Mein Walzer oder Frühling in Berlin

      Альберт зол. Об этом невозможно сказать наверняка, не зная его, но проработав столько лет в издательстве, я по раздутым ноздрям могу понять, что он в чёртовом бешенстве, и это, надо признаться, закономерно. Упустить настолько крупный проект — это большой, но понятный провал для новичка, и абсолютно непростительный для профессионала вроде меня. Что хуже всего, Альберт… разочарован. Я пристыженно гляжу в пол, словно провинившийся ребёнок, и ощущаю себя примерно так же: будто я в начальной школе неделю готовилась к контрольной по умножению и провалилась на самых простых заданиях, получив позорную двойку.       Возраст не стал со временем бронёй от боли и обид, даже нелепых и неуместных. Особенно в том, что касается карьеры и профессиональной деятельности — это буквально единственное, что держит меня на плаву в водовороте абсолютно безликих будней.       — Виктория, я могу ещё понять… — начальник вздыхает и трёт переносицу, сняв очки. — Я могу понять Анну, но с Вашей хваткой, с Вашим опытом. Упустить такую легендарную группу, и из-за чего, Боже, не сумев договориться с какой-то там звездой, — он интонационно подчёркивает всё своё пренебрежение по отношению к Тиллю. — Виктория, — Альберт качает головой. Я морщусь, словно он впихнул мне в рот лимон целиком, и чувствую, что продолжать слушать это просто невозможно, но топнуть ногой и убежать было бы слишком. — Думайте, как выкручиваться, или я буду думать, кем Вас заменить.       Альберт никогда не отличался сердобольностью, но подобная жестокость и холодность в голосе выбивают у меня из груди весь воздух. Я поражённо смотрю на него, не мигая, пока он не поднимает на меня глаза и не выгибает в немом вопросе бровь.       — Можете идти, — озвучивает Альберт очевидное. Я открываю рот, как выброшенная на берег рыба, и захлопываю вновь.       — А. Да. Извините, — я неловко цепляю воздух вместо дверной ручки пару раз, но в итоге справляюсь и вываливаюсь в приёмную, стараясь отдышаться: сердце трепыхается обезумевшей птичкой.       У меня проблемы.       Секретарь отрывается от заполнения документов и поднимает на меня озадаченный взгляд. Я отмахиваюсь и растягиваю губы в безмятежной улыбке, чтоб не стать поводом для сплетен в курилке и на обеденном перерыве, как это обычно бывает с каждым, кого отчитывает Альберт. Он человек весьма терпеливый и сдержанный, позволяет себе выходить за рамки сухого официоза и вежливости лишь в исключительных случаях. Не хочу, чтоб вся компания судачила о моём исключительном случае, тем более, начальник прав — это просто ерунда, не суметь договориться с артистом, который вообще никакого отношения непосредственно к книге не имеет. Бред какой-то.       Первым порывом становится попытка позвонить Стивену, но судя по тому, чему я стала свидетелем в ту злополучную пятницу, он не имеет особого веса и права голоса, особенно если его мнение идёт вразрез с планами Линдеманна. Это не то, что я привыкла видеть в профессиональных кругах, но в каждом коллективе устанавливаются свои негласные правила, и я не могу осуждать Стива. Хотя и очень хочется.

***

      Моя команда перебрала уже все возможные варианты последующих действий, потому что отказываться от плана сотрудничества с Thalia никто не намерен, но мы застопорились на мысли «почему бы нам самим не написать и не продать себе книгу». Истерический смех заполняет помещение, и я бы посмеялась тоже, но ситуация скорее страшная. Мой телефон в очередной раз звонит, и если это снова социологический опрос, я не выдержу и познакомлю их с русским матом. На экране, конечно, незнакомый номер.       — Виктория?       — Это я, — я устало опускаюсь в кресло и отворачиваюсь спиной к коллегам, которые продолжают мозговой штурм, но уже вполголоса. Голос на том конце провода кажется мне смутно знакомым, но я не берусь предполагать.       — Рихард Цвен Круспе, — я роняю из рук ручку и слишком резко наклоняюсь её поднять, едва не упав на пол вслед за ней. Боковым зрением я замечаю, как Анна порывается подать мне руку и спасти от встречи с полом, и стараюсь непринуждённо улыбнуться, чтоб не привлекать лишнего внимания.       — Секунду, я выйду туда, где потише, — я спешно покидаю кабинет и направляюсь на офисную террасу, где никого не бывает после того, как там запретили курить. Конечно, мне важнее не «потише», а «поменьше ушей», потому что тут так или иначе почти всегда грохочет ветер. — Чем обязана?       — Я так понимаю, что усилиями Тилля мы лишились сотрудничества с тобой, верно? — я скомкано угукаю в трубку, сомкнув веки. За последние недели я успела смириться со своей участью, но мысленно вновь и вновь возвращаюсь к произошедшему и испытываю праведный гнев. — Что ж, поздравляю, мой совестливый друг придумал какую-то альтернативу и уже который день клянчит у меня твою визитку, — моё сердце пропускает удар, — но я наотрез отказываюсь делиться, пока не приглашу тебя на свидание в ресторан. Что скажешь?       — Скажу, что я свободна сегодня вечером, — надеюсь, в моём голосе не слишком слышно ликование, но я всё-таки заполучу сотрудничество и, вероятно, неплохой секс; видит Бог, я всегда добиваюсь того, что хочу.       — А ты карьеристка, — удовлетворённо хмыкает Рихард. — Я пришлю за тобой машину часов в восемь, хорошо? Скинь адрес сообщением. До встречи.       — До вечера, — прощаюсь я и отключаюсь, не в силах противостоять глупой улыбке, которая растягивает мои губы.       Мне приходится сделать вид, что у меня образовались неотложные дела, чтоб успеть заехать домой, принять душ и переодеться из офисного скучного костюма во что-то более вечернее. Коллеги смотрят на меня обескураженно, потому что в моём стиле скорее не уехать из издательства вообще, чем уехать ещё до конца рабочего дня, но никто никак не комментирует происходящее. Постоянными переработками я явно заслужила право свалить хоть разочек на пару часов раньше.       Я совсем недавно была в шаге от увольнения из компании, которой посвятила добрую треть собственной жизни, и если для того, чтобы избежать этой участи, мне придётся собирать странные взгляды сослуживцев, я готова заниматься этим хоть каждый день. Не думаю, что смогу найти себе дело и место по душе, потому что ещё во время учёбы я пришла в это издательство и не жалела ни единой секунды. Я даже не представляю, как сейчас искать работу — наверняка рассылать резюме почтовыми голубями или что-то в этом духе, я не знаю.       Рихард действительно присылает за мной авто с водителем, заставляя меня ненадолго почувствовать себя принцессой из современной сказки. Приятное ожидание встречи ощущается как предвкушение Рождества, когда любая мелочь кажется чудом, и ничто не может испортить настроение. Так и теперь разверзшееся грозой небо ничуть не сбивает меня с настроя на приятный вечер, тем более водитель открывает надо мной зонт ещё до того, как я покидаю салон автомобиля, и провожает до самого входа в ресторан. Внутри тепло от горящих свечей, пахнет аппетитными специями, и нос немного щиплет от обилия ароматов. Девушка на входе без лишних вопросов сопровождает меня в укромное место за небольшой ширмой, создающей ощущение приватности в достаточно большом заведении.       За столиком уже сидит Рихард в потрясающем чёрном костюме по фигуре; наверняка он был сшит на заказ, поскольку сидит безупречно. Я мысленно радуюсь тому, что тоже выбрала классический чёрный цвет для сегодняшней встречи. Я задерживаюсь взглядом на выкрашенных чёрным лаком ногтях и небрежной укладке. Моё платье с открытым плечом и длинными рукавами давно ждало своего звёздного часа, и лучшего повода, чем сегодняшнее свидание, и придумать нельзя. Лицо Рихарда озаряет тёплой улыбкой, когда он встречается со мной взглядами, и мужчина встаёт, чтобы поприветствовать меня. Я рассчитываю на обычное «Привет», допускаю вероятность, что он опять поймает меня за ладонь и коснётся губами костяшек, но Круспе вновь удаётся меня удивить, на этот раз фамильярным поцелуем в щёку.       — Сногсшибательно выглядишь, — заключает Рихард, помогая мне сесть за столик. Придвигает мой стул и невесомо гладит пальцами обнажённое плечо, отходя к своему месту. Участок кожи, удостоенный касания, отзывается мурашками. Я погружаюсь ненадолго в плотное облако вечернего парфюма с медовыми нотками, которые перекликаются с благородным ароматом виски и кофе. Стараюсь максимально тихо и незаметно вдохнуть поглубже, запоминая запах.       — Спасибо, — я позволяю себе покрутить головой, чтоб изучить пространство. Взгляд останавливается на роскошной люстре и, конечно, на панорамных окнах во всю стену. За стеклом живёт и дышит по-весеннему свободно Берлин, и от него невозможно оторваться. Единственная достойная причина отвлечься — это озорной блестящий взгляд Круспе напротив меня.       — Я уже заказал блюда на свой вкус. Надеюсь, ты не против, — Рирхард так мягко и обезоруживающе улыбается, освещённый пламенем свечей, что я не могу не улыбнуться в ответ. — Виктория… Или лучше Вика?       — В России я действительно Вика. Но близкие здесь называют меня Вики. Мне так привычнее.       Рихард кивает в ответ и отвлекается на подошедшего официанта, в руках у которого громыхает ведёрко со льдом и бутылкой шампанского; я боюсь предположить, сколько может стоить в подобном заведении целая бутылка шампанского, но кокетничать и отказываться не в моём стиле, я предпочитаю брать от жизни всё, что она предлагает. В том числе охлаждённый брют, от которого щекочет нёбо и теплеет в груди. Рихард поднимает первый бокал за меня, после чего беседа завязывается сама собой без лишних усилий.       Мы начинаем с непринуждённого обсуждения последних новостей в жизни каждого из нас так, будто мы давние знакомые, которые долго не виделись, и я погружаюсь в это ощущение, как в тёплую морскую воду. Рихард искренне и тихо посмеивается над рассказом о сотрудничестве, в котором ничего не смыслит, и в ответ щедро делится историей о недавних туровых приключениях. После горячего мы уже травим какие-то байки о подростковых похождениях и первых выкуренных сигаретах, смеясь совершенно без стеснения — мне удивительно хорошо и спокойно в компании этого незнакомого, экспрессивного немца, который, подумать только, собирает крупнейшие стадионы и залы планеты, полные беснующихся, одуревших от восторга фанатов.       Когда Рихард касается вопроса наших отношений со Стивеном, я вижу игривую ухмылку на чужих губах и спешу заверить, что нас ничего не связывает, кроме пары деловых встреч. Круспе смеётся, поймавший меня на стеснении и слишком активном сопротивлении; все мои намерения и ожидания мгновенно оказываются разоблачёнными. Пока я не успела слишком сильно смутиться и дать заднюю, мужчина накрывает мою ладонь своей и обещающе сжимает пальцы, глядя прямо в глаза — от этого взгляда внутри всё переворачивается и скручивается терпким возбуждением.       Эмоции ощущаются немного приглушёнными, будто я отвыкла чувствовать что-то приятное в полную силу, но даже эта положительная динамика заставляет трепетать и восторженно, немного растерянно улыбаться собственному отражению в зеркале уборной. Рихард ждёт меня внизу, и у меня есть всего пара минут на то, чтоб выровнять дыхание и привести в порядок растрепавшуюся причёску. Предлог переместиться в квартиру, прозвучавший из уст Круспе, кажется до ужаса избитым и даже банальным, но я уверена, что в его мире, где он находится в центре любой вселенной — своей или чужой, это уже много.       Наверняка покорные и согласные на всё поклонницы могут рано или поздно утомить, особенно Рихарда, который выглядит как человек, который получает искреннее удовольствие от ухаживаний, проявления внимания и игр в невинность, в которые мы играем на протяжении всего вечера. По признанию самого Круспе, в его жизни есть быстрый бездумный секс в гримёрках и недорогих номерах в турах, но это напрочь лишено эмоциональной подоплёки. Я не знаю, смогла бы я так же; для меня слепая влюблённость в человека совершенно незнакомого кажется бредом, ровно как и лечь в одну постель с человеком исключительно из-за того, что он нечеловечески хорош во владении гитарой и собственным голосом. Ну, и просто хорош собой — это невозможно отрицать.       В салоне машины даже слишком прохладно, я чувствую, как оголённое плечо мгновенно покрывается мурашками, что не укрывается от внимательных глаз Рихарда, который скользит взглядом по коже с того самого момента, как я села на соседнее место и пристегнулась. Без лишних вопросов Круспе просит водителя отрегулировать температуру на более комфортную, прикрывает перегородку между передним и задним сидениями и без предупреждений прижимается губами к моему плечу. Я резко вдыхаю воздух через сжатые зубы, не ожидавшая такой прыти, и Рихард смотрит на меня вопросительно, но в этом вопросе читается издёвка и озорство, я почти слышу насмешливое «Мне прекратить?». Я прикрываю глаза и откидываю голову назад, позволяя продолжить. Рихарда дважды приглашать не нужно. Он с присущей ему кошачьей леностью изучает доступные участки моего тела руками, губами и языком. Это хорошо, просто очень хорошо.       Мы не набрасываемся друг на друга с лихорадочными поцелуями прямо в прихожей и не трёмся в машине, как пубертатные подростки. Рихард позволяет мне спокойно принять душ, выделив в распоряжение несколько душистых махровых полотенец и мягкий халат, после чего сам закрывается в ванной. Я оказываюсь предоставлена самой себе в огромной квартире, где каждая деталь кричит о характере и жизни хозяина.       Приятно и даже немного почётно удостоиться посещения жилища музыканта, когда он спокойно мог выбрать номер в отеле, и раз уж мне так повезло, я не отказываю себе в удовольствии пройтись по длинным коридорам и порассматривать фотографии на стенах. Помпезные фотосессии с группой перемежаются с тёплыми, семейными кадрами, где Рихард совсем не похож на свой сценический образ. За разглядыванием снимка в каком-то неоновом сияющем парке аттракционов, где Рихард, неуместно мрачный за счёт чёрной мантии с капюшоном, держит розовую сахарную вату, меня застаёт сам Круспе. У него влажные волосы, немного раскрасневшаяся от горячей воды кожа и абсолютно такой же, как у меня, мягкий халат. Я невольно улыбаюсь с нескрываемой нежностью — интересно наблюдать за звездой в естественной среде обитания, видеть, как раскалывается защитная скорлупа образа, внутри которой оказывается простой, немного уставший, но при этом тёплый мужчина.       — Ты тут совсем не похож на себя, — подмечаю я. — Выглядишь таким счастливым.       — Не хочу об этом, — Круспе мягко отстраняет меня от полки, взяв за талию, и кладёт фоторамку изображением вниз. Я понятливо отхожу на почтительное расстояние и изворачиваюсь в объятиях, чтоб оказаться лицом к лицу. Рихард смотрит на меня так внимательно, что я теряюсь.       — Что-то не так? — неловко спрашиваю я, не представляя даже, что может происходить в голове у Круспе.       — Ты другая. Это странно, — он заправляет прядь волос мне за ухо и не отнимает руку, а гладит большим пальцем меня по шее. Я следую за ласковыми касаниями и прижимаюсь щекой к раскрытой ладони, а сама кладу руки на его плечи.       — Другая?       — Тихая, не восторженная. У меня были девушки, с которыми я знакомился по работе. Они старались изобразить безразличие, чтоб показаться для меня особенными, чтоб отличаться от обычных фанаток. А тебе и правда всё равно.       — Тебя это задевает? — уточняю я. Рихард хмыкает и качает головой.       — Пока сам не понял, — кажется, Круспе не хочет продолжать эти разговоры, копаться в себе и во мне, потому что перемещает руку на мой затылок и приближается, чтоб поцеловать. Я не отказываю себе и ему в этом удовольствии.       Мы с Рихардом засыпаем, когда на горизонте уже занимается рассвет — я чувствую удивительный покой, прижатая к постели тяжестью чужих конечностей, и не испытываю ни капли сожалений о том, что этой короткой истории суждено закончиться сразу с пробуждением. Мы ничего друг другу не обещали, и уж это мы сдержать в состоянии. По телу разливается приятная послеоргазменная усталость, и я проваливаюсь в сон с лёгкой улыбкой.