𝙰𝚔𝚒 𝙷𝚊𝚢𝚊𝚔𝚊𝚠𝚊 | 𝚑𝚎𝚊𝚍𝚌𝚊𝚗𝚘𝚗𝚜

Прикоснуться к сердцу другого человека — заветная мечта, которая выворачивает все мысли наизнанку, заставляя думать лишь о конечной цели. Полное поглощение любовью одного и никаких сомнений, только собственное превосходство, которое разливается по венам горячим потоком желания. Обладать. Еще. Больше. Жарче. Хаякава никогда никого не любил. Порой даже казалось, что эти чувства ему просто недоступны. Один в своем любимом мраке, который душил тошнотворнее сигарет. Лишь его голубые глаза выдавали былую суть, умершую вместе с душой много лет тому назад. Теперь остались только потускневшие белки, вытянутые скулы, тонкие губы и ни намека на сожаления. Просыпаясь в его постели, ты никогда не была уверена, что он окажется рядом — Аки имел дурную привычку вставать с рассветом. Готовил крепкий кофе, а после устраивался на балконе, читая свежую газету. Своего рода ритуал перед насыщенным днем — минуты покоя, которые он не желал делить даже с тобой. Когда он возвращался от него всегда пахло свежестью утра, терпким табаком и молотым кофе. Хоть ты никогда не поощряла курение, однако стоило почувствовать этот удушающий аромат от Хаякавы, как мир резко приобрел новые краски. Может, если бы курил кто-то другой, ты наверняка бы бросила пару колких слов, но только не в адрес Аки, ведь он тебе слишком сильно нравился, а запах, который юноша носил на себе, вызывал лишь трепет. Будто охлажденное железо режущее легкие — от невозможности вздохнуть, до глубокого выдоха полного облегчения. Сегодня Хаякава тоже проснулся раньше тебя. Белые простыни казались пестрящими одиночеством из-за своей белизны, а потому тоска мигом захватила твое сердце. Почему он никогда не позволял открывать глаза после долгой ночи, будучи в его теплых руках? Мечта, которой, пожалуй, никогда не исполниться. Встаешь, лениво потягиваясь, а после проводишь ладошкой по его половине кровати. Прохладная. Грусть сразу же цепляется за сердце сильнее, и вот ты снова обреченно вздыхаешь. Неужели в тебе нет ничего, что заставило бы его остаться? Ответ пришел сам — нет. Пускай позволяет быть в его доме, готовит завтрак, а ночью до помутнения сознания ласков — все это лишь часть условностей, которые в обществе принято называть этикой. А Хаякава как раз человек жестких принципов: плохо выгонять девушку на улицу; плохо завтракать одному, когда дома гости; и плохо, когда удовлетворен только один. К черту это все! Лучше бы просто обнял, чем эта вся любезность. Поджимаешь ноги к губам, а тонкая простынь скользит по гладкой коже, обнажая изящное тело. Тебе грустно, но дым в окне подсказывает, что скоро нужно снова надеть маску тактичности и не доставлять взаимными чувствами проблем. Просто потому что это невежливо. А тебе так хочется побыть эгоисткой на постели Аки, пока его чувства с минувшей ночи еще греют лоно. Звук закрывшегося балкона, заставляет тебя отрезвить разум. Шарканье тапочек по полу, а после он заглядывает в комнату. — Я сварил кофе, — прохладно произнес Хаякава, будто другой реплики утром и не знал. Он говорил это вчера, несколько дней-недель назад, вместо пожелания доброго утра. — Что-нибудь особенное хочешь? Я приготовлю. Ты снова откинулась на кровать, прикрывая обнаженную грудь, но не скрывая своего недовольства, которое не было упущено хозяином квартиры. — Что не так? — Он приблизился к тебе, но устраиваться рядом не стал, а предпочел разузнать о недуге со стороны. Недовольный выдох вновь коснулся твоих губ. Ты закатила глаза и опять поднялась, на этот раз позволяя тонкой ткани спасть. Красивая грудь покрывалась мурашками от прохлады, а соски были яркого цвета, словно подтверждение низкой температуры в квартире. Хотя может это Аки влиял на твое тело? Во всяком случае, открывшийся вид пленял его взгляд, но парень старался сохранять самообладание, а потому поднял глаза на твое лицо. — Ничего, — досадно начала ты, — просто мне хочется просыпаться с тобой, а не с запахом кофе и табака, которые ты уносишь с собой на балкон. — Проблема только в этом? — Он смотрел на тебя сверху вниз, отчего низ живота стало приятно потягивать, ведь близость, идущий от Аки аромат и тепло тела манили. — Да. — Ответ прозвучал крайне робко и нерешительно, однако, румянец явно показывал твое замешательство. Прежде ты никогда не разговаривала с ним вот так: голой, на белоснежных простынях, когда сам Хаякава в халате и только что после утреннего ритуала. Почему-то тебя это возбуждало: ты начала чувствовать особенность происходящего момента, от которого легкие сжимались, а сердце глушило любые другие звуки. — Ложись, — произносит Аки мягко, и ты повинуешься. — Уберем это в сторону. — Его пальцы аккуратно стягивают одеяло, открывая взгляду восхитительный вид на твою нежность. — А теперь, — он тяжело сглатывает, однако не останавливается, — раздвинь ножки чуть шире. Вот так, умница. — Что ты хочешь сделать, Аки? — спрашиваешь, а голос вот-вот сорвется на скрип от неуверенности. — Не говори ничего, — тихо добавляет парень и опускается на колени. Его локти устраиваются на мягкой плоскости, а руки обвивают твои бедра. Напряжение подскакивает от подобных прикосновений, пока тело окончательно теряет контроль. Ты начинаешь дрожать, правда, не от страха, а от предвкушения. — Ты уже намокла, — подмечает Хаякава и проходится двумя пальцами по упругим складочкам, отчего на подушечках остается вязкая влага. — Или это после вчерашней ночи? Нет, полагаю, тебя возбуждают представления о том, что я собираюсь сделать. Ты честно хотела ответить, но Аки велел молчать, и когда он повторил это легкое движение, ты лишь снова тяжело вздохнула. Сдерживаться становилось все сложнее: голос так и просил издать стон. Хаякава продолжал поглаживать, стараясь нарочно растянуть момент. Пальцы обильно пропитывались смазкой, пока внимательные голубые глаза следили за каждым вздохом. Грудь поднималась, закрывая твое лицо перед Аки, но это лишь подстегнуло его не прекращать. Он позволил своим фалангам углубиться, и ты инстинктивно попыталась свести колени, подавляя давящее напряжение. Однако Хаякава не позволил: свободной рукой парень остановил твои ноги, а после опустил голову ниже, окончательно лишая тебя подобной возможности. Губы оказались в опасной близости к клитору, и теплый воздух, который срывался с них, касался возбужденного клитора, пока пальцы стимулировали влагалище. Он аккуратно входил и выходил, заставляя тебя буквально чувствовать всю их форму. Кажется, это были указательный и средний — они ведь достаточно длинные, а потому наслаждение от них быстро начало обретать более явственную форму. Удовольствие натягивало нервы и собирало их в один небольшой комок внизу живота, отчего ты тихо постанывала в такт движениям внутри. Хаякава наклонился еще сильнее, и кончик его языка прошелся по капюшону клитора. Сладостное вожделение мигом захватило тебя. Ты резко выгнулась и вскрикнула — Аки слишком сильно возбудил тебя, отчего каждое его действие сейчас ощущалось как нечто необузданное и сильное. — Тише, — прошептал Хаякава. — Постарайся так больше не дергаться. Сердце отвечало ему глухим биением, пока тело наоборот просило более острых и сильных движений, выворачиваясь будто наизнанку от одной только мысли. Возвращаясь, Аки снова прошелся по клитору, правда, теперь весь язык прильнул к тебе и пошел вверх. Он словно пытался успокоить, более бережно снять трепет, но это не слишком помогло. Ты вновь едва сдержала крик, и Хаякава стал более решительным. Губы коснулись нежной кожи, а рот целиком отдал свое тепло лону, и лишь юркий язычок двигался более энергично, стараясь не отставать от ритма ниже. Он то украдкой скользил, то нарочно давил, а то и вовсе вздергивал клитор, чтобы судорога сковывала тело. Ты едва ли могла себя контролировать, лишь запах сигарет и царящая в комнате прохлада не позволяли разуму окончательно утонуть в пылающих впечатлениях. Все тело пронзала острая страсть, которая брала свое начало в движениях языка Аки. Он двигал им быстро и резко, пока рука стремительно вгоняла крепкую пару пальцев, стимулируя и закрепляя фейерверк. Ты закрывала рот ладонью, но даже она не спасла, когда волна упоительных чувств захватила. Легкие опустошились, а сознание перестало навязывать тоску и скверные мысли. Плевать, если тебе никогда не стать к Хаякаве ближе. Главное — его чрезмерная тактичность позволяла тебе пользоваться подобными моментами, фантазируя о том, что Аки все-таки немного, но любил. Пускай, даже если это только твое тело.