***
— А кто этот галантный молодой человек, которого ты с собой привел? — Папа! Не узнаешь Ингвара? — Митя скинул летнюю обувь в прихожей и подошёл к отцу. Они обнялись, постояли чуть-чуть, поцеловались в обе щеки. Митя быстро поморгал, чтобы не было видно его слез. Как же он скучал по отцу... — Ингвар? А где же тот мальчик в рубахе и с руками в машинном масле? — отец выглянул из-за Митиного плеча, глядя на Ингвара, который слушал все это с непроницаемым лицом, и лишь лёгкий изгиб губ его выдавал. — Если вы сейчас нарядите меня в рубаху, то я сразу же обращусь в того самого мальчишку, — он улыбнулся, и улыбка его стала ещё на ложку сахара слаще, когда он подал свой серый сюртук Леське. Та с открытым ртом его взяла, едва не уронив. Митя закатил глаза глубоко в череп: неужели Ингвар всему этому научился у него? Разве он сам так выглядел со стороны? — Не ве-рю! — Митя покачал головой на Ингваровскую превосходно наученную скромность. Он стрельнул на него нечитаемым взглядом и прошел мимо – были бы они в ещё более интимной обстановке, он бы его толкнул. Ингвар коротко поклонился и подал руку для рукопожатия Аркадию Валерьяновичу, а тот лишь рассмеялся. — Вот ведь выдрессировали тебя! Иди сюда. — Аркадий обнял Ингвара и даже похлопал по плечу, что стало прямым доказательством того, как теплы чувства Аркадия к нему... Митя надулся. Нет, отец только его отец, больше ничей! Но лишь приличие удержало его от того, чтобы не сделать объятия тройными. — Но, скажу честно, смотреть на тебя очень приятно. От барышень отбоя нет? Такие молодцы знатные – девчата прохода не дают. — Что вы говорите, Аркадий Валерьянович... — пробормотал Ингвар и уже потянулся к внутреннему карману, но, поняв, что сюртук уже чистит Маняша, тихонько вздохнул, а Митя едва скрыл злорадную улыбку. — Ну ладно-ладно, что я буду к вам с такими расспросами приставать. Пойдемте в обедню, наверное, вы голодны. Митя и Ингвар дружно выдохнули. Хоть здесь прекратятся разговоры о жёнах, барышнях, девушках... Они вошли в обедню, и Митя вдохнул запах еды, приготовленной крепкими, но нежными руками Георгии. Этот запах теперь ассоциировался с домом. За столом сидела привычная компания: Свенельд Карлович, тетушка и кузина. Митя вскинул брови и переглянулся с Ингваром: Свенельд Карлович все ещё здесь? За время, пока они провели в Петербурге, он совсем не интересовался той самой историей с Анной Владимировной. Кажется, все разрешилось благополучно. Всё-таки то, что Свенельд вновь женился бы, не мешало ему отправлять бумаги по поводу кирпичного завода и другой Митиной собственности. Митя перевел взгляд на тётушку и выдавил из себя улыбку, надеясь, что его навыки очарования только укрепились и они не начнут ругаться с первого же дня. Она послал неловкую улыбку в ответ, и Митя посчитал это добрым знаком. Он посмотрел на Нину. Та вообще не отреагировала на приезд двоюродного брата! Митя, пока садился, взглянул на то, как прямо Ингвар держал спину, когда сидел и когда расстелил салфетку у себя на коленях, а Ниночка от него взгляда не могла отвести... Кровные Предки... Митя собственноручно создал оружие массового соблазнения: стоило Ингвару появится в чьем-либо поле зрения – он обольщал всех. Они приступили к ужину, и некоторое время только постукивали приборы о посуду. Митя уже хотел по-простецки вытереть губы и откинуться на спинку кресла, дожидаясь, пока Леська как обычно нальет ему кофе, но... Но Леська налила первую порцию не ему! А Ингвару! Митя ничем не выдал своего изумления и спокойно дождался, пока до него дойдет очередь, но настроение делалось все хуже и хуже... — И как тебя учеба в Пажеском, Ингвар? — начал Свенельд, гипнотизируя напиток в своей чашке. Над братьями все ещё витало напряжение, как Мите показалось. — ...Меня все устраивает, — поразмыслив немного, ответил он. Митя видел, как в голове у Ингвара крутились шестерёнки, пока он подбирал аккуратный ответ на этот вопрос. — Ингвара там травят, — сказал Митя, безмятежно отпивая кофе. — Митя! — Ингвар ударил его под столом и фыркнул, сжав губы. — Я просил вас!.. — Это правда? — Свенельд Карлович нахмурил обширные брови, переводя взгляд то на Ингвара, то на Митю. — Совершенно так, — покивал Митя, из-за чего Ингвар стал только злее. Спустя мгновение вся его злость сдулась, и Ингвар страдальчески закатил глаза, подзывая горничную. — Леся. — Да? — Подай сюртук. — Но зачем?.. — Я не спрашивал, что тебя интересует, — Ингвар полоснул ее взглядом, и в этот момент Митя окончательно понял, что назад дороги нет. Он надеялся, что его глаза не стали сердечками при виде этой картины. — «Я сделала тебя, я твой пластический хирург». — М? Что это значит? — Ингвар повернулся к Мите, который сам призадумался. — Не знаю... Леська, поняв, что стоять долго нельзя, метнулась за сюртуком, который только-только Маняша очистила щёточкой от дорожной пыли и утомления. Ингвар похлопал по карманам сюртука. Ингвар закурил. Свенельд ахнул. Митя чихнул, когда в нос попал табачный дым. — Я просил вас... Не за столом... — Я вас тоже просил, — обиженно фыркнул Ингвар, и из носа его вырвались клубы сизого дыма. — Ингвар, ты куришь?.. — брови Свенельда Карловича поднялись настолько, что вот-вот бы оторвались ото лба и взлетели, хлопая кончиками как крыльями. Митя тряхнул головой – табак случаем не вызывает помутнение рассудка? — Да. — Кивнул Ингвар, и голос его не дрогнул. Он продолжал затягиваться папиросой, пока она не истлела и он не воткнул ее кончиком в блюдце. Блюдце, кажется, раньше исполняло роль подставки для чашки. — Как это называется заграницами... Имидж! Вот как, — Митя важно-важно покивал Свенельду Карловичу и ещё отцу на всякий случай. Вдруг и Митю самого сейчас уличат в курении. — Так вот, о чем это я... Травля, ужасная травля. По большей части из-за происхождения... Как это в природе называется – самый низ пищевой цепи. — А вы, Дмитрий, что делаете в самом ее низу? Вы ведь Истинный Князь... — недоумевал Свенельд, как-то подозрительно поглядывая на младшего брата. Тот, поджав губы, слушал, но не вмешивался. — Я? А я за компанию, — и Митя лучезарно улыбнулся, давая понять, что его совершенно не беспокоит тамошнее отношение старших к младшим. Гвардейцем быть хотелось сильнее, чем желание оттуда сбежать. Хотя некоторые индивиды из того контингента укрепляли желание отчислиться все сильнее, но на каждом этапе жизни встречаются такие люди, и из-за них теперь расстраиваться? Те мальчишки, а не юноши, которые среди них устраивают обидные розыгрыши для учителей и своих одноклассников, наказываются розгами. Хотя, наверное, многим это только в радость... Мите тоже разок... — А розги там были? — спросил отец очень медленно и осторожно, будто подбирался к хищнику. О, а вот и о розгах заговорили! Вот это уже Митина тема. — Были, — кивнул он, и тетушка ахнула. И закрыла Ниночке уши. — Маменька! — девочка потрясла головой, пытаясь скинуть со своих ушей ладони, но она держала их крепко. — Неужели?.. — А вот Мите розг всыпали, — Ингвар скрестил руки на груди. Митя приоткрыл рот. Он был поражен такой дерзостью. Он сам, в конце концов, хотел рассказать! — За что? — брови отца поползли вверх и стали на одном уровне с бровями Свенельда, которые даже не опускались. Тетушка от нервов начала раскачиваться как душевнобольная. — Однажды... — вместо того, чтобы говорить ровным голосом, Митя охрип, но быстро прочистил горло: — Однажды я не принес домашнее задание, и мне назначили двадцать пять ударов. Хотя учитель настаивал на пятидесяти. — И... что дальше? — отец, доселе никогда не поднимавший на него руку, не повышавший голос, и уложить в своей голове не мог, что его ребенка могут наказывать телесно. — Высекли, — Митя пожал плечами, стараясь не показать того, что всё-таки сидеть после розг было больно. Пусть тетушка и питала к нему не самые нежные чувства, но в уголках ее глаз показались слезы, которые она торопливо вытерла салфеткой. Она отпустила уши дочери, и та все услышала. И лицо ее было... восторженным – наверное, радовалась, что нерадивого братца уму-разуму научили. Отец схватился за сердце, и Митино сердце будто улыбнулось сквозь грудную клетку. Папа волновался, что его били! Ах, ради такого стоило вытерпеть двадцать пять ударов и не писать об этом в письмах целых полгода! — А почему ты не писал об этом в письмах? — отец посмурнел, и нежное испуганное выражение с его лица исчезло. — Ты... редко писал. — Папа, ты что-то путаешь, — Митя в недоумении вскинул брови. — Я писал каждую неделю на выходных. И Ингвар тоже писал со мной в свободное время. — От Ингвара как раз Свенельд Карлович получал письма каждую неделю, — отец звучал... обиженно. — А от тебя, дай бог, раз в месяц. И это при том, что всю почту и корреспонденцию я получал в первую очередь на свое имя, пока было военное положение. Митя теперь и сам нахмурился. — Но мы писали и отправляли письма вместе... Так не может быть, что Свенельду Карловичу их доставляли, а тебе – нет... — Митя обвел всех сидящих взглядом и остановился на Маняше, которая, глядя в пол, стояла и сминала передничек своей формы. Митя все понял и вздохнул. — Маняша. — Да? — пискнула она и сжалась; ее плечи дрожали, будто ей холодно. — Принеси письма. — Маняша... — тетушка, сохранявшая каменное лицо, обернулась, и сам ее взгляд грозил Маняше, но та уже чуть ли не бежала по лестнице наверх. Летела она с той же лестницы, как пуля, неся в руках стопку писем, перехваченную тесемкой. Митя держал стопку в руках, чувствуя, какая она увесистая. Здесь были его письма за... за шесть месяцев. Сверху стопки лежали самые свежие, в которых он писал о скором приезде и ожидании встречи, а в самых старых, снизу стопки, он писал о том, как их приняли в корпусе после завершения зимних каникул. Мите стоило лишь поддеть тесемку ногтем, как она лопнула с треском. Он сжал зубы, стараясь не показывать того, как ему хотелось разорвать не только эту тесемку, но и Маняшу, и тётушку. — Где они лежали? — мир дрогнул. Свечи в подсвечниках на миг погасли и снова загорелись, но уже потусторонним зелёным светом. Изо рта сидящих за столом стали вылетать клубочки пара, и нет, это не все разом закурили – стало резко холодно. — В с-старом столе с-с тайником в кабинете, — Маняша, дрожа от страха и холода, не позволила себе растереть плечи, но очень хотелось. — А кто их туда положил? — Я... — А кто тебе сказал их туда положить? — свистящий шепот слышался в каждом уголке, будто говорил дом, а не один человек. — Х-хозяйка... Мир лопнул. Свечи снова загорелись мягко и добро. Обедня стала теплой, какой и должна быть в летний вечер. Митя откинулся на спинку стула, тасуя письма как шулер – карты. Все они были открыты, но аккуратно заклеены обратно, будто их когда-нибудь должны были доставить адресату. — Маняша, а кто хозяин этого дома? — нежно спросил Митя, все рассматривая письма. На каждом значился адрес этого дома – их дома – и фамилия отца. Маняша молчала, комкая свой бедный передничек, накрахмаленный до хруста. Молчание затянулось, но никто не смел его нарушать. — Маняша, ты хорошо слышишь? — Да... — Тогда отвечай на вопрос. — ...Аркадий Валерьянович? — Ты меня спрашиваешь? — Митя обернулся к ней и подал одно из писем. — Читать умеешь? — Д-да. — Читай, кому отправлено. Маняша взяла письмо дрожащими ладошками и повернула к себе, пытаясь настроиться, чтобы голос не дрожал: — «Меркуловъ Аркадий Валерьяновичъ»... — Теперь читай, кто отправил. — «Меркуловъ Дмитрий Аркадьевичъ»... — Кому ты, как горничная, верно служащая своему господину, должна была отнести это письмо? — Аркадию Валерьяновичу... — Так кто же всё-таки хозяин? Выяснила? — Аркадий В-валерьянович... — Тогда почему ты посчитала приказ хозяйки обязательным к исполнению, а хозяин должен был в таком случае остаться без писем? Маняша снова замолчала, немая как рыба. Ее трясло – вот-вот в обморок упадет. Митя вздохнул. Ответа от нее было уже бесполезно ждать. — А вы, тетушка, почему решили, что можно не доставить письмо от сына отцу, которые находятся друг от друга на расстоянии более тысячи километров? — Митя повернулся к тётушке, которая вела себя так, точно молоденькая горничная – сжимала салфетку. — Людмила... — пробормотал отец. На его лице переменялись эмоции: непонимание, отрицание, раздражение. И раздражение переросло в злость. Кулаки отца сами собой сжались, губы скривились ломаной линией. — Почему? — Почитай на досуге, — он передал письмо отцу. Юноша встал из-за стола и коротко поклонился. — Спасибо, я сыт. Митя развернулся как в строю и поднялся по лестнице в свою комнату. Хоть за время их отъезда горничные научились делать свою работу правильно: вещи развешены, спальня убрана, кровать заправлена свежим бельем. Юноша завалился на кровать и сложил руки на животе, будто лег в гроб. Он долго держался, в глазах вскипели злые слезы, и он наконец разрешил им упасть. Они натекли в уши, и Митя с фырканьем поковырялся в них. В этот самый момент он услышал стук в дверь. — Митя? — Войдите, — выдохнул он и быстро вытер глаза, надеясь, что Ингвар не обладает ночным зрением, которое было у самого Мити. Дверь тихо щёлкнула, Ингвар встал в проходе, заслонив собой свет из коридора. Вот что армия делает с людьми – они вытягиваются на пять сантиметров за полгода. Стало ещё горше – он-то сам не вырос ни на миллиметрик! Ингвар закрыл дверь и в потёмках добрался до кровати, стукнувшись пальцем о нее, и первое время шипел, прыгая на одной ноге. Митя прыснул от смеха и снова посмурнел. — Вы что-то хотели? — Ах, так мне уйти? — Я этого не говорил, — буркнул Митя и сдвинулся с середины кровати, освобождая чуть-чуть места. Он раздался в плечах, мышцы стали крепче и плотнее, но Митю это совершенно не радовало. В моде была аристократичная бледность, тонкость и грациозность – что для мужчин, что для женщин, а он... А он загорелый, чернявый и вообще, нарядить его в рубаху и штаны крестьянские – настоящий басурманин. Ингвар плюхнулся рядом и уставился в потолок, как делал Митя до его прихода. Спустя пару мгновений Ингвар достал из сюртука папиросу и коробок со спичками. Спичка вспыхнула, озаряя хмурые лица юношей кратким светом, и исчезла, помогая табаку зажечься. Красный огонек будто левитировал в воздухе. — У меня вся спальня провоняет. — Будешь? — Давай, — затянувшись, Ингвар передал Мите, и он вдохнул, закашлявшись. Ингвар усмехнулся. — Ты так и не научился. — Не было нужды, — огрызнулся Митя и снова затянулся, всхлипнув. Случайно! Он совершенно случайно всплакнул! Митя напрягся, надеясь, что Ингвар не обратит внимания, но когда они были наедине, такта ему явно недоставало. — Убеждаюсь все больше, что твоя тетушка – ужасная женщина. — Если ты хотел меня поддержать, лучше молчи. Всем и так это ясно, — Митя отдал ему папиросу. — Больше не будешь? — Мне ещё не настолько плохо. И тебе не советую – меньше получаса прошло. — Ты не мой отец, чтобы такое говорить. — Мальчику нужен отец, — снисходительно улыбнулся Митя, зная, что Ингвар вспомнит тот случай, как и он сейчас. — Я старше вас на девять месяцев, — пробубнил Ингвар и выдохнул дым в сторону, чтобы Митя снова не чихнул. — Но платочек вам все еще нужно завязывать и булавочкой закалывать, — засюсюкал Митя, со злым удовольствием наблюдая, как Ингвар пыжится. И не скажешь ведь, что этот такой галантный юноша с прекрасными манерами и образованием, внутри остался таким же крестьянским мальчишкой. Митина улыбка стала нежной от этого воспоминания... Смех, веселье и приятное волнение охватило комнаты пажей. Вот-вот начнется офицерский бал. Митя неторопливо застёгивал форменный мундир. Все, как бабушка сказала, – форма ему шла и даже очень. Двери хлопали, в коридоре стучали торопливые шаги. Это был первый офицерский бал зимнего сезона в корпусе, не мудрено, что для здешних ребят это было большим событием. Они-то на новогоднем императорском балу не побывали, как Мите довелось. Он улыбнулся своим мыслям и смахнул с плеча мундира невидимую пылинку. — Митя... — позвал его тихий голос. Юноша раздражённо вздохнул. Ему оставалось лишь надеть этот непобедимый в своей бесполезности головной убор, а тут снова Ингвар со своими платочками! — Когда же вы научитесь? — вздохнул он и подошёл к Ингвару, помогая ему заправить платок, завязывая его сложным узлом, который мог бы вязать всем с закрытыми глазами. — Выпуститесь, а Ингвар будет к вам на аудиенцию проситься, чтобы вы ему галстук завязали, Митя, — хихикнул какой-то жеманный паж, которого Митя знать не знал. Наверное, из другого класса. Зато этот неизвестный знал его, что Мите определенно льстило. Теперь он поменялся местами со всеми своими светскими кумирами: они знали его, а он не знал их. — Тогда Ингвару следует секретарем работать, — подхватил ещё один. Юноши заполонили комнату, хотя мест тут было на шестерых, а их было раза в два больше. — Лучше сразу жениться – чтоб ещё с постели не встать, а галстук милому уже завязать, правда, Митя? — елейным голосом сказал уже ему знакомый сосед по комнате – Лёва Витгенштейн. Если бы Митя сейчас обхватывал его шею, а не шею Ингвара, то она бы хрустнула. — Как вы опошлили святую святых – дружбу, — Митя вздохнул с грустью, глядя на Леву. Он, почувствовав, что нужно снова защищаться в словесной дуэли, напрягся. — Понимаете, господа, мальчику нужен отец. Кто ещё научит его, как бриться, как завязывать галстук, как сочетать брючную пару и нужного цвета рубашку? Этому либо научат в семье, либо научат другие. Он мог ещё долго говорить о всякой ерунде, все больше и больше пудря своим собеседникам мозги, но двери комнаты распахнулись и вошёл один из старших. — Вы чего все прихорашиваетесь точно барышни? В строю одеваются за пять минут! Марш отсюда, кто одет, а вы, полуголые крестьянки, поторопитесь, — высокий как шпала камер-паж обжёг Митю и Ингвара раздраженным взглядом и круто развернулся через плечо, выходя из комнаты. Всех лишних и одетых ветром сдуло. Митя вздохнул, застёгивая теперь и Ингвару форменный мундир. Они помолчали. — Простите... Все из-за меня. — Если бы вы правда чувствовали себя виноватым, вы бы сами завязали себе платок, — пробубнил Митя, пытаясь этот сердобольный галстук повязать так, чтобы он не выбивался из-под мундира. Он был совсем не расстроен по этому поводу – подколки и обидные слова были ему привычны, и он этого ожидал, но Ингвар... Он тяжелее это переносил. — Я старше вас на девять месяцев, — Ингвар хотел скрестить руки на груди, но тогда бы это помешало Мите, потому тот лишь бессильно опустил плечи. — Мне страшно. — Вы очень мужественны, — Митя поднял на него взгляд и ободряюще, как мог, улыбнулся. — Вы были очень хороши на губернаторском балу, на императорском, и какой-то офицерский бал в петербургской глубинке уж точно не отнимет у вас сил. — Я никогда не танцевал и не поддерживал разговор с девушкой дольше минуты. — Научитесь в процессе, — голос Мити был весёлым, хотя его глаз дёргался. — А если я никому не понравлюсь? — Ингвар, — Митя закатил глаза, и голос его вопреки всему приобрел таинственно-заговорщические нотки: — Вы один из умнейших людей, которых мне доводилось знать. Вы столько знаете о физике, математике и других науках, которым я даже названия не имею чести знать. Вы подойдёте к какой-нибудь милой девушке, познакомитесь, разговоритесь и все будет прелестно. Как думаете, хороший план? — А если ей не понравятся разговоры о термодинамике? — Так вы ищите! Знакомьтесь! Разговаривайте! В мире множество барышень, среди них точно найдется та, которая оценит разговоры о термодинамике. — Вы уверены? — Ингвар прищурился, и Митя даже галстук ему перестал пеленать. — Мой опыт подсказывает, что девушек не интересуют разговоры о термодинамике. — Знаете, я не представляю, что такое «термодинамика», и рассказать о ней увлекательно можете только вы, — Митя рассерженно потянул его за галстук и зашипел ему в лицо: — Прекратите эти завывания! Вы высокий, красивый, молодой офицер дворянской фамилии и свита Истинного Князя! Барышни штабелями падают при виде вас, а вы все думаете, что недостаточно хороши! А ведь это не так! Забудьте о Лидии! — Забыть о Лидии?! — Ингвар навис над ним грозной тенью, упрямо скривив губы. — Она это все! — Она просто ни о чем! Ни о чем! — Митя покачал головой. — В ней ничего нет, она пустая!.. Она сделала вас таким! Это ее вина в том, что вы так смущаетесь, что вы не можете постоять за себя. А теперь идите туда и покажите все достоинства, что у вас есть. А их у вас не мало, уж поверьте. Митя, скрипнув зубами, затянул ему платок так, что Ингвар тяжело сглотнул. — Не туго? — ласково спросил Митя, приподнимаясь на носочках, чтобы томно-томно похлопать ресничками точно барышня. — ...Затяните потуже, — прохрипел Ингвар, почти соприкасаясь с ним носами. Они несколько мгновений гипнотизировал друг друга злыми взглядами, а потом Митя сделал шаг назад, и момент их связи прошел. — Кхм... Пойдемте, — Митя смахнул пыль с плеч мундира и развернулся, чтобы Ингвар не успел увидеть его стремительно краснеющие щеки... — Что вы замолчали? — Митя моргнул и вернулся в настоящее. Лицо пылало, и он приложил вечно ледяные ладони к щекам, моля всех богов о том, чтобы в сумерках этого не было видно. — Да так, вспомнилось... — он прочистил горло, возвращая самообладание. Он вытянул из пальцев Ингвара папиросу и снова затянулся. — Вы же говорили, что больше не будете, — Ингвар оскорбленно приоткрыл рот. — А вам жалко? У вас таких ещё много, а вы у меня один. — Вы говорите о папиросах или о чем-то другом? — Вот ведь... Вы смутьян, Ингвар, — Митя сомкнул губы вокруг папиросы, чтобы не засмеяться. Он тюкнул немца по плечу, хихикая. — Никогда бы не подумал, что такой честный германский юноша как Ингвар Штольц будет так грязно шутить. — Вы ничем не лучше! — И я этого не отрицаю! — вскинулся Митя. — Вот вы ели когда-нибудь... персик? Ингвар нахмурился, и Митя отчётливо это видел в темноте. — Ел. К чему это? — Раз ели, то знаете, что невозможно съесть персик, не запачкав подбородок. — Ингвар помолчал. Ещё помолчал... Митя терпеливо ждал. — Ах! И вы мне говорите, что это я грязно шучу? Да услышал бы ваш батюшка, язык бы вам с мочалкой и мылом помыл! Митя заржал, извиваясь в конвульсиях. Из-за своего припадка он чуть не проглотил тлеющую папиросу. Эти глупые, недостойные приличных юношей разговоры, всколыхнули новую волну воспоминаний... Ингвар дышал над ухом так тяжело, будто движения давались ему с трудом. Из них двоих Мите и правда стоило занять место сверху – он был в гораздо лучшей физической форме. Но тогда бы он раздавил не только Ингвара, но и барышню, которая всю эту катавасию мужественно терпела. Хотя «терпела» какое-то неправильное слово для описания девушки, с таким бесстыдством наслаждающейся вниманием сразу двух юношей. И не каких-нибудь простых юношей, а Истинного Князя со свитой! Митя перевел заторможенный взгляд на Ингвара и сосредоточил его на капельке пота, что покатилась по высокому лбу до самого носа и опасно свесилась над Митей. С очередным длинным толчком капля приземлилась в миллиметре от Митиного глаза и попала на ухо, но о таких мизерных неудобствах вообще невозможно было думать. Ингвар заметил на себе чужой взгляд, и они пересеклись. Митя запомнил это его лицо навсегда: пот, стекающий по вискам, растрёпанные волосы, шалые глаза. Он ещё не видел ничего красивее и думал, что не увидит. А потом скосил глаза на лицо девушки, которая устроилась на его груди, с немыми стонами и хрипами сжимающая его плечи, что подумал, что всё-таки увидел. Уголки губ дернулись в сытой улыбке, и он поудобнее обхватил ее белые бедра ладонями, откидываясь на подушки. Ха, а Ингвар говорил, что ни одна барышня не оценит такую тему для светского разговора как термодинамика! А вот, нашлась ведь такая! Митя убрал прилипшие волосы с ее лба и поцеловал, ловя ее смущённые стоны. — Вы сегодня задумчивее обычного, — подозрительно глядя на Митю сквозь мрак, окружавший их, Ингвар прищурился. — Поделитесь, если не секрет? — Вспоминаю славные деньки в корпусе, — отозвался Митя, все ещё пребывая в воспоминаниях. Он не помнил, как звали ту девушку... Чьей дочерью она была? Он надеялся, что из княжеских фамилий, а то неловко бы получилось... — Для вас они были славными? — Ингвар, не разделяя Митиной ностальгии, хмыкнул. — Там было много плохого, но не мало и хорошего, — Митя привстал на локтях, пытаясь отыскать, в какое место засунуть окурок. Лучше места не найдя, основательно воткнул его в дно ночного горшка и вернулся на нагретое место на кровати. — Балы, например. — С балами согласен, со всем остальным – нет. — Учителя там – замечательные люди. — Согласен. — Материал уроков интересный, увлекательный и преподносится грамотно. — Согласен. — Тогда что же вы там так невзлюбили? — Старших, — прошелестел Ингвар. — Но я же вас защитил, Ингвар, — Митя смотрел на него прямо. — Вы не пострадали. — Мои честь и достоинство – вот что пострадало! — Ингвар обиженно всхлипнул. — И из-за меня ваши тоже... и авторитет... — Ингвар, я уже просил вас не расстраиваться. Травля была всегда, когда и куда бы не ступала нога человека, — Митя погладил его по плечу. — Я говорю не о словесных оскорблениях... — с каждым словом голос Ингвара становился тише и тише... — Что в-вы себе позволяете?! — Ингвар остолбенел, и руки его безвольно повисли вдоль тела. От потрясения он замер, даже не попытавшись отбиваться. Оказывается, парни водились и покрупнее, чем он, – один такой как раз прижал его в закутке коридора... Ингвар хотел бы ударить себя по голове несколько раз – говорил же себе, без Мити никуда не ходить! Он ещё не успел здесь ни с кем познакомиться, да и не смог бы. Стоило им подать документы, Митиной бабушке переговорить с директором, а им разместиться здесь до начала учебы – и все, каждый в этом месте уже знал, кто он и откуда. Сначала юноши присматривались к нему, изучали, потом, когда поняли, что он своем присутствием им не угрожает, начали оскорблять и унижать. Стоило ему появиться в поле зрения какого-нибудь камер-пажа, так сразу же начинался гогот и улюлюкание. И это будущее империи, сокровище нации! Эти отвратительные и изощрённые в своих подколках мальчишки были настоящими мастерами унижения достоинства. А Митя-то их ловко отбривал одного за другим: кого словом, кого делом. Всё-таки шпагу он держал в руках крепче и искуснее всех, даже камер-пажей, и на лошади ездил как заправский казак, и урок учил абсолютно все. А вот Ингвар... Он уже привык к подшучиваниям от Мити, ведь тот делал это необидно и правда было над чем там посмеяться, а эти... Он их терпеть не мог – снова краснел и заикался от злости. И весь его вышколенный этикет и манеры катились коту под хвост, стоило кому-нибудь косо посмотреть на него. И они все изысканные, утонченные, образованные, но все поголовно... мальчишки. И мимо такой соблазнительной мишени для шуток не могут пройти. И вот этот черноглазый старший тоже не мог, но уже по другому поводу... — Ты новенький, наверное, и не успел узнать, как тут живут, — Ингвар поджал губы, когда почувствовал, что не только его пояс сминают требовательные руки, но спускаются в места и пониже. — Живём мы тут весело и славно, и, соблюдая наш порядок, будешь барышней-пажом. Тебе нельзя оставаться целкой – понимаешь, о чем я толкую? — Вы... Вы с ума сошли! — Ингвар покраснел так, что даже уши и шея стали напоминать помидоры по цвету, хотя этот ласковый в своей жестокости паж сравнил их тут же с малиной. — Что вы такое говорите?! Отпустите меня! Вместо того, чтобы вести с Ингваром переговоры, безымянный домогатель решил приступить сразу к делу: поймал чужие губы и положил широченную ладонь на затылок, ну чтоб Ингвар точно не отстранился. Он бил по плечам, пытался лягнуть в ногу, но все попытки были тщетны. Ингвар вспыхнул не только от смущения, но теперь и от гнева. Он укусил своего старшего товарища за губу, заставляя его прекратить. — А ты с характером, я погляжу... — Я вам не мешаю? — М-митя! — Ингвар улыбнулся, чувствуя скорое спасение. А потом ему стало плохо: Митя ведь все видел, что теперь он о нем подумает? Он отвернется от него, даже если Ингвар выйдет из этой переделки нестрелянным. Митя посмотрел на него строго, и у него пронеслись уже все возможные сценарии перед глазами. Митя разворачивается и уходит, оставляя его на произвол судьбы. Митя расправляется с его обидчиком, но больше никогда на него не посмотрит и не подпустит к себе – они станут чужими... В голове Ингвара всплыл и третий вариант. Почему же он подумал, что Митя от него отвернется? Да он присоединится сейчас же! Чего только стоили те его жаркие объятия с альвийским подданым в коридоре на императорском балу? Ингвар задрожал как осиновый лист, в глазах стояли слезы. Его сейчас оприходует не один, а сразу двое! — Мешаете, сударь, — паж обватил талию Ингвара совсем по-хозяйски, юноша скривился.— Попрошу вас нас оставить. — Это я попрошу вас оставить нас, — медленно заговорил Митя, делая шаг ближе. Коридор, до этого и так сумрачный, стал ещё темнее. Сверкнуло лезвие топора. Этого было достаточно, чтобы паж, пристававший к Ингвару, унесся прочь, спотыкаясь. Моранычий топор стали узнавать чаще и лучше, чем его владельца. Полубог ещё чуть-чуть поглядел вслед уносившему ноги пажу и после обернулся к Ингвару. Глаза Мити были полностью черными, и на секунду он подумал, что теперь удар топора будет предназначен ему, но вся магическая обстановка исчезла. Коридор снова озарился блеклым светом из окон главного коридора, топор исчез, стоило Мите его отпустить, и его глаза пришли в норму, но глядели рассерженно и строго. — Что вы себе позволяете, Ингвар? Средь бела дня... — Митя... — юноша всхлипнул, не способный больше сдержать слезы, и кинулся ему на шею, хотя это было невозможно, – «кинуться» – ведь Ингвар сам был на полголовы выше своего благодетеля. Вся строгость, которая была у Мити в тот момент, испарилась, и он похлопал его по плечу. — Ну что вы плачете, Ингвар? Все ведь хорошо... — пробормотал он, чувствуя, как содрагается Ингвар от беззвучных рыданий... — Ингвар, но это все в прошлом. Больше никто не посмел вас домогаться. — А не кажется ли вам странным, что ко мне вообще смели домогаться?! — вскричал Ингвар, а потом потянул руку к лицу. Поняв, что папиросы там нет, он горько выдохнул и бессильно обмяк. — Эти низкие, грязные, убогие... пажи считали своим долгом задеть меня, хотя я не сделал им ничего плохого... И врагу не пожелаешь, чтоб его обозвали «барышней-пажом». Неужели я чем-то похож на барышню? Митя помолчал. Подумал. Оглядел Ингвара ещё раз. Те полгода, что они пробыли в Пажеском, и правда отразились на нем: лицо стало мужественнее, линии – резче и грубее, лёгкий пушок на щеках и под носом он сбривал теперь бритвой, волосы стал укладывать в аккуратную прическу... А тело, а тело-то! Митя немного завидовал тому, как Ингвар прибавил в росте, набрал вес, стал более жилистым. И что не маловажно, так он стал одеваться по погоде и моде и папиросы курить (что Митю не радовало), и последнее делало его голос особенно приятным – барышни такое любили (и Митя тоже). — Ну что вы молчите? — надулся Ингвар, скрестив руки на груди. — Думал о том, какой вы красивый. — Значит, барышня, — выдохнул он и отвернулся в расстроенных чувствах. — Я совершенно не это имел в виду! Вы очень красивый как мужчина! — Ну-ну, врите больше. Только Митя хотел возразить со всем пылом, как дверь скрипнула. В проем просунулась сначала голова Нины, а потом она вся. — А что вы тут делаете? — Курим. — Митя сел на кровати, поправляя сбившиеся на лбу локоны. Ингвар тоже привстал, переглядываясь с Митей. — А вы что тут делаете, Ниночка? — Хотела пожелать спокойной ночи. — Мне? — Митя по правде озадачился этим вопросом. — Нет, Ингвару, — девочка покачала головой. — Его не было в его комнате, и я стала искать. — Ах, ну... Спокойной ночи, Нина, — Ингвар потянулся уже к затылку, чтобы его почесать, но вовремя остановился. Нина, улыбнувшись, сделала книксен и спешно покинула их поле зрения, уносясь из комнаты босыми ногами. — Ингвар, — спустя паузу произнес Митя. — Что? — Ниночка. Хотела. Пожелать вам. Спокойной ночи. В вашей комнате. В одной сорочке. — Митины губы растягивались в улыбке с каждым произносимым словом. Он повернулся к Ингвару, который под этим безумным взглядом пятился с кровати как рак. — Что вы на меня так смотрите?! Я тут не при чем! — Да конечно! Не при чем! — Митя пошарил рукой вокруг себя и наткнулся на ночной горшок. Ингвару повезло, что он был пуст, ведь в то же мгновение горшок полетел в него. В самую последнюю секунду перед столкновением несчастный успел уклониться и, поскальзываясь на ковре, улепетывал из комнаты. — И чтоб я вас рядом с Ниной не видел!***
По случаю приезда Истинного Князя (со свитой) был устроен губернаторский бал. Леокардии Аркадьевне это приносило определенное удовольствие, Митя в этом не сомневался. — И как вам столичные нравы, Ингвар? — Йоэль задумчиво рассматривал свои безупречные ногти, сверкая серебряными нитями на обшлагах сюртука. — Как говорится, в гостях хорошо, а дома... — ...лучше, — закончил за него Митя, пряча улыбку в бокале игристого вина. — Самое оно, — согласился германец, зажигая спичку. Запах табака поплыл под самым Митиным носом, и он едва сдержал чих. — Ингвар, после таких перекуров вы точно заболеете... — пробормотал Митя, потирая нос. Йоэль поморщился, но это нисколько не испортилое его альвийское лицо, а даже украсило. — Табак в некоторых дозах полезен, — возразил его собеседник, пуская кружки дыма. — Но не в таких!.. — Митя хотел воскликнуть, но, заметив приближение барышни, сбавил обороты и приобрел выражение лица и позы, которое бывало только тогда, когда ему уделялось женское внимание. Ингвар обернулся и увидел Лидию. Он подумал, что при следующей встрече его сердце пропустит удар, ладони вспотеют, но ничего, чего он так боялся, не случилось. Лидия сделала книксен, расправляя складки своего бежевого платья, расшитого альвийским шелком. Такое уж точно обошлось в копеечку, подумалось Мите. Интересно, смогла ли Дарья Родионовна скрестить братиного гнедого и коня-из-тумана? Тогда на какие деньги они сшили Лидии такое роскошное платье? Пути Шабельских неисповедимы... — Митя, как я рада вас видеть! Маэстро Йоэль... — она присела и перед альвом-евреем-дворянином, — ваш новый шедевр просто изумителен. — Девушка наконец обратила внимание на Ингвара и... потупила взгляд, будто не знала, что следует сделать. Замявшись буквально на секунду, сделала книксен и перед Ингваром. — Ингвар... Какая... неожиданная встреча. — Такая уж неожиданная? — губы сами собой растянулись в учтивой улыбке, хотя Лидия вряд ли посчитала это за добрый признак. Митя, тюкнув Йоэля под ребра, кивнул в сторонку, показывая компанию офицеров, к которой им незамедлительно стоило присоединиться. Юноши переглянулись, кивнули друг другу и откланялись, предчувствуя сгущение туч над этими двумя. Наблюдая за тем, как друзья его оставили, Ингвар даже не обиделся. Он тоже знал, что им вдвоем с Лидией нужно побыть наедине. — Как поживаете? Понимаете, во время учебы было совсем некогда интересоваться вашими... делами. — Ах, ничего-ничего, — отмахнулась Лидия. Хотела кокетливо, но получилось рассеянно. — Недавно я... обручилась. С Петром Юрьевичем Воробьевым. Это новый представитель от дворян в земстве, вы, должно быть, его знаете. — Нет, не знаю, — Ингвар меланхолично пускал кружки дыма изо рта, глядя куда-то сквозь Лидию. — Но, полагаю, это он сейчас сюда направляется? — Лидия Родионовна! Вы меня оставили, за вами глаз да глаз нужен! — к ним спешным шагом подошёл уже не молодой мужчина, на висках и в волосах которого пауки сплели паутину времени. Ингвар даже не удивился нисколько Лидиному выбору супруга, но вокруг папиросы его зубы сжались. Только спустя мгновение незнакомец обратился к нему, но даже так успокоиться не мог – все суетился и суетился. Ингвар хмыкнул – светский человек никуда не спешит. А потом ужаснулся: он думал совсем как Митя. Однажды он посмотрит в зеркало спросонья и увидит там Митино лицо вместо своего. — Простите, господин, не доставляет ли моя жена вам хлопот? Понимаете, молодые... — Понимаю, — улыбка Ингвара стала на градус теплее, хотя глаза того не выражали. Лидия, будучи умнее, молчала. — Вы, должно быть, Петр Юрьевич? Лидия только что рассказывала о вас. — Лидия?.. — мужчина скосил глаза на жену, которая все так же молчала. Дожидалась, пока мужчины договорят, подумал Ингвар с удивлением. Он такого от нее не ожидал. — Ах, так вы знакомы? — Да. Мы... давние друзья, — Ингвар последний раз затянулся папиросой, потушил ее о крышку железного коробка и протянул руку для рукопожатия. — Штольц Ингвар Карлович. — Ах, точно-точно, простите... День такой суматошный... Только в должность вступил, понимаете? — «И сразу женушкой с богатеньким приданым обзавелся? Интересно-интересно...» — Не сердитесь сильно на меня... Вижу, вы частый гость на подобных мероприятиях. Второй бал летнего сезона как раз будет проходить в моем имении за городом, не сочтите за дерзость вас пригласить, чтобы загладить мою вину? — Вашей вины ни в чем нет, — «Есть!», – кричало подсознание, которое уже протыкало несчастного Петра Юрьевича кавалерийской шпагой. — Можете с собой кого-нибудь пригласить, — улыбнулся мужчина, и его лицо прорезалось морщинами. Он был чуть старше Аркадия Валерьяновича – лет на пять-шесть... — Инстинный Князь со свитой подойдёт? — Ч... Что вы сказали? — Петр Юрьевич посмотрел на жену, и Лилия наконец подала голос: — Ингвар, он... часть свиты Дмитрия Аркадьевича, Истинного Князя Мораныча. Он тоже сегодня здесь. — Ох... Тогда мне стоит обратиться с приглашением прямо к нему? — Ингвар тяжело вздохнул. Даже он, человек, далёкий от светского этикета, понимал, что не нужно все свои опасения выставлять на всеобщее обозрение. Тем более, когда поблизости человек, у которого ты знаешь только имя. Да уж, Алешкин папенька был порасторопнее... — Вы всегда можете спросить, — мелодично прожурчал голос у Петра Юрьевича над ухом, от чего бедняга чуть не подпрыгнул. За его плечом возвышался Йоэль, а с другой стороны – Митя. Решили оказаться группой поддержки для Ингвара, он и правда обрадовался их приходу. — Ваша Светлость, — мужчина поклонился Мите очень глубоко, даже глубже, чем положено, и только потом кивнул Йоэлю... А потом присмотрелся, щурясь. — А вы... альв? — Еврей, — кашлянул Йоэль, и Лидия прикрыла рот ладошкой в кружевной перчатке. Митины губы растянулись в довольной улыбке, предвкушающей скорое веселье. Петр Юрьевич перевел взгляд на Митю, потом посмотрел на Ингвара, задаваясь немым вопросом: что на балу делает еврей? Так и не найдя ответ ни в смешливых черных глазах, ни в похожих на грозовые облака серых, он снова повернулся к Йоэлю. — Но... вы же... еврей... — пробормотал он, так и потянувшись по-простецки почесать затылок. Ингвар хмыкнул: Йоэль, никогда не бывавший до этого момента дворянином, знал, что чесать затылок на балу, как крестьянин, не стоило, а этот... дворянин даже себя сдержать не может. — А я грузин, — Митя пожал плечами. Йоэль посмотрел на него благодарно и, не давая Петру Юрьевичу и слова вставить, продолжил эту тему: — Правда? — Именно так. Моя бабушка из Грузии, урождённая Орбелиани. Как раз от маменьки мне такие глаза и достались. — Какие же? — спросил Ингвар сладко, будто и разговора про альвов-евреев не было. — Черные. Горячие, — Мити едва сдержал смешок. Лидия, поняв, что они смеются над ее мужем, даже не расстроилась и скрыла уже ухмылку за ладонью. — Может, вы и грузинский знаете? — спросил Ингвар. — Конечно. Мэ шэнзэ воцнэбоб. — И что вы сказали? — Ингвар сдвинул брови в переносице, не поняв ни слова. Замешательство отразилось на лице у всех, кто стояли в их кругу. Они-то думали, что Митя просто подыгрывает. — Ох, Ингвар... Это не то, что стоит говорить при барышне, — Митя приосанился перед Лидией, показывая, как ему стыдно (нет) в ее присутствии. — Не дождешься от вас доброго слова, — Ингвар фыркнул. — Прошу меня простить. Мне нужно восстановить свое достоинство в одиночестве. Он ушел, кажется, правда поверив в то, что Митя сказал что-то плохое. Стоило Ингвару уйти, и Лидия с мужем оставили своих собеседников одних. — Вы же сказали, что он вам снится, — Йоэль понизил голос. Уголок Митиных губ дернулся. Он поднес палец к губам. — Тс-с... Ему об этом знать необязательно.***
Горячий язык скользил по губам, настойчивые руки держали талию, а Митя только сладко жмурился и поддавался требовательным ласкам. Эдмунд шептал ему какие-то глупые нежности на альвийском, смысл которых он понимал только отчасти. Голос смертного альвийского подданого был не громче шёпота и глаза сверкали ярче солнца, когда он отстранялся, чтобы пересечься взглядом с Митей. — Do you like it? My actions, — хрипло спросил Эдмунд, и Митя, выдохнув ему в губы, застонал. Широкая, мозолистая от продолжительных занятий гребли ладонь крепко обхватила его внизу, своими движениями заставляя вспыхнуть. В коридорах Владимирского дворца было холодно, но Мите хотелось раздеться. — I... I do not understand... — No, — плечи Эдмунда слабо сотрясались от смеха, но движения его руки были неумолимы. — You understand all of my words. — Yes, b-but... you... you... — Мите было тяжело собраться с мыслями и, тем более, выражать их на иностранном языке, — you act like... ah, you are doing things which... make me think... poorly... Эдмунд усмехнулся и наклонился, вместо ответа ласково, но так непристойно целуя. Его язык хозяйничал у Мити во рту, а рука – под кромкой брюк, от чего сердце запиналось и колени дрожали. Эдмунд отстранился, глядя в глаза будто в душу, и он снова открыл рот, чтобы что-то сказать, но... Митя вздрогнул ото сна и открыл глаза. Звук ему не показался: уронили на ковер что-то железное. Митя протер глаза, слипшиеся от сонных слез, и привстал. Маняша, прижимая руки к груди, стояла рядом с его кроватью как напуганная мышь. На полу, перевернутый, валялся ночной горшок. Пустой. — Что опять? — проворчал Митя. — Вы... В-вы, паныч... ужасны! — Маняша в слезах убежала, вытирая щеки передничком. Митя вздохнул и недовольно посмотрел на свой пах, будто на погрызшего хозяйские тапки пса. Он снова завалился в кровать, прикрывая глаза. И обхватил себя рукой. Лучше бы Эдмунд существовал прямо здесь, а не чудился во снах...***
— Стоило ли нам принимать приглашение? — Митя поправил обшлаг сюртука и причесал пятерней волосы. Ингвар, даже не глядя на него и на лакея, запыхавшегося открывать дверь новым гостям, прошел в длинный коридор, сразу поднимаясь по лестнице до бального зала. Каждый, кто видел вместо молодого человека в идеальной брючной паре и при безупречной причёске настоящего Ингвара, легко мог догадаться, что он волочит ноги до этого зала как баран на заклание. — Опреденно, — Йоэль убрал волосы с лица жестом, плавным, будто мед, стекающий с ложки. — Посыпать рану Ингвара ещё раз солью... Интересно понаблюдать, что из этого выйдет. — Вы столь жестоки, сколько и красивы, Йоэль. — Ингвар бросил взгляд на него, даже не пытаясь казаться сильным. В его глазах были грусть и смирение. — Ингвар... — Ни к чему меня утешать, Митя, не утруждайтесь. — Вздох, с которым он произнес эти слова, был горше тетушкиного чая. — Вы были правы. Во всем. Только Митя открыл рот, они поднялись по лестнице до второго этажа. Загородное поместье Петра Юрьевича было небольшим, но при этом обставлено со вкусом и все в нем выглядело приятно, общий вид даже не портила старомодная мебель. Только он хотел похвалить своей свите дом хозяина, как он подошёл. «Вспомнишь солнце, вот и лучик», — Митя поджал губы на мгновение и только тогда обернулся к Петру Юрьевичу. Он был чисто выбрит и свеж, хотя это показывало его обвисающие щеки. Зато сюртук строгого кроя и классического черного цвета сидел на нем так, что подчеркивал все достоинства фигуры, скрывая толстые руки и висячий живот, и даже второй подбородок не портил его вид. Теперь Митя окончательно убедился в его исключительном вкусе. — Ваша Светлость, — он поклонился, а Лидия, держащая его под руку, сделала реверанс. — Ваше высокоблагородие, — мужчина кивнул Ингвару и Йоэлю, но глаза его такой радости как при взгляде на Митю уже не выражали. — Очень благодарен вам за то, что почтили своим присутствием мой скромный дом. Отрадно видеть такую знатную компанию здесь. — Знатную? — Йоэль подал голос, и Митя напрягся как перед боем. Приятное напряжение наполнило каждую мышцу, коснулось каждой клеточки тела и разлилось жаром. — В прошлый раз вы так удивились тому, что я еврей. Что же изменилось? Петр Юрьевич промолчал. По его лицу невозможно было угадать, что он успел подумать. Лидия закрыла лицо веером, ее глаза смеялись. Она была в новом платье, не менее роскошном, чем на губернаторском балу летнего сезона. Но общий вид ее фасонов стал отличаться: воланчики и манжеты сменились прямыми строгими линиями; бантики, некогда кокетливо разбросанные по юбке, ушли; украшения, что были раньше поскромнее самого платья, теперь представляли собой большие камни и массивные ожерелья. Наверное, так меняются девушки после замужества, но это были лишь наблюдения Мити. Лидия не выглядела несчастной. Да и быть ли ей несчастной при состоятельном муже? Достаточно поскорее родить ему сына, а когда муж умрет, там и все наследство ее станет. У Мити в голове даже не возникало мысли, что при таком раскладе она его любила. Удачный расчет, ничего более. ...А Ингвар любил. Это было заметно по его позе, выражению лица, отражающему напускную скуку. Лидия на него даже не смотрела лишний раз. Митя надеялся, что ей было стыдно. Только слепой не мог увидеть, как Ингвар дорожил ей и крупицами того времени, что ему удавалось урвать в общении. — Я... был не прав в своих сомнениях, — Петр Юрьевич стёр пот с виска, пытаясь сделать это незаметно. — Я поставил выбор Светлейшего Князя под вопрос в том вопросе, о котором размышлять не имею права. Простите за каламбур. И за мою к вам предвзятость, маэстро. Йоэль улыбнулся, в его уголках глаз показались веселые морщинки, уже открыл рот, чтобы ответить, но Митя его опередил: — Хорошо, что вы поняли свою ошибку. Никто, даже в уме своем, не может поставить выбор Истинного Князя под сомнение. Разве что сам государь-император, — Митя тоже улыбнулся, но не в меру так ласково, как это делал Йоэль. Улыбка альва была похоже на теплый летний дождь по утру, а его... была такой, от которой Петр Юрьевич отшатнулся. — Прошу прощения ещё раз, — мужчина поклонился и замолчал, не зная, как продолжить беседу. — Дорогой, — Лидия дернула уголка губ, убирая веер от лица, — обрати внимание и на других гостей. Петр Юрьевич облегчённо выдохнул, хотя отпустила его жена, а не его собеседники. Он откланялся, направляясь в сторону только что прибывших гостей, совершенно забывая о том, что и жену должен был взять под руку. Стоило ему покинуть их круг, компания сразу стала знакомой. Лидия выдохнула, едва не сгорбившись, и на лице ее отразилось то, как она утомилась. Никогда они ещё такой ее не видели. — Уже успел вам надоесть ваш муж? — Йоэль усмехнулся, и Лидия заправила закрученный локон за ухо. — Он такой... непонятливый, — она вздохнула, глядя на всех троих с уязвимостью во взгляде. — Простите, что я показалась такой перед вами, но я считаю каждого из вас друзьями, Митя, Йоэль и... Ингвар. Она перевела затравленный взгляд на последнего, которого назвала. На миг в глаза Ингвара пронеслось что-то, что Митя не знал как называть. — Он вас любит, — сдержанно произнес Ингвар, и Митя с Йоэлем распахнули глаза, не смея и слова сказать. Одно дело – дразнить недалёких сельских дворянчиков, другое – своего дорогого друга. — Вы правда так думаете? — спросила Лидия и неловко улыбнулась. Ее ладонь сжимала веер до треска. — Вы можете понять, когда мужчина влюблен, по его глазам. — И ведь не ясно, о чьих глазах Ингвар говорил. Но он улыбнулся, и Митино сердце успокоилось. Ингвар ловил губами смущенные вздохи и стоны, прижимая к себе нежное юное тело. Волосы девушки рассыпались по плечам. — И-ингвар... — выдохнула она, обнимая его плечи. Он плавно оглаживал ее бедра, нежный стан, не стянутый тесным корсетом, и в принципе наслаждался жизнью. Звуки бала доносились откуда-то издалека сквозь толщину закрытой двери. В гостевой комнате ещё витал запах пыли. Хозяин дома совсем не подумал о том, что у него на ночь могут остаться гости? Ингвар улыбнулся этой мысли, целуя приоткрытыми губами тонкую шею. — Вы что-то хотели, Аня? — Н-нет, просто... зову вас по имени, — она дрожала как лист на ветру, хватаясь за него. Ингвар, до того сидящий, откинулся на подушки, медленно и со вкусом опуская ее на себя. Прикрыв глаза, он сыто улыбнулся. Все тревоги и заботы отлично смывались удовольствием. Стоило лишь Мите и Йоэлю отвернуться, он решил сам изучить местный контингент, который тоже присутствовал на балу. И Ингвару даже удалось познакомиться самостоятельно! Иван, новый его приятель, занятный собеседник и наивной, детской души юноша, лишь на годик-другой старше самого Ингвара, был охоч до знаний. А Ингвар был только рад обсудить с кем-нибудь модное «электричество» и новые исследования в этом направлении. Потом Иван представил свою сестру, и Ингвар... Ингвар честно себе признавался, что он хотел унять неприятные чувства, которые поднимались из самой глубины его души при взгляде на Лидию. Он успокаивался лишь тем, что она была не слишком счастлива со своим мужем. А Анна... Она была не просто младшей сестрой Ивана, она была такой же любознательной и увлеченной, и дополнительного очарования ей добавляло то, что она женщина. Черноволосая, черноглазая и по-аристократически бледная, но не мертвенно, как Митя, и не болезненно, как Лидия. И платье на ней сидело так хорошо, и было глазам от этого вида приятно, что Ингвар совсем чуточку поступился своей гордостью и решил с пользой провести время. А там слово за слово, и вот они уже на третьем этаже, далёкие от бала и всего того, что там происходит, в какой-то из гостевых спален, целующиеся сначала смущённо и украдкой, а потом не скрывая своего вожделения. Оказывается, с девушкой и правда легко познакомиться! Как Митя и говорил: точно найдется та, что заинтересуется термодинамикой. Только-только их совместные движения стали сильнее и стоны тяжелее, как дверь скрипнула и отворилась. Митя зашёл, встал в проходе, на секунду пораженный этим зрелищем, но, подтянув к себе стул, уселся. И дверь заблаговременно без напоминания закрыл. Аня, разом вспыхнув как спичка, вскрикнула и набрала в рот побольше воздуха, чтобы завизжать, но Ингвар вовремя привстал, захлопывая ей рот. — Сидите-сидите, не вставайте, — Митя махнул рукой и тихо хихикнул, будто бы кто-то из его собеседников мог оценить шутку. — Вы что-то хотели, Митя? — произнес Ингвар, прочистив горло. Он почувствовал, что сам краснеет. Почему-то на том балу в Пажеском присутствие «третьего лишнего» его так не волновало. — Да это не так важно, — Митя лениво перевел взгляд на Аню, которая смущённо закрывала грудь руками. Черные глаза Мити вспыхнули дьявольским огнем, но он быстро ответ взгляд, благородно решая не смущать бедняжку ещё больше. Он перегнулся через спинку стула и пошарил в куче одежды, находя во внутреннем кармане Ингваровского сюртука папиросу и спички. — Я пока перекурю, а вы можете продолжать. — Митя! — рявкнул Ингвар, сердито взглянув на него и виновато – на Аню. — Ах, ладно, — отмахнулся Митя, но все равно закурил, — расскажу и пойду. Знаете ли вы, с кем сегодня вам довелось делить ложе как новобрачным, mon ami? И тут Ингвар правда задумался: он же знает только ее имя. Они переглянулись, Аня вскинула брови. — И с кем же, пролейте свет на эту тайну? — аккуратно спросил он. — С Воробьевой Анной Петровной, дочерью Воробьева Петра Юрьевича. Ну, тот, который женат на вашей давней и долгой любви, Шабельской, в девичестве, Лидии Родионовне... — Замолчите, Митя. — Ингвар глупо моргнул. Сердце заколотилось где-то в горле. Он откинулся на кровать и разом испустил весь воздух из лёгких. — Ингвар?.. — Аня поджала губы. — Так вы... его... дочь... Лидия – ваша мачеха, получается? — Как тесен этот мир, — проворковал Митя, будто говорил это папиросе. И снова затянулся. — Не хотите? — Нет, пожалуй, откажусь... — пробормотал Ингвар. Они немного помолчали. — И что, вы так и будете сидеть? — Аня, подумав, что это было адресовано ей, уперлась в его грудь, чтобы привстать, но Ингвар ее держал крепко. — Нет, не вы. Митя засмеялся, едва не подавившись дымом. Он стёр слезы с лица – каждый раз он проливал одну-две слезинки, когда курил. — Вы меня выгоняете? — Вообще, я думал продолжить, — Ингвар перевел вопросительный взгляд на Аню и снова привстал, опираясь на ладони. — Вас не останавливает, что вы сейчас... с дочерью мужа вашей... кхм, давней и неразделенной любви? — Нет, — Ингвар мило ему улыбнулся, а потом снова приобрел постное выражение лица. — Меня это не останавливает. Хотите, забирайте хоть все спички и папиросы, но оставьте нас. Митя закатил глаза, цыкнул языком и что-то пробормотал себе под нос. Он взял ещё одну папиросу из его кармана и ушел, поставив стул на его прежнее место. Аня и Ингвар переглянулись и засмеялись.***
— Ингвар?.. Ингвар... Ингвар, просыпайтесь. — Кто-то настойчиво тряс его за плечо. Юноша вздрогнул ото сна, натягивая одеяло до самых ключиц, и открыл слипшиеся ресницы. Перед ним нависло лицо Мити, и Ингвар почувствовал горечь раздражения на языке. Все было уже при нем: укладка, тщательно выбритый подбородок, свежее дыхание и проснувшийся взгляд. Ингвар сомкнул брови в переносице и повернул голову. И выдохнул – Аня мирно посапывала на его плече, свернувшись калачиком. Он снова перевел взгляд на Митю. — Который час? — Почти шесть, my dear. Rise and shine! — Митя возбуждённо вскинулся, будто перспектива проснуться в почти шесть должна была так же обрадовать и Ингвара. Он ужаснулся: тогда во сколько же нужно было Мите встать, чтобы выглядеть ТАК? Ингвар ещё раз внимательно его оглядел, замечая, что тот сменил роскошный сюртук и сорочку из альвийского шелка на удобный кафтан и широкие штаны, под которыми были длинные сапоги. И где он в пять утра такую одежду достал? С собой привез на бал что ли? Ингвар ещё сильнее нахмурился, погрузившись в раздумья. — Что вы так смотрите? — А вы куда в такую рань собрались? — На охоту, — Митя поморгал, думая, что это должно быть совершенно очевидно. — Петр Юрьевич пригласил нас со свитой на утреннюю охоту после бала. Хотя кто утром на охоту, да и после бала... Но отказать никак было нельзя! У него собачки такие хорошенькие, а лошадей вы видели? Кабардинки – просто загляденье. Не лучше, конечно, дядюшкиных вороных, но тоже хороши. На лице Ингвара отразились ужас и недоумение. Митя уже начал говорить о себе во множественном числе! Представить страшно, что же дальше будет! Ингвар поднял руку, протирая сонные глаза, и Аня заворочилась, посапывая теперь на другом боку. Вот же знатная соня. Ингвар поймал взгляд Мити, направленный на его спутницу, и сел на кровати, поджав губы. — Вы вчера вели себя совершенно бесцеремонно, Митя, — проворчал Ингвар, откидывая одеяло. Он отправился на поиске своего нижнего белья. — Раньше вас это не беспокоило, — Митя потряс коробком для папирос в руке и положил его на прикроватную тумбочку. — Возвращаю вам. Надеюсь, я не испортил ваше времяпрепровождение. — Нисколько, — пробормотал Ингвар и натянул кальсоны, собирая по пути и остальную свою одежду и пытаясь одновременно пристроить измятое Анино платье на стуле. — Только в следующий раз не врывайтесь так... внезапно. — О, я вас напугал? — Митя ухмыльнулся самым гадким образом. Он встал со своего места на самом краю кровати и указал Ингвару на стопку вещей, которая лежала на столе. — Это вам. Вы тоже приглашены. — Вы позаботились о моей одежде? — Как и всегда. Не стоит благодарности, — Митя откинул челку с лица таким жестом, который точно подразумевал незамедлительную благодарность. Ингвар закатил глаза и принялся надевать на себя широкие штаны. И они, и кафтан были в пору, и даже сапоги были по ноге. — Спасибо, — Ингвар застегнул пуговицы кафтана и поднял взгляд на Митю, который очень придирчиво изучал свои ногти уже пять минут. — Вы ещё что-то хотели? — Аннушкин батюшка ее ищет со вчерашнего вечера. Для нее тоже готово платье для пикника и служанка, если понадобится. Лишь теплой водой для умывания для вас я не озаботился. — О, как же так? Вы, и чтоб о воде не позаботились? Сегодня точно снег пойдет, — Ингвар прыснул от смеха. Митя не сдержал смешка тоже. — Сегодня разве что пасмурно. Надеюсь, дождь нас не застигнет. Разбудите votre amie, чтобы и она привела себя в порядок... после такой ночи. Ингвар покраснел до самых кончиков ушей. — Вы краснеете, Ингвар, точно барышня. Хотя, возможно, это потому что она вам правда нравится... Красивая девушка. — И вот как назло, Митя перевел на нее взгляд в ту секунду, когда одеяло соскользнуло с ее плеча, открывая вид на красивую грудь. — Вы наглец, Митя. — Вы правы, — Митя ещё какое-то время смотрел на нее, но потом, тряхнув головой, отвёл взгляд. — Поторопитесь. Летом светает рано. На улице было зябко. Ингвар закутался в кафтан потуже, надеясь, что пасмурные тучи, низко висящие над землёй, не прольются дождем на охоте. На улице было тихо, конюхи выводили оседланных лошадей. Ингвару достался серенький конь, на которого он не без помощи взобрался. В седле он в принципе держался хорошо и чувствовал себя уверенно, но это только тогда, когда никого рядом не было. Когда имел в виду «никого», он имел в виду Митю. Тот взлетел на коня и намотал его гриву на кулак, как заправский казак, а дамы, собравшиеся на охоту в утренних платьях, кокетливо захихикали при взгляде на эту картину. Что ж, Ингвар не мог их винить, Митя производил впечатление, сидя на коне. Тут он отвлекся от своих кислых размышлений, когда из дверей дома вышла Анна. Они пересеклись взглядами, и Ингвар приказал себе не краснеть. Но этого у Анны не получилось. Она стушевалась на ступенях заднего крыльца и, наконец опомнившись, торопливо сбежала по ним в сторону конюшни, где барышень подсаживали в дамские седла. Ингвар заметил на себе взгляд и обернулся на Митю, который смотрел с ехидным довольством, явно забавляясь ситуацией. Он кивнул куда-то в сторону, и юноша краем глаза посмотрел туда. Васильковые глаза Лидии смотрели на него с грустной задумчивостью. У Ингвара только от одного ее взгляда, обращённого на него, должно было быстрее забиться сердце, но он почувствовал, что его мутит. Всю дорогу до поляны, где они должны были разбить лагерь, Ингвар добирался в молчании, и даже Митя и Йоэль не стали вынуждать его присоединяться к беседе об «альшвийском шелке». Ехала их процессия меньше часа до столов, крытых навесами, и костров, где слуги уже зажарили упитанного кабанчика. Ингвар, не ложивший в рот ничего со вчерашнего вечера, почувствовал, как он наполняется слюной. Некоторые мужчины, такие же сонные и вялые, как он, спешились и помогли таким же сонным барышням выбраться из седел. Самая бодрая часть, будто им дали команду, как охотничьим псам, погнала коней с поляны в поисках следов другой лесной живности, которую можно съесть. Среди этих людей были и Митя с Йоэлем. На краткий миг Ингвар уловил выражение их лиц и вздрогнул от того, какими хищными они ему показались. Словно Дикая охота... Безумцы... — Лишь бы дождь не пошел. — Он обернулся, заканчивая повязывать коня у дерева. Тот самозабвенно пощипывал молодую траву и точно не думал никуда сбегать. К Ингвару подошла Лидия, и тот почувствовал, как его щеки располосовало красным. Сердце и правда забилось чаще, но уже теперь как у преступника, мимо которого прошел полицейский. — Да... Сегодня так пасмурно, — Ингвар взглянул на небо не для того, чтобы убедиться в своих словах, а для того, чтобы избежать взгляда на Лидию. Почему ему было стыдно перед ней, ответа он так и не нашел. Они молча постояли. Ингвар теребил застёжку седла, а Лидия все приглаживала рукав своего платья, будто он помялся, но складок на нем не было. — Вы не хотите поговорить? — Не хочу, — Ингвар знал, что это дурной тон и что не стоит так явно выражать свое неудовольствие от ее компании. Плечи молодой женщины, уже не девушки, опустились. — Вы не хотите говорить или не хотите именно со мной? — Я с утра в принципе не расположен к светским беседам, — получилось резче, чем он планировал. Лидия уж совсем опустилась, вздох ее казался горьким. — Я понимаю, вы не хотите меня обидеть, но я... Я вас так обидела, что мне стыдно даже посмотреть на вас. — А мне – на вас, — Ингвар перевел взгляд на ее сгорбленную фигуру, прекращая на секунду цепляться рукой за что попало: то за ремень на седле, то за пуговицы кафтана, то за травинку камыша, щекотавшую его пальцы. — От чего же? — и так большие глаза Лидии расширились, и Ингвар с неприятным уколом в сердце осознал, что она стала больше похожа на себя прежнюю. Если он, конечно, знал, какой она была «прежней». — Я был искренне уверен, что мои чувства к вам пройдут, пока мы были вдали друг от друга. — Ну чего топтаться, раз уж все решено? Хотя было рискованно вести такие разговоры в непосредственной близости к слугам и другим гостям, это могло пойти не на пользу только что вступившей в брак женщине. — Но они так и не прошли. Стоило мне вас увидеть... и стало очень горько. Ингвар провел рукой по коротко стриженным волосам, чего больше себе не позволял, и огляделся, замечая, что несколько гостей на них уставились. Поджав губы, он предложил. — Пойдёмте к столам? Я буквально умираю с голоду, — и в доказательство его словам желудок затянулся трелью. Лидия хихикнула совсем как раньше и положила свою руку на предоставленный ей сгиб локтя.***
Какие-то странные звуки доносились из гостиной уже полчаса. Сначала это было похоже на пыхтение и бесконечное движение мебели, которая своими ножками собирала ковер, после это трансформировалось в притоптывания и шаги. Ингвар, спускаясь в послеобеденный час только на первый свой прием пищи, решил проверить причину этих звуков. Дом был удивительно пуст в понедельник. Оно и понятно: Митя и Свенельд уехали в загородное поместье, чтобы проверить хозяйство и подготовить все к переезду на лето, Аркадий Валерьянович отправился на работу, а Людмила Валерьяновна... Ингвар даже не знал, какие у нее могли быть дела за пределами дома, но о ней решил не размышлять. А то, бывает, вспомнишь, и человек сам собой появится. Такого он не хотел, спускаясь со ступеней в пижаме и зевая в ладонь. Как был прекрасен день, в который не нужно было вставать в шесть утра, чтобы полностью привести себя в порядок. Ингвар глубоко в душе, подальше от чужих глаз, до сих пор хранил это прекрасное чувство, когда за нерасчесанные волосы, нечищенные зубы и неполированные ногти было не стыдно. Путь его лежал на кухню, но телодвижения, исполняемые в гостиной, его прервали и заставили спрятаться за стеной, отделяющей гостиную от коридора. Отодвинутая к стенам мебель собрала все ковры, чтобы, оказывается, освободить место для танцев. Нина неуклюже вышагивала женскую партию, положив руку на плечо невидимого кавалера, а вторую вытянув, будто невидимый кавалер смог бы ее держать. Она то и дело заплеталась в ногах и кружилась по всей комнате без цели, но продолжала настойчиво разглядывать носки своих домашних мягких туфель, будто хотела прожечь в них дырку. Ингвар стоял, теперь уже прислонившись плечом к арке. Он протер глаза ото сна, чтобы лучше видеть, как усердно Нина вытанцовывает круги по гостиной. Понятно, откуда доносились эти звуки. Неслышимая мелодия настраивала такт шагов Нины, и Ингвар в ритме узнал вальс. Так он и продолжал бы безмятежно смотреть, как гладь юбки струится между ее ног, пока она не повернулась и не обратила на него внимание. Девчушка вскрикнула от неожиданности, и Ингвар почти ощутил, как пианино надрывно оборвалось внутри ее головы, прекращая играть мелодию. Не растерявшись, Нина оправила складки юбки, убрала выбившиеся из косы волосы с лица и выпрямилась, чинно сложив руки у пояса. Ингвар внимательно проследил все эти изменения взглядом и только после поднял взгляд на ее лицо. Оно было уже и не детским, но ещё и не женским. Ему определенно стало в столь же мере неловко. — И долго вы... здесь? — она смотрела прямо на него, но, одумавшись, смущённо опустила глаза, понимая, что в такой ситуации можно смотреть лишь в пол. Всё-таки Ингвар вышел в коридор в пижаме. — Достаточно. — Он при всем своем положении нисколько стеснения не испытывал. Пижама была застегнута наглухо, что вообще удивительно для него, ведь стоило ему в какой-нибудь гостиной оказаться без шейного платка, пуговицы рубашки расстегивались сами собой. Сейчас было всё даже очень целомудренно. — Вы танцуете, Нина? — Учусь, — все так же пробормотала она. — Вам нашли гувернантку? — Да. — И как успехи? — Ну... Кхм... Сами видите, — Нина обвела жестом отодвинутую к стенам мебель, — занимаюсь. Но отточить умение не с кем. — А детские балы? Вам уже приходили какие-нибудь интересные приглашения? — Даже если и приходили, маменька бы все равно не пустила.... — Нина вжала голову в плечи, будто бы та самая маменька могла её услышать. Или бы Ингвар, не дай бог, подумал, что она... жалуется! — Не сочтите за грубость, но ваша... маменька... иногда поражает... не в хорошем смысле, — Ингвар поджал губы. Он пересёк гостиную и подошёл к девчушке, грациозным, отточенным много раз движением подавая ей руку с поклоном. — Я буду польщён, если вы не откажете мне в танце. Он посмотрел на Нину исподлобья, замечая на ее губах смущенную улыбку, и улыбнулся сам. Она взяла его руку, и Ингвар притянул ее к себе, кладя незанятую ладонь на тонкий стан девочки, обхваченный широким поясом домашнего нежно голубого платья. Рукава-фонарики из альвийского шелка делали ее фигурку ещё миниатюрнее и изящнее рядом с ним. Вот чего Ингвар ещё не делал, так это не танцевал в пижаме посреди гостиной под игру неслышимого вальса. Он начал двигаться, и Нина подстроилась под его шаги. Конечно, не без отдавленных ног, но все же им удалось наладить ритм, и неумелые доселе движения девочки преобразились. Этому алмазу всего лишь нужна была огранка. За танцами без музыки они не услышали открытие входной двери. Свенельд Карлович и Митя вернулись из быстрой поездки до имения и обратно. Мужчина ушел на второй этаж, а Митя, заслышав стук туфель в гостиной, пусть и по мягкому, душащему звуки ковру, направился туда. Что он мог подумать? Митино лицо вытянулось, стоило ему увидеть, как его лучший друг кружит по комнате его двоюродную сестру, совсем маленькую ещё для того, чтобы танцевать с почти что взрослым мужчиной! И что, что ей скоро тринадцать и ей можно будет посещать детские балы? Это просто неприемлемо! — Ингвар-р! — шаги резко оборвались, будто танцующие только-только заметили наблюдателя. А они и правда заметили его только сейчас. — Что вы с-себе позволяете?! Я что вам говорил?! Не смейте даже подходить к Нине! — Митя! — Ингвар сразу же отпустил Ниночкины руку и нежную талию, отскакивая от нее. — Вы все не так поняли! Мы просто.... танцевали... — Ингвар покраснел, потом побледнел. По Митиному взгляду было ясно, что ничего уже ему не поможет. — Я считаю до трёх, и вы бежите. Я вас догоняю и... Ай, там дальше разберусь. А с вами, юная леди, я ещё поговорю! — Митя предосудительно указал пальцем на Нину. — И маменьке вашей все доложу! А вы, Ингвар, бегите, если жизнь дорога! И юноша сорвался на бег.***
— Митя! Ну вы как будто меня не слышите! У девочки нет даже своей комнаты: ее кровать в комнате матери! И мать эта, и гувернантка держат в ежовых рукавицах ее. И на балы даже отпускать не собираются. А Ниночкины именины приходятся на середину летнего сезона. Это не нормально – так опекать ребенка, — сокрушался Ингвар, пока они неспешно проходили по аллее, ведущей к крыльцу имения. Свежие блестящие камешки чернели на дорожке, по бокам были аккуратно высажены молодые кусты, чтобы из них в будущем можно было выстричь живую изгородь. Загородные владения преобразились: вот уже и имение освежилось, и поля, окружающие его, были вспаханы. Фасад выкрашен новой краской, крыша покрыта черепицей и двор прекрасно убран: ни одного листочка, ни одной веточки. Митя дышал здесь полной грудью. Прекрасное лето в глубинке. А ведь ещё год назад прошлым летом он думал, что это место станет его могилой. Всё-таки правду говорят, что дом – это не там, где живёшь, а там, где любят и ждут. Митя благодушно пропускал Ингваровы слова мимо ушей, вдоволь любуясь природой. Юноша перехватил поудобнее трость и прошел глубже по дорожке, поднимаясь по ступенькам крыльца. Гнилых досок больше не было, и крыльцо не проседало от его шагов. Лакированные входные двери распахнулись и... открыли ему мрачную залу. Перед глазами стало резко очень темно, будто свет сзади их спин не проникал в дверной проем. Душащая темнота опустилась на плечи Мити, заворачивая его будто в мех. Каблуки их лёгких кожаных туфель утонули в глубоком ворсе ковра; в полумраке Ингвар ткнулся ему в спину, и Митя чуть не поцеловался с этим самым ковром, но удачно избежал падения, оперевшись на трость. Глухой стук, что должен был сопровождать удар, не последовал, и Митю охватило чувство небывалого ужаса. Он поднял голову и увидел на вершине лестницы черную фигуру. Лица он не мог разглядеть из-за густой темноты, хотя видел при любом освещении прекрасно. Он тонул под тяжестью, что навалилась на него. Наверное, так же ощущали в его окружении себя все те, кому посчастливилось заиметь среди предков кого-либо из божеств – ведь только обладающие каплей божественной крови смогли бы ощутить эту силу. — Что вы остановились? — Ингвар как-то слишком приблизился к нему, но Митя даже не мог среагировать. Его тело пробил озноб, ладони вспотели, хотя в зале было так ужасно холодно, что он удивился, почему его ресницы ещё не покрылись инеем. Как же повезло Ингвару не ощущать этого давления на себе. Черная тень отделилась от балюстрады и спустилась по ступеням. Рука в черной кружевной перчатке проследила путь от балкона до самого подножия лестницы. Ингвар был как-то странно спокоен, пока Митя обливался потом, наблюдая за тенью. Рука сама пыталась нащупать ручку топора или, на крайний случай, пожарного ведра, но как назло ни то, ни другое не появлялось. Тень на краткий миг остановилась у лестницы, а после направилась к ним. Митя подавил желание бежать, такое недостойное мужчины. Стоило лишь бесформенной сущности попасть под лучик света, все ещё попадающий с улицы из-за дверей, сквозь тени проступил... кончик локона, завитого в пружинку. Митины глаза, и так бывшие большими от природы и от пережитого ужаса, расширились ещё больше. Перед ними остановилась женщина, невысокая, но возвышающаяся над ними, тонкая и хрупкая, что подчёркивалось ее черным платьем с воротником из черных перьев, но которая имела даже больше силы, чем полубог, ведь была его... — Мама... — Митины глаза заслезились. Он смахнул непрошенные слезы, и все наваждение отступило. В груди затянуло. Женщина, которая была ниже его на полголовы, сделала ещё один маленький шажок к нему, и он обхватил ее тонкую фигуру, сжимая до хруста в ребрах. Ингвар, на которого даже не подействовало присутствие богини рядом с ними (он просто не мог ощутить такую силу), стушевался и опустил взгляд, чтобы не смотреть, как плечи его друга вздрагивают от слез. Митя уткнулся лицом в ее плечо и стоял бы так ещё долго, пока она гладила его по голове. Она напрочь испортила его прическу, но юноша совершенно об этом не жалел. Все равно он сейчас был похож на рыдающее месиво. — Не плачь, — ее голос, сухой и холодный, как и ее полупрозрачные пальцы, немного потеплел. Митя наконец взял себя в руки и отстранился, вытирая мокрые щеки. Она была такой же, как и тогда, когда он видел ее в последний раз. Разве что на ее лице появились морщинки. Наверное, будь Рогнеда Белозерская жива, она бы так и состарилась. Хотя ее платье, сотканное из черных перьев и, кажется, самой ночи, вряд ли можно было назвать платьем для женщины в возрасте. — Ч-что ты здесь делаешь? — пробормотал он осипшим голосом, пытаясь привести себя в порядок. Вспомнив об Ингваре, он стал причесывать волосы яростнее, будто бы мог без мусса восстановить свою укладку. Ингвар, до сих пор стоящий у него за спиной, наконец вошел в залу и закрыл массивные двери. Тьма рассеялась, и зажглись свечи в подсвечниках, осветив пространство длинными тенями. Всего двумя, хотя людей было трое. Ингвар вздрогнул; Митя поразился тому, что свечи, зажегшиеся сами собой, его испугали, а ночь, наступившая до этого при свете дня, – нет. — Я здесь живу, — Морана, прикрыв губы ладонью, хихикнула. — Что?.. — плечи Мити совсем опустились. — Я вышла замуж, — женщина показала золотое кольцо с крошечным аметистом, которое сверкало на ее пальце. — За кого?! — вскричал Митя. Не успела она ответить на вопрос, как двери снова распахнулись и впустили уже Аркадия Валерьяновича, который под мышкой нёс трость. Завидев эту сцену – а именно: заплаканного сына, мнущегося от смущения Ингвара и богиню смерти, — он улыбнулся и трость приземлил в подставку для зонтиков. Под пораженные взгляды молодых людей Аркадий Валерьянович их обошел и встал рядом с Мораной, которая устроила свои призрачные бледные руки на сгибе его локтя. — Боже, спасибо за моего мужчину, — голос богини наполнился весельем, и ее брови изогнулись домиком, но снова вернулись в обычное состояние. — Папа... и мама... — поражение для Мити следовали одно за одним. Ноги его уже не держали, и он опёрся о ласково подставленное плечо Ингвара, который уже не знал, куда себя девать. На его собственных глазах навернулись слезы из-за этой сцены. В его семье всего лишь два человека... — Вы поженились снова? Но как? — Сделали новый паспорт, расписались в тот же день, — отец улыбнулся, и Митя заметил, как он помолодел. Морщины, которые испещрили его лоб, разгладились, вечно опущенные уголки губ приподнялись и плечи выпрямились, будто он хотел показаться ещё выше перед любимой. — Что с тобой, Митя? Ты не рад? — Н-нет, — пробормотал он и снова шагнул к ним, заключая в тройные объятиях. Слезы снова вернулись и в его глаза, и в его голос. — Я так вас люблю... Митя уже не пытался вытереть слезы, которые беспрепятственно катились с его щек.