Обещание

В жизни Исидора Бураха было не так уж много поводов для беспокойства. Конечно, Уклад время от времени разражался мятежами, не в силах сдерживать дикую первобытную энергию в рамках навязанной промышленниками цивилизованности. И не оставляла тревога о сыне, естественная в долгой разлуке с самым дорогим человеком. Так и метались мысли пожилого менху: из захолустных кварталов Города, где жили рабочие, так же чуждые роскоши, как и грамоте, в далёкую Столицу, где наследник получал престижное университетское образование. Но по-настоящему могло взволновать старика только одно, и оно, увы, случилось: дети стали всё реже приходить к нему вечерами. Некоторые опаздывали или забывали, некоторые вовсе перестали появляться. И более тревожный знак сложно было вообразить. Ведь заставить юных горожан отказаться от волшебства степных сказаний могла лишь серьёзная преграда - куда большая, чем темнота переулков, шум пьяной драки из кабака, запрет родителей или слухи об околдовывающих песнях болотных духов в безлунные ночи. Или же они всего лишь нашли нечто поинтереснее, чем его компания. В чём Исидор без малейшей тени тщеславия сомневался. В тот раз он рассказывал старую легенду о золоторогом быке, копытами высекавшем звёзды и похваставшемся однажды, что сможет сдвинуть с неба луну, да так и застрявшем в ней рогами-месяцем. Неутешительно поредевшая публика внимала, затаив дыхание. В камине потрескивал огонь, бросая скачущие отблески на любопытные лица. Дом, как обычно, был полон ароматов сушёных трав, спиртовых настоек и смолистых дров. В уютном полумраке глаза знахаря блестели добрым лукавством сказочника, ничуть не меньше маленьких слушателей верящего в правдивость своих небылиц, а хрипловатый голос звучал скрипучим веретеном, прядущим их затейливую сюжетную нить. Дети любили Исидора. С ним делились сокровенными секретами и свежайшими новостями. Седеющий менху представлялся им мудрым колдуном, способным на всё: и любую хворь исцелить, и дать совет, и поведать тайны той тёмной стороны Города и Степи, куда другие взрослые суеверно опасались заглядывать и где обитали странные порождения неведомых древних сил, царивших здесь задолго до людей. Сравниться с ним в уважении мог разве что столетний Симон Каин. Разница между двумя патриархами была, в сущности, малой, и в то же время значительной - как между былиной и сказкой, знахарем и магом, дремучим лесом и глубоким бурным морем; один черпал мудрость из недр веков, другой обращал взор в будущее, и пока первый был для детворы учителем родных традиций, второй прежде всего видел в них семена прекрасной новой эры. Уж если и мог кто заинтересовать их чем-то новым, так это он и только он. - Эльма, а где твой братец сегодня? - спросил Бурах, когда гости начали расходиться. Девочка посмотрела честными васильковыми глазёнками: - А ты разве не знаешь? Он уже неделю как ушёл в Башню. Меня с собой звал, но мама, наверное, без нас скучать будет... - Ах вот как... Да что же там такого? - менху, похоже, начал понимать. Не смог Симон отказать детям, страждущим засунуть любопытные носы в грандиозное сооружение, возведённое под эгидой Каиных на том берегу реки. Только вот, в самом деле, чем могла бесформенная громадина так пленить юные умы, что оказалась лучше всех прежних игрушек? - А скажи, дедушка Исидор, о чём ты мечтаешь? - вдруг спросила, звонко смеясь, Эльма, и накрыла ладошками морщинистые руки Служителя. - Наша Башня, представляешь, все сказки не просто рассказывает - показывает! Как всамделишные! А стоит что пожелать - тут же исполнит. Хочешь с нами? Тот снисходительно улыбнулся. От малышей у него секретов не было, как и у них от менху. - У старика-то что на уме... обряды исправно проводить, лекарский долг исполнять да мальчика своего поскорее увидеть... больше ничего. Счастье, милая, в том, что своими руками творится и поддерживается, остальное всё - иллюзии. А с желаниями и вовсе осторожнее стоит быть. Помнишь ведь, как случилось, что дочка Ночи пожелала иметь в небесных загонах неисчислимые стада, да так оно и вышло - по сей день считает... Ну всё, беги. А то мама забеспокоится. Девочка, конечно, в силу возраста была далека от философии, но Исидора выслушала внимательно, запоминая каждое слово. "А я передам его желания Многограннику - вот и увидит, что вовсе не лю-зии!" Ей давно уже хотелось отплатить менху за бескорыстное добро и мудрое наставничество. Прошла северная весна, сковавшая Степь сталью неба и мерзлотой земли. Скромные мелкие цветы, по одиночке едва заметные, вместе наполнили воздух повсюду проникающим медовым маревом. Сладко-травяное летом, горько-пряное осенью, дыхание Матери Бодхо как ничто другое свидетельствовало о её жизни и полнокровном здравии. И извечная гармония природы продолжала крутить колесо года. Старший Бурах как раз брёл к юртам собирателей. К урожаю твири готовились с самого сошествия снега: ведь каждый росток, неразличимый для непосвящённого среди других трав, требовал учёта, ухода и трепетного внимания. Заговорённые кровь и молоко, которые нёс Служитель Червям, предназначались, чтобы напоить важнейшие компоненты его будущих снадобий. Несмотря на почтенный возраст, зрение у Исидора было превосходным. Он уже приметил первые листочки савьюра и дымок костра далеко впереди. И уж точно не мог не заметить кое-что менее привычное в мирном пейзаже. Среди колыхавшегося на ветру шёлкового ковыля лежал умирающий. Бледное, как восковая маска, лицо. Нездешняя одежда, как у странствующего артиста. Без сознания и без малейшего намёка, откуда и как мог оказаться он в безлюдной пустоши. Менху взял бедолагу за руку, подивившись почти подростковой тонкости запястий. Пульс был. Но это, как выяснилось, оказалось единственным бесспорным плюсом его состояния. "Кажется, серьёзно повреждён позвоночник и внутренние органы." - заключил лекарь после быстрого обследования. - "И колени перебиты, словно чтоб не сбежал. Ох, да как же тебя так угораздило?.." Подумав, что расспросить о произошедшем можно будет и после, Исидор, кряхтя, взвалил парня на плечо, мысленно благодаря божеств за то, что наделили всех менху неувядающей и в старости богатырской силой. ...Первым, на что откликнулись чувства, была царившая в доме знахаря душная концентрация степных запахов и назойливый скрип старых половиц. Вторым - острая, пронзительная боль, едва была предпринята попытка шевельнуться. - Тихо ты. - шикнул широкоплечий мужчина, возившийся рядом. - Ишь, живучий... Молодой человек не сразу понял: его оперировали. Без наркоза. И каким-то непостижимым образом Знающий Линии не только безболезненно устранял нарушения первозданной гармонии тела, но и, казалось, исправлял саму судьбу найдёныша, раньше положенного времени свернувшую на фатальный путь. - Кости-то я уже вправил. - благодушно сообщил менху. "Вручную?!" - не поверил пациент-поневоле. Тот продолжал: - ...Тебе, мальчуган, повезло. Уж не знаю, то ли тебя ненароком с повозки сшибло, то ли дурные люди посмели руку поднять, но столичные - или откуда ты там - дохтуры б тебя на всю жизнь в немощные записали, инвалиды по-ихнему. А тут, видно, сама матушка-Степь сохранила да мне подбросила... Тут пациент, уже полностью пришедший в себя, осознал всю печальную правду своего положения. И заключалась та вовсе не только в травмах. Он ничего не помнил в точности. Часть сознания хранила подозрительно слепую уверенность, что его избили и бросили подельники-предатели. Другая же протестовала, что данная безукоризненная версия придумана только что, со слов Исидора, в инстинктивном страхе перед бездной, которую развёрстывает под ногами рассудка полная потеря памяти. Одно колено всё-таки до сих пор отдавало ломотой. Что ж, малая плата: он мог бы и не чувствовать ног вовсе, если бы не Бурах. "Что-то разбилось в падении..." - говорили в тот день Хозяйки. - "Разлетелось на сотню осколков... и теперь следит за нами из каждого угла. Отражает Город искажённым. Режет истину на много мелких фрагментов лжи..." Стеклянный Многогранник, впрочем, держался, как и прежде, а больше ничто хрупкое опасности не представляло, поэтому волнение вскоре забылось. До вечеров, когда можно было бы собраться снаружи, у костра, под сенью звёзд, было далеко. Слишком сильно ещё шли ливни, пропитывая землю зябкой влагой, расплёскивая в пологих берегах Горхон и южные болота. Хозяин зажёг фитиль в фонаре из цветного стекла, сделанного им в подарок немногим оставшимся постоянным гостям. Хоть какое-то бледное подобие волшебства, более которого он не мог им дать. Ведь целительство и жречество дети таковым не считали - не доросли до понимания ценности жизни и мировой гармонии... Да и родились они в Городе, где древними степными традициями никого было не удивить. По стенам поползли тени, подгоняемые таинственными отсветами фиолетового, лилового и синего. Малыши радостно захлопали в ладошки; те, что постарше - восхищённо улыбнулись. От звука аплодисментов встрепенулся юноша, спавший на кровати отсутствующего Бураха-младшего. - Ты вовремя к нам присоединился: мы как раз начинаем. - проинформировал Исидор. - А сказку о ткаче времени и его хитром подземном помощнике пропустить никак негоже. Мне её сама Бодхо нашептала ветерком... Старик определённо знал, как заинтриговать ребятню: слушатели разных возрастов мгновенно принялись упрашивать поведать рассказ. Что ещё оставалось парню, кроме как тоже слушать своего спасителя, хоть он и давно вышел из возраста, когда занятные небылицы вызывали интерес? Впрочем, он не возражал. Пригладил растрепавшиеся длинные волосы ("вот так цветок степной вырос," - шутил обычно Бурах, - "ишь, живучий да златовласый, что дикий песчаный бессмертник") и сел, благо стараниями знахаря избежал незавидной доли лежачего. Едва успел Служитель начать, как тяжёлая дверь запротестовала капризным скрипом, руша обособленность сумрачного мирка и впуская дуновение дождевой сырости за компанию со взмыленным от бега и тревоги человеком. - Ойнон, выручай! - обрывались и тонули в одышке части ломающихся слов. - Жена станционного работника от бремени разрешается тяжко, повитухи говорят, помереть могёт... Резать надобно, да кто ж, кроме тебя, батюшка, право на то имеет? Ох, не оставь в беде, олгой... - Понял. - словно движением хирургического лезвия, прервал Исидор причитания посыльного. Не теряя ни минуты, накинул пропахшую землёй и железом верхнюю одежду. Лишь остановился на секунду в дверях, уже за порогом, откуда просвечивали далёкие зарницы молний и хлестал разбушевавшийся ливень: - Ты это... продолжи за меня. Я вернусь вскоре. - "...надеюсь", подумал про себя. "Не в лекарском ремесле, так хоть в словоплётном, что ли, наследника воспитаю, коли родной не вернётся. Ох... видят боги, недолго самому старику осталось. Дадут ли Тёмку напоследок увидеть?.. Возвратят ли невредимым Стаха со службы?.." Расстроившиеся было дети оживились, заинтересованные внеплановой сменой. Разница их не смущала - ведь всё, хотя бы косвенно связанное со знахарем, представлялось им одним целым, хранившим одни и те же сказки и тайны, которым нет счёта - а значит, любой посвящённый в них всегда нашёл бы, чем удивить. Но уставившись на нового рассказчика, тревожно замерли. В тусклом свете фиолетового фонаря моложавый чужак действительно казался выходцем из того иного мира, где рождались мифы и предзнаменования - но не как Исидор или Симон, добрым старцем-волшебником, черпающим оттуда лишь мудрое и светлое, а зловещим существом без возраста, имени и склонности к благим целям. И глаза - неживые, нечеловеческие, зверино-жёлтые - пристально смотрели на них из полумрака. Симон поставил чайник на огонь и пыхнул трубкой, набитой дорогим столичным табаком. - Зря, говоришь, сказал. - Зря. - подтвердил гость. Бураха сверхэнергичный Каин и раньше считал угрюмым, но на сей раз тот явно побил рекорд. - Жалеешь, значит. - Да что жалеть? Я ж зато ребёнка вместе с матерью спас. И то к лучшему. Обогнавший самых давних старожилов на много лет, но с таким живым огнём во взгляде, что позавидовал бы и цветущий юнец, Симон Каин пытливо прищурился. Будто говорил не с таким же, как сам, почтенным патриархом, а с набедокурившим мальчишкой. - А детки, вон, до сих пор со мной делятся впечатлениями. Что ж там у вас произошло, что они, бедные, такого страху натерпелись? Исидор нервно затарабанил пальцами по пустой чашке: - Да стал этот выдумщик про Крысиного Пророка рассказывать, подземного духа лжи. Легенда-то, ох, не детская, даже среди нас запретная... Из тех, какими и беду накликать недолго. И где только успел услышать?.. - Сам же говорил: порождения Степи получше нас их знают. - заметил собеседник. - Им она и подсказывает. Но менху лишь отмахнулся. - Какое он порождение! Земле таких ладных, живых не слепить. Это всё Многогранник ваш, видать... Симон уже было думал возмутиться вслед за гостем, но сохранил спокойствие. Ответы, знал он, приходили быстро, если не спугнуть их скорым необдуманным отрицанием. - А может, и не то, и не другое. А то, что между ними - Город. Уж если он кого призывает, то не впустую. Понимаю тебя, Бурах: сам бывал в аналогичной ситуации. И, читая в глазах соседа недоумение, пояснил с неохотным вздохом: - Имел неосторожность однажды сильно разгневаться на Уклад: уж очень мешал недоверчивый нрав коренных степняков нашему строительству. Портили материалы, поднимали мятежи. Не давали ни железную дорогу по живому телу земли проводить, ни тем более штырём Башни её протыкать. Вот и пожелал в сердцах, чтоб сами же от своего упрямства и страдали. А в тот день как раз испытывал возможности нашей главной постройки. С дурными мыслями туда нельзя... А когда осознал, вдобавок огорчился, что до сих пор не сподобился избавиться от худших черт клана - несдержанности, эгоизма, гордыни, жестокосердной гневливости. Решил искусственно их изгнать; как-никак, рискованно сочетать с такой властью, что Многогранник нам дал. Да забыл, что по законам магии, просто так, в никуда, ничто не уходит... Степь-то и долепила из глины и костей... - Ты не к тому ли клонишь, что из-за тебя та ведьма-смутьянка внезапно объявилась? - не веря собственным ушам, спросил менху. Он-то считал всё это досужими слухами болтливых баб. - Полно, нет твоей вины. Это нам в наказание... "...Или вам. За дерзость, за насилие над природой. Степняки, хоть и народ невежественный, а по-своему правы." - Причины и следствия, друг мой, далеко не всегда действуют по одним и тем же законам. - снисходительно усмехнулся старец. "Хорош философ... Любит всё усложнять." - продолжал размышлять Исидор. - "Нет чтобы вековой мудрости слушаться, простой и ясной. Ну, то его дело." - Погоди... - сказал он вслух. - А как ты объяснишь, что куда больше, чем россказнями, Бессмертник их своими фокусами напугал? Откуда эти замашки цирковые? И к чему они Городу-то? Всё же по вашей это части. Симон уже привык, что его эксперименты с преломлением реальности непосвящённые считали обыкновенным иллюзионерством, а то и вовсе легкомысленным обманным трюкачеством. Сейчас ему было не до того. Он мгновенно посерьёзнел и понизил голос: - А не беглого Караванщика ли, часом, ты пригрел, Служитель? Да ещё и с детьми наедине оставил... - Молчи, Каин! Как ты такое подумать мог? Как сказать отважился? - так же тихо ужаснулся пожилой менху. - Не похититель он, не душегуб, не демон бессердечный. Славный мальчик; и что с того, что диковат и с причудами? Пусть хоть кто клевещет, а я его в обиду не дам. Ремеслу своему обучу. Вот... "Без сына, видно, тяжко ему одному," - смекнул патриарх. Но промолчал. Проводив гостя, он приналёг рукой на полированный бок серванта. Мебель на удивление легко сдвинулась, звеня блюдцами и открывая карту на стене. - Менху, должно быть, полагает, что мне чуждо столь же глубокое понимание твоей сути. - обратился Симон в никуда, положив ладонь на пожелтевшую бумагу, словно собираясь погладить любимое животное. - Он, как и его народ, не верит, что я смогу взять на себя полную ответственность. Да, хрупко равновесие, скрывающее бездну противоречий... Но пока я жив, их борьба, запряжённая в узду прогресса, не выйдет из-под контроля. Она понесёт нас к невиданным горизонтам. Пока я жив... то есть вечно. Касание пальца прочертило замысловатый и как бы колеблющийся ещё маршрут. - Какую из твоих пустот заполнит новая искра? Какой храм изберёт для своих тёмных месс? Линия изменила направление вблизи паукообразного здания. - Мозг ли - Собор, не ставший вместилищем ни одной веры? Двухкамерный многоугольник темнел в чётком контуре Шнурочной площади. Внимание переключилось на него. - Сердце ли - Театр, способный перегонять через себя всю жизнь Города? Задумчиво полюбовавшись аккуратной разметкой, Каин обратил взгляд на левый край карты, где была начертана заметно выбивающаяся из её порядка конструкция - скорее символический набросок, чем точное топографическое отображение объекта. - Сосуд Души ли... Но в качестве варианта он, разумеется, не рассматривался. Поскольку уже был предназначен самому Симону. - Будь готов, что Уклад тебя ни в жисть не признает. "Больно надо..." - саркастически скривился Бессмертник. Молчаливым строгим взглядом порицая насмешливые ужимки - ведь дело касалось самого серьёзного в жизни старшего Бураха - тот продолжил: - Руки у тебя идеальные, не меньше. На первых порах выучишься накладывать швы. Будешь мне помогать. - А как же наука Линий и обрядов? - паучьи пальцы-недотроги поспешили выскользнуть из тёплых морщинистых ладоней. Исидор добродушно, басовито рассмеялся: - Ой, прыткий какой. Чтобы в высшие материи соваться, надобно сперва простому выучиться, обыденному. Кто ж звёзды зажигает, не умея огня высечь? Второй остался не особо-то доволен таким раскладом. Но уже вскоре охотно ассистировал наставнику. Инцидент дождливой ночи долго не мог забыться, и всё же Бессмертник с горем пополам преодолел барьер общения с маленькими гостями знахаря: те приносили своих тряпичных кукол, которых он виртуозно штопал, между делом придумывая каждой историю и разыгрывая на прощание импровизированные сценки. Эта безобидная блажь уже мало походила на трюки, ассоциирующиеся у провинциалов с ужасным Караваном Бубнового Туза, и дарила веселье, в котором страх растворялся, хоть и не полностью. Бураха не отпускало ощущение, что дети чувствовали в артисте нечто дурное. Не враждебное - просто слишком иное и непонятное. К тому же, однажды визит был совершенно неожиданным. - Ты?.. - нахмурился знахарь, отворив дверь. - Не к тебе. К нему. - грубо отрезало существо и, не дожидаясь приглашения войти, переступило порог. Оно оказалось замотанной в балахон степнячкой, на удивление симпатичной лицом, будто высеченным из белой кости, но с колючими чёрными глазами и зловещим гортанным говором. - О Суок, рожа-то какая смазливая... - прокомментировала незваная гостья, чуть ли не с отвращением разглядывая точёные скулы и янтарные глаза. - Ну-ка, посмотрим, как с этим справишься. На колени безвольно шмякнулась одна из уродливых кукол, которых Эспэ-Инун по неизвестной причине любила рассаживать по углам своей лачуги. Мужчина неопределённо хмыкнул и потянулся за иглой с нитью. - Я всё объясню, саба. - сухо вмешался менху. - Да знаю уже. Тоже мне, выдумал. Не выйдет у тебя безродного обучить, будь ты хоть трижды Служитель. К тому ж, и Симон окаянный его успел к рукам прибрать... Именем нездешним окрестил. Тоже в наследники прочит, жажду к знаниям утоляет... к тем, которых ты не торопишься давать. Поражённый знахарь опустился в удачно подвернувшееся рядом кресло. "Врёшь, ведьма!" - так и хотелось бросить прямо в язвительно ухмыляющееся лицо. Но Исидор слишком уважал её. Ведь к роду Бурахов Эспэ, прозванная Оспиной, хранила странную лояльность, дорого стоившую с учётом недружелюбного нрава. Просто так, злой забавы ради, она их не обманула бы. Дочь Степи тем временем наклонилась к Бессмертнику и прошептала что-то на ухо, обдав дыханием кладбищенской земли. - И не вцепляйся так. Чай, не ты, не сбежит. - добавила вслух, громко, чтобы слышал Исидор, и забрала таращившуюся новыми пуговицами куклу. На следующий день менху встретил приёмыша неожиданно строго: - Где ты пропадал столько времени, могу я узнать? Тот проковылял внутрь дома, опираясь на трость, и прислонил к стене лопату. - Просто гулял. "Неужели мне не доверяет?" - покачал головой хозяин. - "Я же дал ему всё... кроме, пожалуй, того, что знать рано..." Невольно вспомнилось, что Артемий, родной сын Бураха, даже если и попадал по своей вине в передряги или нарушал запреты отца, всегда впоследствии был честен с ним. - Как знаешь. - пожал Исидор богатырскими плечами. - А то я сегодня намеревался начать кое-что новое. Если, конечно, ты не передумал постигать мистическую сторону ремесла... Как и следовало ожидать, на молодого человека такое заявление подействовало мгновенно. Знахарские и целительские премудрости, в отличие от этого, были ему вовсе неинтересны. Менху поинтересовался как бы невзначай: - Симон, наверное, успел забить тебе голову своими излюбленными речами о преодолении законов? Ну а я научу не отвергать, а использовать их. Противоестественно и безнравственно превращать мёртвое в живое; истинное чудо - вопреки неизбежности продлевать существование уже живущего, когда смерть стоит за плечом. Жестокое насилие над матерью-природой - поворачивать время вспять или подчинять чужую волю; искусство - уметь разглядеть узлы причинно-следственных связей и исправить ошибки их сложных переплетений. Ты слушаешь, Бессмертник? - Не называй меня так. Марк. Просто Марк. И прежде чем ты спросишь, ойнон - да, это выбор мэтра Каина. А ещё... - он замолчал. - Да, мой мальчик? В янтаре глаз все возможные подозрения лениво вязли, как в смоле. Их обладателю хотелось безоговорочно доверять. Исидор засомневался бы, не очередная ли это из перенятых хитростей Симона, если не привык бы искренне верить в существование неподдельной, бескорыстной благодарности и доброжелательности, которой всегда старался придерживаться сам. - ...Ты, наверное, опасаешься, что он для меня - больший авторитет. Но ведь именно ты спас мне жизнь. Ты всё прощал и относился ко мне, как к сыну. И я этого не забуду. Если когда-нибудь тебе понадобится помощь, я обещаю сделать что угодно по первой же просьбе. Одной... зато любой. "А смогу я с такими учителями вскоре очень и очень много," - подумал Марк, наблюдая за скептически усмехнувшимся стариком. ...Когда он поразился, увидев мистериальные маски из прогностического культа - маски духов этих древних мест, где Город был гостем едва ли ближайших столетий - то должен был догадаться, что только на зов своего истинного хозяина они могли вернуться из забвения, и что лишь порождение Степи могло указать ему точное месторасположение их захоронения. ...Когда он понял, что Башня-Многогранник вовсе не являлась чем-то вроде лампы Алладина, более того - изначально совсем не предназначалась для игр детей, то должен был осознать, что всё было рассчитано Каиным задолго до неосторожно озвученного желания. ...Когда он вспомнил, как насмешило его торжественное заявление, то должен был признать, что бывают в жизни случаи, когда готов ухватиться за любой, даже самый абсурдный шанс. Цок, цок, цок... согласно поверьям, у демона болезни вместо ног обломки костей. Он - точнее, она - прикасалась к стенам домов, и на них расцветал отвратительный жирный налёт. А уж когда к живым людям... во всяком случае, живыми они оставались недолго. Исидор Бурах не замечал в Сырых Застройках никаких признаков присутствия злых духов, зато сочащихся гнилью зданий было хоть отбавляй. И ещё живой человек, вытащенный из одного из них, завывал и хрипел не хуже исчадия ада. Его внутренние органы разлагались заживо. Прах, пыль, песок. Песчаная Язва... Знахарю и раньше случалось давать названия неизвестным болезням, зародившимся в специфических условиях вдали от цивилизации, но впервые он столкнулся с такой, против которой не знал средства. Цок, цок, цок... тиканье секундной стрелки. Как неумолимо быстротечно время. Как мало его осталось, чтобы успеть спасти остальных... если это вообще было возможно. Зараза распространялась и прогрессировала так стремительно, что час становился на вес суток. Словно в подтверждение, за тот день старый менху поседел окончательно. К ночи он вышел из дома. Из дверей за ним валил пар: столько драгоценных часов здесь варились, сцеживались, разливались по склянкам травяные настои... всё для того, чтобы немного отсрочить неизбежное. Хотя бы на день или два, пока эпидемия не выплеснулась роковой волной за пределы квартала. Вдруг случится невероятное, и ему удастся за это время изобрести панацею, не говоря уже об изготовлении нужного количества? Но в такие чудеса он не верил. Не мог, в отличие от Симона, позволить себе подобную роскошь. Как тот когда-то досадовал на тёмный люд Уклада, слепо и яростно выступавший против любых новшеств, так и Исидор чувствовал, как скользкой змеёй поворачивается в груди совестно-невольная неприязнь к опьянению Каиных беззаконием, совмещающим несовместимое, выпускающим в мир вместе с чудесами болезненный дисбаланс. То, запредельное, страшно было тем, что стояло выше морали. И Многогранник легко мог служить как фантазиям невинных детей, так и замыслам Дикой Нины - порочной, безумной, жестокой. Стояло выше законов - и Город, с первого взгляда полный утопической гармонии, был разрываем изнутри вечным противостоянием, рядом с которым меркло внешнее феодальное. Стояло выше логики - и Театр, днём обитель оживающих сказок, по ночам становился демоническим храмом... Но, как ни досадно осознавать, была здесь и его вина: он сам дал этому храму жреца. Преемника мистического искусства обрядов и сказаний. Если б Бурах только знал тогда, чем это обернётся в сочетании с учением Симона о насильственном подчинении реальности... Нет, некого было винить. Возможно, патриарх в конце концов оказался прав. Город призывал тех, в ком нуждался, и среди них наряду с остальными нередко оказывались преступники, как воровской атаман Гриф, адепты всевозможных пороков, как архитекторы Стаматины, сеятели злословия и раздора, как порождённая землёй Оспина... Значит, зачем-то так было нужно. Значит, без них Город не стал бы Городом. А его благоденствие было сверхважным для Исидора. Цок, цок, цок... из-за двери - шаги и невыносимо знакомый мерный стук. До сих пор хромающий на одну ногу, хозяин обители Мельпомены не расставался с тростью, и это было, пожалуй, единственным, что осталось неизменным. Впрочем, нет - ещё кошачий взгляд да изящные кисти рук, которые вместо Линий тела жаждали кроить Линии времени и судьбы. - Ах, у нас нынче гость... Осмелюсь предположить, что почтенный Служитель пришёл отнюдь не на представление? "У нас" - нелепая, но почему-то настолько же сама собой разумеющаяся попытка словом объединить себя, Театр и Масок в единый пантеон. Храм, готовый к проведению мистерии, бескрылых ангелов смерти, безликих теней-прислужников, сцену-алтарь и фольклорного трикстера - золотоглазого Сфинкса у преддверия святилища: хочешь пройти? Не сумеешь раскрыть хитрость - пеняй на себя... Исидор знал разгадку, поэтому Бессмертник для него оставался всё тем же самонадеянным чудаком, не более. - Ты прав. Я здесь, чтобы попросить тебя... о том, что ты обещал. Он, в отличие от Марка, привык говорить прямо. - Сгораю от любопытства! - откликнулся тот, готовый слушать. Вот как. Его бесславное поражение как лекаря, на которого надеялся весь Город, вызывало у артиста лишь насмешливое любопытство. Выберет ли долг или собственную выгоду? Посчитает ли просьбу у ученика унижением или же подтверждением, что старания не прошли зря? Потребует невозможного, признав превосходство школы Симона, или ограничится одним из тех бытовых поручений, что давал и раньше? Самого менху волновало другое. "Пожалуйста, пусть я доживу до того, как снова увижу сына." "Пожалуйста, пусть." "Пожалуйста." - Прошу, помоги сдержать эпидемию. Не для меня. Для Города. - Прекрасно! Вы, как всегда, безупречны в своей роли. - Марк просиял фальшивой улыбкой и обратился к безмолвствующим Исполнителям. - Слышали? С этого дня у вас есть новая работа. Дежурство в зонах карантина, уборка тел, передача медикаментов больным... словом, всё, что рискованно делать тем, кто способен заразиться и подать госпоже Язве приглашение в другие кварталы. Думаю, это временное занятие не повредит генеральной репетиции, даже наоборот... "Роль? Репетиция? Временное - пока не будет найдено избавление или пока не станет некого спасать? А те, что ли, не могут заболеть? Не те же ли живые люди под ними? Или..." - у Бураха не было времени гадать, что этот шут в щёгольском фраке имел в виду, сыпля двусмысленными намёками и театральными понятиями. Он хрипло поблагодарил и побрёл к выходу, горбясь от усталости. Он не желал ни минутой дольше испытывать на себе пристальные взгляды Масок - пугающе однообразных и подозрительно согласных со своей судьбой. Вслед светил из пыльной темноты сине-фиолетовый прожектор, совсем как когда-то - сделанный собственными руками, хоть и никакой не волшебный фонарь.