Stolen hurt

С самого детства я был жалким. Меня не любили родители, избивали одноклассники, с самого первого дня в школе я стал изгоем. Даже собаки во дворе не считали меня достойной жертвой. Женщины с грузными сумками в магазинах смотрели на меня с отвращением и жалостью, касались ногтем мизинца, поправляя измазанный в крови воротник. Но ещё больше я не любил тех, кто искренне мне сочувствовал, никогда не мог переносить этот их взгляд, стремящийся залезть под самую кожу, допытливый и прямолинейный. Их нежность выворачивала всего меня наизнанку, будто ножом по сердцу и печени. Пусть лучше люди будут ненавидеть меня, чем делать вид, что им не все равно. Может, они расстроятся на какое-то время и помолятся за меня, но что с того? Все вернётся на круги своя, а в груди останется вечно ширящаяся рана после потери того, что ты толком не успел распробовать. Каждый раз по кругу приходится собирать оставшиеся от себя осколки и мириться с утратой. Несмотря на это, я хранил в сердце каждый брошенный мне взгляд, не наполненный ужасом или отвращением и ненавидел эти воспоминания всей душой. Вообще, сегодня просто день плохой. Всю жизнь справлялся и сейчас справлюсь, хотя иногда и становится тяжело контролировать поток собственного сознания. Стараешься не думать, а мысли все равно возвращаются и встраиваются в мертвую петлю, опутавшую шею ещё в самом детстве. Но большую часть времени я не унывал. У меня был я сам, книги, фильмы, руки и ноги. А больше ничего и не нужно. Резкий звонок, пронзающий уши прокатывается шаром для боулинга до центра мозга, неприятно поцарапывая его со всех сторон. Оставалось совсем немного, буквально пара месяцев до моего выпуска из университета. Казалось бы, тут уже должны учиться адекватные люди, у которых нету времени на тупые задирки и драки, но о, как же я ошибался. У идиотов всегда много времени. Я не переставал мечтать о том, как запрусь в своей маленькой съемной комнатушке на всю оставшуюся жизнь, когда закончу учебу и это будет лучшее время в моей жизни. И только эти мысли позволяли мне выживать до этих пор. — Эй, чумной, звиняй. Чувствую, как о макушку что-то слабо ударяется, а спустя мгновение кожу головы обдает теплой влагой и я еле сдерживаю рвотный позыв. Привычно замираю на месте, но поднимаю ошарашенный взгляд на тех динозавров, которых должен звать одногруппниками. Две растянутые в клыкастых улыбках рожи, третья нависает сверху, капая на меня своей мерзкой слюной. — Смотри-ка, молчит. Ему, кажется, нравится. Топорный смех разносится по полупустой аудитории, раскатами отражаясь от белых стен. — Не переживай, холера на ножках, его слюна целительна. Она залечит все твои раны и ты сможешь стать красавчиком! Снова бестолковый смех. Очень хочется убрать едкое инородное вещество со своих волос, но прикасаться к нему ещё и руками себе дороже. Наверняка уже подхватил миллион различных болезней. Ах да, о чем они говорят? О моих жу-утких ожогах — подарке родителей на первый день рождения. Так весело отмечали, что чуть не забыли о ребенке, перевернувшем на себя раскалённый чайник. С кем не бывает. Мои давние друзья растекались не особо изящными пятнами от переносицы до шеи, затрагивали часть брови, висок, веко, нижнюю челюсть и расплывались неопределенными узорами по ключицам, плечу, рёбрам и так далее по списку. Человек мутант, ничего не скажешь. Спасибо хоть зрение в порядке, кому-то ведь везёт и меньше. — Вы где там зависли? Глубокий голос новенького ненадолго затыкает моих шоуменов. Только они скорее развлекаются, а не развлекают, не могу даже представить с насколько угрюмым лицом я сидел. Черная макушка выглядывает из-за прохода и, мне кажется? Смотрит прямо на меня. Хотя, скорее на человека за мной, конечно, я по-прежнему ношу почетное звание призрака для него. И мои догадки подтверждаются, когда тяжесть чужих рук пропадает с плеч, а оставшиеся австралопитеки (я повысил их в статусе!) устремляются к выходу, тогда исчезают и круглые сверкающие глаза. В каком-то смысле я был ему даже благодарен, он сместил ракурс внимания на себя и жилось мне в последнее время полегче. Только я никак не мог осознать почему он с ними водится. Возможно, Хан Джисон просто умел молчать в нужные моменты настолько хорошо, что я даже посчитал его умным. Не то чтобы я сам гениальный пуп вселенной, но за неимением друзей и прочих обязательств я дружил только с книгами и своей головой. Вынужденно эрудированный, такой вот я. Не сказал бы, что отказался бы променять все свои знания на нормальную жизнь. Возможно, я бы даже предпочел быть одним из тех придурков, чем стоять в туалете и стараться запихнуть собственную макушку под кран. Почему делают такие низкие краны? И такие неглубокие раковины? Неужели не рассчитывают на таких как я?! Беспредел. Непослушная вода стекает аккурат по моим векам, промывая глазные яблоки и струясь вдоль носа. Когда я уже почти удовлетворился результатом своих самоистязаний, по спине поползло что-то щекочущее. От испуга я дернулся и, конечно же, чуть не раскрошил себе череп. Предлагаю запретить краны. — Ох! Извини! Ты в порядке? Так непривычно слышать его нервный голос. Обычно Хан расслаблен так, будто весь мир уже у его ног и ему не надо ничего никому доказывать. И, честно, я бы соврал, сказав, что не готов был поваляться в его ногах несколько минут ради одного только благословления. — Все хорошо. Собственный голос даже мне показался чересчур отрешенным и сухим. Но Хана это почему-то не смутило. Может, он проходит посвящение в свою команду "избей калеку-одногруппника и ты в наших рядах"? — Точно? А что у тебя с головой? Болит? Боже, только не это. — Нет, просто проветриться захотелось, а улица занята амбалами. В ответ раздается неуверенный смешок, а у меня коротит мозг. — Они иногда идиоты, это точно. Но ты не должен их бояться. Признать то, что я действительно их боюсь оказалось нелегкой задачкой, но я справился. А вот со рвущейся наружу злостью, ещё не прошедшей после чужих слюней на своей голове, разобраться оказалось сложнее. — А чего ещё я не должен? Расскажи-ка. Я смахнул с подбородка оставшиеся капли, но так и не развернулся к Хану лицом. Глупо, он видел уже много раз. Но я просто не мог. И я не мог уйти, пока он не уйдет, потому что в таком случае мне тоже придётся развернуться. Можно, конечно, попятиться задом… ... Я… ещё рассмотрю этот вариант. — Не должен сидеть вечно в одиночестве. Меня начало пробивать на смех, но я держался. — Так-так, записал. Ещё что-то? — Нет, я серьезно. Я же вижу, что ты хочешь общаться с людьми, так в чем проблема? И всё-таки не смог. Провал за провалом, что же это со мной. — Хах, в чем проблема? Нету проблемы, мне просто не нравятся люди. — Правда? Тогда прекрати смотреть на меня так, будто я совершаю вселенское зло, общаясь со всеми! Я опешил. Я настолько очевиден?! — Я не смотрю на тебя. Кажется, отступать некуда, но я лучше шагну в пропасть, чем признаюсь, что не отрываю от него глаз весь последний месяц. Я даже знаю какую марку трусов он носит и какой у него любимый кофе... — А я смотрю. И я удивлен, что ты этого не заметил, учитывая как много ты пялишься. Я бы, конечно, спросил куда ты глазеешь если не на мое лицо, но ладно. Удар в солнечное сплетение, пах, и затылок разом. Ну ничего, я уже опытный. — Кажется, ты слишком много о себе думаешь. Я не пялюсь. — Хм… Тогда пойдем иначе. Ли Минхо, ты будешь дружить со мной? — Дружить? Нет. Почему я отказался? Не имею ни малейшего понятия. И в целом не имею ни малейшего понятия о том, что происходит. Мозг, прием. — Тогда хочешь встречаться? Прием. Прием. Сколько раз нужно говорить? — Приму твое молчание за согласие. Хан пожимает плечами и разворачивается на одних пятках, так и не дойдя ни до одной из кабинок. Что это вообще было? Он слепой? И определенно точно такой же тупой как его друзья. Только в другую сторону. Спустя несколько минут размышлений до меня доходит, что надо мной просто издеваются. Хотя раньше настолько продуманных шуток не было и все заканчивалось физическим нарушением личного пространства, появление нового участника бандитской группировки явно дало свои плоды. Всё-таки Хан был чуть умнее. И я собирался игнорировать его ещё с большей яростью, чтобы не попасться на удочку. С того момента он начал подсаживаться ко мне почти на каждый урок. И делал это за секунду до звонка, когда я уже не имел возможности сбежать куда-нибудь в дальний угол одинокой парты, измазанной отпечатывающимися на одежде маркерами. Я нарочито небрежно вел себя с ним, не смотрел на него и никак не реагировал на его мелкие комментарии во время пары и шутки. Хотя иногда очень хотелось ударить рукой по лицу. Своему, конечно же. Я узнал что Хан не может сидеть на месте. Как я раньше не замечал? Он постоянно что-то рассказывал, даже если днями напролет не получал ответа, невесомо постукивал ручкой по парте, хмыкал на каждую фразу учителя, с которой был не согласен и удовлетворенно мычал, когда думал над каким-то вопросом или понимал о чем речь. Иногда я так отвлекался на него, что обнаруживал в конспекте за два часа урока только несколько слов и кучу беспорядочных линий, огибающих всю страницу. Мои обидчики и по совместительству его друзья совсем пропали из поля зрения, сконцентрировавшись на спортивных соревнованиях, проходящих сейчас в городе. Конечно же, спустя несколько недель такого «общения» я сдался. Но у меня был повод: я не мог продолжить молчать, ведь на кону стоял проект по химии, которую я, к слову, очень любил. Это ведь удивительно — когда начинаешь понимать смысл формул, мир вокруг становится ярче и осмысленнее. Предметы обретают свою собственную индивидуальность и ценность, выстраивается взаимосвязь между всем происходящим в мире. Хан на химии спал… И я был рад, потому что так я отвлекался на него почти в полтора раза меньше. Хотя, когда его рука нечаянно скатывалась к моему бедру, пока он в очередной раз клевал носом… — Я так рад, что мы вместе! Ты, кажется, разбираешься в химии. — Типа того. Я прикрывал глаза и отворачивался от собственного отражения. Не люблю за это лифты, даже сбежать некуда. И люди стоят очень близко, я даже чувствовал его дыхание. Хочется замереть и не двигаться до конца пути. — Моя мама кстати очень вкусно готовит. — У тебя кто-то дома? — Да. Я напрягся. Знакомство с новыми людьми сулило только новые экземпляры испуганных взглядов в мою копилку. А мне не нравилось работать коллекционером. Квартира Хана встретила каким-то обволакивающим теплом и ненавязчивым запахом пряностей. С кухни выглянула черная макушка, совсем как тогда в классе, и… никак не отреагировала. Они с мамой были очень похожи. Ей было все равно на уродливые шрамы на моем лице, как и Хану, когда он только попал к нам. Тогда я списал это на учтивость, но… что если? Хан коротко поздоровался, дождался пока я разденусь. Я заметил как он потянулся к моей руке, но тут же отдернул ее, видимо, вспомнив, что я ужасно заразный и вообще опасен для людей. Кажется, я почувствовал укол обиды за этот мимолётный жест… Не то чтобы мы так уж сблизились за это время, но он ещё ни разу не касался меня специально. Только мелкие касания, за которые он всегда извинялся, и правда выглядел расстроенным. Меня так и подначивало спросить каждый раз: настолько неприятно? Я представлял комнату Хана как страшный сон перфекциониста — сборище беспорядочных комиксов, статуэток и плакатов, яркие цвета и повсюду висящие как отметки, по которым можно ориентироваться в этом лабиринте, носки. Но реальность оказалась…очаровательнее? Светлые тона, ровный ряд книг. Половина из них комиксы, но все остальное напоминает справочники о поэтапной постройке ракеты. Кровать, усеянная мягкими игрушками, простой стол перед окном и скромный ноутбук с наушниками рядом чуть ли не больше его самого. На этом, не считая нескольких тумб и шкафа, комната Хана кончалась. Он указал мне на кровать и я сел на самый край, оставляя много пространства слева для него. Но Хан…этот гребанный гений решил протиснуться в самую маленькую щель между мной и стенкой своей кровати, задавив под собой несколько игрушек. Им же больно! Да я и не просто так сел сюда, черт тебя дери, боже. Казалось, ему было все равно на мои страдания. Та сторона лица, которую я так тщательно от него скрывал, светилась сейчас во всем своем великолепии, оголяя меня до самых костей. Он даже зевнул несколько раз, прежде чем открыть на ноутбуке нужный нам файл и начать листать его, распределяя задачи. Я горел и внутри и снаружи, особенно в тех местах, где его бедро и предплечье касались моего тела, прямо в местах ожога. Внезапно он вздрогнул так сильно, что я начал искать источник опасности вокруг, но, ничего не обнаружив, вернулся к его испуганному лицу, смотрящему прямо на меня. Ну вот, плюс один. — Ох черт. Прости. — Чего? — Я дурак. Чего? Хан быстро поднимается, меняя свое местоположение в пространстве. Теперь он в целом метре от меня, но благородно разворачивает ко мне ноутбук, изворачиваясь так, будто его током ударило. Я не выдержал. — Что это было? — Что? — Почему ты… отполз? — А, ну я же извинился… Я не хотел тебя трогать, правда. Чувствую как брови складываются на переносице с такой силой, что там образуется по меньшей мере три складки. Я отворачиваюсь, угрюмо утыкаясь взглядом в пол. Ничего, это пройдет, как и всегда. — Эй, эй. Я правда просто забылся. Я не хотел нарушать твое личное пространство. Просто эти твои свитера и разноцветные носки, и ты так мило смотришься со Стичем, я не знаю, ясно? — Хан свирепо засопел, укладывая голову на колени. Мило смотрюсь? С игрушкой, которую я схватил от чрезмерного волнения? Это у него шутки такие? Не смешно. А в общем то, что я потеряю если спрошу напрямую? Свою последнюю надежду? Всего-то. — Почему ты не хочешь ко мне прикасаться? Казалось бы, ответ очевиден, но я должен был услышать это из его уст. Ты отвратительный и жалкий. Твои ожоги отвратительные и жалкие. — Я хочу! Но я не хочу чтобы ты сравнивал меня с ними. Поэтому я не буду тебя трогать, пока ты не скажешь, что можно, окей? Хан замер, смотря на меня до боли серьезно и ожидая ответа. — Я не верю тебе. Казалось, я окончательно выбил его из равновесия. А я что? Я и правда не верил. Я был убежден практически на сто процентов, что это продолжение злой шутки. — Это… обидно вообще-то… Как мне доказать тебе? Я задумался. На душе почему-то воцарилось смиренное спокойствие и я даже боялся вспоминать в какую эмоциональную бурю угодил всего минуту назад. Прошёлся по касательной. Как мне доказать? Очевидно, никак. Но если ты готов сделать для меня все, что угодно… Готов ли я превратить оставшиеся пару месяцев отсидки в универе в ад ради блеклой надежды? Определенно. — Прикоснись ко мне. — Прикоснуться? — Ага. — Куда… где можно? — Где угодно. Ну вот, снова меня начало колотить, а мысли спутываться в шерстяной комок. В животе завязался подрагивающий от напряжения узел, когда Хан переложил ноутбук со своих коленей на кровать и полностью развернулся ко мне. Он реально собирается это сделать? — На самом деле я абсолютно не понимаю о чем ты думаешь, но если это заставит тебя поверить мне… Ты уверен? — Да. Я готовился пережить, вероятно, самый близкий опыт общения с другим человеком, чтобы потом разбиться вдребезги. Но часы до тех пор будут лучшими в моей жизни. Правильно говорят, что обманывать себя всего страшнее. Значит ли это, что я сознательно рушил собственную жизнь? Определенно точно да. Кровать прогнулась, когда Хан подсел ближе. Я привычно косил на него глаза, не разворачивая головы и мне даже было немного страшно от того, как пристально он на меня смотрит. Я уже почти пожалел о своей просьбе, когда одна его рука мягко опустилась на мое бедро, а вторая коснулась подбородка, разворачивая мое лицо. Оно горело ещё хуже перегревшегося аккумулятора ноутбука, вздувшегося от чрезмерной нагрузки. Руки Хана дрожали и я старался не думать о том, насколько ему может быть неприятно. Могу ведь пожить для себя? А он потом порадуется, когда расскажет друзьям о том, как соблазнил уродца одногруппника. Все в плюсе. Он касается шрамов очень легко, будто боится причинить боль. Но моя чувствительность там не превышает и половины от нормы. Стоит ли сказать ему? Подушечки пальцев переходят на здоровую кожу, очерчивая линию губ и тут же боязливо перемещаются к носу и лбу. Перед собой я вижу его замершее лицо и ладонь, прикрывающую большую часть обзора. Не понимаю. Рука опускается по подбородку к шее, несколько раз обводит ее по горизонтали, упирается в кадык и падает к вороту рубашки. Он замер, будто обдумывая что-то. Я видел как его взгляд ползает по моему телу, видел немой вопрос, написанный прямо на лбу, но он так и не сказал ничего. И я решил ответить первым. — Там тоже. По всему телу на правой стороне. Я загнул рукав рубашки, демонстрируя перед ним расплавившиеся белые пятна кожи, танцующие от мизинца до конца плеча. Его пальцы слишком резко обхватили мою руку, тут же смягчаясь и проводя вдоль тыльной стороны ладони. — Больно было? — Наверное. Мне был год. — Понятно. Он ещё раз провел большим пальцем по моей коже, с новой силой погружая меня в переживания. — А я почти киборг. — Чего? Мне показалось, я ослышался, но сияющая улыбка напротив говорила об обратном. Ну, могу понять, таких красивых людей не может существовать. Только если он робот. Ли Минхо влюбился в робота, аплодисменты. Хан приподнимает ткань футболки с длинным широким рукавом и демонстрирует мне белый медальон, приклеенный прямо к его предплечью. Я зависаю, силясь понять, что это такое. Похихикав над моим озадаченным лицом, он наконец-то сжаливается: — Это датчик, он измеряет уровень глюкозы. — Ого. Это все, что ты можешь выдавить, мозг? Серьезно? — Я диабетик. Вторая степень. Будто это мне о чем-то говорит. — Спасибо… что рассказал? — Спасибо, что разрешил себя потрогать. Из Хана вырывается подобие злобного хихиканья и я не могу сдержать глупой улыбки. Он рассказал мне об этом потому что… почему? Хотел доказать, что ему можно верить? Секрет за секрет? Я бы очень хотел верить, правда. Это было похоже на обмен тайнами между детьми, которым на самом деле до ужаса все равно на саму суть рассказов. Главное, что они поделились чем-то сокровенным, доверили друг другу что-то, что теперь можно защищать и ходить с поднятыми к потолку носами, радуясь, что у них есть такой важный человек. На следующий день в университет я шел на негнущихся ногах. Конечно, вчера то я был так уверен в том, что не боюсь разрушить свою жизнь. Но сегодня стало по-настоящему страшно. Заходил в класс я уже в предобморочном состоянии, даже не помню как добрался до парты. Но, прислушавшись к звукам и оглядевшись я понял, что всем абсолютно так же все равно на меня как и всегда. Кроме одного момента. Черные круглые глаза превратились в два полумесяца и теперь точно смотрели на меня, Хан приветственно махнул рукой и упал рядом, вытягивая руки вверх и выпячивая грудную клетку, изгибаясь на спинке стула. Я навечно выжег это изображение в своей памяти, но, заметив его хитрый взгляд, поспешил восстановить собственную честь. — Выглядишь растрепанно. — Кто бы говорил! Посмотри на свои волосы! Его изящная рука прошлась по моей макушке, приглаживая несуществующую выбившуюся прядь. Я знал, что с моей прической все хорошо, потому что на нервах проснулся в пять утра и имел слишком много свободного времени для того, чтобы отточить до идеала свой внешний вид. Если так можно было выразиться. Он просто, хочет коснуться меня? И все еще не рассказал никому о том как я заставил его трогать себя? Подождите. Он трогает меня на глазах у всех? Сознание опасно поплыло и я мягко отстранился, получая в ответ озадаченный взгляд. Кажется, я подаю противоречивые сигналы? Я взял его руку под партой и собственнически переложил себе на бедро, перебирая чужие длинные пальцы, два из которых были увиты кольцами. Я ведь могу так делать? Кажется, я просто потерял полную способность к анализу происходящего, поддаваясь мимолётным желаниям, проезжающим по моему сознанию словно танк по вате. А потом потерялся и сам, когда его рука сжалась несколько коротких раз подряд и стала мягко поглаживать ткань черных брюк. Нет, он точно издевается. Теперь конспекты полностью стали состоять из острых линий и кругов, а процент полезной информации в них упал до нуля. Я так сильно погрузился в собственные эмоции, что совсем забыл о своей главной проблеме, которая абсолютно пропала из виду на те несколько недель, пока Хан вертелся рядом. Надо же, я что, посмел радоваться жизни? Стопка собранных работ с грохотом приземляется на пол, а по коридору разлетается знакомый грохочущий смех. Знаю, что начинать ползать по грязному кафелю прямо перед ними сейчас не лучшая идея, поэтому просто стою, опустив голову. В ней как всегда перекати поле. В спину прилетает сильный толчок и я запинаюсь о собственные ноги, падая, чувствуя сильный удар по голени. Второй прилетает прямо в спину, по ребрам и я забываю как дышать. Лёгкие сжимаются на несколько мучительных секунд, за которые я успеваю просмотреть всю свою жизнь, сменяющуюся серыми картинками. Можно ли это вообще назвать жизнью? Третий бьёт подошвой по лицу. Они аккуратны. Не очень больно, но удар рассчитан на раскрошение чужой воли и гордости. А у меня от нее остались жалкие крупицы. Щека горит и пульсирует, во рту появляется неприятный привкус, челюсть сводит и появляется ощущение ее неправильного расположения. В этот раз длилось недолго. Все же коридор не лучшее место для избиения. Я сидел на лестничной площадке последнего этажа, отведённого под кладовую. Рубашка привычно залита кровью. Хорошо, что в кабинете, куда я должен был отнести работы, никого не было. Оставил и ушел, с каждым шагом по лестнице погружаясь все глубже. Куда? Я и сам не знаю. Сидел и трясся, протирая пол последней приличной одеждой. Но мне было все равно. И на рюкзак с тетрадями и вещами, оставшийся в классе, тоже. Кажется, я вырыдал из себя всю жидкость, что вообще была. Просидел там час, два, а скорее четыре. Пары уже давно закончились, но я не мог даже представить себе, что когда-либо ещё встану. Я вообще ни о чем не думал. И практически не заметил как мое правое бедро обдало приятным теплом. Открыл глаза только когда почувствовал тяжесть на своем плече. Даже это далось мне с трудом, хотя я мог бы и не двигаться. Я успел изучить его запах во всех подробностях, только сейчас он сильно перебивался железным привкусом крови во рту. Мы очень долго сидели так. В какой-то момент Хан переплел наши руки и я отдалённо заметил, какими красными в темноте кажутся его костяшки. Провел по ним несколько раз и ощутил горящую шершавую кожу. Почти сразу меня затрясло от холода. Ещё бы, так долго и неподвижно сидеть на бетонном полу. Конечно, его тепло согревало, но этого критически не хватало. Когда он почувствовал как сильно меня начало колотить, то встал и потянул следом за собой, очень быстро отворачиваясь и уводя вниз по лестнице. Я запоздало заметил, что на его спине болтается два рюкзака. Почему-то, мы снова оказались в его квартире. Кажется, он успел упомянуть, что его мама уехала в командировку. И я наконец-то обратил на него свое внимание, пока мы стояли в центре тускло освещённого коридора и... боже. Я бы заплакал снова, если бы мог. — Почему?.. Снова. Снова это все, что я могу сказать. — Они заслужили. — Но ты нет. Мой голос дрогнул и чуть не сорвался на хрип. Все его лицо цвело фиолетовыми и красными отметинами. На губах и подбородке осталась запекшаяся кровь, бровь рассекал порез, едва не доходя до опухшего века. Но это было тем, что вернуло мне силы. Я пообещал выговорить ему все, что думаю позже. А сейчас я самостоятельно отправился на поиски аптечки в чужой кухне, слыша как Хан шуршит следом за мной. Он был непривычно тихим и выглядел явно хуже чем я. Моих невеликих способностей медика хватило на обработку ран и приклеиваний пластырей и ваты везде, где показалось нужным. Хан чуть ли не засыпал на моих руках. Я заставил его сходить в душ, сам быстро помылся в незнакомой ванной и пришел в себя только упав на кровать рядом с ним. Я успел только проследить за несколькими размеренными вдохами, прежде чем самому утонуть в тяжёлой тьме. На утро голова невыносимо гудела, словно кто-то проворачивал в ней сверла. Я очень долго пытался прийти в себя. Хана рядом не оказалось и я даже испугался, что все это мне приснилось и я до сих пор умираю на лестничной площадке университета, но глаза по прежнему исправно мне служили. Я был накрыт лёгким одеялом, шторы плотно задвинуты. Часы на тумбе показывали три часа дня. Я медленно встал, борясь с новой волной адской боли не только в голове, но и во всем теле и наугад побрел на кухню. Меня окутал тот же аромат, что и в первый раз, когда я оказался в его доме. Хан поднял на меня опухшее лицо и слабо улыбнулся, тут же морщась от боли и ругаясь чем-то нечленораздельным. — Лучше не двигайся вообще. Я подошёл к нему сзади и уставился на пыхтящую и плюющуюся маслом яичницу на сковороде. — Как ты? Будешь? Его сонный низкий голос чуть не заставил меня упасть. Я еле подавил желание уткнуться в него носом, обнять, а потом укусить со всей дури, потому что как можно было добровольно пойти против кучки безмозглых амбалов?! — Угу... Хан. — М? Он вопросительно покрутил туловищем, легко касаясь моих плеч своими. — Я... даже не знаю с чего начать... — Начни с начала. — Ладно... Во-первых, скажи, ты идиот? — Эй! Это грубо вообще-то. — А во-вторых... Я замер, чувствуя как слова застревают в горле. — Можно я к тебе притронусь? — Почему ты спрашиваешь? Конечно. Только на синяки не дави. — Тебе может не понравиться. — Это вряд-ли. Я понимал, что даже сейчас поступаю эгоистично, но не знал как иначе выразить свои эмоции. Я никогда никого так крепко не обнимал. Я, кажется, вообще никогда никого не обнимал кроме дворовых котов. Но Хан протяжно выдохнул и я ослабил хватку, вспоминая о его ушибах. Я пробормотал в его плечо тихое "прости" и прижался к его шее здоровой щекой. Хотя, почему это все ещё волнует меня? С самого первого дня знакомства Хан ни разу не обратил внимания на мои шрамы. Даже тогда, когда он так нежно касался меня, казалось для него их не существует. Я чувствовал как гулко бьётся его сердце под моей ладонью. Он начал высвобождаться из моих объятий, но я даже не успел почувствовать укол обиды, как он развернулся и прижался ко мне всем телом, запуская пальцы в теперь уже по-настоящему растрёпанные волосы. Он глубоко вздохнул и в следующее мгновение я почувствовал едва ощутимое касание на границе моего ожога и здоровой кожи шеи. Тело покрылось мурашками, я боялся, что мне показалось это прикосновение, но Хан продолжил выводить полосу коротких поцелуев, поднимаясь к моему подбородку. На секунду он оторвался, заглянув своими карими глазами в мои. — Ты знаешь о том, что ты самый красивый человек в мире? Нет. Но если ты так говоришь, то я могу поверить. Хотел бы я ответить, но не смог. Только потянулся к его губам, тут же раскрывшимся навстречу. Я никогда не целовался, но это ощущалось так... тепло... и влажно. Ощущение чужих губ под своими нельзя сравнить с собственным чувством тела, слишком горячо и непривычно. Я пробовал его по-разному, упиваясь близостью наших тел, каждым его вздохом и касанием пальцев, которые становились все увереннее. Сначала они гладили мой затылок, затем грудь и предплечье, скользя под ткань чужой футболки. Я беспорядочно двигал своими ладонями, от волнения я не мог сосредоточиться на всем и сразу, но вскоре оказалось, что мои руки идеально подходят к изгибу его талии. Я мечтал о том, чтобы почувствовать ее, когда в очередной раз замечал выделяющийся кожаный ремень и заправленную рубашку в университете. Я приподнял его майку и провел пальцами по оголенной пояснице под шортами. Получил нетерпеливый стон в самые губы, почувствовал, как его нога обхватывает мою, медленно поднимаясь наверх. Я готов был сойти с ума прямо там. Возможно, запах гари спас нас обоих. Мы неловко посмеивались, рассматривая во что превратился наш завтракобед. Сошлись на том, что лучше будет заказать доставку. Я всегда не любил ждать. Особенно еду. Но мне никто не говорил, что просто валяться на кровати, исследуя чужое тело может быть настолько приятным. Я совсем забыл о том, что со мной что-то не так, а Хан, кажется и вовсе не вспоминал. Я покрывал поцелуями его обнаженную грудь, покусывая смуглую кожу и тут же зализывая ее в качестве извинений. Ему нравилась такая игра. Я чувствовал как сильно он возбуждён, но никто из нас не переходил черты. Я продолжал выводить узоры на его животе, удобно располагаясь между его ног, обхватывающих мое туловище, когда раздался звонок в дверь. После еды мы решили посмотреть фильм. Выбрали что-то практически наугад. Комедия с примесью глупого хоррора. Идеально. Я водил руками по его бедрам, а он наигранно сопротивлялся, а потом забирался прямо на меня и дразнил, легко выгибая талию и приникая к моим уже опухшим от поцелуев губам. Мы разговаривали о каких-то глупостях, не затрагивая тему университета и того, что пропускаем занятия в середине недели. До этого не было дела ни нам, ни тем, кто сейчас находился по ту сторону. Может быть, мы уже никогда туда не вернёмся. К вечеру Хан уже без стеснения водил рукой прямо от моего паха к низу живота и обратно, уложив собственную ногу на мою. Я самозабвенно целовал его лоб, щеки и шею, все, куда мог дотянуться, а он смеялся, еще настойчивее дразня меня. После очередного его поглаживания, запустившего новую волну нетерпения по телу, я не выдержал, накрыл его ладонь своей и сжал, чувствуя, как он улыбается мне в губы. Он послушно сомкнул пальцы на очертаниях члена под тканью и наугад провел ладонью, вызывая ещё больший внутренний, кажется, неутолимый зуд. Мою безмолвную просьбу продолжить принял также безропотно, только сильнее вжался в мое бедро, давая понять, что тоже возбужден. Спустя несколько минут стимуляции я уже чуть ли не умолял его уничтожить эту раздражающую ткань, отделявшую нас друг от друга. Его стопы приподнимали край штанов на щиколотках и эта маленькая деталь казалась самым будоражащим из всего, что я когда-либо видел. Он был так же нетерпелив как и всегда, но теперь его внимание полностью было направлено на меня. Он падал в процесс так же глубоко, как когда-то изучал понравившуюся ему тему, с тем же упоением, с каким потом рассказывал о ней. Его рука скользит между резинкой боксеров и моей кожей, но останавливается в нескольких сантиметрах. Он неожиданно поднимается, и перекидывает ногу через мои бедра, уже привычно усаживаясь на мои колени. Он бросает хитрый взгляд, парадоксально смешанный со смущением и начинает стягивать мою одежду. Я начинаю задыхаться, когда его губы касаются затвердевшего члена, целуя его ещё нежнее, чем мою шею в первый раз. Я готов умереть со стыда, когда тело мгновенно выдает ответную реакцию. Он ведь должен понимать, что я неопытный девственник и по совместительству подросток, проходивший со стояком весь день? Я не продержусь и нескольких секунд, если он продолжит в том же духе. Я резко сажусь, кладя руку ему на шею и поднимая его лицо к себе. Мой хмурый взгляд явно не впечатлил его, судя по приоткрытому рту и поднятым бровям. — Что-то не так? — Я девственник. — Я тоже, и что? — Что? — Что? Контакт потерян. Хан девственник? Невозможно. — Невозможно. — Ты поймёшь, когда увидишь насколько я неловкий. — Думаю я кончу раньше, прежде чем ты успеешь что-то сделать. Хан непроизвольно поднимает руку, прикрывая рот и нос, смотря на меня из под длинной челки. Я сказал что-то странное? — Я сказал что-то странное? — Нет, просто... Ты меня так смутил на самом деле... Хан закрывает лицо руками и утыкается мне в грудь, издавая подобие обреченного стона. Я поглаживаю его по растрепанной макушке, спускаюсь к лопаткам, провожу по линии позвоночника, от чего получаю дополнительный стон, но уже немного другого характера. Следующим спонтанным этапом становится мое решение избавить Хана от одежды. Она мешает. Майка быстро летит в сторону и я с наслаждением провожу ладонью по его груди и затвердевшим соскам, сжимая мышцы пальцами. Чувствую как в шею легко, но ощутимо впиваются зубы. Это зеленый свет? Пока одна рука поглаживает кожу, покрытую мурашками, другая устремляется к ягодицам, наполовину стягивая шорты. Не успеваю я подумать о том, что он изначально восседал на мне без нижнего белья, как голову пронзает мысль о том, что Хан идеален. Каждая деталь его тела заставляет меня дрожать и утопать в удовольствии от одних лишь касаний. Пальцами я обвожу каждый сантиметр его ягодиц, постепенно перемещаясь вперёд. В первые секунды его член кажется совсем незнакомым и необычным, неподходящим моей руке, но я развеиваю эти сомнения после его случайного вздрагивания спустя нескольких прикосновений. Он первым подаётся навстречу, мои пальцы начинают скользить слишком легко из-за выделившейся смазки. Раздаются такие звуки, которые я не мог представить даже в самых смелых фантазиях. Вот он, Хан Джисон, стонет от моих касаний, оставляя красные отметины на левой стороне моей шеи, проходясь языком по шрамам и крепко обхватывая мои плечи. Его ладонь опускается к моему члену и я теряю контроль на несколько мгновений, борясь с приступом желания. Я бы хотел продлить это на вечность, но слишком сильным становится ощущение приближающегося оргазма. Хан подползает ко мне вплотную, обхватывая стройными пальцами оба члена и мне хватает всего нескольких движений, чтобы кончить, до искр в глазах. Не уверен, не потерял ли я сознание в тот момент, настолько сильно выпал из реальности, а может быть, наоборот настолько сильно в нее погрузился, вдыхая его запах и чувствуя влажное покалывание на своих губах. Запоздало осознаю, что по его рукам стекает не только моя сперма, он расслабленно проводит по низу собственного живота, расплавляясь после оргазма. Почему-то только сейчас меня настигает осознание того, что я ему тоже нравлюсь. Нет, я верил ему и раньше, на самом деле я полностью доверил ему себя уже в тот момент, когда он оказался со мной на лестнице, если не ещё раньше, но... Неужели подобное правда возможно?.. Я ведь... жалкий и... одинокий? Хан бы поспорил с каждым из утверждений и даже мне они теперь казались странной выдумкой. Будто кто-то заставляет повторять меня абсолютно бессвязный бред, делать вид, что это истина в последней инстанции. И все мое нутро сопротивляется. Все это благодаря ему? Знает ли он о том, что он стал самым важным человеком для меня ещё неделю назад? Я ведь никогда не упоминал этого. Могу ли я сказать сейчас? — Хан... — М? Его голова расслабленно лежит на моем плече, а гудящий ответ раздаётся вибрацией прямо на коже. — Ты... знаешь о том, что ты мне нравишься? Чувствую мягкий смешок. — Теперь точно знаю. Он начинает хихикать ещё больше, его тело легко трясется под моей рукой. — Что смешного? — Ну... я думал когда люди... занимаются такими вещами... Меня внезапно осеняет до боли простая мысль и я чувствую как все лицо вспыхивает огнем. — Все, не продолжай. Я отрываюсь от него и откидываюсь на кровать, закрывая лицо руками. Он продолжает посмеивается, но тянется за мной и легко целует мои пальцы и тыльную сторону ладоней. — Я не понимал тебя с самого начала, но тебе не удалось скрыть от меня свою ребяческую натуру после. — В каком плане? — Со временем я начал понимать, что все эмоции написаны у тебя на лице. И что ты очень любишь жить. И котов. А ещё дурацкие свитера, от которых я просто без ума. Я хочу показать тебе, что этот мир прекрасен. Хочу отвести тебя в свою любимую кофейню. Хочу чтобы мы вместе строили наши мечты. После каждой фразы его губы касались моего тела, а мне очень хотелось плакать. Но я решил, что это только зря встревожит его. Потому что он делал меня самым счастливым человеком на свете.