Про слух и жесты

      Кавеха не слушают.       И это он сейчас не про еженедельные чтения лекций в Академии студентам Кшахревара, которые, восхищенные его талантом и мастерством, только за один его мимолетный взгляд готовы порвать друг другу глотки и которые буквально ищут у него во рту истину, доверяя каждому слову.       И это тем более не про Тигнари с Сайно, что благородно выслушивают его нытье и жалобы по пятницам в таверне, вяло подпирая голову и устало вздыхая от очередного полного возмущением рассказа.       Нет, скорее не так. Кавеха не слышат.       Причём не слышит его конкретный человек.       Аль-Хайтам никогда не отличался болтливостью, предпочитая пустым, по его мнению, разговорам чтение очередных древних писаний. Единственное, что вообще могло его хоть как-то расшевелить, так это возможность поиздеваться над Кавехом, красноречиво съязвить где-нибудь, применяя свой неисчерпаемый словарный запас, указать на его недостатки, приправляя все острым соусом из замечаний и недовольств по поводу его долгов и неспособности думать наперед. Да ни одно блюдо в Сумеру - родине специй и пряностей, на минуточку, - не вызывает внутри архитектора такой сильной изжоги, как вечные препирательства с аль-Хайтамом и желание заткнуть его самодовольный рот.       Но любые высказывания, будь то гениальный ответ на его нелепое обвинение или же будничное обсуждение нового проекта, чаще всего наглейшим образом игнорируются, остаются без внимания, и, сказать честно, Кавех устал от попыток завести беседу со стеной, которая даже интерес выразить не может. И, несмотря на это, все равно прилагает усилия, потому что хочет, чтобы его слушали, хочет, чтобы его услышали именно эти уши. - Почему ты постоянно понижаешь громкость наушников, когда я с тобой говорю? - безнадежно вздыхает архитектор, когда видит, как рука аль-Хайтама в очередной раз дотрагивается до устройства. - Потому что из твоего рта пока что ни разу не вылетело чего-то конструктивного, - бурчит в ответ секретарь и прокручивает регулятор громкости, погружаясь в глухую тишину и не замечая фырканья соседа рядом с собой.       И так случается в большинстве случаев. А Кавех вообще-то не резиновый. Кавех так больше не может. У него еще сохранилась гордость, пусть и задетая безразличным отношением и грубостью человека, которого он считает далеко не чужим.       Именно по этому поводу Кавех с чистой совестью и чувством собственного достоинства ходит пропивать зарплату жестокого и бесчувственного секретаря, чтоб тому неповадно было. И ему совершенно наплевать, что на его счёт-то капает отнюдь не вино и что алкоголь уже порядком надоел и не доставляет желанного удовольствия.       А ведь он пытался наладить с непутевым соседом хоть какой-нибудь контакт и проявлял безмерную благодарность, за то, что тот его приютил: обустраивал интерьер их дома, готовил еду на них двоих и даже еженедельно убирался. Ну и что, что вся мебель и украшения куплены за чужие деньги, еда постоянно подгорала или недосаливалась, а после уборки все приходило в первоначальное состояние хаоса уже на следующий день. Главное ведь совсем не это. - Почему ты такой, - ноет архитектор и поднимает голову вверх, где миллионы и миллиарды созвездий танцуют и плывут перед глазами, не складываясь в знакомую картинку, - Я же к тебе с душой, а ты… Злодей! Мучитель! Холодный и неподатливый мрамор! - Вообще-то, если использовать определенную алхимическую формулу из..- тут же отвечает аль-Хайтам, не меняя выражения лица ни на миг. - Заткнись! Не учи меня моей же работе! - шипит и отмахивается от него Кавех, будто это не человек вовсе, а назойливая муха.       Они сидят на лавочке глубоким вечером, когда город, шумный и живой, медленно, но верно погружается в дремоту после долгого зноя тяжелого летнего дня. Ветерок, несущий прохладу ночи, аккуратно обдувает кожу и приятно теряется в густоте волос, напоминая о себе где-то в области затылка лёгким тормошением.       Кавех все ещё с запрокинутой головой водит опьяненными глазами по небосводу и, сдаваясь, отвлекается на дергающихся у фонаря ночных бабочек, которые пытаются достигнуть источника света во что бы то ни стало, но каждый раз сталкиваются с непробиваемым витражным стеклом. Какая ирония. - Аль-Хайта-ам, - тянет архитектор, краем глаза замечая, как тот даже не дернулся на его зов, и пыхтит от безысходности - опять он за своё.       Нынешний Великий Мудрец всегда был таким - немногословным, безразличным ко всему, четко знающим, чего он хочет от жизни, человеком. Не стоит и надеяться, что получится хоть как-то разломать эту веками выстроенную стену, ограждающую душу аль-Хайтама от чужих глаз. Но Кавех почему-то все равно надеется, все равно пытается найти способ если уж не пробиться, то перепрыгнуть ментальную преграду.       Парень, натуженно выдохнув, качает головой и вызывает головокружение нетрезвого разума - его сосед, небось, опять понизил громкость наушников, чтобы не слышать его болтовни. А вот черта с два в этот раз прокатит.       Кавех нагло пихает рядом сидящего в плечо и неряшливо разворачивает к себе, пока слегка опешившего от неожиданности аль-Хайтама по инерции чуть ли не отбрасывает назад, но тот вовремя ухватывается за ткань его дорогой рубашки, дабы не потерять равновесие. - Не хочешь разговаривать так, будем по-другому, - скалится нарушитель порядка, громко и чётко проговаривая каждый звук, но тут же замолкает, выдергивая себя из рук секретаря, продолжающего его держать.       Кавех со всей присущей ему выразительностью возмущенно тычет указательным пальцем в грудь соседу, затем выпрямляет левую ладонь, собирая и вытягивая пальцы, и проводится кончиком среднего пальца другой руки по всей её длине. "Грубиян".       Впервые, наверное, за все это время архитектор видит, как вытягивается вечно скучающее лицо его собеседника, как шокированно глаза мечутся то к ладони, то к его глазам. Аль-Хайтам, кажется, даже забыл, как нужно моргать. - Т-ты.. Откуда знаешь? - Вообще-то я не только искусством интересуюсь.       Кавех самодовольно расправляет плечи и хмыкает, вспоминая, как последние две недели почти безвылазно пытался выучить язык жестов в Доме Даэны, и делая вывод, что его усилия возымели должный эффект. Он пребывает сейчас в невероятном восторге от того, что его, наконец, поставили на первый план. - Раз ты не хочешь меня замечать так просто, то я решил, что это верный способ. Уж поверь, я заставлю тебя услышать! А теперь смотри сюда! Дернув головой и пошевелив копной блондинистых волос, он указательным пальцем прикасается уже к своей груди, прямо в область глубокого выреза. - Я. Затем вновь утыкается этим грозным пальцем в аль-Хайтама. - Тебя. А после широким, но таким же аккуратным движением руки рассекает грудную клетку от области сердца до правого бока по диагонали. - Ненавижу!       Глаза секретаря на секунду расширяются пуще прежнего: он отражает чистой воды шок, крайней степени удивление. У него даже рот слегка приоткрывается, стоит Кавеху эффектно завершить показ новой связки слов. Если бы Кавех не увидел это своими же глазами, точно бы не поверил, что его сосед способен на такие эмоции.       Однако спустя мгновенье старая - добрая ухмылка возвращается на его лицо, во взгляде так и блестит, так и плещется былое хладнокровие вперемешку с бесовством. - Кажется, ты маловато просиживал штаны в библиотеке, - победоносно и сухо заявляет он, окончательно приходя в себя, - Иначе тогда бы не напортачил и не ошибся в жестах. - Чего?! Как?! Я же все правильно показал, - сразу же защищается архитектор, пытаясь пьяной головой вспомнить все то, что так усердно заучивал и повторял из раза в раз, искренне не понимая, что могло пойти не так. Из раздумий его выводит все тот же ровный с небольшой насмешкой голос. - Эй, Кавех.       Аль-Хайтам, привлекая расплывчатое внимание непутевого лингвиста, собирает руку в кулак, направляя его ладонной стороной на Кавеха, оттопыривая большой палец и мизинец, располагает их на одной линии и водит горизонтально кистью по этой линии пару раз.       Кавех в непонятках придвигается вперёд и хмурится, пристально глядя на его руку. В тот момент даже кажется, что из него выветрился весь алкоголь. - И что это значит?       Аль-Хайтам лишь хмыкает. Ухмылка все еще растягивает его губы и продолжает раздражать архитектора своим присутствием - ведь секретарь явно думает, что опять выиграл в их маленьких дебатах. Понять бы ещё как.       В конце концов, он тихо поднимается со скамейки, с намерением отправиться домой, и, не дожидаясь соседа, направляется в сторону необходимой улицы. - Эй, а ну не смей меня игнорировать! Что означает этот жест?! Хайтам! - доносится громкий с хрипотцой голос, растворяясь в плавной и мягкой атмосфере прохладного вечера. И Сумеру окончательно засыпает.

***

      Кавех беззвучно проходит в гостиную, там, где аль-Хайтам по обыкновению засиживается за толкованием древних рунескриптов в свободное от работы время, и невесомо присаживается на диван, не произнося при этом ни одного слова. Он перебирает и постукивает пальцами по бедрам, вызывает звон серёжек тем, что мотает головой из стороны в сторону, продолжительно вздыхает, - шумит, одним словом, но все ещё молчит. Кавех молчит.        И только когда тихое напряжение в воздухе начинает по-настоящему действовать Хайтаму на нервы, он отрывается от заклинаний и, выгнув бровь, недоверчиво рассматривает рядом сидящего, недвусмысленно намекая, чтобы тот, наконец, высказал причину, по которой он не может пошуметь в своей комнате. Кавех прочищает горло и начинает-таки говорить. - Ты был прав.. Я..- цедит он сквозь зубы, видимо, пытаясь совладать со своей гордостью, -.. ошибся. -Да что ты. О какой именно ошибке ты говоришь? - саркастически отвечает секретарь, возвращаясь к письменам и перелистывая страницу. - Жест! Я показал тебе не тот жест!       Взмахивая руками, Кавех тотчас вскакивает, когда сил держать раздражение и недовольство не остаётся. Он пыжится, рычит, топчет ногой, сжимает руки в кулаках, - в общем, ведёт себя, как Кавех, и от этого у аль-Хайтама невольно уголки губ поднимаются вверх. - Неужели? И что же он означает на самом деле?       Секретарь с выражением настоящего наслаждения на лице наблюдает за тем, как неспособный скрыть своих эмоций архитектор мельтешит по ковру, то складывая руки на груди, то тут же их опуская, создает вокруг себя потоки воздуха; слышит, как Мехрак в соседней комнате сталкивается со стенами, уподобляясь своему хозяину и полностью разделяя его чувства и действия. -Н-неважно! - громко гундит Кавех, упираясь взглядом карминовых глаз куда-то в пол.       У него лицо и шея почти такого же оттенка, и аль-Хайтам уверен, что корни волос у него тоже красные.       Впрочем, он и сам ощущает жар на затылке и закрытых наушниками ушах, чувствует, как першит пересохшее горло и потеют ладони, но мигом прячет все симптомы и глупую, подступившую так не вовремя улыбку в глубине книги. -А что ты тогда имел в виду? Я не нашёл в справочнике значения твоего жеста..       От неожиданности заданного вопроса Хайтам резко вдыхает воздух в уголке книги и морщится от того, что попавшая в нос пыль неприятно свербит на уровне переносицы. Взять себя в руки не составляет труда, но внутренности все равно завязываются в тугой узел, а одежда вмиг становится неудобной и щекочет чувствительную кожу. - Читай внимательнее. -Да я..-       Кавех возмущенно поперхивается, краснея теперь уже не от смущения, а подступающей злости. Мехрак в соседней комнате звучно свистит. - В отличие от некоторых, я всегда внимателен ко всему, что меня окружает! И люди не исключение!       Брошенная фраза никак не комментируется - аль-Хайтам снова утыкается глазами в рунескрипты, дотрагиваясь до наушников привычным движением и нервируя соседа ещё сильнее. -Ты невыносим! - кричит он так громко, как только может, чтобы его непременно услышали, и штормом несётся обратно в свою комнату, заставляя свечи на кофейном столике содрогнуться.       И если бы Кавех был чуточку осмотрительнее, если бы вернулся в гостиную буквально секунду спустя, точно бы увидел, как всеми уважаемый действующий Великий Мудрец, откинувшись на спинку дивана и запрокинув голову, кладёт книгу себе на горящее лицо и тяжко так вздыхает, будто пробежал марафон от Сумеру до деревни Аару и обратно.       И слава Архонтам, что не видит, не замечает, не знает, как на самом деле нервничает аль-Хайтам, когда находится рядом с ним, как неровно дышит, когда это лишенное перьев чудо находится слишком близко к нему, как следит за изящными взмахами выразительных рук, как тянется к регулятору звука на своих наушниках, чтобы усилить звучание мелодичного и мягкого тембра его голоса, и молча слушает, слушает, слушает... Он слушает Кавеха. Он его слышит.       И он ни за что на свете в этом не признается, будет скрывать, молчать, делать вид, что игнорирует, лишь бы вслушиваться в бурлящие и яркие монологи, захватывающие речи, чтобы потом украдкой наблюдать весь спектр эмоций на красивом лице. Он ни за что не признается, что жестом в ту тихую прохладную ночь ответил взаимностью на ошибку.