Так сладок мед, что наконец и гадок: Избыток вкуса отбивает вкус. Не будь ни расточителем, ни скрягой: Лишь в чувстве меры истинное благо. «Ромео и Джульетта», Уильям Шекспир
Солнечный диск растворялся за линией горизонта, зеленоватые отблески заката догорали на небе, и в тёплом, напоенном майскими ароматами воздухе ощущалась ночная прохлада. Город, освещенный фонарями, постепенно пустел, встречая ночь. Не спешил домой только Дима, что в томительном ожидании топтался у ворот парка. Во время заката парк окрашивался в алый, будто на него накинули кроваво-красную вуаль: завораживающее зрелище. Дима любовался, пока его не окликнул знакомый голос за спиной. — Не думал, что мы всё-таки встретимся. Рот Димы скривился в сардонической улыбке, когда в поле зрения появился Антон. Его волосы были до того взъерошены, что он напоминал слонявшегося повсюду кота с золотистой шерсткой. В отличие от Димы, Антон улыбался через силу: фальшиво и натянуто, будто делал это из вежливости. — Я тоже. И да, вот твое мороженое, — Позов протянул ему переливающуюся разными цветами обертку с лакомством. — Ванильно-шоколадное. — Спасибо, — поблагодарил Антон, взяв мороженое. Недолго думая, он избавился от обертки и выкинул ее в ближайшую урну. — Мы можем кое-куда пойти? Дима, наблюдавший за тем, как на закате солнца зеленые глаза Антона обретают золотистый оттенок и невольно засмотревшись, не сразу услышал вопрос. — Прости, что? — Мы можем сходить на крышу? — повторил Шастун вопрос и продолжил вылизывать мороженое. — Мне не принципиально, где гулять. — Тогда отлично. И Дима тупо побрел за этим невинным созданием, попутно вспоминая, когда он в последний раз гулял с кем-то поздним вечером. Они с Антоном знакомы всего несколько дней, но Позов уже надеялся, что у них завяжется крепкая дружба (не зря же Оксана старалась ради него, зная, что ни у Димы, ни у Антона нет того, с кем можно поделиться наболевшим). Наконец они зашли в темный подъезд, молча преодолели крутые ступеньки и оказались на крыше, откуда открывался захватывающий вид на город, что медленно погружался во тьму. Пока Дима продолжал разглядывать многоэтажки, парки и торговые центры, которые казались с этой высоты кукольными, Антон подошел к самому краю с крохотным кусочком вафельного рожка и сел на корточки. — Ты когда-то хотел покончить с собой? — лицо Шастуна сделалось мрачнее тучи. От былой улыбки не осталось и следа, а мороженое окончательно исчезло. — Да, — честно признался Дима, на что Антон удивленно поднял брови. — Еще несколько лет назад. — А я думаю об этом последние полгода. Вступая на путь комика, я и представить себе не мог, что будет так тяжело. Постоянные съемки, публикация контента, ведение соцсетей и так изо дня в день. Нет, я с одной стороны я рад, что у меня такая огромная фанбаза. Ты не представляешь, какие там талантливые люди состоят, закачаешься, — один уголок губ Шастуна поднялся. — Но дело в другом. Кажется, я морально не справляюсь со своей ролью. Я привык выкладываться на все сто, так, что потом силы остаются только на то, чтобы доползти до кровати. А ведь мне ещё рано вставать. Наверное, ты думаешь, что я жалуюсь на жизнь, хотя стоило бы радоваться успеху и славе. Я и радуюсь. Только беда в том, что не всегда успех и слава равноценны счастью. Дима был не в силах что-либо сказать. Он и не надеялся, что когда-нибудь увидит такого Антона: искреннего, разочарованного и потерянного, не имеющего представления о собственном будущем. Он как слепой котенок, потерявшийся по дороге домой, где ему хорошо. — У меня никогда не было настоящих друзей. Я имею в виду тех, кому в любое время суток можно рассказать о своих проблемах, не боясь, что это дойдет до третьих лиц. Ты скажешь: «А как же Оксана?». А ничего. Я уже давно стал замечать, что она не может держать язык за зубами. Если она говорит мне то, что ей доверяют другие, могу я ей доверять? Каковы шансы, что она не сболтнет? Я хоть и теорию вероятности в школе не учил, но даже без математики не сомневаюсь, что вероятность нулевая. Дальше идет мама. Ух, тут можно рассуждать вечно. Она никогда меня не поддерживала, впрочем, как и родной отец. Карьера комика им казалась несерьезной, не прибыльной, да и вообще, где я, а где юмор. Назло им я решил попробовать себя в КВН, а оттуда и другие программы не заставили себя долго ждать, но родители по-прежнему грезили, что я образумлюсь и буду работать по профессии. Как видишь, их попытки были тщетны. Даже после смерти отца и появления отчима мама не стала ко мне лучше относиться. Скорее наоборот: могла разыгрывать теплые чувства, когда забывала, кем я работаю. В такие моменты я думал, что ей мешало вести со мной как с обычным ребенком. Неужели так трудно смириться с выбором ребенка? Я никогда ни её, ни отца не пойму. Антон смолк, потянулся к карману штанов и достал пачку сигарет. Закурив, он принялся разглядывать небо, на котором сияли звезды. Лучи солнца полностью исчезли с крыш домов, уступив место луне, по форме напоминающей откусанный сыр, или это уже была игра воображения. Дима невесомой походкой подошел к Антону и встал сзади, чувствуя, как волосы резвятся на ветру. Он не нашел, что ответить на этот длинный рассказ молодого человека, хотя тот, будем честны, буквально открыл ему душу, доверился, высказался. — Поэтому я хочу покончить с этим раз и навсегда. Я устал от шоу-бизнеса, матери, грёбаного расследования убийства отчима и того, что всегда одинок. Да, ты наверняка считаешь меня смазливым парнишкой, решившим удрать от проблем таким способом. Мне всё равно. Считай, как хочешь. Там мне уже будет все равно, — закончил Шастун почти шепотом, держа сигарету в одной руке. — Нет, — грубо бросил Дима. — Не считаю. Собеседник на это лишь хмыкнул. Шастун поднялся на ноги, потушил сигарету и выбросил окурок в ржавое ведро, которое находилось неподалеку. Он сделал глубокий вдох. Выдох. Повернулся спиной к краю крыши. Раз. Два. Три. Один шаг и конец всему. Но Антон не падает. Его резко тянут в противоположную от края сторону так, что он приземляется прямо на Диму. Поднимаясь на руки, он нависает над спасителем в ожидании объяснений. — Зачем? — только на одно слово хватает духу Антону. Дима смотрит на его губы цвета розовых пионов, которые находятся в паре метров от его лица и изо всех сил старается держать себя в руках. Он не допустит мысли, что можно поцеловать Антона, накрыть его губы своими и лежать так под ночным небом, пока их не разлучит рассвет. Но он так не сделает, пока Шастун сам не выскажет желание. — Ты пытаешься закончить жизнь самоубийством, потому что бежишь от самого себя. Мне знакомо это чувство. — Врёшь. — Я вырос в обеспеченной семье, поэтому никогда не испытывал проблем с деньгами. Папа работал вместе с мамой, управляли бизнесом, пока я целыми днями засиживался с репетиторами после уроков. Родители хотели, чтобы я стал таким же успешным, как и они сами, но так ни разу и не спросили, чего хотел я. Закончив школу с красным дипломом, успешно сдав все экзамены в университете, инициатива пахать в обычной больнице мне претила. Тогда наступил переломный момент: куда идти, что делать, если я уже получил медицинское образование. Я рассказал об этом своему приятелю Сереже, с которым мы учились в одном заведении, как и Арс (но с ним я не почти не общался). Он предложил открыть своё детективное агентство, мол, хочет расследовать всякие убийства, помогать людям, да и конкуренции в городе не было. Родители тоже сначала противились, но потом приняли моё решение и даже материально поддержали в строительстве здания. Вот так мы, собственно, и стали коллегами по цеху, — в горле пересохло так, будто он неделю брел по пустыне без воды. Антон слушал внимательно, но смотрел не на него. Он ушел в свои мысли, не обращал внимания на боль в локтях, которые отделяли его от Димы на несколько сантиметров. В очередной раз обводя взглядом крышу, у небольшого строения с лестницей, ведущей вниз, Антону привиделись чьи-то глаза в жуткой темноте. «Глюки», — отмахнулся он. — Ты еще планируешь умереть? — попытался вновь завязать разговор Дима, заметив бегающий взгляд Шастуна. «Я не должен быть здесь. Не с ним. Почему меня распирает желание вернуться к мосту и встретить его. Почему мое сознание занято его образом. Слишком много «почему». Дима нахмурился. — Если тебе всё также хуево, то, думаю, надо высказаться обо всем и станет легче. Я имею в виду пойти к матери, коллегам… Антон не дал договорить, потому что давно потерял нить диалога и улавливал предложения обрывками. — Высказаться. Обо всем. Конечно. Я больше так не могу. Я не умру, пока не поведаю миру правду, — он перевалился на бок, чтобы слезть с Димы и твердо встать на ноги. — Мы едим в детективное агентство. — Лучше дождаться утра, чтобы на свежую голову все вывалить, — наставления Позова вылетели с уст и растворились в темноте, так и не дойдя до получателя. Антон уснул прямо на холодном полу крыши, так и не поднявшись с лежачего положения. Челка хаотично падала на лоб, а нос изредка подергивался, словно у котёнка, решившего отправиться в царство Морфея. Дима тяжко вздохнул, подняв голову к небу, где мерцали звезды. Город погрузился в сон.***
Арсений быстро побежал по лестнице, будто за ним кто-то гонялся. Он множество раз пожалел о том, что так нагло следил за другом, да и буквально в тихую подслушивал разговор об их внутренних переживаниях. Точнее, о переживаниях именно Антона, который был на грани того, чтобы покончить с собой. Попов изначально намеревался разузнать побольше о личности Шастуна для составления более ясного психологического портрета, что, впрочем, почти удалось сделать. Вместе с этим он заметил, как сжимались кулаки, скрипели собственные зубы, когда Антон навис над Димой по счастливой случайности и не менял положения несколько минут. Сцена вызвала весьма неоднозначные эмоции в силу того, что Арсений ревновал. Диму, как друга. Или Антона, как «пока не определился». Он смирился с этим, пока покидал крышу, чтобы остаться незамеченным. Однако Арсению смутно показалось, что он встретился взглядом с Антоном, и тот что-то заподозрил или смахнул на банальные «галлюцинации». Одно другому не мешало, ведь в любом случае, вряд ли он разглядел в темноте четкие очертания Арсения. Выбравшись из здания, Попов добежал до круглосуточного магазина и свернул за угол, где уже позвонил Сереже. — Алло, на связи Сергей Борисович, — раздался хриплый голос. — Ты занят? — Вообще, да. Сном, — пробормотал Сережа и громко зевнул. — Ничего страшного, я быстро. Слушай, у тебя получится приехать завтра с утра в агентство? Кажется, нам надо поставить точку в нашем деле. Арсений скрестил пальцы в надежде получить утвердительный ответ. Ночной холод медленно пробирался через тонкую кофту, заставляя пробежаться по телу — Утром так утром. Приду, чего не прийти то. — Отлично. Спокойной ночи, — Арсений завершил вызов. Завтра они закроют очередное дело, которое так сильно помотало их, подарило такой спектр эмоции, что после этого захочется лишь одного — спать и не просыпаться.***
— Сережа, это кто был? Девушка едва разлепила веки от яркости экрана телефона, который включил Сережа. Не дожидаясь ответа, она накрыла себя одеялом с головой, словно куколка перед превращением в бабочку и смолкла. — Арс, который Арсений Попов. Завтра с утра приглашает в детективное агентство, — объясняется Матвиенко, убирая телефон обратно на прикроватную тумбочку. — Насть, ну ты куда спряталась. Он педантично стянул краешек одеяла и улыбнулся с нежностью, с какой обычно матери лицезреют своих детей. Чтобы окончательно не расплыться, Сережа и сам нырнул под одеяло, прижимая хрупкое тельце к груди. У него в жизни было много девушек, с которыми он крутил роман, не длившийся и месяца. Он всегда заранее осведомлял о том, что не ждет серьёзных отношений, потому что, как бы странно не звучало, не готов к ним. Серёже импонировала свобода, а не заключение себя в определённые социальные рамки. Но почему-то он не торопился уходить от Насти. Видимо, дал о себе знать большой двухнедельный перерыв в «поисках утех», вот он и привязался к девушке. По крайней мере, так себя убеждал Сережа. «Утром пораньше встану, чтобы приготовить ей чай. С овсяными печеньками».