Сломанный (18+)

Чимин лишь услышал резкое Намджуново: — Сиди и не двигайся! — и замер, застыл, боясь пошевелиться. Чутким ухом он уловил, как мгновенно поднимается вокруг дикая суета. Крик Гихёка смолк, вместо него послышалась возня и такой знакомый шелест — волчье обращение. Одно — почти рядом, за тонкой тканью стенки возка, это обратился Джун, и ещё одно — там, откуда кричал Гихёк. И со всех сторон поползли, полетели звуки, ширясь и забирая всё пространство в плен ужаса и растерянности. Волчье рычание, яростное, грозное, откровенно призывающее и выказывающее ненависть и презрение... Треск разрываемой ткани, грохот ударов о дерево и металл, говорящий о разрушительной силе внезапно подступившей к мирной поляне войны... Испуганные голоса омег, которых волки явно теснили к его возку, прикрывая спинами... Борьба, с её вскриками, звуками ударов, скрежетом оружия и воплями боли... И самое страшное — быстрые переклички на гортанном, грубом языке, из которой кое-что Чимин всё же понимал, по крайней мере, он точно уже знал, кто напал на них. Это была сурра. Проклятая сурра! — Рог! Давай знак.. — Вонючие нелюди! Это вам за... — Омег! Забирай... Там! — Справа! Я оттуда, а ты... — Не дайте позвать!.. — Омеги! Где... — Давай! Налегай! Давай! — Пусти меня! Тварь! Тва-а-а!.. — Держи, держи! Где они? Нет! Нет! — Со спины! А-а-а!.. — Мы на большого! Где омеги?.. — Помоги Хирё! Хирё! Эта погань убила Хирё! Последний крик был яростным и полным ужаса и ненависти. — Где лучники?! Зови... — Отступаем! Рог! Нур, нужен рог!.. — Омег! Забери омег! Маё, омег! Помните о... Маё! — Нет! Держи его! Этот крик был так близко, что Чимин не выдержал. От страха у него перехватывало горло, бешено колотилось в груди сердце, он затравленно водил носом, но чуял лишь кровь и боль. А ещё — дикий, непереносимый, доводящий до крика ужас — ужас в запахе омег, которые теснились, видимо, рядом с его повозкой и на которых явно решили напасть. Он нащупал на поясе ножны, вытащил своего Нама и, зажав его так, как учил Юнхо, нашёл разрез в ткани и осторожно выскользнул из возка. Тут же весь мир, словно бывший до этого приглушённым, навалился на него обилием запахов, звуков и чувств. И он нужен был этому миру, чтобы тот не исчез под сапогами тех, кто осмелился на них напасть. Рядом сгустился воздух и на него напрыгнули. — Чими!.. — Это был омега Мун Чаён, и за ним завозился ещё кто-то. — Чими! — это был Роён, он оказался позади Чимина и сжал его в объятиях. — Ты жив!.. Тонкие тёплые руки обвивали его, и дрожащие от ужаса тела омежек прильнули к нему, заставляя выпрямиться и поднять голову, чутко водя носом и стискивая пальцами нож. Они были рядом — и надеялись на него. Он не мог их подвести. — А где... — начал было Чимин, но ему ответили раньше. — Чими, у вас в возке есть оружие? — Это был голос Манчона. Он тоже дрожал, но не от страха. В этом голосе Чимин услышал ненависть и ярость. — Намджун везёт ножи, — быстро сказал он, поворачивая голову на голос и продолжая прижимать к себе тоненького, всхлипывающего от страха Чаёна. — В сундуке внутри. Берёшь? Умеешь? — Да я бы голыми руками эту тварь за Хёка... — прорычал Манчон и скользнул мимо него в возок. — Что с ним? — обмирая от ужаса, выговорил Чимин. — Что с Гихёком? — Его ранили, со спины на них напали, нож кинули, — задыхаясь от слёз, проговорил Роён. — А ваши альфы? — Не знаю, — едва смог прошептать Чаён. — Гука Намджун послал за подмогой, — пролепетал Роён, внезапно напрягаясь. — Чими... Напрягся и прижался к Чимину ближе и Чаён. — Чим, — прошептал он, пытаясь отойти за спину Чимину. — Они здесь... Эти двое... На нас нападали... Они хотят нас... схватить... И в это мгновение Чимин вздрогнул крупно, всем телом. В воздухе рядом, справа, медленной ленивой струёй нанесло ярким омежьим ароматом: острая фруктовая свежесть, до боли в сердце знакомая и страшная. Не поворачиваясь, Чимин быстро подтолкнул Чаёна за себя, стиснул ладонь Роёна и скомандовал тихо, но чётко: — Лезьте в возок. Живо. Оба. — А т... — Лезьте! — И он оттолкнул руку Роёна. Тепло омежьих тел растворилось, качнулся возок, и внезапно чуть ближе стал горьковатый, злой и острый запах Манчона. Чимин понял, что омега затаился у прорези, видимо, наблюдая за ним и тем... теми, кто уже был рядом. Бой между волками и основными силами кочевья, судя по звукам, отдалился вправо, ближе к чаще леса. Оттуда слышались, разрывая ночной холод, крики ярости, рычание, хруст костей и вопли боли. Волки, хотя их было всего четверо, если, конечно, Чонгук был уже с ними, теснили кочевье. Самих кочевников, как понял Чимин сбитым от страха и переживания нюхом, было не так много. Точно не всё племя, вряд ли даже передовой отряд или разведка. Возможно, наткнулись на становище путников они случайно... — Это ты?.. Ты жив?? Этот голос... Нет, не его ждал Чимин, хотя и его помнил слишком хорошо. И очень надеялся, что больше никогда не услышит его. — Маё, стой... — А вот и он. — Вечерочек, Сон Хичоль. — Чимин и сам не узнал своего голоса — таким он был хриплым, злым и жёстким. — Не думал, что снова... Он запнулся: хотел сказать "что снова увидимся", но это как-то не выговорилось. В животе завозился противный страх. Он не видел Хичоля. И никогда не сможет увидеть. Но его запах, густо смешанный с запахом того, кто стоял рядом с ним, чуть сбоку, чтобы подступить к Чимину с другой стороны, — этот запах выдавал растерянность, даже страх бывшего друга, ставшего предателем и почти обрёкшего Чимина на гибель. — Ты ослеп! — Голос кочевника Маё был вызывающе ярким, даже насмешливым. — Маска на лице — это ведь поэтому? Значит, больше ты нам не нужен, никто тебя не захочет. Радуйся и отойди миром, тогда останешься жив. Мы заберём омег. Поганые нелюди, может, и победят, но нам точно без добычи нельзя возвращаться. Отойди, слышишь? И мы не тронем тебя. Чимин покрепче перехватил Нам и осторожно ощупал позади себя борт возка, выбирая стойку поудобнее. — Отойди, Чими, — вдруг мягко и ласково сказал Хичоль. — Пожалуйста, омежка... Я виноват перед тобой и не хочу вредить тебе. Но твоих дружков мы заберём. Мы заберём всех, кого сможет достать. Терпение кончилось, сурра должна жить... Последние слова показались Чимину странными, словно Хичоль говорил не своё, словно заученное что-то твердил. — Хотите омежек? — вдруг раздался за его спиной голос Манчона, и воздух рядом дрогнул от того, что омега выпрыгнул из повозки и встал плечом к плечу с Чимином. — Вы же сами омеги! Неужели так с вами альфам херово, что вы им таскаете чужих? В это время в лесу раздался яростный, отчаянный, полный ненависти и боли вой, и оба они — Чимин и Манчон — вздрогнули, понимая, что кому-то из волков явно сейчас невероятно плохо. Звуки боя чуть приблизились к поляне, явственнее стало слышно рычание и борьба, и Чимин понял, что сейчас их противники будут нападать: в их запахе взметнулась острая струя силы. О ней ему рассказывал Юнхо, он говорил, что с готовностью немедленно напасть у любого человека волк чует особый запах, тревожный и жуткий, рождающий злобу. Поэтому напасть на волка неожиданно со спины человеку почти не дано. А потом выяснилось, что и Чимин тоже мог выхватывать этот запах, так что Юнхо учил его действовать при этом без раздумий, быстро и решительно. — Берегись, — кинул он Манчону. — Бейся со своим. — Верю, — тут же отозвался тот, — давай! Воздух рядом с Чимином взорвался теплом — он тут же пригнулся и гибко ушёл вправо, ощущая, как рука его противника, Маё, прошлась над его головой, неся лёгкий запах железа. Нож. Даже два, судя по свисту. Хорошо. Противостоять двум ножам он тоже учился. Маё был быстр, он решил, видимо, что со слепым справится легко и просто, бил небрежно и не имел целью убить, так — полоснуть пару раз, нанеся болезненные раны и лишая сил, а потом, оттолкнув искалеченного и раненого омегу, достать тех, кто ему был нужен. И то, что Чимин не просто увернулся от первых же двух его вскользь кинутых ударов, изумило его. "Пользуйся тем, что противник не ожидает от тебя сопротивления! — вспыхнули в голове Чимина слова Юнхо. — Его растерянность — повод напасть и подмять под себя". И Чимин, скользнув под рукой Маё, который чуть завалился назад, когда его нож не встретил по пути желанного тела, обхватил его плечо, дёрнул на себя, примериваясь, и изо всех сил ударил его под колено. Маё, яростно вскрикнув, упал, попытался увлечь за собой и Чимина, но тот, коротко размахнувшись, ударил его Намом. Судя по всему, попал в плечо. Хрипло ругаясь, Маё завалился набок, и Чимин, повернувшись, с силой пнул его в спину ногой. На нём были сапожки из мягкой кожи, но, судя по вскрику боли, попал он в поясницу врагу. Однако второго удара нанести не смог: несмотря на боль, Маё ловко откатился и ушёл от удара. Источник запаха, за которым следил Чимин, чтобы понять положение противника в пространстве, взметнулся вверх — значит, Маё смог подняться на ноги. И Чимин, отступив на шаг, снова встал на изготовку. — Тварь, — выплюнул зло Маё. — Что ты вообще такое? Ты что... Ты видишь что ли? — А ты проверь, — прошипел Чимин. — Давай, убожество, со слепым не можешь справиться! В воздух взметнулся яростный аромат ненависти и злобы — отлично! Ему удалось вывести врага из себя, и теперь, с таким сильным ароматом, следить за ним будет проще. Маё кинулся на него снова — и получил локтем по спине, а потом ребром ладони по шее, которую неловко подставил снова увернувшемуся от него Чимину. И снова — бросок, и снова — мимо. Да, Юнхо не зря потратил своё время. С каждым своим ударом, достигавшим цели, — кулаком ли в скулу, пяткой в колено, рукояткой ножа по руке или остриём по щеке или плечу — Чимин ощущал в себе всё больше силы и благородной ярости. Дравшийся с Манчоном Хичоль, в отличие от Маё, костерившего своего слепого соперника на чём свет стоит, был молчалив и сосредоточен. Кроме того, от него явственно иногда наносило Чимину кровью: видимо, он был ранен. А вот Манчон как раз в выражениях тоже не стеснялся, и, судя по усилившемуся аромату забродивших фруктов, некоторые его слова разили предателя ничуть не хуже ударов. Так что, хотя Хичоль точно был и выше, и сильнее, Манчон, очевидно, даром времени не терял, а муж-граничник показывал ему не только прелести развлечений на ложе, но и много полезного. Маё явно выходил из себя, он рычал бешено и возился уже откровенно неуклюже, и Чимин, вошедший в раж, всё яростнее и жёстче бил его. Однако осуществить захват, чтобы вонзить нож более серьёзно, Маё ему всё-таки не давал, он даже несколько раз задел Чимина, и у того саднили спина и плечи, а также на запястье был глубокий порез, который не столько болел, сколько кровил из-за напряжения боя. Зато Чимин чувствовал, как в аромате Манчона всё ярче проявляется торжество, а вот фруктовая острота Хичоля начинает откровенно горчить. Чимин вертелся и бил, контролировал замах ножа, чтоб Маё не мог перехватить его руку, и ловко делал подсечки, а потом вдруг он услышал, как хрипло вскрикнул Хичоль за его спиной. И в тот же миг Маё яростно закричал: — Чоль! Нет, нет! Нет! — и кинулся в сторону, явно желая помочь своему любовнику и забывая о Чимине. И тут же в их стороне завязалась отчаянная возня, с хриплой руганью, звуками ударов и треском разрываемой одежды. Видимо, Манчон, нанёс решающий удар, и теперь на него напал Маё. Чимин вслушивался в горячий, наполненный хаосом воздух, он понял, что Манчон и Маё сцепились и катаются по земле, а он не может помочь или сделать хоть что-то, чтобы решить исход в нужную сторону. Он беспомощно замер, прижимая к груди Нам, и в это время услышал справа, в нескольких шагах, хриплый голос, ломкий, такой знакомый: — Чим... Чими... Слышишь? Он повернулся на этот голос и сделал пару шагов к нему, застывая в нерешительности, так как в воздухе всё было забито запахами двух возящихся на земле и яростно друг друга бьющих омег. Чимин не мог даже определить, насколько далеко он стоит от Хичоля, который сидел или лежал на земле. — Чими... Подойди... Сказать хочу... Три шага. Надо сделать ещё три шага — и Чимин сможет дотянуться до сердца того, из-за кого он столько пережил, столько страданий перенёс. Три... — Чими, про... — Хичоль закашлялся, и, судя по булькающим звукам, у него пошла горлом кровь. — ...прости... меня... Я не... хотел, чтобы... так... Нравился... Ты мне нра... — Он хрипло выстонал, видимо, пытаясь приподняться. — Нравился, Чими... Думал, что в сурре... рядом... будем... Он снова зашёлся в мучительном кашле, а потом Чимин ощутил, как в воздух, напоенный теперь запахом крови Хичоля, вынесло острую иглу предсмертной судороги. — Прости... Чими... Мой... омежка... — Хичоль, — надрывно позвал он. — Слышишь? Чоль! Я прощаю, слышишь? И в это время горький, полный ужаса и боли вопль оглушил его и сбил с ног, заставив присесть и прикрыть уши руками: — Чо-о-оль! Не-е-ет! Не-е-ет! И, наверно, на этот дикий, полный тоски и боли крик и выскочили из возка Чаён и Роён. Их перепуганные ароматы Чимин уловил на излёте, вместе со скрипом колёс, а потом всё перепуталось, перемешалось... — Манчон! Чонни! — Нет, нет, Ёли, нет... — Перевязать.. Надо перевя... — Чими, где ветошки... Треск ткани, звуки ударов, и страшный, яростный, полный дикой злобы и смертной муки вопль: — Я убью вас всех! Всех убью! И тут же — колющим по жилам — другой, высокий, отчаянный и страшный: — Роё-о-он! Не-е-ет! Голос Манчона врезался болью в висок: — Чимин, берегись! Нет! — и отозвался острой болью, рванувшейся внутри плеча. А потом мокрая от крови ладонь стиснула ему горло и потянула вниз, на землю, чтобы убить на ней, прижимая к груди спиной, в очень неудобной позе, которая, однако, не мешала давить, давить и давить его, перетягивая шею, перехватывая узлом воздух в груди и лишая возможности противиться. Он ухватился одной рукой за руку, что душила его, но отчего-то сил в ней не было, и он упал вслед за напавшим на него, ощущая всей кожей злобное хриплое шипение: — Всех... Убью... твари... Вы все сдохнете за моего Ёля! — Отцепись от него! Отцепись, погань кочевья! Чимин, мучительно пытавшийся выпутаться из смертельных объятий напавшего на него Маё, почувствовал, как кто-то подскочил к нему и стал оттягивать спятившего от горя омегу от него. — Убью! Всех вас... — Хрипло, задушенно, страшно до беспамятства... которое Чимин не мог, не должен был себе позволить. И тут новый, отчаянный крик Чаёна, который как раз и пытался оттащить от него Маё, врезался в уши Чимина: — Манчон, альфа! Сзади! Нет! Нет! Альфа! Неужели... Неужели кочевники победили?! Что с волками?.. Нет! Джун! Джуни!! Чимин мучительно захрипел и рванулся из душащих его объятий, снова и снова пытаясь скинуть захват стиснутых словно смертной судорогой рук, которые душили его и тянули за волосы назад, чтобы оставить его горло беззащитным и открытым. Дикая боль взрезала ему плечо, не давала до конца прийти в себя, но крики Чаёна и Манчона, звуки яростной борьбы и — главное — дикий аромат возбуждённого альфы заставлял его двигаться, не даваясь в лапы смерти. Маё, видимо, понял, что вот так, лёжа на спине с Чимином сверху, ему омегу не убить, и он попытался завалить его набок, чтобы потом оказаться на нём, но Чимин упёрся ногами в землю и не дался, а потом услышал гортанный вскрик альфы и тут же — крик Манчона: — Чаён, Чимин!.. Помоги ему! Давай! Ах, ты ж, блять твою ебучую, сучий потрох! Сука! Чаён кинулся к нему, его аромат был полон боли и ненависти, в нём не было больше страха, в нём не было растерянности: этот омега был в полном отчаянии и больше ни о чём не мог думать, кроме своей мести. Рука, убивающая Чимина, вдруг стала слабеть, Маё хрипло выругался, а голос Чаёна — рваный от рыданий сорвался сверху: — Убью тебя! Убью, вонючий див! Убью! Убью! Маё стал возиться, но лишь отпустил волосы Чимина, видимо, пытаясь отбиться от Чаёна одной рукой, а второй всё ещё впиваясь в горло хрипящего омеги. И в этот момент, отчаянно продираясь сквозь режущую боль, Чимин ощутил, как в руке у него словно огнём загорелось. Нам! Чимин же по-прежнему сжимал Нам! Нож дал о себе знать потерявшемуся во мгле полусознания хозяину: он требовал крови. Потому что рука Маё, которой он пытался убить Чимина, была в крови. Эта кровь принадлежала Роёну, милому и нежному омежке, папе двух очаровательных волчат. И внезапно осознав это, Чимин в последнем яростном усилии дёрнулся из стороны в сторону и без размаха всадил нож в бедро Маё, которое было под его бедром. Глубоко воткнуть не получилось, не хватило силы, но Маё злобно вскрикнул, а Чаён торжествующе взвыл — и руки Маё ослабели так, что Чимин смог одним яростным движением скинуть их с себя. Он оттолкнулся от возящегося с хрипом врага и откатился подальше от него, слыша, как тот сцепился с Чаёном в новом кровожадном порыве. Чимин жадно, с хрипом и кашлем дышал, пытаясь прийти в себя и понять, что было не так с этим воздухом, которым он хотел надышаться. В каком-то странном наитии он повёл рукой перед собой и наткнулся на чьё-то плечо. Он повёл по нему вниз и стиснул пальцы на этой руке, склонился к ней и дёрнул того, что лежал перед ним на себя... Слабо, очень слабо на него пахнуло свежими луговыми травами со сладостью утренней росы... — Роён, — прошептал Чимин. — Ёни... Ты мокрый... Тело в его руках было тяжёлым, но податливым, оно было покрыто чем-то влажным, липким, страшным... Нет. Этого не могло быть, нет! — Роён!.. — Он хотел крикнуть, правда, хотел, но не получилось: словно отказываясь соглашаться с тем, что было столь очевидно, его голос не мог произнести это имя громко. Чимин жадно втянул ноздрями — и в ужасе замер, осознавая: в пропитанном ненавистью и болью воздухе он больше не чувствовал сладкий запах трав. Зато широкими и щедрыми глотками в нём ощущался другой запах — железный, острый, страшный. Запах смерти. И Чимин, задыхаясь, пытаясь понять, что происходит, — и отказываясь это понимать, стиснул в руках безучастное тело омежки и затрясся в беззвучном рыдании. Он почуял, но не смог осознать, как рядом пронеслось и заполонило воздух волчье дыхание, как в последний раз вскрикнул и навсегда умолк под хруст перегрызенной шеи Маё, как закричал Чаён такое желанное "Муни!", как гортанно завопил от боли кочевник-альфа, что нападал на Манчона, и ответом на это было злобное волчье рычание... Всё это было рядом — и не было ничего, кроме безжизненного тела в его руках, кроме холодных пальцев, ещё недавно так живо даривших тепло и ласку, в его пальцах — ничего не было, ничего!.. "Гуки нарадоваться не может... Наш Тэтэ так бережёт нас, просто благословение Звёзд!" — звучал в его голове весёлый, беззаботный, юный... такой юный!.. голос. Тэтэ... Гуки... Где же были вы, когда... И в тоске, умирая от внезапно упавшей на его грудь тяжким камнем боли, Чимин поднял голову и завыл, заревел, застонал, взывая к Природе и попрекая её тем, что произошло под её Покровом. Отчего не защитил их лес?! Отчего не остановили кочевье чёрные болота?! Почему? За что?.. И словно в ответ ему неподалёку раздался полный ужаса, боли и отчаяния, волчий вой.