленькие, ножки худенькие, шрамы на запястьях нежных. Хосок жадно воздух хватает, пока Чонгук его уложить на траву пытается, сопротивляться сил нет ни ему, ни паршивому солнцу, которое в этот черный день так ярко светит. Клетчатая рубашка, коричневый комбинезончик, гольфики и белые кеды. В этой одежде его мальчик был на семейной фотографии, такой улыбающийся, с хитрыми лисьими глазками, какими он каждую встречу на него смотрел. Хосок эти шрамы на запястьях поцелуями лечил, пальчики эти крошечные на груди своей ощущал, выводящими незамысловатые рисунки поверх татуировок, которые теплые, которые греют. Холодно стало. Сердце, не познавшее любви, взорвалось, пачкая ошметками одежду. Клетчатая рубашка, коричневый комбинезончик, гольфики и белые кеды. - Котенок... - Блять, Хосок, очнись! – шлепки по щекам. – Вызовите скорую! Чонгук начал обливаться холодным потом, головная боль требовала прилечь на траву рядом с мужчиной, крепко сжимающим в кулаке серебряный крестик, и так же жалобно стонать имя младшего брата. Но молодой альфа пересилил самого себя и дернулся к убитому. Не глядя на лицо, он стащил обувь и посмотрел на размер. - Это не он, слышишь?! – с надрывом крикнул он, обрамляя лицо старшего. – Посмотри сюда! Обувь 38 размера, у Юнги 36! – отбросил ботинок в сторону. – Это не твой омега! - Котенок... - Да гребаный ты идиот! Услышь меня! Это не Юнги! Юнги дома! С черепахой, нахрен, играет! Вышивает крестиком и торт кокосовый печет! – снова пошлепал Хосока по лицу. – Давай же, босс. Я тебя отвезу к нему, чай попьем, ну же! Начальник простонал что-то невнятное, когда холодная вода окатила его кипящую голову. Он повернулся на бок и закашлял от попавшей в рот воды. До сегодняшнего дня он ничего о физической боли не знал, а сейчас нагнал все упущенное. Руки трясутся, тело не поддается уговорам хотя бы приподняться. Так и лежит на боку, хрипя подстреленным зверем. Хищник внутри подозрительно затаился. - Я ног не чувствую, – еле шевеля губами, проговорил он. – Помоги до тачки добраться. Чонгук подхватил его за талию и потащил к машине. Усадив начальника на пассажирское, он достал телефон и набрал младшего брата. Вне зоны. - Что-то случилось, – выпалил он, нервно пристегивая ремень. – Звони своим. Начальник охраны достал окровавленной рукой вибрирующий телефон и включил громкую связь, не имея сил поднести трубку к уху. - Простите меня, хозяин, – негромко произнес он и закрыл глаза, которые больше не откроет.