Товарищ лысый

Тоска по Кате не отступала ни на день, но легко затмевалась множеством других переживаний. Осознание, что он снова по-настоящему живет, кружило голову и всё никак не теряло новизны. Тело слушалось, абсолютно естественное и родное, и спустя всего неделю ему уже начало казаться, что никаких трагических событий никогда не было. О том, что разум старше тела на тридцать с хвостиком лет, напоминали только две вещи: постоянно намозоленные, по-младенчески мягкие пятки и отражение в зеркале. Сергей видел там двадцатипятилетнего молодого мужчину без единой родинки или старого шрама, с солдатской стрижкой и с постоянной искрой восторженного удивления в глазах. Волосяной покров быстро отрастал, но в первый день было забавно обнаружить себя в зеркале практически лысым, без щетины, с короткими ресницами и едва заметными бровями. И пока что он носил обычный солдатский ежик. Ему нравилось. Ему нравилось всё. Стоять поутру посреди улицы, бездумно подставив лицо солнцу. Принюхиваться, заново разбирая запахи на приятные, нейтральные и раздражающие. Уставать и ложиться спать. Просыпаться. Ходить… бегать. Каждый день (как и раньше, после… катастрофы) видеть Сеченова, но с иного роста и иными глазами – во всех смыслах. Оказаться чуть не задушенным Сашей Кузнецовым, когда Дмитрий Сергеевич позволил снова познакомиться им двоим. Аргентумовцы так же громко и радостно обсуждали его возвращение, как и тактично, даже ревностно молчали о Кате. Все всё понимали. Может, она и не вернется. Может… это и есть цена его возвращения. Невозможно рассудить, дорого ли это за то, чтобы жить, но отныне Сергей считал всё свое, человеческое, бесценным. Он скучал. Конечно, скучал. Но на скорбь почти не оставалось ни времени, ни желания. Кому охота тонуть в черной тоске, когда кругом – целый старый-новый мир? Через пару недель профессор Захаров все-таки попался ему в одном из коридоров “Павлова”. Академик, которого он едва помнил и знал раньше, до трагической командировки, оказался неплохим человеком (даже не учитывая последних событий), хотя во время сбоя изо всех сил утверждал, что в нейрополимерном переносе личности его интерес – исключительно научный. Никакого сочувствия. Ну-ну. Сергей легко, интуитивно опознал его издалека и со спины. Манера двигаться на секунду показалась ему абсолютно правильной и едва ли не собственной, а потом до него дошло, и он скорее зашагал следом. Профессор обернулся слишком поздно и увернуться не успел. Строгие глаза негодующе расширились за линзами очков: – Товарищ майор! Сейчас же поставьте академика на место! – Разница в росте доставила “жертве” неприятное переживание: от полноты чувств Нечаев ненароком оторвал его от земли. Рядом сдавленно захихикали. Пока он не вмешался, рядом с профессором Захаровым следовала какая-то девушка. Выглядела довольно знакомо. Присмотревшись, Сергей понял почему: они с профессором оказались очень похожи. Тот же овал лица, глаза, подбородок; русые волосы девушки были убраны в пучок на затылке, тем самым облегчая сравнение. – Вы очень быстро восстанавливаетесь, – отметила она. – Помните меня? – “Аленушка”? – отпустив профессора, попробовал вспомнить он. – Она же Нинель Захарова, очень приятно. Значит, он всё правильно понял по лицу. И впрямь очень похожа. – Рад знакомству. Значит, “Кощей” – это вы, товарищ академик. – Это я. Повисла несколько неловкая тишина. – Ну… вот. Поблагодарить вас хотел. Захаров кивнул и невозмутимо поправил очки и одежду: – Пожалуйста. Думаю, мы в расчете. Таскаться за мной не нужно, буду вам за это благодарен. Охраняйте товарища Сеченова, это у вас получится лучше всего. – Кхм… Майор Нечаев? На пару слов? Он снова перевел взгляд на Нинель. Та смотрела на него с плохо скрываемым интересом и чем-то еще… как будто с восторгом. – Нинель, уговор, – кратко и непонятно напомнил Захаров, и она закивала: – Естественно. Я же обещала. О другом хочу. Медосмотр? Когда был последний? – Мне говорили, сегодня-завтра пригласят. Последний был на прошлой неделе. – Отлично, идем со мной. У директора столько времени нет, он, конечно, будет проверять, как у нас дела, но рутинные осмотры останутся на мне. – На вас? – Давай на “ты”, ладно? – Как скажешь. – Он кивнул, и они вместе зашагали в указанном направлении: – Значит, Нинель Захарова? – Здесь это имя что-то значит, да? – Нинель усмехнулась. – Ну, вообще-то, об академике Харитоне Захарове везде слышали, но не думала, что даже вам, в смысле, даже безопасникам это интересно. – У нас было одно совместное дело. – Да, наслышана. Мне кажется, отец не только ради Сеченова старался, но и ради тебя. Задолжал тебе, что ли… Расскажешь? Они дошли до медпункта, и Нинель, заглянув туда, потребовала от дежурных на время покинуть помещение. Двое медработников удалились в направлении комнаты отдыха, а Нинель и Сергей зашли в освободившийся кабинет, заставленный привычной, унифицированной аппаратурой. В углу тихо стоял медицинский робот, готовый к приказам. – Возьму кровь на анализы и снимем энцефалограмму, остальное… как самочувствие? Жалобы есть? – Никаких. Пока Нинель звенела пробирками и возилась с медицинским роботом, Сергей с цепким интересом разведчика изучал новую знакомую, перебирая в голове шустрые мысли. Дмитрий Сергеевич (Нечаев все-таки опасался привыкать называть его как-то иначе) ежедневно его навещал, осматривал, расспрашивал – словом, от внимания деться было некуда. Не то чтобы Сергея это расстраивало – как раз наоборот, – но быть пациентом надоело. Впрочем, передача его другому врачу вкупе с оброненным “охраняйте товарища Сеченова” может указывать на то, что отпуску конец, и для Сеченова он больше не пациент. Наконец-то. – Замечания, предложения? – Что? Нинель хихикнула и пожала плечами. Сергей обратил внимание на то, как она смотрит на него: с каким-то детским восхищением-восторгом. Вспомнилось, что она была при нем первой, когда он очнулся. Да и теперь тянется рядом покрутиться, пускай и под видом медосмотра. Подозрительно, чего это она? – Есть только вопрос. Давно работаешь? А то я тебя что-то не помню. – С пятьдесят четвертого, но раньше сидела в “Челомее”, а там мы вряд ли виделись, – охотно пояснила Нинель. – Хотя… да нет, – и она слегка покачала головой, замолкая, как будто дошла до темы, на которую ей не хочется, а то и вовсе запрещено говорить. – А не со мной? С Катей? – сказать вслух оказалось неожиданно легко. Но Нинель в ответ неожиданно посерьезнела, даже помрачнела: – Не будем об этом. Сергей запомнил. Пометил себе покопаться в памяти: уж не поссорились ли его новая знакомая и Катя когда-то в прошлом? – Ладно, как скажешь. Давай тогда о другом. Я должен вернуться на работу. Когда меня допустят? – М-м-м… если все анализы будут хорошие, то с завтрашнего дня. После обеда узнаешь. Зайдешь к нам на минус третий, в нейробиологию, я в соседнем кабинете сижу. – Соседнем? – Угу, прямо как заместитель. – Ладно. Поговорим тогда позже, – и Сергей удалился из-под вновь ставшего любопытно-восторженным взгляда. Как разведчик он привык анализировать любую поступающую информацию, и поведение Нинель наводило его на два варианта развития событий: либо девушка знает о нем что-то такое, чего не знает он, либо попросту влюбилась. Оба варианта ему не нравились одинаково. Стало не по себе. Захотелось обнять какого-нибудь абстрактного близкого: чувство, за которым он прятал минуты слабости и раньше просто от души обнимал свою Катю. Она, кажется, не погибла – если рассуждать категориями ученых, отрицающих его воскрешение, – но… Но все-таки полимер – это не жизнь. Это что-то непонятное и неприятное, удел ученых. Ему бы просто забыть произошедшее, как страшный сон, которым оно и кажется, сон длиной в четыре с лишним года. С другой стороны, подспудно он и боялся, и ждал увидеть у Дмитрия Сергеевича близняшек-балерин, но их там больше не было. Сеченов посещал его с медосмотрами один, а как только его вновь допустили к несению службы, директора Предприятия охранял он сам. Под начало ему, разумеется, выдали парочку прежних сослуживцев и небольшой отряд роботов, но никаких балерин среди них не было. Взамен на рабочем месте у него появилось много времени подумать. И, конечно, было много возможностей поболтать с Дмитрием Сергеевичем. Но и он крепко хранил свои тайны, что умел, конечно же, куда лучше Нинели и легко уворачивался от невинных провокаций, изученных Сергеем в спецшколе и позже отточенных в “Аргентуме”. “Не забивай себе голову. Просто живи. Это прекрасно – просто жить”. Шли дни. Складывались в месяцы. Сергей заново осваивался на Предприятии. Обживался в новой квартире: ему выдали другую, в военном городке, на него одного. Обзавелся новым отличным самодельным ножом. Нет, даже двумя: второй, пользуясь служебным положением, пронес в “Павлов” и вручил профессору Захарову. Тот взял. – В ножах не разбираюсь, так что тема для разговора неподходящая, – предупредил он, пряча оружие куда-то в стол. – Скальпель тоже нож, – парировал Сергей. – Я у вас ассоциируюсь только со скальпелем? – Да нет, не только. Вы с Сеченовым для меня как из русских народных сказок. Живая вода, мертвая вода… Волшебник и Кощей – тоже волшебник, если нашел способ обмануть смерть. Пока не для себя, но вы же, наверное, для себя искали? – А ты есть в этой сказке? – внезапно спросил Захаров. Сергей призадумался. Казалось, профессору действительно важно услышать ответ. – Думаю, я в ней – Иван-дурак. – Да нет же. Серый волк. – Не ожидал. Приятно, – усмехнулся Сергей. – На здоровье. А сейчас извини, но у меня еще половина работы не сделана. Спасибо за подарок. Всего хорошего. И ничего не оставалось, кроме как послушаться. Конечно, Сергей прекрасно понимал, что профессору не до него, да и говорить им действительно, по большому счету, не о чем. В ситуации, приближенной к боевой, волей-неволей формировалось что-то общее, а в обычной трудовой жизни – максимум, такие полушуточные сравнения со сказками и сказочными героями. Но все равно что-то требовало периодически заходить в нужное крыло “Павлова”. Убеждаться, что с профессором всё в порядке. (А то сотворит еще с собой что-нибудь, и Катю никто никогда не вернет.) В какие-то моменты, признаться, даже мелькала мысль напроситься в гости через Нинель… но нет. Просто нет. Интриги – мусор. Сергей по-прежнему имел аргентумовские полномочия напрямую заходить в любое место на Предприятии, чем и пользовался. Без всяких излишних глупостей. Делай что должно, и будь что будет. И очередной из череды дней тоже не выделялся чем-то особенным. Ну, разве что, внезапным – хотя и вполне рутинным, просто нечастым, – визитом профессора Захарова к Дмитрию Сергеевичу. Они о чем-то негромко переговорили, а затем Сеченов, все утро тщательно (и безуспешно) скрывавший напряжение, обратился к Сергею: – Сынок, я тут подумал… мы с Харитоном подумали. – Сергей задавил дурацкую неуместную шутку и вытянулся в струну, ожидая продолжения. Оно последовало практически сразу: – Жениться тебе надо, а то совсем один. Что? Что, простите? Но Сеченов казался таким воодушевленным, солнечно-ярким в ту минуту, что пришлось смягчить первоначально резкий ответ: – У меня все нормально, шеф, правда. Я просто много думаю. Да и я не один, – продолжать фразу не требовалось. – Понимаю. Но ты все-таки не отказывайся так сразу, – глаза его подозрительно блестели, и, не позволяя себе поверить во внезапную догадку, Сергей несколько раз медленно вдохнул, чтобы усмирить пустившееся в бег сердце. – Когда кто-то рядом, жить веселее, согласен? – Можно кошку завести, – неловко отшутился Сергей. Его не отпускало ощущение… тупиковости. Страшно верить в обе альтернативы: и что речь о Кате, и что вовсе не о ней, и ему предложат-таки двигаться дальше. Конечно, Дмитрий Сергеевич не мог не знать, что он скучает. Может, просто надоело со стороны за этим наблюдать? – Но ты не завел. – Не люблю вычищать шерсть с формы. – Понимаю. – Так к чему весь разговор? – Терпение. Нинель, заходите, – негромко сказал Захаров: очевидно, по радиосвязи. Неудивительно: через весь зал не докричишься, да и ни к чему так напрягаться. Сергей обернулся к выходу. Мелькнула мысль, что он все-таки был прав, подозревая дочь профессора в романтическом интересе. Дверь открылась. Нинель в привычном глазу лабораторном халате вошла в парадный зал, держа под руку очень знакомую молодую женщину. Невысокая фигурка с непривычно короткими, “под единичку”, темными волосами казалась несуществующей, нереальной… Она шагнула в солнечное пятно, и желтая короткая куртка на ее плечах словно вспыхнула огнем. Сергею показалось, его этим самым огнем обожгло. Он, не чуя под собой ног, шагнул навстречу. Нинель остановилась – это он едва заметил, – а Катерина продолжила идти. На ее лице, которое маячило единственным четким образом посреди цветных пятен знакомого зала, он видел знакомую до черточки обаятельную улыбку. И казалось, что ничего на самом деле не было. И на дворе – пятьдесят второй, и они видятся вновь после недолгой разлуки. – У тебя красивая прическа, Катя, – выдал он первое, что пришло ему в голову. Катя потрогала свой “ежик” и засмеялась. В следующую секунду Сергей заключил ее в объятия. Катя как всегда легко в них поместилась, хотя теперь – особенно теперь – казалось, что рук маловато, да и вообще несправедливо, что он чувствует тепло ее тела лишь ладонями и подбородком, прижатым к ее макушке. Рядом кашлянули, заставляя часть внимания сфокусировать на окружении. Нинель смотрела на Катю точно так, как до того – на Сергея. Восторженно-самодовольно, с искрой озорства: – Боже, наконец-то! Знал бы ты, чего мне стоило тебе не рассказывать, – охотно поделилась она. – Ты такой грустный ходил. Ну… Вроде всё хорошо, но в глазах все равно что-то не то. Больше грустить не будешь? – Я не успеваю, – признался Сергей. – Пожалуйста, помедленнее. – В обморок не упадешь? – усмехнулась Нинель, и сквозь ее типичную живость пугающе подобно проглянуло отцовское колкое самодовольство. – Я его удержу, не волнуйся, – заговорила Катя, выглядывая из-под его руки. Она потерлась макушкой, одновременно оттесняя его руку и царапаясь жестковатыми волосами, забавы ради, и обернулась, ища взглядом ученых: – Так хорошо снова быть целой. Спасибо. Похоже, она имела в виду не только раздвоение в полимерной форме. Сергей определенно чувствовал то же самое. – Рад видеть, что все довольны жизнью, – вновь заговорил профессор Захаров и немного к ним приблизился. – Напоминаю о наличии определенных ограничений. Вы директорские любимчики, поэтому фронт работы он вам определит сам, но для меня остаетесь подопытными. Раз в месяц оба у меня как штык, моя работа еще не закончена. – Мы все равно вас очень любим, – невозмутимо ответила Катя. – И Нинель тоже. Нинель, заходи на новоселье. И на танцы заходи, буду тебя ждать. А на новоселье приходите вообще все вместе. Будем рады! – Обязательно, но попозже. Профессор Захаров, мы идем? – Они друг другу кивнули и удалились – показалось, что даже чуть поспешно. Сергей и Катя обернулись к Сеченову. Тот выглядел немного растерянным, но полностью удовлетворенным. – Не обращайте внимания. Вы, как и раньше, граждане Советского Союза. Никто не может вам ничего запретить. Ну, кроме выезда с территории Предприятия. Но это только на время. То есть, никаких командировок. Неудивительно. И все-таки, какая же это ерунда, мелочь в сравнении с тем, что они снова имеют… – Я не знаю, как вас благодарить. – Не нужно. Просто живи, этого будет достаточно.