Аромат египетского лотоса

Арамейский тюремщик не поверил своим ушам. Еще вот только вчера сам начальник тайной службы строго наказывал никого не пропускать к заключенному в отдельной камере «бывшему кентуриону особой кентурии Марку Кассию». А сегодня появившийся словно из ниоткуда щеголеватый декурион из этой самой особой кентурии передал приказ прокуратора Марка Кассия освободить. Писаному слову и личной печати прокуратора тюремщик, однако, поверил сразу. Он засуетился, размахивая большой связкой ключей, нырнул в один ход, вынырнул и, сломя голову устремился в дверь главной башни. Вслед за ним туда же кинулся помощник. Декурион,оставшись во внутреннем дворике в одиночестве, принялся расхаживать взад и вперед. Декурион был в Иудее недавно, все было для него новым и жизнь казалась пока полной приятных неожиданностей и чудес. Например, молоденькая римлянка, жившая под покровительством прокуратора в его резиденции, казалась ему вполне подходящим объектом для амурных притязаний. В то, что девушка всерьез что-то чувствовала к огромному жестокому кентуриону, которого все побаивались, молодой декурион не верил. Несмотря на то, что ему говорили об этом товарищи. Несмотря даже на то, что видел рвущуюся и боящуюся себя проявить радость в глазах Валерии, когда секретарь прокуратора передавал декуриону приказ освободить Кассия. Его славно отделали, подумал декурион, увидев выходящего из башни пошатывающегося, закрывающего рукой отвыкшие от яркого солнца глаза Марка. Славно отделали - удивительно, что идет сам. Видать, начальник тайной службы не настаивал на особо пристрастном допросе. Или, может, не успели? Этого здоровяка не так-то просто уделать, чтоб он не мог двигаться. Однако же жадность, с которой Кассий набросился на поданную ему кружку с водой, и быстрота, с которой он эту кружку осушил, говорили, что пришлось кентуриону очень несладко. Он словно высох, изодранная, в засохших бурых пятнах туника болталась на плечах. Декурион, подумав, что прокуратору будет неприятно видеть перед собой такого грязного и измученного человека, распорядился было, чтоб освобожденного помыли и накормили. Но Кассий, наскоро умывшись, облившись водой и переменив тунику, изъявил желание поскорее предстать перед прокуратором. В открытую спорить с командиром, несмотря на неприглядный сейчас вид того, декурион не решился. Спешит так спешит, ему же хуже. Втайне декурион даже порадовался, что прекрасная Валерия увидит кентуриона в таком вот жалком виде. То, что сам он был в военной форме, плаще и шлеме, и при знаках отличия, как бы возвышало сейчас декуриона над Кассием. Эта мысль сохранялась молодым декурионом все то время, пока они ехали верхом ко дворцу Ирода. Но когда они въехали в ворота нижнего бокового входа и спешились – Кассию верховая езда явно причиняла боль, но он не показывал виду - навстречу им бросилась девушка в белой палле, в которой декурион узнал Валерию. И вот тут декурион ощутил себя лишним. И не просто лишним - молодой человек почувствовал, что жалок сейчас именно он. Жалок, несмотря на чистый багряный плащ, начищенные доспехи и шлем и новые калиги. Жалок рядом с мужчиной в простецкой тунике и старых сандалиях (у тюремщиков не нашлось ничего лучшего) и крепко прижавшейся к нему юной женщиной. Декурион смотрел на то, как нерешительно Марк Кассий обнял Валерию, словно его руки заново вспоминали, каково это – обнимать; как потом прижал ее к себе, крепче... крепче... ...Глупенький мальчик, ставший декурионом, не успев повоевать и хлебнуть жизни, что знаешь ты? Что знаешь о мужчине, чьи руки умели только лишать жизни, но не умели ласкать? Умели удерживать похотливые женские бедра, но не умели гладить по плечам ту единственную, о которой даже подумать в страшные и безнадежные три дня он не решался. Не решался вспоминать о ней, чтобы не ослабеть и не предать. И то, что она ждала его здесь, на нижней террасе, было для этого мужчины бОльшим чудом, чем его неожиданное освобождение. Потому что освобождение возвращало ему всего лишь жизнь, а она возвращала ему его самого. Декурион едва принудил себя напомнить этим двоим, что их ждет прокуратор, и первым двинулся к лестнице наверх. Сзади до него доносился тихий смех (он и не знал, что кентурион Крысобой умеет смеяться) и обрывки фраз, в которые он старался не вслушиваться. *** Пилат окинул Марка Кассия сумрачным взглядом и движением руки отпустил его, послав раба помочь кентуриону. И как-то само собой было понятно, что слуге нужно было идти в левое крыло дворца, где были комнаты Валерии. - Игемон! – вышедший из внутренних покоев лекарь согнулся в почтительном и виноватом поклоне. – Господин начальник тайной службы вряд ли проживет дольше завтрашнего утра. Прокуратор оставался неподвижным, только руки его чуть сильнее сжали подлокотники кресла. - Может, стоит приказать отнести его в отведенный его службе флигель? – шепотом осведомился лекарь. Пилат покачал головой. Афраний заслужил хотя бы того, чтобы его не таскали туда-сюда перед смертью. Лекарь, еще более испуганный, согнулся ниже и почти выполз вон. Вызвав секретаря, прокуратор продиктовал ему письмо наместнику в Сирии, запечатал его своей печатью и велел передать вместе с еще одним приказом Марку Кассию. Когда все ушли и отзвучало шарканье сандалий секретаря, прокуратор устало потер морщинистый лоб – у него было еще очень много забот. Подошедший Банга положил голову на колено Пилата и поднял на хозяина глаза. Прокуратор провел рукой по голове пса, болезненно сморщился - до него донесся сладковатый запах, тень запаха. И Пилат покорно, как бык - удара, ждал боли, которая вот-вот охватит полуобручем его голову, сожмет, сдавит виски, вопьется в них раскаленной иглой. Но вместо тяжелого густого запаха розового масла его ноздри ощутили другой аромат - легкий и юный как улыбка рассветного солнца аромат египетского лотоса. А вместо боли голова стала вдруг ясной и легкой. __________________________________________ По пыльной дороге прочь от Ершалаима тащилась запряженная унылым мулом повозка. Старый возница сначала погонял и погонял своего одра, не заботясь о том, что ко всему привычная скотинка давно разучилась бояться кнута – возницу пугал едущий верхом рядом с повозкой здоровенный римлянин-военный в багряном плаще. Однако по выезде из Ершалаима страх возницы по необъяснимой причине куда-то пропал. Может, оттого, что римлянин не торопил его – а может, оттого, что старик заметил, как грозный воин теплел взглядом, когда смотрел на сидящую в тележке свою спутницу, молоденькую женщину в плотном покрывале поверх тонкой паллы. Путники направлялись на север, в Сирию. Марк Кассий по привычке внимательно осматривал почти пустую дорогу – начиналась Самария, область гор и холмов. Не так давно он почти так же ехал к Ершалаиму – вот так же неспешно, сопровождая повозку, в которой сидела Валерия… Амалия, мысленно поправил себя Марк. Раз это имя ей дороже римского – он будет называть ее так. Разве имя важно? Он еще раз взглянул на сидящую в повозке девушку – она, угадав, что Марк смотрит, подняла голову и через силу улыбнулась: тряска на горной дороге становилась сильнее. - А ну-ка! – Марк остановился и спрыгнул с коня. Как ребенка из колыбели, вынул удивленно ахнувшую Амалию из тележки и усадил на седло, сам вскочил следом. Сильный жеребец, заплясав было на месте, подчинился железной руке всадника и понес обоих плавной иноходью. - Мы будем ждать тебя в ближайшем караван-сарае, - бросил Марк ошалевшему вознице. Тот покрутил головой, смотря вслед коню, уносящемуся вперед и уносящему обоих всадников. И недоумевая – этот суровый римлянин с изуродованным лицом никак не походил на ветреного мальчишку, способного на такое безрассудство.