Полтора года спустя
Если честно, Кавех никогда не любил слово «Вообще-то». Оно же всегда лишь отрицало очевидное, отвечало за увиливание от истины. Как и Кавех. В доме радостно заливалось теплое закатное солнце. Всё, до чего дотягивались его лучи, всё тонуло в алых бликах, окружавших ореолом света контуры мебели. Солнце попадало даже в бывшую комнату аль-Хайтама, где и стоял сейчас Кавех. Он вдохнул полной грудью запахи последней дневной духоты — такой ненавязчивой, готовящейся отпустить из своих цепких лап. Вот-вот, и наконец дневной зной раз и навсегда уйдет из этого дня, прячась в тенях ночной свежести. Кавех оттянул ворот рубашки, давая насыщенному первой прохладцей воздуху приятно обдуть испарину с тела. Да, так намного лучше. Долгожданное спокойствие погрузило Кавеха в блажь. На секунду он настолько расслабился, что чуть не выпустил из рук то, что крепко-накрепко держал. Записная книжка Хайтама. Кавех вовремя спохватился: он бережно накрыл книжку второй рукой, и на губах невольно заиграла улыбка. В какой-то степени ему намного лучше именно благодаря ей. Далеко не раз и не два он перечитывал ее, иногда тихонько посмеиваясь, иногда роняя скупую слезу, иногда обиженно надувая щеки. Со времен его жизни с Хайтамом ничего больше не вызывало у него настолько бурных эмоций, как эта книжка. Кавех нашел ее случайно, заглянув однажды от бессилия и гложущей тоски в комнату аль-Хайтама. Она лежала посреди стола, будто нарочно оставленная. В первое время Кавеху хотелось вернуть ее, пересилить себя, найти дом, который на тот момент снимал аль-Хайтам, и отдать, но не смог. Да и, честно говоря, он не сильно и жалел, что не отдал. Любопытство было сильнее Кавеха, и он все-таки заглянул внутрь. И чем больше читал он содержимое, тем больше понимал, что оставлена она была явно не из-за спешки. Особенно когда он дошел до последней страницы. Кавех присел на край кровати и осторожно, так, будто страницы были самим Хайтамом, прошелся подушечками пальцев по каждой букве.спасибо за всё
— Я могу заходить? В дверях комнаты показался аль-Хайтам. За полтора года его кожу успел тронуть легкий загар, а на губах заиграла легкая полуулыбка. В Хайтаме мало что изменилось, и даже так Кавеху было непривычно видеть его… таким. Кавех вздохнул: — Стучаться ты все еще не научился. — Похоже, придется научиться, иначе ты меня выгонишь, — Хайтам флегматично сложил руки на груди. — Хорошо, что ты не забываешь, кому сейчас обязан домом, — Кавех обвел пространство вокруг себя рукой. — Я приготовил для тебя комнату. Аль-Хайтам выгнул бровь: наверное, он так же, как и Кавех, все еще не мог понять, в какой момент они поменялись местами. Никто из них не планировал снова видеться друг с другом. Это произошло по чистой случайности, когда одним дождливым днем они встретились в таверне и разговорились. Так Кавех узнал историю аль-Хайтама. Из-за приказа начальства весь предыдущий год он разбирал архивы. В некоторых материалах обнаружились несостыковки и допущения, причем некоторые косвенно касались самого аль-Хайтама, который якобы не уследил за ними. Якобы здесь причастно к тому, что новый до сих пор временно исполняющий обязанности великого мудреца затаил обиду за один давний случай, когда аль-Хайтам ни с того ни с сего приставил лезвие к его горлу. Так вот, затаив обиду на Хайтама, исполняющий обязанности с радостью ухватился за пару незначительных ошибок, возвел их в абсолют, выставив аль-Хайтама в как можно более неблагоприятном свете перед умами Академии, и уволил его с должности секретаря. Все последующие месяцы аль-Хайтам коротал то здесь, то там и искал способ вернуться в Академию. Кавех был уверен, что такому человеку, как Хайтам, обеление репутации не составило бы большого труда, но нет: у аль-Хайтама закончились средства на аренду дома, после чего всё пошло наперекосяк. Едва только Хайтам закончил свой рассказ, в Кавехе возопило милосердие. — Только не забывай, что от платы за проживание тебе не отвертеться, — Кавех чуть подумал и добавил: — то же касается выполнения домашних обязанностей. — Ты мне мстишь? — Разве это не очевидно? — Некрасиво отвечать вопросом на вопрос. Озорной огонек проскочил в глазах Хайтама при виде Кавеха, чуть ли не буквально пыхтящего, как чайник, от злости. Кавех уже чувствовал, что новых глупых ссор не избежать. Все-таки некоторые вещи останутся неизменными. Хотя… как сказать. Кавеха постоянно преследовало ощущение, будто нечто в них переменилось: будто аль-Хайтам стал более веселым и открытым, будто сам Кавех стал менее вспыльчивым, менее… побитым жизнью. Оглядываясь назад, на скачущие солнечные зайчики, на резко очерченные закатные тени, Кавех с грустью понимает, сколько дров они наломали. Как много ошибок совершили? Как долго не замечали всех проблем, преследующих их отношения? Но теперь он хотя бы осознает, что произошло между ними. Кавех рад, что они решили пожить раздельно, отдохнуть друг от друга. Это то, что им обоим было необходимо, даже аль-Хайтаму. И особенно Кавеху: он чувствует, что бешеная пляска эмоций, выжигающих его, успокоилась, остыла и осела под напором времени, а душевные раны затянулись. Время лечит. Аль-Хайтам смотрит на Кавеха спокойно, выдержанно. Тем не менее в его глазах то и дело мелькает новая, неизведанная ранее глубина. То, что было тщательно скрыто под десятью замками и слоями «по-своему». Честно, Кавех ни за что в жизни не подошел бы к аль-Хайтаму, если бы не это исходящее от него чувство… «Хм-м, как же лучше назвать? — призадумался Кавех, приложив палец к подбородку. — Изменение?» Да, наверное, так. Аль-Хайтам непонимающе нахмурился под изучающим взглядом Кавеха. — У меня что-то на лице? — Если бы было, я смотрел бы на тебя так? — Я же говорил, что вопросом на вопрос не отвечают. Кавех уж совсем недвусмысленно вышел в коридор и открыл форточку. Ладно, «изменение» — слишком возвышенное слово для него. — Понял, — вздохнул Хайтам. — Это значит, я могу заселяться? — Почти. Кавех деловито встал перед ним, прокашлялся и принялся, будто монотонно зачитывая с бумажки, говорить: — Первое: как и было сказано, ты платишь мне за аренду комнаты и выполняешь дела по дому, — важно сказал Кавех. Аль-Хайтам закатил глаза, но кивнул. — Второе: дверь в мою комнату теперь под замком. Больше никаких ночных проникновений! Лицо аль-Хайтама так и осунулось. Разочарование, смешанное с жалобным взглядом, — вот что предстало Кавеху. «Только не говори: "А так хотелось!"» — Да-да, имей совесть, — прикрыл глаза рукой Кавех. На это было просто невозможно смотреть. — И третье! Кавех раскрыл записную книжку, вырвал из нее заранее подготовленную страницу и как можно быстрее, чтобы не умереть на месте, выставил перед Хайтамом заголовок:Тысяча и одна причина быть с аль-Хайтамом
— Вот, — пробубнил Кавех, радуясь, что за листом не видно, как горят его щеки. — Я еще не до конца тебя простил, но… вот, если верну должок за твои «Тысячу и одну причину», то тогда… может быть… Как-нибудь можем скататься в Фонтейн, познакомишься с моей матерью… «О, Архонты, в голове это звучало намного лучше!» — ужасался Кавех, отчаянно пряча лицо за листком. Сейчас он откроет глаза. Сейчас он уберет листок. И сейчас он увидит, как аль-Хайтам смотрит на него как на последнего в Тейвате идиота. Кавех открыл глаза. Но аль-Хайтам даже близко не смотрел на него подобным образом. Он мягко улыбался, накрыв своей ладонью кисть Кавеха. — Я думаю, причины быстро найдутся. Несколько секунд Кавех удивленно глядел на аль-Хайтама, словно не веря ушам. А затем так же просиял улыбкой. — Сколько же в тебе самоуверенности. Кавех оставил книжку на подоконнике. Смех и болтовня заполнили дом: им надо было восполнить пропущенные полтора года. Похоже, очередных ссор из-за пустяков не избежать — с другой стороны, их им и не хватало. Их голоса всё отдалялись и отдалялись в сторону зала. Скоро и совсем перестанут быть слышными. А книжка продолжала лежать забытой на подоконнике. Из открытого окна подул легкий ветерок, почти невесомо листая исписанные страницы. Одну за другой, одну за другой, пока ветер не остановился на понравившемся развороте студенческих записей с вложенными засушенным лотосом и портретом Хайтама. Понедельник — день тяжёлый, Понедельник — день для боли. Во вторник тяжко без вина, Но вторник лёгок подшофе. А среду нужно пропустить, Чтоб в среду не было курьёза. Четверг мне страшен, В четверг я болен. Как в пятницу мне быть? Неужто пятницы не будет? Суббота или же воскресенье — неважно, Ведь… И дальше приписка почерком Кавеха: Когда холодная логика сталкивается с буйностью эмоций, она гасит их взрывную силу, а они взамен своими искрами распаляют логику. И так они уравновешиваются.