Кодовое слово "Легенда"

К лицу прилил жар. Эхнатон видел черноту перед собой, в которой что-то двигалось, просыпалось. Разрозненные кусочки мозаики внезапно оказались слившимися воедино, в рисунок мрачный, пугающий, расползающийся краями. Вся его жизнь показалась ему игрушечной забавой, а он сам казался себе марионеткой. Он чувствовал смятение и злость, недоверие и сильнейшее разочарование в людях, которых он знал. Как сквозь туман, он почувствовал, как на его плечо легла рука. — Ты… можешь всё вспомнить. Синистр, с его дрожащим от волнения и предвкушения голосом. — Я знаю, что ты всё ещё там, всегда был там, — продолжал он убеждать бледного парня, смотрящего в никуда, — они стёрли тебе воспоминания, но ты всегда был сильным, сильнее Ксавьера и его кучки сверхдетей, — Синистр сжал его плечо и слегка потряс его, — ну же, проснись! — Прекрати! — крикнула Джин, — Зачем ты это делаешь? Если ты не можешь принять свой проигрыш, это не даёт тебе право разрушать чужую жизнь! — А что сделали вы с ним?! — скривился Синистр. — Апокалипсис натворил много плохих вещей, но мы сохранили ему жизнь, мы дали ему второй шанс… — А как же тот мальчишка, чьё тело вы использовали? — Он был при смерти, его мозг умер, его хотели отключить от системы жизнеобеспечения, мы лишь… — Не оправдывайся перед ним, Джин, — проворчал Логан, — он всё равно никогда не встанет на нашу сторону, какие бы аргументы ты ему ни привела. — Я ничего не понимаю, — пробормотала Китти, — выходит, что Эхнатона на самом деле не существует? Она растерянно оглядела друзей. — Именно так, — кивнул Синистр, — наверняка, профессор Ксавьер специально взял мальчишку к себе, чтобы контролировать и следить, чтобы он снова не превратился в монстра. Монстр… страх и ужас в глазах людей, они прячутся за домами и машинами. Он чувствовал внутри себя несокрушимую мощь, величие, текущее по венам, способность в мгновение стереть этот город с лица Земли. Но он будет милостив… — Профессор никогда не делает что-то ради собственной выгоды, — сказал Скотт, — он видит в других надежду на лучшее. В то, что люди способны жить в мире и быть добры друг к другу. Я уверен, он хотел, чтобы Эхнатон был счастлив. Он очнулся в больнице, с жуткой головной болью и полнейшим отсутствием понимания, кто он такой. У его кровати стоял молодой мужчина, с пронзительным и добрым взглядом голубых глаз. — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался мужчина. — Не очень хорошо… я ничего не помню. Кто вы такой? — Моё имя Чарльз Ксавьер, я здесь, чтобы забрать тебя домой, Эхнатон. Новая вспышка боли, и парень зажмурился. — Его счастье — это его власть, — хмыкнул Синистр, — рано или поздно, он бы всё равно это понял… На кухне Академии, его нового дома, так вкусно пахло корицей и персиками. Он любил запах персиков… Рыжеволосая девушка поставила перед ним чай и тепло улыбнулась, хотя её пальцы подрагивали, точно она боялась опрокинуть блюдечко с чашкой на стол. Её звали Джин, кажется… она была первой, с кем он смог поговорить на интересующие его темы. Она была самой дружелюбной из всех троих живущих в Академии ребят — парень, вечно ходивший в очках, был заносчив, а второй — легкомысленен. Лишь Джин помогала ему адаптироваться к новой… обстановке… — Говори за себя, — вмешался Курт, — власть делает людей несчастными, потому что они начинают бояться её потерять и становятся невыносимыми. — Неужели вы не помните, что ваш Эхнатон постоянно хотел занять лидерские позиции? — гнул своё Синистр, не обращая внимания на Курта, — ему это нравилось. Этот новый "преподаватель" выводил его из себя… непонятно, в какой глуши профессор Ксавьер откопал его, видимо, он жалеет всех подряд, как и его самого когда-то. Логан… кажется, он и имени своего не помнит… а Джин как всегда слишком добра и к нему, чего он, разумеется, не заслуживает. Раздражение… злость… — Я тоже стремился стать лидером, — сказал Скотт, — но это не говорит о том, что я жажду захватить мир. На этих словах Курт с опаской посмотрел на него и на всякий случай отодвинулся подальше на шаг. — Мы с Эхнатоном были, можно сказать, соперниками, но он никогда не поступал нечестно, — продолжил Скотт. — Привет, я Китти, я тут новенькая, можно с тобой познакомиться? Улыбчивая девочка, с любопытным взглядом, пришла в Академию на Рождество. После угрюмого чужака Логана и молчаливого Джейсона, она была искоркой в тёмной комнате, призванной оживить всё вокруг… Он лениво пожал плечами. Ему хватало своей библиотеки, книг, и он не нуждался в постоянных расспросах… Она испекла ему булочки с персиком… — Эхнатон был хорошим, — воскликнула Китти, — и неважно, кем он был в прошлой жизни, он наш друг! — Милочка, это не прошлая жизнь, это его настоящее и будущее! Потеря памяти это не перевоспитание, когда он вспомнит всё, он вам всем отомстит. И прежде всего… телепату. — Что тебя тревожит, ты можешь мне доверять, — голос Джин был мягким и нежным, её взгляд успокаивал… Слушая её, он забывал, отчего был так раздражён. Неудивительно, что Логан в неё так быстро влюбился… — Я просто устал. Он просто устал… но он знал, что мог ей доверять… — Послушай, ты, — проворчал Логан, — делай, что собирался, утомил своими речами, если бы да кабы. Тоже мне, сказочник нашёлся. — Апокалипсис… — начал Синистр. — Апокалипсиса больше нет, — тихо, но чётко произнёс Эхнатон, и его голос заставил всех замолкнуть, — я не нуждаюсь в шоу, которое вы мне устроили, Синистр. Он повернулся к Джин. — Я думал, что могу тебе доверять, но ты предала меня. Взмахом руки он приблизил её к себе как магнитом и сжал кулак, точно невидимыми нитями оплетая её. Джин дёрнулась. Взмахом второй руки он пригвоздил всех остальных, кто ринулся её защитить, к ледяным стенам. — Я чувствую силу в своих руках, с которой я не учился жить, — голос Эхнатона дрогнул, — в моей голове роится хаос из миллионов осколков воспоминаний, лиц и голосов… я… лишился всяческой опоры, — в его глазах застыла пелена слёз, — я не знаю, кто я такой, не помню, кто я, моя личность стёрта и собрана заново из несуществующих картинок… — Ты настоящий, — слабо ответила Джин, — всё, что было с тобой в Академии — было настоящим… — Как я могу верить тебе? — он чуть не сорвался на крик. — Спектакль, который я вижу сейчас, он мог быть на протяжении всей моей жизни. Вы ненавидели меня… — Ты можешь не верить мне, — сдалась Джин, — но поверь остальным… — Вы знаете, кто я такой. Теперь. И вы ненавидите меня. — Вовсе нет… — робко сказала Китти, — мы видим в тебе, как и прежде, нашего друга… Синистр осторожно подошёл и положил руку ему на плечо. Но не успел он ничего сказать, как Эхнатон дёрнул плечом и, отпустив ребят, прижал своей силой Синистра к стене. — Не смей меня трогать. И сейчас же, расколдуй Профессора и остальных. Ты выглядишь жалко в своих попытках вернуть прошлое. — Это брошь на них влияет, — скорчился Синистр. Эхнатон отпустил Джин и приманил к себе маленькую брошь из нагрудного кармана Ксавьера. — Я уничтожу её… я их все уничтожу… — Не надо, мой мальчик! — резвый, но тягучий и глубокий голос Аменемхета заставил всех вздрогнуть. Прошедший через потайной вход с Вандой и Джейсоном, он остановился неподалёку от Эхнатона. — Вы? — тот вздёрнул бровь, — вы с ним заодно? — Нет, я не с ним… я всегда был и буду на твоей стороне… — Кто вы такой? — Когда-то… я был твоим сыном. Воцарилась тишина, прерванная лишь удивлённым вздохом Китти и звуком перекатившихся камешков, когда Джейсон в изумлении запнулся обо что-то на полу. Эхнатон молча смотрел на новоявленного родственника, прищурив глаза. — Я не помню, — он отвернулся. — Я знаю, — Аменемхет осторожно приблизился, держа в руках шкатулку, — как и ты когда-то, я правил Египтом, но во мне не было твоих амбиций, и очень скоро я оставил дела. Ты отрёкся от меня, узнав о моих неудачах. Я сбежал из города, прихватив с собой твои артефакты, чтобы я, а не ты, смог жить вечно. С тех пор, я ничего о тебе не слышал, пока ко мне не пришёл Чарльз Ксавьер и не рассказал мне о твоих… злодеяниях и своих планах. Он просил о помощи. И я не мог отказать, поскольку… я всегда желал тебе счастья. И мне было жаль, что власть испортила тебя с самых юных лет, когда ты узнал о своём исключительном даре, о своей "избранности". Эхнатон не смотрел на него, молча изучая брошь в своих руках. — Твоё право — уничтожить артефакты, — продолжил Аменемхет, — но они — единственная причина, почему я ещё жив. Наверное, справедливо… ведь я в какой-то степени лишил тебя твоей жизни… ты можешь сделать то же со мной. Эхнатон хмыкнул и, покрутив брошь в пальцах, протянул её Аменемхету. — Мне они не нужны. Я лишь хочу вернуть своих… друзей. — Действие артефакта пройдёт само, постепенно, — Аменемхет благодарно положил брошь в шкатулку, — прости меня… — Я не чувствую ничего, — Эхнатон сглотнул и опустил взгляд, — я… не помню… не представляю, за что вы извиняетесь… я не могу почувствовать радость от воссоединения или… грусть от потерянной жизни… я… если это всё правда… Его глаза увлажнились, а пальцы, дрожа, сжались в кулак. Джин, осторожно приблизившись, обняла его. Эхнатон слегка отшатнулся, но не оттолкнул её. Китти, закусив губу, подошла и обняла его с другой стороны, уткнувшись лицом в плечо. — Прости меня… — Джин зажмурилась и растроганно отвернулась. Её чувствительное сердце саднило от причинённой боли. Аменемхет долго колебался, но всё же нерешительно присоединился к объятьям, укоряя себя за прошлые прегрешения. Ванда приобняла Курта и стала что-то шептать ему на ухо. Джейсон подкрался к ним сзади и обнял их обоих, мечтательно посмотрев в потолок, где голубым кусочком виднелось небо. Логан, не любивший сентиментальный бред и не желавший обниматься с кучей народа, получил, наконец, возможность схватить Синистра, пытавшегося под шумок скрыться в секретном туннеле. Вместе со Скоттом он лишил его возможности двигаться, перевязав верёвками, которые принесла с собой Ванда. Ни один из "всадников" Апокалипсиса, его защитников, не вступился за него. Все четверо пребывали в состоянии, неотличимом от самочувствия музейного экспоната.

***

— Если бы мне сказали, что я — великий император, наводивший страх на города, я бы не поверил, — Джейсон увлечённо поедал пирожное в смузи-баре. Эхнатон без улыбки взглянул на него. — И я бы не поверил. Что ты им мог быть. Он взял со стойки свой лимонад и отошёл к столику, где, опустив голову в ладони, сидела Джин. — Можешь перестать убиваться, ты ничего уже не исправишь, — заметил он, усаживаясь рядом. Она отняла ладони с лица. — Я понимаю это, но… — Не понимаешь, — он хмыкнул, — ты ведь должна гордиться собой. Тем, что поспособствовала превращению монстра в послушного хорошего мальчика. — Ты не монстр... — Джин, ты как всегда, слишком добра к окружающим. К их столику, осторожно поддерживая Профессора под руку, подошёл Логан и усадил его в одно из плетёных кресел. Ксавьер выглядел измождённым, бледным, потухшим взглядом оглядывая местность. Кажется, его озадачивал факт нахождения в Египте. — Я сейчас, Чак, — Логан отошёл, чтобы заказать какой-нибудь фруктовый микс. Джин обеспокоенно положила свои ладони поверх руки Профессора. — Как вы себя чувствуете, Профессор? — Весьма растерянным, — слабо пошутил он, — я пытаюсь вспомнить, как меня угораздило попасться в эту ловушку. Наверное, мне не стоило пить снотворное перед вылетом на конференцию. — И правда, — Эхнатон хмыкнул, — что с ним будет теперь? С Синистром? — Думаю, можно найти такую тюрьму, которая его удержит… — Тюрьму? — парень усмехнулся, — а как насчёт перевоспитания? Чарльз немного растерянно улыбнулся. — Не уверен, что мне такое по силам. Когда-то я пытался перевоспитать своего лучшего друга, надеялся, что он разделит со мной идею мирного сосуществования, но прошло уже больше десяти лет, и ни одна моя попытка не увенчалась успехом. Что говорить о Синистре… — Это должно тебе понравиться, — Логан поставил перед Чарльзом высокий стакан, увенчанный зонтиком и кружочком апельсина, — говорят, цитрусовые хорошо восполняют энергию. Эхнатон придержал свой вопрос. Ему не терпелось расспросить профессора Ксавьера о том, что он думает о созданном им человеке. Но он понимал, что тот тоже подвергся забвению, и ему потребуется время разобраться в случившемся пять лет назад. Он хмуро окинул взглядом Логана, а затем Джин. — Я, пожалуй, оставлю вас. Он встал из-за стола, и Профессор поймал его за запястье. — Ты проявил небывалую смелость и выдержку, Эхнатон. Я горжусь тобой. И каждым из вас. Эхнатон внимательно посмотрел на него и, кивнув, отошёл. Он не сомневался в искренности Профессора. И немного побаивался Джин… какая в ней сила, что она оказалась способна на такое мощное действие, стёршее из памяти чуть ли не целого мира злодеяния Апокалипсиса… В холле отеля было много людей с фотокамерами, и Эхнатон ощутил холодок на коже, посчитав, что это могли быть репортёры, слетевшиеся на новости, как мухи на варенье. Но спустя пару секунд его опасения развеялись: то были всего лишь постояльцы отеля, фотографировавшие огромный торт из чак-чака в форме пирамиды, стоявший в центре холла на большом столе. Возле него, как и ожидалось, стояли Курт и Джейсон, пытаясь незаметно отколупать себе часть сахарного оформления. Эхнатон попытался пройти незамеченным с другой стороны стола, но Курт, толкнув Джейсона в бок, поспешил к нему и догнал у лестницы. — Эхнатон… не хочешь поговорить? — Э… не горю желанием, извини, — тот стал подниматься по ступеням. — Если что, мы всегда готовы… выслушать и придумать какой-нибудь план, — Курт в нерешительности остановился внизу. — Какой план? — хмыкнул тот. — Да… э… любой, мы просто готовы помочь. — Что, даже план завоевания мира? — Эхнатон бросил на него взгляд через плечо. По лицу Курта пронеслось волнение. — Ты ведь не серьёзно, да? — Нет, — Эхнатон продолжил подниматься наверх, — но смотрю, желание помогать у тебя отпало? Курт виновато улыбнулся, но его смущения уже никто не видел. Эхнатон вбежал на второй этаж и замедлился, увидев фигуру на балконе, освещённую закатным солнцем. Он осторожно подошёл к Аменемхету, который, сложив руки за спиной, любовался видом. Или только делал вид, что любовался, обдумывая что-то, что не давало ему покоя. Эхнатон вздохнул и остановился рядом, чем привлёк его внимание. — Не знаю, могу ли называть тебя теперь "мой мальчик", — немного насмешливо произнёс он. — А что изменилось? — Эхнатон поднял бровь. — Я хотел спросить это у тебя… Эхнатон коснулся перил и посмотрел вниз, где Профессор, Логан и Джин прогуливались вокруг бассейна. — Всё изменилось. — Даже твоё отношение… к ним? — Я могу их простить. Могу даже понять. Но я не могу понять, как относиться к себе самому. Аменемхет положил ладонь на его руку. — Как и вчера. Ты не изменился. Не стоит копаться в личности, которой больше нет. Эхнатон хмыкнул. — Но она есть. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул вечерний тёплый воздух. Снизу слышался плеск воды, смех, переливающаяся речь бармена… с далёкой баржи доносились гудки уходящих яхт. Он чувствовал пальцами перила балкона. И всем своим существом чувствовал Египет. Страну, которая подарила ему жизнь и смерть, триумф и поражение, страну, полную загадок, полную дремлющей силы. Никогда ещё он не чувствовал такого смятения от разгаданной тайны, желания спрятать её снова под сто замков. Он был уверен, что, попроси он Джин, это стало бы возможным. Но крохотная его часть не хотела забывать. Она хотела использовать это… Да, Эн Сабах Нура больше нет. Его нет таким, каким его помнил весь мир и его подданные. Каким его помнил сын. Интересно, кем была его мать и что с ней случилось? Неужели когда-то, тысячелетия назад, он был способен испытывать любовь? Или он сам сгубил всё живое, что было вокруг него… Эхнатон открыл глаза и посмотрел на горизонт, сощурившись. Этот закат, всё же, был невероятно красивым. И он хотел бы, чтобы каждый закат был таким же удивительно прекрасным.