Sinful kids

      Персиковый сок тонкими струйками стекает по заостренному подбородку, пачкая белый ворот идеально выглаженной рубашки. Зубы, не так давно освободившиеся от тисков надоедливых брекетов, впиваются в сочный фрукт, отчего капли разлетаются в разные стороны, оставляя после себя липкие бледные дорожки, почти доходящие до согнутых локтей. Сынмин мычит от удовольствия, облизывая губы, и вновь вгрызается в спелый персик, с наслаждением слизывая вытекающий из него сок.       — Ты такой грязный, щенок, — шипит Минхо, грубо притягивая Кима к себе за талию, и пытается выхватить из цепкой хватки младшего треклятый фрукт, который тот ест вот уже вторую неделю, дразня Минхо тем, с каким упоением он слизывает капли, вытекающие из прокушенной пушистой корочки. Сынмин низко смеется, его голос все еще немного хриплый после недавней простуды. Он поднимает руку выше и усмехается, демонстрируя преимущества высокого роста и наблюдая за тем, как лицо старшего краснеет от злости, а ушные раковины — от смущения.       Когда Сынмину сняли брекеты, его потянуло на персики. Он клянчит их у Феликса и Чана, просит Чанбина и Хенджина купить ему как можно больше спелых плодов, ведь Сынмин знает, что ему ни в коем случае не откажут — они слишком сильно любят своего милого тонсэна.        « — Персиковый мальчик, — так, хихикая, его прозвал Хенджин, широко улыбаясь и подмигивая».       Минхо подметил, что от младшего за несколько метров несет этими гребанными персиками: он, кажется, купил себе персиковый гель для душа, как у Хенджина когда-то. Его парфюм ненавязчиво отдает сладким персиком, бальзам для губ у стилистов внезапно тоже стал персиковым, везде лишь этот персик-персик-персик.               Минхо хочется смеяться.        Хочется смеяться от того, как сильно он ревнует своего парня к этим чертовым персикам, мечтая оказаться на их месте. Это настолько глупо, что Минхо каждый раз пытается сдержать приступ смеха, когда ловит себя на мысли об этом.       — Я ведь знаю, что тебе это нравится, хен, — Сынмин хитро щурится, показательно проходясь языком по тонкому слою мягкой кожицы спелого плода, и отрывается от фрукта с негромким, но вполне отчетливым и довольно пошлым причмокиванием, максимально развратно облизывая нижнюю губу. Его взгляд заинтересованно скользит по телу Минхо, и он с мимолетной улыбкой подмечает то, как яснее стали проявляться очертания его точеных скул. Живот сводит сладкой судорогой, а струйка сока стекает с уголка припухших губ, которую Сынмин моментально слизывает, сладко причмокивая в конце. — И кто из нас более грязный? Ты почти две недели пытаешься трахнуть меня этим взглядом, стоит только тебе увидеть меня с персиком в руке. Один-один, хен. — и подмигивает.       Губы Минхо вытягиваются в удивленной «о», нахмуренные брови ползут вверх с невероятной скоростью, а кадык бешено дергается то вверх, то вниз. По телу словно пустили электрический ток, в горле мгновенно пересохло, а язык будто и вовсе задеревенел, и Минхо просто растерянно хлопает широко раскрытыми в удивлении глазами, не в силах выдавить из себя и слова. Все колкости и шутки застревают в горле — кажется, что еще чуть-чуть, и Минхо подавится ими.       — И чего ты молчишь? Даже не пытаешься отрицать, хотя раньше чуть ли не с пеной у рта доказывал мне обратное. Ты такой дрянной, хен, — издевательски тянет Сынмин, изящно откидывая голову на чужое тяжелое плечо и вновь подмигивая все еще молчащему Минхо.        Сынмину нравится вот так дразнить старшего, нравится выводить его из себя, но больше всего нравится то, как потом тот вытрахивает из него душу за все поддразнивания. Сынмина это забавляет — почти ничто и никто не доставляет ему удовольствие так, как впадающий в бешенство или зверскую ярость Ли Минхо.        Пожалуй, ради такого он готов пожертвовать своей задницей.       Минхо отмирает, на его лице мелькает наигранное раздражение, но уголки его губ поднимаются вверх, сразу же выдавая его, и растягиваются в привычной кошачьей манере. Сынмин рвано выдыхает.       Старший впивается грубыми пальцами в тонкую, почти девичью талию и с едва слышным рыком вгрызается в губы Сынмина, на что младший удивленно стонет в его рот и на мгновенье замирает, вздрагивая и опуская поднятую руку ниже. Минхо, пользуясь секундным замешательством Сынмина, выхватывает из его цепкой хватки персик и откидывает его в другой конец гримерки под аккомпанемент возмущенного хныканья своего тонсэна, так грязно стонущего в его руках от мокрого, хоть и совсем короткого поцелуя. Минхо отстраняется с неприличным, пошлым хлюпом, все еще сжимая грубыми, миниатюрными ладошками чужую талию, и заглядывает в стеклянные глаза Сынмина. Его взгляд расфокусирован, черные омуты зрачков расширены, а рот приоткрыт в немом и — Минхо уверен — жалобном стоне, ведь Сынмин так отчаянно цепляется за его плечи, пытаясь удержать свое размякшее от нахлынувшего возбуждения тело.        Сынмин отводит взгляд и буравит взглядом стену, в которую всего пару секунд назад с глухим стуком влетел недоеденный фрукт, брошенный старшим. Он находит в себе силы возмутиться и нахмурить брови.       — Эй, зачем ты-       — Заткнись, — шипит Минхо, рвано выдыхая в губы Сынмина, и вновь целует. Целует, передавая всю свою злость и ревность, страсть и привязанность, волнение и такую по-детски глупую, но искреннюю влюбленность. Его пальцы ослабляют хватку на талии и ненавязчиво ныряют под футболку, заставляя Сынмина вздрогнуть и тихо проскулить от пронзающего холода. Ладошки поднимаются вверх, оглаживают бока и спускаются к выпирающим тазобедренным косточкам; вновь поднимаются выше, очерчивая контур проступающего пресса на напряженном подтянутом животе. Сынмин жмурится, прикусывая нижнюю губу Минхо, и старший тихо порыкивает в поцелуй, прикусывая чужие губы в ответ. Они переходят из одной крайности в другую — нежность и искренность быстро сменяются страстью, остервенелой жадностью и даже соперничеством: Сынмин чувствует, как Минхо нагло ухмыляется в поцелуй, жадно вылизывая его рот и ощущая, что младший не успевает подстроиться под его бешенный темп. Минхо чувствует превосходство и продолжает расплываться в хитрой ухмылке, параллельно целуя чужие губы. Эрекция Сынмина упирается ему в бедро, и Минхо понимает, что младший болезненно тверд. В его голове зарождается план. Он резко, с громким хлюпом отстраняется, напоследок вновь прикусывая нижнюю губу Сынмина. — Постой, щенок.        Минхо кладет грубую ладонь на впалую щеку Сынмина, невесомо поглаживает бархатную и слегка обветренную кожу и даже не пытается скрыть ядовитую ухмылку, когда разморенный и до чертиков возбужденный Сынмин льнет к нему еще ближе, самостоятельно потираясь щекой о чужую теплую ладонь. Минхо едва ощутимо проводит сбитыми костяшками по припухшей щеке, в его взгляде мелькает эфемерная нежность, которую в ту же секунду сменяет нескрываемая похоть, дурманящая разум и побуждающая следовать животным инстинктам. Он ведет носом по очертанию чужих острых скул и поднимается чуть выше, шепча в самые губы:       — Сначала ты должен сделать кое-что для своего хена, чтобы извиниться за то, что дразнил его все это время, — дразнящий тон в совокупности с уже полюбившимся хитрым кошачьим прищуром, и Сынмин течет.       Щеки младшего ярко-красные, волосы в полном беспорядке, а губы распухли от долгих поцелуев. Он не вслушивается в то, что говорит Минхо, ведь он не может воспринимать связную речь — не в тот момент, когда его член упирается в пышные бедра Минхо, а на губах все еще чувствуется привкус приторно-сладкого кофе, который так любит старший. Так что Сынмин лишь несколько раз кивает, походя на болванчика — просто он знает, что если будет послушным, то Минхо разрешит ему кончить. А сейчас это именно то, в чем он так сильно нуждается.        Минхо приподнимает пальцами чужой подбородок, заставляя Сынмина посмотреть на него. В уголке его губ засохла слюна, а на шее все еще виднеются едва заметные дорожки персикового сока. Минхо насмешливо фыркает, прищуриваясь и облизываясь.        — Ты такой грязный, — он наклоняется, оставляя алеющий засос над адамовым яблоком, а после поднимается выше, прикусывая мочку уха. — Я хочу, чтобы ты сделал со мной то же, что и с тем персиком, Сынмин-и. Ты ведь хочешь искупить вину перед хеном, верно, щенок?       Сынмин прикусывает губу и вновь кивает, жалобно хлюпая носом.        Ноги подкашиваются от приказного тона, и Сынмин медленно опускается на колени, все так же импульсивно прижимаясь к телу старшего, пока тот вплетает пальцы в его отросшие волосы на затылке и грубо сжимает. Сынмин тихо шипит от боли и слышит, как Минхо усмехается.        Это заводит.       Сынмин смаргивает легкую дымку перед глазами, шумно сглатывает и инстинктивно облизывается, пока его пальцы скользят по чужим бедрам в опасной близости к паху. Кончики пальцев кружат по плотной ткани обтягивающих черных джинсов, он, наклоняясь, ведет носом от коленной чашечки до внутренней стороны бедра, и удерживает себя от того, чтобы укусить нежную кожу под слоем темной ткани. Слюны скапливается слишком много — она вот-вот брызнет из уголка губ: настолько сильно Сынмин ждал этого момента.       Руки сами тянутся к пряжке ремня и ширинке, с трудом стягивая со старшего облегающую ткань. Сынмин не может сдержать себя при виде упругих бедер своего хена, и все же подается вперед, впиваясь резцами в бархатную кожу, словно пытаясь прокусить ее тонкий слой. На вкус Минхо невероятно сладкий — приторный, но не навязчивый. Его кожа, словно тонкая пушистая корочка персика, а сладкий вкус солоноватых капель — персиковый сок, который Сынмин с райским наслаждением слизывал с собственного подбородка.        Минхо шипит сквозь плотно сомкнутые до неприятного скрежета зубы, сильнее оттягивая волосы младшего у корней, на что тот лишь демонстративно облизывается, продолжая осыпать чувствительную кожу поцелуями-укусами. Он оттягивает зубами тонкий слой, а после припадает к наливающемуся кровью месту губами, посасывая кожу и зализывая едва ощутимые следы от зубов. Отрывается с тихим хлюпом, поднимая взгляд, и осматривает вздернутую от удовольствия голову Минхо.        — Не томи, Мин-а, — шипит Минхо и дергает рукой, запутавшейся в чужих волосах, побуждая Сынмина проскулить от мимолетной боли.        Ким цепляет пальцами белье старшего, окидывает чужое лицо затуманенным дымкой вожделения взглядом, прежде чем оголить нижнюю часть тела Минхо окончательно. Он жадно облизывается, обводя взглядом аккуратный член с сочащейся предэякулятом головкой, и оставляет последнюю метку на внутренней стороне бедра Минхо.        Язык вырисовывает сложные узоры, оставляя после себя тонкую ниточку слюны и мокрые дорожки — совсем как персиковый сок, стекающий по рукам. Сынмин проводит кончиком языка от основания до головки, нарочно издает хлюпающие звуки, играется с уздечкой — дразнится. Заставляет ноги Минхо подгибаться, а хватку на собственных волосах — крепчать. Сынмин ерзает на коленях, обхватывая ствол, и потирает большим пальцем набухшую головку, размазывая по ней природную смазку, не отрывая взгляд от вздернутой от удовольствия головы Минхо.       — Блять, Ким Сынмин, ты.. — Минхо шепчет словно в бреду, призывно виляя бедрами, и заглушает рвущиеся наружу стоны ребром ладони. Головка идеально ложится на чужие приоткрытые губы, и горячий язык мгновенно толкается в уретру — Сынмин уверен, что его рот идеален для члена Минхо. Он всегда так хорошо принимает его, и этот раз не станет исключением. — Черт.. давай, Мин-а..       Младший подается вперед, вбирая только головку, а Минхо словно прошибает током; его кадык резко дергается, а во рту скапливается слишком много слюны — она вот-вот брызнет из уголка губ, совсем как струйки персикового сока, перед вкусом которых Сынмин не может устоять. Плоть тяжелеет на языке, и младший заглатывает член почти наполовину, языком очерчивая проступающие венки, отдающие пульсацией во рту. Головка упирается в стенку горла, и Сынмин утробно стонет, двигая головой.       — Ох, я и забыл, насколько хорош твой блядский рот, да, Сынмин-и? Так хорошо принимаешь меня, — Минхо подается бедрами вперед, толкаясь в узкое горло, и по тесной гримерке раздается шлепок от удара его мошонки о чужой подбородок. Горячее горло обволакивает пульсирующий член, и Минхо вновь восторженно стонет, ослабляя хватку на чужих волосах. — Ты такой.. идеальный..       Тихий всхлип вырывается из груди младшего, и Минхо треплет его по голове, пока толчки лишь усиливаются. Сынмин тихо постанывает, расслабляя горло и позволяя Минхо делать с ним все, что ему угодно, впивается руками в чужие бедра, оставляя на нежной коже красные следы в виде своих широких ладоней, сглатывает вязкую слюну вместе с предсеменем Минхо и блаженно прикрывает глаза, когда плоть тяжелеет на языке с каждым толчком, понимая, что Минхо близок к концу.       Младший берет инициативу на себя, выпуская член с громким чмоком, проходится языком по всей длине, слизывая обильно вытекающий из уретры предэякулят, и помогает себе рукой, вылизывая головку. Минхо крупно дрожит в его руках, его бедра напрягаются, а с губ слетает тихое «я уже скоро..», и Сынмину хватает лишь оставить звонкий чмок на головке, чтобы довести старшего до пика.        Минхо обильно кончает на лицо младшего с тихим стоном, его сперма тонкой паутиной покрывает чужие губы и щеки, и Ли содрогается после оргазма, выстанывая чужое имя. Сынмин с упоением вылизывает обмякающий член Минхо, собирая ниточки семени и сладко причмокивая, пока его распухшие губы расплываются в блаженной улыбке. Сам он даже не заметил, как кончил в штаны нетронутым, словно неопытный подросток, и на его концертных брюках теперь красуется огромное мокрое пятно в районе паха, за что он точно получит нагоняй от стилистов, у которых явно будет много вопросов. Но это будет позже.       Сынмин собирает остатки чужого семени рукой, загребая вязкую белесую сперму со своих щек, и без раздумий засовывает пальцы себе в рот, облизывая каждую фалангу и отстраняясь с чавкающим звуком, пока старший находится где-то на периферии сознания после крышесносного оргазма — его ноги подкашиваются, а слюна все-таки стекает с уголка губ.       — Сынмин-а, боже.. ты.. блять, это было.. так хорошо.. — Минхо пытается отдышаться, он блуждает руками по голове Сынмина, словно ища опору — он вот-вот упадет, ведь ноги стали ватными и совсем не держат. Его грудь тяжело вздымается, пальцы дрожат, как и все его тело, а изо рта то и дело вырываются тихие хрипы. — Ты, блять, такой невозможный..       Сынмин усмехается, оставляет последний поцелуй на внутренней стороне бедер Ли и проводит кончиком языка по солоноватой коже, сладко причмокивая губами.       И все-таки, на вкус Минхо гораздо слаще любых персиков.