Сломанный (18+)

— Молчать! — Это был голос Хонджуна, рваный, резкий и очень злой. Омега крикнул на Намджуна, который яростно зарычал, когда он попытался оттолкнуть его. — Я останусь с Чими, а ты немедленно подчинишься! Я сказал, чтобы ты забирал Муна из рук Чаёна и вместе с Чонджином шёл в Предгорную, там беда. Эти же твари напали на них, чтобы всё-таки отнять омег. Сонхва туда увёл наших, но их мало, а этой погани много. Ты и Мунгук нужны там, Намджун. Хонджун сменил тон, так как яростное рычание стало лишь громче: Джун явно не желал его слушать. Он рвался к Чимину, однако Хонджун загораживал ему путь собой, потому что Чимин никак не мог заставить себя отпустить бездыханное тело Роёна, а рядом с ними сидел волком Чонгук. Невменяемый от боли и тоски, он не подпускал к ним никого, не обращался, не отвечал на уговоры, рычал и скалился, и было видно: он попытается убить любого, кто попробует приблизиться к Чимину и... телу Роёна. Прибежавшего непонятно откуда Хонджуна он словно не узнавал, косился на него алым взглядом, и капала с его страшных обнажённых зубов красноватая пена. Вместе с Хонджуном прибежали Юто и Чонджин, брат Хван Хёнджина. Обратившись, они по приказу старшего омеги занялись ранеными: укладывали в крытый возок, из которого скинули весь товар, тяжело хрипящего Гихёка, который, едва обратившись, потерялся в бессознании, и Манчона, которому проклятый альфа-кочевник успел сломать рёбра и жёстко порезать бедро и плечо, и теперь он, хрипло постанывая, тоже метался в беспамятье. А Хонджун не давал Намджуну напасть на Чонгука и пытался достучаться до Чимина. Пока безуспешно. Намджун не обращался и упрямо пытался подойти к своему омеге, однако Чонгук, сверкая яростными красными глазами, скалил зубы на окровавленной морде и вполне всерьёз угрожал, не давая подступиться к ним. И только когда Намджун, злобно щерясь, отступил, Чонгук лёг рядом с обезволенно покачивающимся Чимином и своим погибшим Истинным и стал тихо и тоскливо скулить — словно пел бесконечную, полную горя песню, словно звал обратно укатившуюся за Скат неба звезду, словно пытался дотянуться до того, кто больше никогда его не услышит. Намджун ощущал его боль, он пытался достучаться до внутреннего сознания альфы, но дверь туда была не просто закрыта наглухо — при любой попытке толкнуться в неё, Намджуна окатывало горящими искрами боли: Чонгук выставил защиту, какой Джун никогда не видел и не ощущал. Да и волк у Джуна был не очень-то подкован в делах налаживания связи. Может, поэтому он и не понял, когда Гихёк там, на узкой лесной тропе, где они дрались с кочевьем, уведя их от своих омег, попытался предупредить его о подступающих со спины врагах, которые смогли напасть на Намджуна и попытались перерубить ему хребет своими кривыми саблями. Глупая попытка: там шерсть и кости прочнее всего. Но было больно. Он отвлёкся на эту боль — и упустил, когда от кочевья отделился тот альфа, который ранил Манчона, и ушёл волкам в тыл. Намджун винил себя за всё, что случилось, он был старшим, он должен был... Он должен был. Но сейчас страх за Чимина, которого прикрывал от него обезумевший от горя Чонгук, не давал ему раскиснуть в раскаянии. Он внимательно смотрел, как Хонджун ходит вокруг Чонгука, нетерпеливо уговаривая его отойти и дать дорогу хотя бы Чимину. Но альфа был не в себе, он скалился на Хонджуна, пытался достать его зубами и лапами, однако сил у него не было: Чонгук был очень серьёзно ранен, у него и морда, и шея, и грудь были в крови, так как он дрался всегда яростно и самозабвенно, не думая об осторожности. Правда, пострадал он очень сильно ещё тогда, когда вернулся с зова: именно его отрядил Намджун найти связь с волками и позвать на помощь. Своё дело Чонгук сделал, но пришёл к месту основной драки уже в крови, хрипящий и вызверенный донельзя горячкой боя. Очевидно, поняв, что до молодого альфы ему пока не достучаться, Хонджун, бледный, вымученный, пахнущий кровью и смертью, так как, видимо, тоже столкнулся с кочевьем и успел поучаствовать в драке, обратился уже к Намджуну, который невольно рычал и скалился в ответ на поведение Чонгука, и потребовал, чтобы тот ушёл. Намджун понимал, конечно, понимал, что Хонджун прав. Он чуял, как остро и страшно тянуло от Синего Ската гарью, кровью, он слышал в холодном и скором осеннем ветре отзвуки криков, звон оружия и звуки боя, но не мог... Он не мог уйти! — Уходи! — отчаянно кривясь, произнёс Хонджун. — Прошу, Намджун! Я клянусь, что не оставлю твоего омегу, что с ним будет всё в порядке. Мы отправимся домой на повозках с Юто, здесь больше не осталось кочевья, мы с волками выбили два отряда, принюхайся: больше нет здесь их вони. Прошу, Намджун... — Внезапно в его голосе появились слёзы, и Намджун вздрогнул и умолк, закрывая пасть. — Помоги моему Сонхва! Они там гонят сурру из леса, к границам Большой семёрки, но... Их мало! А в Предгорной столько пострадало... И Доджин, и Субин, и Минхёк, и Минги... А Есан... — Голос у Хонджуна треснул окончательно, он опустился на корточки и прижал ладони к лицу, задыхаясь от прорвавшегося рыдания. Всхлипывая, гулко сглатывая и пытаясь утереть слёзы, он выговорил с явным трудом: — Я умоляю тебя, беги! Помогите моему альфе! — Джуни... Намджун встрепенулся и всем телом потянулся за Хонджуна и Чонгука, где приподнялся на коленях его Чимин. — Джуни... — Омега вытянулся руку, словно пытаясь дотронуться до него. Всё внутри Намджуна перевернулось, он вскочил на лапы и громко и призывно завыл. И тут же на губах Чимина появилась болезненная кривая улыбка. — Ты здесь, Джуни... Ты здесь... Но его перебил другой вой — это яростно и отчаянно выл вскочивший на лапы Чонгук, который, опустив огромную чёрную голову к земле, блестел алыми от бешенства глазами на Намджуна и повернувшегося к Чимину Хонджуна. Он скалил зубы и рыл когтями землю, было понятно, что пускать их к омеге он не собирается. Но Намджуну было наплевать: за своего омегу он готов был рвать и убивать, и то, что это был милый и странный юный альфа Чон Чонгук, сейчас его не волновало. Этот альфа стоял у него на пути — значит, он умрёт. И Намджун стал боком двигаться, прижимая морду к передним лапам и соображая, как бы напасть ловчее, чтобы не задеть Хонджуна, который стал осторожно отходить в противоположную сторону. Чонгук поддался этой смертельной игре, он тоже стал двигаться, невольно отходя от Чимина. Краем глаза Намджун, пристально следящий за волком, с которым собирался схватиться в смертельной драке, увидел, как Хонджун, гибкой лозинкой скользнул в освободившееся пространство, подхватил покачивающегося Чимина под мышки, вздёрнул его, заставляя выпустить тело Роёна, и одним движением подхватил его на руки. В это время Чонгук, вздрогнув всем телом и словно мгновенно забыв о Намджуне, обернулся и, дико рявкнув, кинулся на них. Однако Намджун с два прыжка догнал его и повалил на землю, стараясь прижать за шею, добраться до горла или морды, чтобы причинить больше боли. Этого не понадобилось: раненый Чонгук захрипел, выскулил громко и жалобно и потерялся в бессознании под его мощным телом. Хонджун уже был у возка, который стоял на краю поляны, где Юто и Чонджин бинтовали Манчона и Гихёка и лишь испуганно поглядывали на жуткую драку и вызволение Чимина, не смея подойти и вмешаться. Неподалёку сидели супруги Мун, и Чаён, тихо всхлипывая, перевязывал своему мужу руку, а тот что-то бормотал ему на ухо, пытаясь, видимо, успокоить не перестающего лить слёзы омегу. Чимин в руках Хонджуна, словно потерянный, молчал и не противился, лишь дрожащими пальцами зачем-то пытался прикрыть лицо. Защиту с него стянул Маё, его шрамы были налиты алым, а губы ходили ходуном в беззвучном рыдании. Намджун подбежал к ним и оскалился, требуя, чтобы Хонджун отпустил его омегу. Но тот лишь раздул ноздри и, прижав того к себе крепче, гневно хрипло крикнул: — Я омега вожака! Я приказал тебе идти за своим вожаком, Ким Намджун! И ты немедленно сделаешь это! Чонджин! — Он резко повернул голову к тут же встрепенувшемуся и вскочившему на ноги молодому альфе. — Чонджин! Мунгук! Обращайтесь — и по следу, за Намджуном! Найдите Сонхва! Оба альфы тут же послушно скинули балахоны, в которые успели одеться, обратились и, нетерпеливо помахивая хвостами, остановились в двух шагах от Намджуна, который продолжал сверлить взглядом Хонджуна, прикидывая, сможет ли он напасть так, чтобы и этого упрямого омегу не задеть, и Чимина высвободить. Хонджун же осторожно посадил Чимина у колёс одного из возков и топнул ногой: — Я приказываю тебе! Подчиняйся! Ты часть стаи! Ты должен быть с ней! Сурра принесла нам столько боли — их надо наказать! Сонхва отдал приказ всем, кто был в доступе, все идут войной на этих мразей, что навредили и нам, и тем, кого мы защищаем по договору! И ты обязан быть с ними!.. В сердце Намджуна не было иной злобы, кроме злобы на этого маленького рыжего омегу, который так отчаянно орал на него, так уверенно требовал подчинения. Хонджун говорил о кочевье с дикой ненавистью — и его можно было понять. Намджун, однако, уже убил сегодня с десяток кочевников из тех, кто напал на становище, что было под его рукой. И убедился, что из остальных не выжил никто. Убивал он совершенно спокойно и уверенно и был убеждён, что полностью отомстил за тех, кто ему был дорог. Кроме того, он сегодня наполовину смог выполнить то, в чём поклялся себе давно, ещё обнимая Чимина в первые дни у себя в доме: убил Маё, перегрыз ему горло и напился его крови. И это был единственный человек, к которому он ощутил ту самую благодатную ненависть, потому что узнал его: это он был виноват в том, что его драгоценность, его омегу, его Чимина покалечили. К сожалению, второй виновный был уже мёртв, когда Намджун прибежал к их становищу, а то его бы он растерзал с особой жестокостью. Но все остальные... Те, за кем ушёл Сонхва... Почему он должен их ненавидеть?.. Почему, чтобы догнать их, он должен сейчас бросить своего явно находящегося в слабости телесной и душевной омегу и нестись куда-то по чьему-то приказу? Да, Намджун понимал, что надо уничтожить эту заразу, что тревожила его стаю давно. Но разве Чимин не был для него гораздо важнее всех остальных? А сейчас оставить его с этим едва не плачущим омегой и Чонгуком, который всё равно придёт же в себя — и что будет? А если он кинется на Чимина, если навредит ему? Стоит ли оно того? Он зло заворчал и помотал головой, пытаясь понять, что свербело у него внутри, мешая кинуться на Хонджуна, сбить его с ног и, ухватив своего Чимина, просто скрыться с ним в лесу, отнести в дом и угреть там, спасая от этого мира. Это было разумно... вроде как... Внезапно у него в голове словно прояснело. Предгорная... Хонджун сказал, что поганая сурра напала на деревню Сокджина! Намджун выпрямился и вытянулся струной, тревожно внюхиваясь в воздух. Семья! Они осмелились причинить боль семье Чимина! А может, даже и самому его папе или Тэхёну... Твари! Он зарычал и распахнул внутреннюю сущность, чтобы тут же услышать робкие слова Чонджина о том, что надо бежать, что надо скорее. — Вперёд! — рявкнул он. — За мной! — И понёсся, поводя носом по ветру в желании найти след тех, за кем он идёт, чтобы наказать, чтобы навсегда выжечь эту заразу. А Чимин... Чимин любил Хонджуна и всегда помогал ему, доверял этому рыжему, был его другом. Так что омега вожака не оставит его. И когда Намджун вернётся, они снова будут вместе, Чимин придёт в себя, и Намджун ему в этом поможет. Опять.

***

— Ты ни в чём не виноват, — тихо и надломленно сказал Чимин, стискивая небольшую сильную ладонь Хонджуна. — Слышишь? Ни ты, ни Сонхва — никто не виноват. Вас не было с нами, не было же! — Я был в Предгорной — и что? — мучительно вздохнув и слегка прикрыв глаза, ответил Хонджун. — Что там пострадали наши, что здесь. Просто Роён... Они с Чонгуком были истинными, понимаешь? И что теперь будет?.. — Он выглянул за край возка, чтобы увидеть телегу, которая шла за ним, и спросил хрипло и громко: — Юто, как ты? Как спина? — Всё хорошо, — ответил ему бодрый голос. — Не волнуйся, прошу, у меня не такие уж и серьёзные раны. Как ваши раненые? Хонджун завозился, видимо, перегибаясь через стенку возка. — Так же, — кинул он сорванным хриплым голосом. — Как Чонгук? — Не шевелится, слава Мати Луне, — ответил им Юто. — Не знаю, как мы отнимем у него... Роёна. Но пока только хрипит нехорошо, не шевелится. Быстрей бы надо. — Не можем быстрей, — сквозь зубы процедил Хонджун. — Не та дорога. Да и растрясём — ничего хорошего не будет. Они помолчали. Лес вокруг темнел вечерними тенями, мирными в общем-то, словно и не случилось ничего. Вокруг было тихо, и лишь ветер, неугомонный, шальной, вечный, потягивал по их измученным лицам, шевелил их волосы и шептался о чём-то с высокими и могучими деревьями. И дела ему не было до печалей тех, кто ехал сейчас в Волчью слободу, так как решили, что Чонгука лечить всё же сподручнее там, а не в Долинной... где потом будут хоронить Роёна. — Хонджун, — тихо позвал Чимин, — Минги же поправится? И Чонгук? — Мы всё сделаем для этого, — мучительно сглотнув, тихо ответил Хонджун. — Мы не можем потерять их. У них дети... А Чонгук вообще один теперь останется со своими альфами... Он закрыл глаза и скрипнул зубами, явно сдерживая рыдания. — Как ты думаешь, — снова начал Чимин, который вроде и понимал, что его вопросы мучают омегу, но от тишины между ними ему становилось просто невыносимо страшно. — С нашими... кто ушёл за суррой... Всё будет в порядке? — Они в волчьем обличии, — тихо ответил Хонджун. — А значит, в разы сильнее этих тварей. Не бойся... С Намджуном всё будет хорошо. Он у тебя такой сильный, такой мощный, что порвёт любого, особенно зная, что ты его ждёшь. — Он осторожно обнял чуть дрогнувшего Чимина и притянул его к себе. — Замёрз? — Немного, — прошептал Чимин, чувствуя, как отчаянно, до боли щиплет у него в носу, и быстро, украдкой вытирая непрошенные слёзы. Он не хотел плакать, не хотел. И слабости свои показывать тоже не хотел, так что, несмотря на то что задрог, молча это собирался терпеть. Однако Хонджун не дал ему побыть настолько сильным: он скинул с себя меховую жилетку, которую нашёл в возке ещё на поляне, и сунул в руки Чимину. Тот было завозился, мотая головой, но Хонджун лишь шикнул на него — и он покорно натянул на себя эту тёплую жилетку, пахнущую хлебом и кровью. Он должен быть сильным рядом с Хонджуном, которому и так несладко пришлось в том числе и из-за него, надо было помогать ему во всём, а не сердить его своим сопротивлением. — Не бойся, — снова негромко заговорил Хонджун, — они там все вместе. И они снова победят, я уверен. И отомстят... за всех. Субин вон рвался с животом порезанным в бой, едва его скрутили, чуть не силой в горло сонный отвар залили. — Мне так жаль их, — всхлипнул Чимин, — только они стали хоть улыбаться всем снова — и теперь он снова ранен. — Соён снова беременный, — тяжело вздохнув, сказал Хонджун, и Чимин радостно встрепенулся и ахнул, а омега продолжил внезапно сдавленным голосом. — Да... Срок пока маленький, но точно. А тут такое... Скинет — не знаю, как жить будет дальше. Не знаю... Он и сам, правда пока не знает, мне о нём Есан успел шепнуть. — Он застыл, и Чимин почувствовал, как горечью и отчаянием открыто плеснуло в его хлебном запахе. — А этот... Есан... — начал было Чимин, но Хонджун дёрнулся и коротко мучительно промычал, прося не спрашивать. — Мы выживем, — помолчав какое-то время, сказал он. Сказал, стиснув зубы, не так твёрдо, как умел, но так, что затосковавший было Чимин тут же вскинул голову, жадно вслушиваясь в его голос. — Мы сможем. Выдержим. И снова встанем на ноги. Мы — стая, а стая — это сила. Понимаешь, Чимин? Мы не оставим тех, кто ранен, мы отомстим за тех, кого больше нет. Мы поднимем детей Чонгука, в каком бы состоянии он ни очнулся... — Ему Тэхён поможет, — отозвался Чимин и замер, сам не понимая, зачем сказал это. — Да, — внезапно твёрже сказал Хонджун. — Мы будем вместе. Слобода, Предгорная, Долинная, Заозёрье... У нас много друзей, мы сдюжим. И Чимин почувствовал, как проясняется в его голове. Дыхание всё ещё было словно обложено тяжестью, болело всё тело, особенно горло и раненое плечо, на котором неудобно ёрзала походная повязка. Он осторожно прикоснулся к ножнам, в которых покоился верным Нам, и подумал, что первым делом, когда всё немного успокоится, предложит Хонджуну начать учить всех желающих омег драться. Потому что сурра — не первое и не последнее кочевое племя на их пути. И уметь защитить себя должен каждый. Как мог он сам — и выжил, благодаря этому. Как мог Манчон — и защитил их всех, пусть и ценой своих страшных ран, но... Хонджун обещал, что он будет в порядке, как и Гихёк. И омега вожака его поддержит, он был в этом уверен. Как и Юнхо. Как и Намджун. Намджун... Он вернётся, снова обнимет Чимина и укроет от всего мира в своих руках — самых добрых, самых тёплых, самых-самых нужных. Обязательно. И когда Джун снова скажет, что хочет его замуж, Чимин согласится, не раздумывая. Потому что всё можно потерять вот так — в один момент, от удара ли ножа, от болезни ли, от того, что не можешь удержать того, кто дорог, но кого зовут к себе далёкие и беспощадные звёзды. Поэтому больше противиться и пытаться угодить странной и нелепой традиции Чимин не будет точно, он возьмёт своего альфу за руку, твёрдо возьмёт, как он умеет, и сам отведёт его к папе, называя своим мужем. А откажется Сокджин поручиться за них перед Природой-Покровом, он отведёт своего альфу к Сонхва и Древу Духа. Он станет мужем Намджуну, даже если между ними будут овраги и враги — он так решил. Потому что нельзя терять время, ведь никто не знает, сколько его отмеряно каждому, что оно принесёт и когда кончится.