Так не плачьте, не стоит, моя милая деточка. Ступайте туда, где не спросят, кто вы.
Беллатриса Лестрейндж ни в чьей жизни не была положительным персонажем. Даже в своей собственной. Никогда. Но она особо и не пыталась, ведь её судьба была предрешена с самого рождения. И к сожалению или же, скорее, к счастью, Мерлин наградил её таким пороком, который невозможно было вывести из-под кожи. Она, полностью сотканная из нитей тьмы, чувствуя необузданный адреналин, текущий по венам, перманентно двигалась в направлении сумасшествия. Тьма. Та самая, которую многие представляют как мелкую сажу или вязкую смолу; как лёд, превратившийся в корочку на коже, или даже как бездонную чёрную дыру в космосе, так напоминающую пустоту. Большинство путают тьму с хаосом, когда в действительности то, что жило в Беллатрисе с первых минут её жизни, являлось не чем иным, как чистой воды ненавистью. Кристальной. Сначала были неконтролируемые приступы, но позже, после шестнадцати, она уже свыклась жить с постоянным грузом этого необъятного, пожирающего чувства, маскирующегося в её сознании — и не только в нём — в чёрного кота. Мисс Блэк в юности нашла замечательный способ преобразовать свои чувства во что-то осязаемое, чтобы точно не сойти с ума окончательно. И знание того, что он, словно тень, всегда находился рядом, её немножко успокаивало. Самую малость. — Белла, — недовольно буркнула её тень, — я всё же против. Женщина, стоявшая перед туалетным столиком, нахмурилась, ещё раз заправив чёрную выбившуюся прядь; недовольно цокнула, точно зная, что если бы её не ждали, она бы переделала этот ужасно растрепавшийся после тренировки хвост. Налив в стакан воды из стоящего на столике хрустального графина и сделав несколько больших глотков, Белла всё же ответила, ощетинившись: — Прекрати, а то я решу, что у меня раздвоение личности. Чёрный кот, выхаживавший кругами по её кровати, не преминул снова напомнить: — Во-первых, ты сама заточила мою душу сюда, и не важно, что изначально этот чёртов кот был форменным проявлением эмоций, — заворчал тот, оставляя мятые следы на чёрном атласном покрывале. — Во-вторых, даже после смерти ты заставляешь меня наблюдать твой мерзкий характер! — и это было ещё мягко сказано. — Сиди тут и не наблюдай. — Белла! Чмокнув, она придирчиво осматривала в зеркале появляющийся на губах бордовый оттенок. Тушь, что чуть осыпалась с длинных ресниц, мгновенно исчезла, снова придавая глазам броский вид: практически и не скажешь, что женщине скоро будет уже полвека. Даже в мыслях это утверждение звучало как преступление, достойное наказания в хорошо знакомом ей Азкабане. — Беллатриса Лестрейндж, одумайся! Поправив крючочки на платье возле воротника, женщина ловким, чётко выверенным движением подцепила со стола свой нож. И прежде чем приняться его осматривать, прикрикнула в сторону: — Можешь замолчать, пока я не пожалела, что ты вообще ещё жив?! Нож, когда-то преподнесенный Белле её кузеном в качестве подарка на пятнадцатилетие и остававшийся её фаворитом уже много лет, был великолепен в своей строгости и холодном изяществе. Оружие под стать ей. Любовно проведя кончиками пальцев по изумрудной рукоятке, Лестрейндж снова отвлеклась на едкое замечание: — Я вспомнил, почему мы не общались при моей жизни. Бросив последний заворожённый взгляд на лезвие, орнамент которого Белла за несколько десятилетий выучила уже наизусть, она убрала оружие в ножны, подошла к животному мягкой и тихой поступью. Кот был сущим наказанием для Беллатрисы и в то же время единственным проявлением её милосердия. — Я делаю то, что считаю нужным, — тон, что был холоднее ледников в Антарктиде, острой льдинкой разрезал всё попадающееся на пути. — Я защищаю Драко, — Лестрейндж, заметив, что её хотели перебить, осторожно почесала за чёрным мягким ушком ногтем. — Если выяснится, что эта девчонка — его родственная душа, всё будет… ужасно. Очень. — Но… Она чмокнула своего слишком разговорчивого собеседника в его маленький носик. Беллатриса всего лишь собиралась воспользоваться подвернувшимся ей шансом. Ведь ей даже не пришлось выходить из дома, когда он сам подарком свалился ей на голову. А если точнее, то в поместье. Грех было бы не ухватиться за него. И никакие говорящие коты, считающие себя гласом её уже давно потерянной совести, ей не помешают. Белла поправила складки платья, встав с помявшихся простыней, оставляя обездвиженного вредителя одного. Её сюжет был уже давно известен, ветки всех параллельных вселенных — написаны, и ни в одной из них она даже не пыталась казаться положительным персонажем. Проходя мимо зеркала, Беллатриса Лестрейндж, гордо распрямив спину, показала свою саркастическую ухмылку — ту, что была её вечным спутником. И направилась дальше — туда, где тьма, поселившаяся в ней, сможет получить свою дозу безумия.***
— Гермиона! — голос Рона отдавался эхом по всему поместью и оглушающим набатом в её голове. — Гермиона… Гермиона Грейнджер не считала себя незаменимым персонажем в этой истории: всё-таки Гарри был важнее, а её способности были вполне заурядными, и если исключить их из этой сюжетной линии, то ничего особо не поменяется. Помещение казалось настолько наэлектризованным, что не было невозможно сделать ни одного вдоха. Всё-таки она ценит роль Гарри Поттера превыше своей — ведьма задержит их. Сделает всё, что будет в её силах, чтобы друзья успели найти выход из поместья, окутанного мёртвым дыханием смерти. Малфой со своей фирменной улыбочкой определённо назвал бы её недоделанной альтруисткой. Гермиона сглотнула в искушении повернуть голову влево, ведь его силуэта на периферии было достаточно для того, чтобы слышать его запах и чувствовать себя не одинокой в своей боли, но абсолютно недостаточно для того, чтобы ощущать мнимою иллюзию безопасности в его глазах и объятиях, как девушка часто делала раньше. Но подвергнуть Драко опасности было бы для неё ещё страшнее, чем подставить друзей. И эта глупая мысль, засевшая в голове, разрывала сердце пополам: эти мысли были бы сродни предательству, попав она в такую ситуацию полгода назад. Но в миг, когда пропитанный азотом воздух уже разлагал её лёгкие, Грейнджер, сжав кулаки, отчаянно надеялась только на то, чтобы никто не узнал о её распустившемся цветке — знаке, обозначающем родство душ. Алый мак — бутон на её запястье, распустившийся при их первом с Драко прикосновении друг к другу. Гималайский мак — у него. Это было маленькой тайной, цена за нарушение которой была слишком велика. За стенами этого проклятого поместья начиналась весна, пока в самом нём царила гнетущая зима. Март властвовал где-то там, далеко, пока Беллатриса Лестрейндж была здесь, словно являясь самой сущностью морозной поры. Холод окутывал её вместо парфюма, притягивая взгляды и забираясь иголками под кожу. Гермиона слышала смех, звучащий осколками льда, и приметила фарфоровую кожу, блестящую в полутьме этих стен и казавшуюся чем-то очень-очень хрупким. Черты её лица казались необычными, ведь не может при таких вычурно суровых глазах, блестящих неприкрытой, но элегантной злостью, быть такая чертовски сумасшедшая улыбка, намертво поселившаяся на бордовых губах. И если бы не стук каблуков, отрикошетивший от стен и гулко раздававшийся в её голове как счётчик до чего-то неизбежного, Грейнджер бы с удовольствием поверила в мнимую весёлость ведьмы, что неспешно приближалась к ней. Когда женщина подошла настолько близко, что был слышен шелест её платья, то звук каблуков, напоминавший набат, прекратился. Весело цокнув язычком, Беллатриса склонила голову набок: — Я сегодня в хорошем настроении, — сделала драматическую пауза, сощурив глаза, — после тренировки с племянником, — Лестрейндж озорно кивнула в сторону Малфоя, пока гриффиндорка, даже не шелохнувшись, не сводила пристального взгляда с пепельных глаз вынужденной собеседницы. — Нет, на чашку чая не приглашаю. Однако дам… выбор. — Как благородно с вашей стороны. Женщина усмехнулась, видимо, ожидая чего-то такого от грязнокровки, и тяжко выдохнула: — Как бы мне хотелось сказать, что это семейная черта Блэков, — притворное расстройство было слишком легко разгадать на её лице, ведь, сделав шаг вперёд, Беллатриса в секунду поменялась в настроении, — но я вообще не об этом, деточка. Ты предпочтёшь сама рассказать, откуда этот меч, или мы сначала поиграем? — Я так понимаю, ни один из этих вариантов не предполагает, что мы сможем уйти отсюда, — пятисекундная пауза, ведь Гермиона училась у лучших, — живыми, — не спрашивала, а утверждала она. — Какая ты умная, деточка, — притворно восхитилась ведьма. — Да, Драко? Грейнджер не дали возможности услышать ответ стоявшего в паре метров от неё парня и даже возгласы оборотня, о чём-то спорившего с Люциусом. Всё было слышно, как будто через толщу воды, когда Беллатриса Лестрейндж тонкими пальцами подцепила её подбородок. — Это наша добыча, Лестрейндж! — чересчур громко рявкнул Сивый где-то в другом конце зала. — И мы сами хотели бы с ней поиграть. Видимо, в их извращенное понятие игры не входило что-то, что не способно было привести к её смерти — отнюдь не быстрой и самой лёгкой. Казалось, в воздухе раздался раскат грома, когда ведьма, ни на секунду не сводившая с неё рассерженные пепельные глаза, крикнула: — Вон отсюда! Все! Щелчки произведённых аппараций оставили их наедине. Или почти. Не сдвинулись с места только два Малфоя, стоявшие каменным изваянием у больших дверей залы, закрывая единственный выход отсюда. — Я бы сказала, что у тебя есть потенциал и ты прекрасный ресурс, — яростно прошипела ведьма, сильно сжимая подбородок своей пленницы. Грейнджер сглотнула, почувствовав острый кончик палочки где-то возле солнечного сплетения. И прежде чем волна боли неведанной силы распространилась по всему телу, она услышала обращение, выплюнутое ядом практически ей в лицо: — Не будь ты грязнокровкой. Невербальное Круцио казалось насмешкой. Едкой и чересчур самодовольной. Способ продемонстрировать силу или испугать — Гермиона чувствовала, точно осознавая: это всего лишь закуска. И главное блюдо ещё впереди. Но дожить бы до него. Ведь одна из самых способных и на редкость сумасшедших ведьм не будет размениваться на мелочи. Особенно с магглорождёнными. Время застыло, и мгновение стало тянуться, как резинка, которая в конце, обязательно отлетев, хлестанёт по коже. Не в силах пошевелиться, Гермиона застыла, чувствуя, как раскалённым воском плавились её кости, и казалось, что её мир теперь всегда будет состоять из нестерпимого жара и неестественной боли. Яростной. Нарастающей. Непрекращающейся. Агония, охватившая кончики пальцев, стала блуждать по всему телу, то тут то там оставляя следы своего присутствия в виде обжигающего органы касания. Казалось, кожи касались раскалённые цепи. Они, накинутые слишком резко, с каждой секундой, отсчитанной девушкой в голове, нагревались всё сильнее — нужно было на чём-то сосредоточиться, отвлечься, чтобы не потерять связь с реальностью. Грейнджер, словно в замедленной съёмке, наблюдала за появляющейся на лице Беллатрисы расцветающей улыбкой. Она думала, что острая паника внутри, появившаяся, стоило оказаться в этом доме, уже достигла своего пика. Стоило ждать большего, ведь эта была всего лишь разминка. Женщина даже без пафосного Круцио заставляла тело чуть ли не биться в конвульсиях. — Он… — пересохшими губами Грейнджер пыталась выдать хоть звук. — Он не…на…стоящий. Белла притянула её ближе, практически к лицу. Их окутал угнетающий запах роз — девушка пыталась не дышать. — Что-что говоришь, деточка?! — практически кричали ей в ухо. — Он, говоришь, ненастоящий? Да. Именно это она и сказала, упрямо не сводя глаза с лица Лестрейндж. Палочка из грецкого ореха, не отстраняясь ни на сантиметр, кончиком, хоть и еле уловимо, но подобно иголке, упиралась ей в рёбра. Ведомая плавными движениями кисти опытной ведьмы, она поднималась выше. Едва задевая грудь, ключицу, плечо. И остановилась у пульсирующей жилки на шее. Маленькое прикосновение палочкой, практически имитирующее тычок, превращало вены Грейнджер в сгусток чёрной энергии, под которой кровь застывала. Цепи сжались крепче. Шею саднило от одной попытки сделать жалкий вдох, и голова превратилась в колокол, по которому бесперебойно стучали молотком. Беллатриса, по-садистки улыбаясь, не отстраняла палочку. Хотелось домой. До ужаса. Хотя бы улечься под свой любимый плед в Выручай-комнате или зарыться в библиотеке в горах книг. Хотелось к нему. Но думать об этом перед его тёткой, которая пыталась тебя убить, было, как минимум, глупо. Учитывая, что она учила легилименции того, кто обучал Грейнджер. — Нужно проверить. Сходите за гоблином, — неожиданно отстраняясь, выкрикнула женщина через плечо, убирая палочку. — Сейчас же! Гермиона услышала бы, что ей ответили, если бы не давление, окатившее её уши. Но оба Малфоя покинули помещение. Он покинул её. И колени девушки, всё же не выдержав, резко стукнулись о ледяной мрамор. И почему-то напрочь покрасневшие, упёртые в пол ладони раздваивались у неё в глазах. — Круцио, — прозвучал нетерпеливый, полный ненависти голос. Какофония звуков, запахов и картинок перед глазами менялась в безумном вихре нарастающей во всём теле боли. Вдох. Ещё один. И ещё. Главное — не задохнуться. Главное — сосредоточиться. Сейчас девушка уже ничего не видела из-за опухших, раздражённых полумраком и слезами глаз, да и не хотела видеть, стискивала зубы так, что, наверное, крошились резцы; впивалась ногтями в ладонь, царапая кожу. И принимала безнадёжные попытки успокоить себя: это всего лишь агония. Всё проходит, и это пройдёт. Вдох. Грейнджер не заметила, как сверху в неё кинули ещё тремя заклинаниями. Она не заметила, как каблуком Белла припечатала её к полу. Лишь глухая боль в плече от толчка напоминала о реальности. Шурша платьем, ведьма присела перед ней, разрывая рукав её рубашки. Грейнджер выдохнула при виде сверкнувшего лезвия клинка и еле-еле разобрала тихий шёпот, который в сознании казался далёким эхом: — Ты его родственная душа, и я не могу тебя убить. Душа. Она — его. Холодный металл прошёлся по руке, разрезая кожу, вырезая на ней что-то, что, как позже выяснится, являлось проклятьем. Прежде чем потерять сознание, Гермиона пыталась вникнуть в последние слова, сказанные ведьмой: — Чёрная магия, которой пользуется Драко, будет медленно и мучительно убивать тебя сама, деточка. А после была темнота. Вязкая и пустая. Напоминающая Гермионе, что забвение — не самое плохое наказание по сравнению с тем, что их ожидало дальше.