***
"...я уже более-менее освоилась в европе, уже даже чуть больше года я тут! свою прошлую жизнь отпустила, и нич..." слова, выведенные шариковой ручкой по тетрадному листу бумаги в полоску, вдруг обрываются. саша откидывается на спинку не самого удобного стула, снимает очки, трëт глаза кулаками и смотрит в потолок. потому что вдруг всë вспоминает.***
всë случилось почему-то. почему-то саша в тот день был в клубе, — проверял материал, что ли, или вернулся за какими-то документами, заодно выступив, — почему-то лëша в тот день оказался там же, — кажется, съëмки какие-то были, — почему-то они разговорились и почему-то оказались на улице. саша тогда неплохо выступил, отмëл некоторые шутки, незашедшие публике, повдыхал запах российской безнадëги, и из ниоткуда возник лëха. улыбнулся по-дурацки, по плечу похлопал, сообщил, какие шутки ему понравились — саша отшутился колко, что только лëхиного-то авторитетного мнения ему и не хватало для полного счастья — и предложил выйти покурить. долгополов натянул улыбку и согласился, сначала внутри трепеща от радости, — ура, лëха ему уделил кусочек своего внимания, — а после понимая, что ещë раз ему с квашонкиным пересечься лично в ближайшие пару лет точно не выйдет. саша накидывает куртку, замечая, что отчего-то руки трясутся, и выходит с лëшей на улицу через чëрный вход. на улице ещë есть снег, но уже подтаявший, и всë в воздухе так и говорит, что ещë чуть-чуть — и настоящая весна, и солнце, и жизнь, и всë наладится и станет хорошо. но долгополов поджимает губы и хмыкает на свои такие мысли, мол, ага, будет, ещë как, конечно, разбежался. а квашонкин над ухом весело трещит без умолку, о том, как его заебала весенняя слякоть, но ничего, ещë чуть-чуть, и май, а там и лето рядом. спрашивает, почему саша свою сигарету не поджигает, а только пялит в кусок чистого, но мокрого асфальта у себя под ногами. — задумался что-то, — у долгополова в подушечках пальцев бьëтся сердце, когда квашонкин ему сигарету своей зажигалкой поджигает. усмехается на сашины слова и затягивается, потом снова включается в привычный режим разговора лишь-бы-сказать. — не хочешь, кстати, в следующий книжный клуб? а, санечка? — у долгополова внезапно в груди что-то сворачивается приятно от такой формы своего имени, а лëха продолжает предлагать вообще некстати, но как всегда ртом опережая мысли. — нам как раз одного человека не хватает, и книжка небольшая, ты успеешь прочитать. — не думаю, что у меня получится, — увиливает от ответа саша, но понимая, что глупо скрывать свой скорый отъезд от не последнего человека в своëм окружении. — да ладно тебе, ты сто страниц прочитать за неделю не в силах? — квашонкин закатывает глаза, ухмыляясь своей фирменной ухмылкой. — я не про книжку, лëх, — долгополов не принимает шутку и пытается перевести разговор в более серьёзный. нельзя же увиливать до бесконечности? но лëха ему убежать в серьëзность не даëт, выкидывает ещë тройку второсортных юморесков, докуривает, видит, что саша всë также никакущий, и отпускает комментарий ещë и по этому поводу. что-то про грусть и хуй, ну, конечно, всë в духе невероятного юмориста алексея квашонкина. а мозг долгополова почему-то решает, что если он сейчас не сморозит некоторого рода глупость, давно теплившуюся в голове, то так с этой глупостью и помрëт, возможно, ещë в самолете из москвы. а так, ну, всë равно же уезжает, какая тогда разница? саша вызывает такси, зная, что по небольшим пробкам ещë где-то полчаса добираться до него будут, а пока ещë есть время. саша думает, а лëша продолжает забивать воздух словами, говорит, что нужно кучу новых проектов отснять, и было бы неплохо, если бы долгополов тоже в них поучаствовал, и ещë тысячу мыслей выдаёт, пока у саши в голове одна. — ты мне нравишься, лëх, — долгополов произносит это равнодушно, убрав телефон в карман и всë также смотря на носки своих красных кед, но мысленно бросается под колëса машин, проносящихся по шоссе с другой стороны здания. — ...что? — квашонкин прерывает свой монолог и хмурится. послышалось? — что слышал, — отрезает саша, резко ощущая, как дотлевающая сигарета обжигает пальцы. выкидывает окурок в лужу и сжимает ладони в кулаки, после запихивая их в карманы. — если будешь пиздить, то не по лицу, пожалуйста, — и жмурится. в воздухе висят молчание и тревога. лëша переваривает услышанное, о чëм-то думает и жуëт губы, а саша ждëт плевка, пощëчины, подзатыльника, тычка, пинка в живот, сотню нецензурных слов, хлопка двери, ядерного взрыва, чего угодно, но только не тишины. если он сейчас молча уйдëт, саша к утру удавится, не иначе. напишет пару писем близким друзьям и удавится нахуй, предварительно пожалев денег на билеты и посетовав на таблетки, так и не спасшие его от самовыпила. использовал последний шанс признаться, так сказать. для квашонкина проходит несколько секунд, для долгополова где-то треть жизни. — ты правда ждëшь, что я тебя пиздить буду? — лëхин голос разрезает пространство, саша открывает глаза, но головы не поднимает. старший его ответ без слов улавливает. — да успокойся ты, братан, ну, — делает шаг в сторону долгополова, чтобы положить ему на плечо ладонь, а тот не в силах даже отшатнуться. квашонкин что-то бормочет, и по манере его речи понятно, что слова он подбирает с трудом. что-то про то, что ничего страшного, он никому не скажет и на сашину репутацию это не повлияет, но и взаимностью ответить саше не может, и что ему что-то там очень жаль, а до ушей младшего доносится только обрывок последней фразы: — ...но мы можем просто как раньше дружить, так ведь? — лëша пытается заглянуть в глаза долгополова, а тот вдруг болезненно улыбается, будто ему нож воткнули в живот, прокрутили и параллельно рассказали самую лучшую шутку в его жизни. поднимает голову и опирается спиной на холодную дверь, смотря на квашонкина, закрывающего собой свет одинокого фонаря. — да похуй уже, лëх, — саша едва ли не смеëтся истерично, потом догоняет, что это защитная реакция организма на стресс. — да чë похуй-то? мы ж не неделю знакомы, ну, бывает, случается... — на последней паре слов лëша поднимает глаза вверх, ища правильное выражение, пока долгополов про себя думает: "вот, как ты это называешь? случается? ну-ну". — ...что друзья в друзей влюбляются, ну, что ж теперь сделать? если все... — ещë я уезжаю, — чеканит саша, смотря глаза в глаза. и чувствует себя, будто совершил второй выстрел, контрольный, прямо в голову. и не до конца понятно, в кого из них двоих попало. — ...что? — второй раз за вечер недоумевает квашонкин. — в смысле? куда? — завтра вечером уже в тбилиси буду, потом посмотрим, — долгополов жмёт плечами, в горле чувствует ком и пытается его проглотить, утопить в себе, отдать всë, лишь бы нервная защитная реакция осталась с ним хотя бы пока он тут. — нет, — лëша отходит на шаг назад, наступая в лужу и безнадёжно улыбается. тоже нервно. — вы угараете все, блять, — он достаëт вторую сигарету и тут же прикуривает. затягивается и выдыхает. приседает на корточки, глаза закрывает и трëт виски. усмехается. — блять. и можно было бы поверить, что это ненадолго, что через полгодика и саша, и все уже уехавшие вернутся, в отпуск сгоняли, так сказать, но лëхе уже давно не двенадцать и даже не шестнадцать, чтобы верить во всякую такую чушь. они оба знали, что саша надолго, что путь обратно ему будет заказан, как и лëхе туда, где будет саша. проходит несколько минут, прежде чем квашонкин из себя ломающимся голосом сможет выдавить: — ты хоть это, не пропадай там без вести. пиши хоть куда-нибудь, чë ты, как... саша угукает для приличия, поднимает глаза в тëмное небо и продолжает нервничать. да ладно, блять, последний месяц собирал чемоданы и готовился к отъезду и всему этому разговору, а тут вот, пожалуйста. получите распишитесь. он хочет было ещë сказать, чтоб лëха тут не скучал и не отчаивался, а жил свою классическую квашонкинскую жизнь, но дверь под спиной открывается, саша поспешно отслоняется и отходит, едва ли не путаясь в ногах, и свою тëмную голову просовывает как обычно улыбающийся вова, после показываясь полностью. — фух, санëк, с ног сбился, пока искал тебя! — взгляд бухарова бродит по улице и натыкается на привалившегося к стене лëшу. — о, лëх, здорóво, — вова бегло снова здоровается, чисто ради приличия, и опять сгороговоркой обращается к саше. — тут это, ты на втором этаже кофту забыл, — он протягивает ему вельветовую фиолетовую кофту на молнии, которую долгополов даже больше инстинктивно сразу прижимает к себе. — и ещë там такси подъехало уже, таксист до тебя дописаться не может, вышел эл, и они чуть ли не на кулаках выясняют, чë ты где там, так что... квашонкин вскакивает на ноги, туша об асфальт скуренную лишь на половину сигарету, прежде, чем долгополов уходит вместе с бухаровым, и идëт вместе с ними. саша теребит в руках собственную кофту, пока с сопровождением резво добирается до главного выхода. как он договорился с таксистом, что сказали ему гусейнов с бухаровым, саша, если честно, уже слабо помнит, напутственное что-то и больше формальное, чем дружественное, это точно. но в деталях помнит, что лëха через силу улыбнулся, обнял его и не то в шутку, не то нет, попросил уж не забывать, откуда он, кто такой и кто его на ноги поставил. саша как-то отшучивается из разряда "да что тебя, что москву эту ëбаную — хуй забудешь" и неловко в ответ обнимает его, остро чувствуя в горле что-то, мешающее говорить. и, садясь к недовольному водителю в машину на переднее сидение, в свете придорожных жëлтых фонарей долгополову кажется, будто в глазах квашонкина блеснули сдерживаемые слëзы. эл с вовой обсуждают что-то уже между собой, когда такси трогается, а лëша машет саше рукой и улыбается так больно, будто его арматурой проткнули где-то в районе груди. улыбается так, будто прощается навсегда, будто завтра на рассвете отключат интернет во всëм мире, будто завтра на рассвете кто-то из них умрëт, не иначе. долгополов об этом думает всю дорогу домой, потом дома, затем в аэропорту и после уже в самолëте. но думать, по факту, не о чем — саша уже поставил последнюю точку в их и без того не самых уверенных взаимоотношениях, сделал два выстрела, — обоим из них по пуле в голове, чтобы по-честному — осталось действовать по задуманному сценарию, преодолевать трудности эмиграции и не удавиться каким-нибудь вечером от тоски.***
письмо — задание на дом от терапевтки — рвëтся на куски и летит на пол. саша роняет голову на стол и держит в себе истеричный вой, позволяя только тихонько проскулить. воспоминания прятались где-то в подсознани, делали вид, словно канули в лету, словно исчезли и боли больше не приносят. но ничего не забылось. почему-то.