Оффлайн Ведьма

      Уходя от Иды я чувствовала себя так, словно бросала смертельно больного родственника в хосписе и больше не собиралась никогда к нему приходить. Такое странное, совершенно не обоснованное чувство вины напополам с жалостью. Мне было до абсурдного жаль её. Человека, даже не понимающего того, что своими руками раз за разом тащил в свою жизнь проблемы, образуя то самое болото, из которого не выбраться. Что-то среднее между трясиной и зыбучими песками.       Вот только, несмотря на мои чувства, тащить её к Нине было бы глупо. Ну вот как бы я Яйцевой это объяснила? В голове тут же созрела фраза в духе: «Здравствуй, Нина, это Ида, и по сравнению с ней твои жизненные драмы с Мочалиным не так уж и серьёзны. Смотри на неё и никогда так не делай. А если делай — то точно не так».       О да, это было бы прекрасно, но, как я уже и сказала, глупо. И банально невежливо. Ведь Нина хотела поделиться своими любовно-дебильными подвигами со мной, а не с Мориной.       Мне начинает казаться, что в ближайшее время я стану не автором, а биографом всех сирых и убогих. Главное под каждой книгой делать приписку, что все совпадения с реальностью случайны, а персонажи полностью вымышлены. А то соберутся все эти дамы от проститутки до балерины и придут ко мне, чтобы настучать по голове, и ни одна моя альтернативно-одарённая личность мне не поможет. Ведь, к сожалению, у Саши со всеми её растроениями и расчетверениями личностей сумоиста или боксёра среди них не наблюдается.       Так и получилось, что моё предложение встретиться завтра с Идой было своеобразной сделкой с собственной совестью. Мол, смотри я не забываю о тебе и не забиваю на тебя. Я хороший человек, а не кусок протухшего сыра.       Понимаю, как нелепо это выглядит со стороны, ведь мы с Идой не подружки и ничего не должны друг другу, кроме вовремя подведённых дедлайнов.       И все же меня в ней что-то цепляло. Интересный она человек, сто процентов тяжёлый, как сорокатонник щебёнки, но интересный. Даже захватывающий.       Добираясь до дома по залитым красным и серым вечерним улицам, я всё думала про Иду и про её любовную драму. А ещё ловила себя на мысли, что придуманное название для истории о Ведьме куда больше подходило Мориной.       «Водительский отворот» — почти девиз для её отношений с Андреем. Хоть она достаточно скупо рассказывала об их расставании и последовавшей за ним аварии, мне почему-то казалось, что там пряталась невысказанная боль — от бесконечной манипуляции и жестокого предательства, приправленная встречей через года.       Ведь если бы у неё не болело, она об этом не вспоминала бы. А если бы и вспоминала, то скорее с юмором, как я о Лёшике. Хотя сравнение, наверное, неуместное: он меня не предавал, а просто трепал нервы. Причём делал это очень глупо.       Подал в суд на бывшую девушку за то, что она его ударила в пылу ссоры, так ещё и потребовал вернуть подарки. Как же ржала тогда моя адвокатша, когда я принесла передавать подарки, а они уместились в один пакет из продуктового. Частью этих подарков был допотопный сервиз, который он купил домой, когда мы съезжались, и всё наше совместное житье-бытьё он валялся на верхних полках в кухонном шкафу. И я честно собиралась его ему отдать, но в момент передачи «гостинца» он меня так взбесил, что я кинула коробку на землю и поплясала на ней. А когда мне сказали, что я должна отдать за него деньгами, я достала из коробки чек на пятьсот рублей. Да, мы даже не достали чек из коробки, настолько важным для него был этот сервиз.       В общем, предъявив всем присутствующим чек, я сказала, что мне нужно сходить в машину за деньгами, а сама прошлась по всем близлежащим районным ларькам и разменяла пятьсот рублей по копейкам.       Бедный Лёшик… Тот момент, когда я насыпала ему в ладошки деньги из целлофанового пакетика, морально окупил все мои «страдания» в этих отношениях.       А мой адвокат, сука по натуре и гадина по характеру, мило предложила ему все это пересчитать. Лёшик отказался.       Так что из отношений с Лёшиком я вышла без потерь в самооценке. Ида же вышла с травмами и проблемами. Поэтому сравнивать нас тоже глупо.       Когда я подъехала к дому, Нина ждала меня на лавочке возле подъезда в компании бабулек из ОПГ, которых явно интересовало всё новое на территории двора. А блондинка с бутылкой дорогого шампанского в коробке — это явно то, что подходит под маркировку «новенькое».       И если я среди бабулек чувствовала себя нормально, то Нину эта компания явно смущала, а потому она уставилась на меня как на спасительницу всех утопающих разом, когда я припарковалась возле дома и пошла к ней, попутно доставая ключи из кармана.       — Сашенька, это твоя подружка? — спросила баб Маша, когда я поприветствовала их и, подхватив Нину под локоток, повела её в подъезд.       В ответ я неоднозначно ответила:       — Что-то вроде того.       А разъяснять ничего не стала, потому что тяжёлая металлическая дверь, прежде чем баб Маша успела что-то спросить, нас разделила.       — Они такие неугомонные, — шёпотом пожаловалась мне Нина, пока мы ждали лифт, — и любопытные. Всё пытались выведать у меня к кому это я такая расфуфыренная явилась. Мол, хорошие девочки такие короткие юбки не носят, а значит я точно пришла либо к какому-то Егору из седьмой, либо к Максиму из двадцать пятой. Они меня ещё предостерегли, что у Максима таких как я пачки и чтобы я не рассчитывала на то, что он пропишет меня у себя в квартире. Ведь он мерзкий мальчишка и вообще квартира ему досталась в наследство от бабки.       — А Егор? — спросила я, смутно пытаясь вспомнить, о ком это они вообще говорили. Каюсь, я не особо знаюсь со своими соседями и кроме что ОПГ-шных бабушек мало кого знаю. Да и их-то я узнала только потому, что они не дали мне другого шанса, поведав мне всё о моей квартире, когда я ещё с риелтором ходила её смотреть.       — Сказали, парень он хороший, но непутёвый.       — Это как? — изумилась я, и тут лифт звякнул на первом этаже.       — Говорят, глуповат Егорка, — ответила мне Нина.       Двери лифта распахнулись, и на нас уставился огромный лысый мужчина и басом спросил:       — И кто это такое говорит?       Мы с Ниной переглянулись, и она слегка испуганно ответила:       — Баб Маша, кажется.       Губы мужчины дрогнули, и он, махнув рукой, произнёс:       — А, ну тогда ладно. Она мне это с детства говорит. Всё никак не простит, что я предложил ей съесть кулич из песка, на который Макс предварительно нассал.       Егор, судя по всему, вышел из лифта и придержал нам двери, пока мы с Ниной слегка ошалело входили туда.       Дверцы плавно закрылись, отрезая нас от Егора, и только тогда мы с Ниной переглянусь и дружно рассмеялись. Сначала тихо, а потом громко. Чем нехило так задали тон всему последующему вечеру.       Надо заметить, лёгкому вечеру.       Нина в какой-то степени действительно относилась к категории женщин, которых называют «девушка-праздник». Причём заряжала она не только мужчин, но и женщин.       И на фоне Нины с её миленькими хиханьками да хаханьками Ида показалась мне бесконечной чёрной дырой.       Расположившись в моей гостиной, мы раскупорили бутылку дорогого полусладкого игристого вина, которую Нина принесла с собой. Пока я намывала бокалы, она рассказывала мне о судьбоносной встрече: её, с бутылкой в вино-водочном отделе, и мужчины, купившего ей эту самую бутылку.       — В общем, стою я выбираю вино, — начала она, — а ко мне подходит мужчина и говорит: «Девушка, я смотрю, у вас в кошельке так много карт. Я тоже карты люблю. Я их коллекционирую».       Слегка басовитые слова в её исконно женском исполнении звучали просто прекрасно.       — То есть он похвастался перед тобой, что у него много кредитных карт?       — Почему сразу кредитных? Может, скидочных, — пожала плечами Нина. — А вообще это был просто подкат. Я такие за версту чую. И я ему ещё даже ничего ответить не успела, а он уже продолжил: «У вас много карт, у меня много карт. Нам надо дружить».       — Я надеюсь, ты послала его? — не знаю, почему, но ко мне в магазинах никто никогда не подкатывал.       — Нет, — слегка удивлённо ответила Нина. — Я что, дура что ли? Я ему сказала, что я карты не коллекционирую, но от бутылочки хорошего вина не откажусь. Ну он и начал меня расспрашивать, какое вино я люблю, а я и выбрала самое дорогое, что было в магазине. А когда он оплатил вино и попросил мой номер, я сказала что мой телефон разряжен, а у меня проблемы с цифрами, и я не помню. А чтобы не расстраивать дядечку, достала из сумочки карандаш для губ, и он записал свой номер на моей руке.       И Нина показала мне ладонь со смазанными цифрами.       — И ты ему позвонишь? — спросила я, ставя бокалы перед ней, чтобы она их наполнила.       — Нет, конечно, я же Фимочку люблю, — совершенно серьёзно ответила мне Нина, и я поймала себя на мысли, что банально не понимаю, как в человеке может уживаться хитрость и наивность. В моем представлении эти две черты характера должны быть взаимоисключающими, а у Нины же они образовывали своеобразный симбиоз.       В общем начав с одной бутылочки винца, мы на ней не остановились. Тем вечером на пороге моего дома случилось поистине религиозное паломничество: каждый раз, когда у нас заканчивалась бутылка, Нина звонила какому-нибудь мужчине, плакала в трубку, и уже через полчаса нам привозили новое вино.       Случилось это ровно шесть раз, в каждый из которых Нина выходила за порог, рассказывала слезливую историю о том, как её подругу бросил парень, и поэтому она не может пустить ухажёра в дом, а затем возвращалась с букетом цветов и бутылкой дорогого вина. Каждый раз разного.       И, что самое удивительное, попутно она умудрялась вводить меня в курс событий её микродрамы с Мочалиным.       А мы с Тазиком смотрели на всё происходящее со стороны и офигевали.       Удивительно, как в этом мире могут существовать такие женщины, ради которых мужчина готов сделать всё. И не один мужчина, а целая толпа. А ей в это время нужен только её задохлик, который бегает от неё и кричит через плечо «чур меня».       Нинина же драма оказалась простой и совершенно не трогательной. По крайней мере для меня, наблюдающей за её паломничеством.       Собственно, после того, как Нина бросила трубку, прервав тем самым разговор со мной, и зарёванная вышла из кабинки туалета — женского, стоит отметить, — первым человеком, с которым она встретилась, оказался Серафим.       Ничего не понимающий, но испытывающий чувство необоснованного стыда Серафим. Недоросший до состояния мужчины мальчик, для которого любая кричащая женщина ассоциируется с мамой, которая ругает его по поводу и без.       В его появлении на кафельно-белой арене Нина видела поступок джентльмена, я же не увидела ничего, кроме неумения противостоять ментальному натиску. Ведь чем ещё были Нинины крики и возмущения на тему «почему мне дарят цветы другие мужчины, а не ты» как не психологической атакой? Пускай неосознанной, ведь Нина в принципе действовала очень импульсивно и сначала делала, а лишь потом думала. Но, тем не менее, атакой.       И я все ещё пребывала в уверенности, что Мочалин боится Нины. Я бы, наверное, тоже боялась бы, если бы мне строили глазки, выслеживали меня в лесу и кидались в меня цветами, называя всё это великим словом «любовь».       Но тем вечером во мне было слишком много игристого вина, поэтому я просто слушала.       Слушала о том, как Нина рыдала на плече у Фимочки в туалете «Рекламамы», и о том, как она вновь жаловалась ему на то, что она его любит, а ему всё равно. Что совершенно не вязалось с её концепцией великих завоеваний. Слушала, как он предложил ей пойти поужинать, потому что физически не мог уйти от рыдающей девушки, и как она провела потрясающий вечер в круглосуточной шаурмечной в компании Фимочки, дрянного кофе и шаурмена Арсена, к которому каждые полчаса заходили то ли друзья, то ли братья.       Слушала о том, как они разговаривали слегка неуверенно, но откровенно. Нина поведала Серафиму, что у неё тоже есть хобби. Она, конечно, не рисует порнушку, но очень любит любовные сериалы и романы эротического содержания. Пытаясь быть открытой, она даже поведала, как читала БДСМ-фанфики про любимых актёров. И даже в красках описала сцену из одного, где кого-то очень жарко поимели плёткой.       На этом моменте, признаюсь честно, моё вино игриво пошло носом, когда я представила Нину, громко и с жестами рассказывающую и чуть ли не показывающую, как и кто кого имел, в шаурмечной с армянами. Испуганного Серафима моё больное воображение нарисовало само.       На мой искренне недоумевающий взгляд Нина невинно ответила:       — А что? Я просто пыталась дать ему понять, что я в теме. И что не нужно стесняться своих интересов. Что я пойму его и приму любым.       — Понятно, — только и смогла, что выдавить я, а Нина продолжила свой рассказ.       В общем, литературно перейдя в эротическую плоскость и углядев на лице Мочалина что-то, что Яйцева интерпретировала как сексуальное желание, радостная и окрылённая влюблённостью Нина предложила Серафиму закончить вечер у него дома, а он слегка сконфуженно ответил, что у него дома мама. Нина ему, конечно же, не поверила, ведь это же самая тупая отмазка на свете. Но она ему мило улыбнулась и сделала вид, что приняла за чистую монету его лживые слова.       Припомнив Серафима и его самую малость простоватый вид, я почему-то решила, что слова его ни разу не были лживыми, и что в квартире у него с вероятностью в девяносто процентов действительно сидела мама и ждала сыночка за кружкой чаёчка, изучая контуры чьей-то нарисованной груди.       Припомнив о том, как закончился вечер, Нина грустно вздохнула и подытожила:       — В общем, я решила не навязываться ему. Если он меня сейчас не хочет, зачем насильно тащить его в постель. Я и подождать могу.       И в её словах так и прослеживалась эта бронебойная уверенность, что, если он не хотел её прошлым вечером, значит, захочет следующим или через неделю. Вариант, что он вообще не захочет, в картине мира Нины просто не фигурировал.       Но я не заострила на этом внимания, потому что в этот момент у меня как раз зазвонил домофон, и Нина ушла открывать очередному ухажёру дверь моей квартиры.       Развалившись на диване и поглаживая мурлыкающего кота, я всё никак не могла понять, зачем Нине в её галерее мужчин нужен один-единственный портрет Мочалина. Она зациклилась на нём, как на идее фикс: вот будет у неё Фимочка, и тогда она будет счастлива, тогда она заживёт. У меня в универе была такая шапочная знакомая, которая вечно худела с понедельника и вечно говорила, что заживёт, когда скинет несколько лишних килограмм. Соглашусь, абсурдно сравнивать человека и похудение, но всё же наличие алкоголя в крови настраивало меня на философский лад, пока я слушала, как Нина очередному мужчине рассказывает, какая у неё бедная подруга Саша и как ей тяжело сейчас, ведь её парень бросил её и укатил с какой-то Алёхиной на моря. Если что, Нина постоянно забывала имя женщины, которое называла, и без зазрения совести скармливала другое.       Шестого ухажёра Нина, будучи уже порядком пьяной, с трудом сплавила с моего порога и то только потому, что я, понимая, что тот отчаянно не хочет уходить, принялась истошно вопить и кричать, что я позвоню своему парню и скажу ему всё, что о нем думаю, и вообще сделаю порчу на понос его новой бабе, а потом вырву ей волосы и приделаю к кукле вуду и буду тыкать в неё иголками, чтобы эта гнида сдохла мучительной смертью.       — Вот видишь? — услышала я шёпот в коридоре. — Я же говорю, она неадекватна!       Затем хлопок двери, и Нина вновь в моей гостиной, еле сдерживая смех плюхается на моё рабочее кресло. Но виток Мочалина уже сдвинулся вниз по спирали, и Нина принялась рассказывать мне про Артурчика, который, услышав мои вопли, испугался и буквально сам убежал.       Шестую бутылку мы с ней так и не допили, потому что банально вырубились. Я на диване в обнимку с котом, а Нина — на полу в обнимку с бутылкой.       Тихий женский вечер. Без приключений на наши попы, где мы не подрались в кафе и не заблевали мамин унитаз. Это успех. Можно считать, что мы с Ниной вылезаем из ямы кринжа. Если так пойдёт и дальше, то на нас можно будет вешать ярлык «почти нормальные». Главное, чтобы ярлык навесили не в морге.

***

      На утро я пожалела о каждой выпитой бутылке, о каждом бокале и о каждом глотке. Я пожалела даже о том, что у меня есть рот и что я умею пить. Что у меня есть горло и что оно может сохнуть. Пожалела о том, что мне не шестнадцать и у меня может быть похмелье. Трижды вспомнила мамину науку, о том, что на каждый бокал шампанского должно быть минимум два бокала воды. Посчитала, сколько я в принципе выпила воды за прошлый день… спойлер: достаточно мало.       И всё это я проделала, пока только открывала слипшиеся глаза. Попутно я ещё умудрилась обматерить себя, ведь спать на диване — это буквально каторга для моей спины.       В который раз убеждаюсь, что пить мне противопоказано.       С горем пополам, с головной болью, тошнотой и желанием если не убивать, то мучить, я встала с дивана, растолкала Нину и отправила ту на работу. И, умываясь ледяной водой, дала себе обещание, что больше я пить не буду.       Затем выпила таблетки от головы и села работать, попутно тихонечко матеря своих коллег, что нагружали мой мозг информацией разного толка и характера.       Ближе к обеду, когда боль уже грозила перерасти в мигрень, я написала Дару и попросила его привезти мне маминого чая, потому что мои запасы оказались пусты как погреба крестьян после долгой зимы.       Братец в такие моменты бывает полезен, как никогда. Только когда у меня похмелье я понимаю его ценность, как личности. Он тут же написал, что скоро приедет и попросил не умирать до появления спасательной бригады, потому что похороны нынче дорого обходятся, да и вообще Княгиня расстроится, если её нелюбимая внучка умудриться обскакать её на этом поприще.       Если бы мне не было так плохо, его остроумие пошло бы в личностную копилочку. А так я лишь попросила его не валять дурака и поторапливаться, если он не хочет, чтобы я умерла и стала призраком, который будет душить его во сне до конца его недолгой жизни. Ведь мы с ним пойдём парой даже на тот свет.       Дар — счастливый человек со статусом почти безработного — явился где-то через четверть часа, когда я листала страницу отеля, на которую Псих уже успел подгрузить ещё несколько видеороликов и фото пустыря, на котором Алёша, вооружившись косой — обычной, а не бензиновой — замахивался на бурьян.       Подпись под постом так и гласила: «Это я и моя коса, и вместе мы делаем большой шаг в строительстве отеля моей мечты. Следите за мной, и вы узнаете, смогу ли я скосить четыре гектара в одиночку».       Я как раз включила видео, где счастливый Белозёров-младший отправился на бой с полем, когда над моим ухом раздался голос Дара:        — Не знал, что тебя интересуют простые работяги. Или тебя, когда похмелье, тянет на сельскую экзотику?       От страха я аж подпрыгнула на стуле.        — Ты почему в домофон не позвонил? — возмутилась я, а на экране уже далеко не счастливый, запёкшийся на солнышке, Алёша вещал, что для косы он слишком слаб и поэтому нужно покупать бензокосилку, и он поедет за ней прямо сейчас, потому что скоро приедет геодезист, чтобы разметить участок.        — Так я звонил, — ответил Дар, продолжая пялиться в экран ноутбука. — Но ты зачем-то трубку сняла, вон болтается на проводе, — и он махнул рукой в сторону коридора, а тем временем запустился видео-ряд с выставленными на витрине бензокосами, которые выбирал Белозёров. — Слушай, Дрия, у тебя всё в порядке? Смотришь тут какие-то странные видосики… Что, с кучерявеньким не сложилось, и ты переключилось на этого? Мутный он тип, Сашуль, не доверяй ему.        — Это вообще-то работа, — буркнула я, закрывая ноутбук.        — А, вон оно что? Тогда ладно. А то я думал, что моей единственной младшей сестрёнке пора к доктору.        — Только после тебя, — мило пропела я и пошла на кухню ставить чайник.        — Прости, малыш, но мне туда пока не нужно, — ответил Дар и, плюхнувшись в моё освободившееся кресло, внаглую открыл ноутбук и ввёл неизменный на протяжение пятнадцати лет пароль, принявшись вновь просматривать страницу отеля. Именно в таком виде я его и застала, когда вернулась с кухни.        — А это можно очень легко обеспечить, — пообещала я тоном, которым обещают купить сладкий торт на день рождения.        — А за такое можно и присесть.        — А я и присяду, — буркнула я и села на подлокотник дивана.        — Да уж, Дриечка, не зря тебя наша бабка не любит. Я сорвался с работы, принёс тебе чай, а ты угрожаешь мне членовредительством, — с ноткой наигранной обиды в голосе протянул Дар.        — Это с той самой работы, где тебя платят не за дела, а за присутствие? — поддела его я.       Дар запрокинул голову и смерил меня уничижительным взглядом.        — В отличие от некоторых, я худо-бедно, но помогаю в семейном бизнесе.        — И знаешь, какое главное слово в твоей речи?        — Помогаю?        — Нет, худо-бедно.        — Да уж, вот это остроумие! — цинично пропел он. — Вот это закрома ума!        — Эх, хоть кто-то может оценить мои таланты, — усмехнулась я, жестами надевая иллюзорную корону на голову, а на кухне как раз засвистел чайник.        — Бедный твой парень. Боюсь, однажды он проснётся в больничной палате с колом в жопе.        — Только после тебя, братишка. — пропела я и, вспорхнув с дивана, поспешила на кухню заваривать себе чай. — Слушай, а где ты был-то, раз так быстро приехал? Что, работу прогуливаешь?        — Сестрёнка, а тебе знакомо выражение «обеденный перерыв»?        — Слышала что-то такое. Вот только он у тебя уже закончился, если верить часам на моей микроволновке, — ответила я, заливая заварку кипятком.        — Не верь ей. Она нагло врёт.        — Или просто ты наглый бездельник.        — Скорее мёртвый рабочий в живом штате. От меня там толку столько же как от козла молока.        — То есть никакого?        — Хм… тут смотря у кого спросить. Вот козе от козла толку много.        — Фу, — театрально поморщилась я. — Как пошло.        — Это биологично.        — С каких это пор ты стал у нас знатоком биологии? — спросила я, вернувшись в гостиную с кружкой чая.        — С тех пор, как ты стала кошатницей, — ответил он мотнув головой в сторону Таза, который, вальяжно потягиваясь, выползал из моей спальни. — Что, встала на путь своей детской мечты о сорока пяти кошках и толстой заднице?       Припомнил он мне детскую историю, когда Марфу Васильевну переклинило на правильном питании и она решила, что нам всем нужно худеть, а я отказывалась есть котлеты из цветной капусты. В общем тогда-то я ей и сказала, что чем есть траву, я лучше буду обладательницей толстой жопы и сорока девяти кошек.        — Сорок девять, — поправила я. — И нет, это Серёжин кот.       Таз тем временем запрыгнул ко мне на колени и улёгся на них почти по-хозяйски, повиливая хвостом и глядя на Дара, как на кусок чего-то очень протухшего.       — Да уж, не думал, что когда-нибудь доживу до того момента, когда моя свободолюбивая сестрёнка решит стать для кого-то удобной. Что, так боишься, что он от тебя убежит?       — Нет. Не боюсь. Просто в нормальном мире люди, которые друг другу нравятся, друг другу помогают. Представляешь, как оно бывает?       — А Лёше ты запретила завести морскую свинку.       — Она вонючая! И погрызла бы мне все книги!       — Ах да, конечно же книги… — театрально вздохнул Дар и понимающе покивал головой. — Тогда скажи мне, а вон те повреждённые книжки в углу на полочке — это чьих рук дело? Сама в порыве гнева драла?       Я посмотрела на стеллаж, где в уголке лежали следы преступления Таза, которые у меня рука не поднялась выкинуть.       — Это был период притирки. Я забыла его покормить, и он подрал мне книги.       — Вот так однажды уйдёшь без него гулять, а он пометит тебе диван.       Я в притворном ужасе зажала коту уши и попросила:       — Не подавай ему глупых идей!       Тазу мои манипуляции не особо понравились, и он, соскочив с колен, унёсся куда-то на кухню. У меня же после пятого глотка чая начало немного отпускать голову, и я повнимательнее пригляделась к братцу, который выглядел немного взвинченным. Нервный какой-то, даже дёрганный.       — У тебя всё в порядке? — сменив шуточный тон на серьёзный, спросила я. С годами я умудрилась различать предпосылки Даровых психозов, и сейчас явно что-то было не так.       Брат слегка нахмурился и, захлопнув ноутбук, встал из-за стола.       — Да всё норм. А почему ты спрашиваешь?       — Да вот думаю, а не страдаешь ли ты из-за того, что у нас в дверях блондинки не подавились, пытаясь отхватить такой лакомый кусочек? — попыталась пошутить я, но Дар юмора не оценил.       Он плюхнулся на диван с риторическим вопросом на устах:       — Да кому эти блондинки вообще нужны? Цвет волос не влияет на человека.       Я потрогала лоб идиота и, кажется, он был не горячим. А затем принюхалась к вороту его футболки и заговорщицким тоном спросила:       — Чуешь?       Дар посмотрел на меня как на умалишённую и ответил:       — Ага, пахнет справкой от нарколога.       — Да нет, — махнула рукой я и чуть не расплескала остатки чая, — пахнет неразделённой любовью. Ну-ка давай поведай мне все тайны твоего сердца, кто там такой неблондинистый вскружил голову моему мальчику?       Дар издевательски усмехнулся и душевно так ответил:       — Конечно же, Вив. Кто же ещё?       Я скорчила такую рожу, что её впору использовать в книге об эмоциях для того, чтобы наглядно показать, как должно выглядеть отвращение. И, поверьте, я знаю, о чём говорю: я увидела себя в небольшом зеркале, что осталось на столе после того, как Нина красилась перед уходом на работу, попутно рассказывая мне о том, как чуть ли не силком тащила Серафима на обед. Тот рассказ я слушала вполуха.       — Ноги её в нашем доме не будет, — пообещала я.       — А как же твои слова о том, что ты примешь любую мою избранницу, лишь бы я был счастлив? — всё с той же издёвкой спросил Дар. Говорило это лишь об одном — что он слишком загнался и пока что не горит желанием обсуждать что-либо касающееся предмета его терзаний.       — Ты что, забыл? — искренне изумилась я. — Там была поправка мелким шрифтом: «Кто угодно, кроме Виктории».       — Временами я действительно не понимаю, почему вы не ладите.       — Почему мы не ладим? — переспросила я — Да всё просто. Между нами нет ничего, кроме чистой и глубокой, как воды Байкала, женской ревности.       — Ой, Саш, не нагнетай. Ей на тебя плевать.       — Это тебе так кажется. Просто приглядись. В любом произведении, где фигурирует компания мужчин, будет лишь одна женщина, которая ни с кем из них половой связи иметь не будет. Она будет их единственной подружкой. А знаешь, почему так?       — Ну давай, просвети меня своим гением.       — Потому что она банально их выжила. Женщине хочется быть единственной. Единственной в компании девочкой, единственной для своего мужчины. Это нормально. Женщине сложно принять другую женщину, которая будет соперничать за внимание с её персоной. И у кого-то это проявляется в большей степени, а кого-то в меньшей.       — Требую доказательной базы.       — Гаечка.       Дар выпучил на меня глаза и громко, но редко похлопал:       — Класс. Ты приводишь мне почти психологическую теорию и подтверждаешь её персонажем из мультика.       — Во-первых я привела тебе тот пример, который ты поймёшь. А во-вторых, мультики пишут и рисуют взрослые люди. Поэтому не смей осуждать мультики.       Дар всплеснул руками.       — Тайм-аут. Дай-ка я уточню, ты считаешь, что Вив выжила тебя из нашей компании?       — Не совсем, мы просто не смогли с ней ужиться в одной компании.       — Дрия, — протянул Дар, и в его голосе послышалось некое сожаление, — ты моя сестра. Тебе всегда будет место в моей компании.       — Ты-то тут причём? — изумилась я.       И, прежде чем я успела ему до конца объяснить, что проблема не в «ЧИЖах» и не в Даре, а именно в Вив и в том, что мы с ней не уживёмся в принципе, пока она не переключится на кого-то другого и ей не станет пофиг на ребят, брат буквально выволок меня с дивана и затолкал в гардеробную со словами:       — Ну-ка собирайся. Поедем к ребятам. Уж они-то тебе объяснят, что ты никакая не лишняя!       И никакие мои протесты не смогли его вразумить. Так и получилось, что спустя четверть часа я прогуливала остаток рабочего дня и везла брата на студию к ребятам.       Дар плохо на меня влияет. Сам не работает — и мне не даёт.       В качестве своего оправдания я написала Сёме и попросила передать вышестоящему начальству, что у меня отключили свет. Хотя честно сомневалась, что от меня им может понадобиться хоть что-то. Раз уж мой непосредственный начальник сейчас за тридевять земель снимает видео о том, как сын моего второго босса косит траву. Вот это я понимаю верх карьеры Психчинского. Дальше расти уже просто некуда. Или, в случае Серёжи, падать.       Ребята всем своим составом действительно оказались на студии. Как у них получалось так часто собираться вместе, для меня оставалось загадкой.       Ладно Вив — у неё богатые родители и, насколько я знаю, она в принципе не работала.       Виталик не так давно устроился охранником на местную мусорную свалку и работал, если не ошибаюсь, два через два.       Толик подрабатывал то тут, то там и тридцати годам так и не обзавёлся постоянным местом работы. Тот самый «вечный стажёр». Кем он только не побывал: и официантом, и доставщиком, и разнорабочим на стройке, и кассиром в продуктовом, и бариста, и даже помощником повара. В общем, везде по чуть-чуть.       И только Тим был свободен вообще всегда. Жил на пенсию по инвалидности. В студенческие годы ему поставили диагноз рассеянного склероза. Штука, которая мне внушает страх даже больше, чем ему. Сейчас у него ремиссия, и болезнь уже где-то года три не давала знать о себе вообще. Но я навсегда запомнила, каким был Дар, когда родители Тима позвонили ему и сказали, что Тимоха не чувствует ног. Эту случилось перед их первым концертом, когда они должны были выступать на городском фестивале. Тим перенервничал, и на фоне стресса нервная система дала о себе знать. Конечно же, никакого концерта не было.       Тот случай, наверное, впервые вбил кол в Дарову уверенность в себе. Так странно, но каждый раз когда на музыкальном поприще брата должно было случиться нечто хорошее, в его жизни случилось нечто ужасное.       Может, поэтому он и бросил.       Хотя брат мне об этом ничего не говорит, да и Тима он никогда не упрекал ни в чём. Вот только чужая душа — потёмки, и досконально знать, что на сердце у другого просто невозможно.       Дар говорит, что ищет себя, и, может, так оно и есть. А может просто устал биться головой о стену и реальность, что раз за разом подкидывала ему гадости.       Но давайте закончим с драмой. Что-то её в последнее время слишком много в моём окружении. В общем ребята были все там, на студии, и работали над новой мелодией для песни, которую написал Тим. Он часто писал слова, и вот его тексты, в отличие от тех, что писал Дар, были колкими и болезненными, словно лишёнными света. Куда более серьёзными.       Когда мы вошли, Тим перебирал на гитаре и тихо напевал:       — Ты говоришь, что я пресный,       Ты говоришь, что я постный,       Ты говоришь, что во мне нет огня…       Но ответь мне, малая,       Почему мы с тобой — это больно?       Мы с тобой — это остро?       Почему тебе не хватает тепла?       Голосу Тимохи никогда не хватало огня, о котором он пел, и тот действительно был самую малость пресным и даже не цепляющим. Однако же в сочетании с гитарой он становился другим. Манящим.       Именно тогда я вспомнила про свой план поиграть на нервах у Хохмина.       Пока ребята смотрели на нас, я изучала их. Предложить Вив составить мне компанию, конечно, можно было, но я эту идею отринула сразу же. Витя тоже полетел в коробку с выбывшими. Человек он, может, и хороший, но не стоит злить его жену. А рядом с Толиком я бы выглядела как взятая в заложники, уж больно внушительным он был парнем.       Тимоха же подходил по всем параметрам. Эффектный парень, чем-то отдалённо напоминающим Серёжу, разве что чуть менее желчную и циничную версию того. Высокий, темноволосый, харизматичный. С безмерным пониманием и добротой во взгляде. Грустный и одинокий в толпе.       Ну чем не идеальный «типо парень» для Клевер Александрины Петровны?       Нам ещё в школьные годы говорили, что мы неплохо смотримся вместе. Правда, у нас двоих эти замечания вызывали лишь приступ театральной тошноты, а Дар и вовсе как-то подрался с парнем, который намекнул ему, что Тим и я можем быть вместе.       В общем, с жертвой я определилась за считанные секунды. А потом весь вечер сидела, общалась с ребятами, самую малость игнорируя Вив, но тут и она не особо со мной разговаривала.       Со стороны я, наверное, выглядела беззаботной и счастливой. Внутри же выжидала подходящий момент, чтобы предложить Тимохе стать подарком на чьей-то свадьбе.       Да-да, вы все правильно поняли, я собиралась подарить Тимоху семейству Хохминых со словами, что лучший подарок — это красивый мужчина. Или что-то в этом роде.       Оставалось только заманить несчастного в мою ловушку, а потом дружно хихикать с Никиты, когда он поймёт что лез, куда не надо. И сваха из него никудышная, кстати.       Случай мне подвернулся где-то ближе к вечеру, после того как Вив ушла, окончательно устав от моего бесконечно наигранного весёлого смеха, встряхнув своими крашеными волосами и закурив пахнущие какими-то сладостями сигареты.       Уговаривать Тимоху долго не пришлось. Он, в принципе, всегда был готов помочь кому угодно. Да и посмеяться любил. Да и опыта быть даренным конём у него не было. Под обиженный взгляд Виталика и аплодисменты от Толика, он согласился.       — А как же Серёжа? Не боишься, что заревнует? — спросил Дар, прежде чем мы успели перескочить на другую тему.       — Я с ним договорюсь, — пообещала я. В принципе, никакой проблемы в том, чтобы пойти на свадьбу не с Психом, я не видела.       Тем вечером мы с Идой так и не встретились. Когда я отвозила Дара в родительскую квартиру, я написала ей, что мы можем посидеть в каком-нибудь баре, а в ответ получила извинения в духе «прости у меня много работы накопилось, давай в другой раз».       Жестокая реальность рабочих будней.       Возвращаясь домой по ночному городу, я решила не откладывать в долгий ящик разговор с Серёжей и позвонила ему. Он ответил практически сразу же. И на меня посыпался шквал из историй о его жизни на солёном озере.       Однако единственное о чём я в тот момент могла думать, так это о том, как же я соскучилась по его голосу.