По зову сердца

Ожесточённые бои продолжались весь день и всю ночь. Люди и кони гибли на поле сражения, орошая своей кровью землю и вознося славу Императору. Наутро урон варварам из Царства Цань был настолько велик, что они сообщили о готовности сдаться, вселяя в войско Императора праведный вкус победы. В кровавом зареве генерал Ю Хуань осмотрелся вокруг, убирая оружие, предварительно стерев с него кровь. Отдав распоряжение оказать помощь раненым, он отправился в шатёр, где его ожидал Император. Эта сторона победы всегда несла в себе горечь поражения, и он едва сдержался, чтобы не остаться со своими воинами. Император приветствовал его вином и хвалебной речью. Окружённый советниками и другими прихлебателями, он всё равно оставался избранным, кому Ю Хуань однажды принёс клятву верности. Спустя несколько часов в шатёр вошли те, кого они повергли в этой непримиримой войне за власть и территории. Император был собран, но даже сквозь маску всевластного господина проступали бахвальство и удовлетворение. — Ты. Тот, кто бросил вызов своему Императору, — начал он свою речь, тогда как Ю Хуань рассматривал бунтаря Цань Гуожи и его спутников. Лицо мужчины было в шрамах, говорящих о многочисленных сражениях, гордая выправка, а взгляд непримиримый. Генерал Ю Хуань был гораздо моложе, но не первый раз сталкивался в бою с этим противником. И вот сейчас он смог повергнуть его войско. По правую руку мужчины стоял старший сын Цань Гуожи, похожий на него и внешностью, и доспехами. А вот другой юноша, что стоял слева, вызвал искренний интерес, ибо разительно отличался от двух старших мужчин как внешне, так и отсутствием оружия. Его скромное поведение вообще вызывало много вопросов. И вскоре Ю Хуань узнал почему. — Ты оставишь младшего сына в качестве заложника и гаранта твоей верности мне и моей империи, — договорил Император, и юноша поморщился от этих слов. Двое его спутников согласно кивнули, но по лицу Цань Гуожи пробежала едва заметная тень. Усмехнувшись, Император посмотрел ему в глаза и проговорил медленно, будто размышлял вслух: — Жаль, твоя дочь ещё слишком мала, она стала бы моей наложницей. Впрочем, моё царство пребудет вечно, и это досадное недоразумение можно будет исправить. Цань Гуожи дёрнулся, потянувшись к сабле, но рука юноши, что до сей поры смотрел лишь в пол, легла на его запястье и с неожиданной силой сжала, не давая совершить непоправимое. Сделав шаг вперёд, юноша, всё также не смея поднять взгляд на Императора и соблюдая все приличия, опустился на колени и проговорил: — Цань Ци будет служить Императору верой и правдой. Рассмеявшись, тот перехватил меч, не вынимая из ножен, и коснулся подбородка юноши, заставляя того поднять голову и посмотреть себе в глаза. — Хорош, как девица, какой толк от такой службы? Лицо Цань Ци залило краской стыда, а Ю Хуань впервые в жизни почувствовал, как кругом пошла голова. Лицо юноши и правда было будто вылеплено лучшими мастерами, а глаза пылали такой всепоглощающей ненавистью, что стало страшно. За него. Непокорность и гордость слишком сильно возбуждали желание Императора сломить их, и Цань Ци явно придётся сполна ответить за преступления отца.

***

Император не пожелал осматривать завоёванные земли, отправив туда отряд и наместника из своих прихвостней, и направился обратно во дворец. Генерал Ю Хуань сопровождал своего повелителя, не забывая о раненых и одном пленном. Юный Цань Ци держался с той самоуверенностью, что бывает у воспитанных отроков властных отцов, но Ю Хуаню некогда было вразумлять чужих детей, пусть и таких красивых. Присяга не давала ему права даже смотреть в сторону Цань Ци, но он всё равно время от времени смотрел. Юношу везли в открытой повозке, как самый настоящий трофей. Руки его были связаны, а на привалах слуга отходил с ним в сторону и помогал справить нужду. Потом кормил его и снова запирал в повозке. Император же позвал пленника в шатёр только ночью, и впервые в жизни Ю Хуань думал о том, чтобы остаться там же без позволения господина. Однако ему жестом повелели выйти, как и остальным, и он подчинился. Но отправив двух воинов к костру, остался сам сторожить вход. Встав как можно ближе, он услышал слова Императора: — Для сына проигравшего ты слишком нахально держишься. Разве отец не учил тебя покорности? Ты ведь младший, а значит, никогда не занял бы его место. Только в случае смерти старшего брата. О, быть может, ты и рассчитывал на это? Голос Цань Ци звучал так, будто он находился на пиру, а не в шатре врага, который провёз его через половину страны как трофей, унизив этим: — Я никогда не желал смерти ни отцу, ни брату, Ваше Императорское Величество. И моё воспитание, смею вас заверить, безупречно. Я держусь не нахально, а как подобает сыну достойного отца. Смех Императора вызвал дрожь у Ю Хуаня. Он прекрасно знал именно такой смех и понимал, что за ним последует. — Нахальный щенок, не боишься ни Небес, ни земли, дерзишь мне? — Ни в коем случае, Ваше Императорское Величество. Звякнула пряжка расстёгиваемого пояса, и Ю Хуань поморщился. — Нужно было тебе родиться девицей, с таким смазливым личиком и длинными ресницами ты отлично смотрелся бы в гареме. А дурных мальчишек, сыновей врага, подобает воспитывать иначе. Свист тяжелого пояса слышался так же отчётливо, как беседа, и Ю Хуань прикрыл глаза. Он знал, как тяжела пряжка, ведь он сам иногда помогал одеваться Императору. Но сделать ничего не мог. К его удивлению, юноша молчал, хотя он насчитал уже с десяток ударов. Из задумчивости его вывел голос Императора: — Уберите его и обработайте раны, чтобы не сдох. Нам предстоят долгие годы вместе. Слуги вынесли укутанное в тряпьё тело, и Ю Хуань посторонился, а затем и вовсе ушёл с поста, махнув рукой двум воинам, чтобы встали у шатра на смену ему. Он увидел, что юношу переместили к раненым и кое-как обтёрли от крови. Это было настолько возмутительно, что Ю Хуань едва не накричал на лекаря, но сдержался и подошёл ближе. — Наложите ему мазь на раны, — обратился он к мужчине, — и дайте воды, когда очнётся. — Да, генерал Ю, но Его Императорское Величество не рассердится? — Он прикажет казнить вас, если с его трофеем что-то случится. Поэтому ухаживайте как за родным сыном, невзирая на то, что с ним происходит. Лекарь послушно закивал и обработал раны уже как положено. С одной стороны, генерал оказал пленнику плохую услугу, ведь от ран и заражения тот мог скончаться и тем самым быстрее закончить свои мучения. Но с другой стороны, Ю Хуань не мог позволить юноше умереть как собаке. Внутри рождался протест, который он сдерживал, запрещая себе даже мыслью оскорбить право Императора быть палачом. На следующий день Цань Ци ехал в повозке лёжа. Слуга не выводил его по нужде, подавая только немного воды на остановках. Ему приходилось мочиться там же и через два дня от повозки несло мочой. Видя такое пренебрежение со стороны слуг, генерал велел двум воинам вытащить парня ночью и сменить ему подстилку из соломы, нарубив свежей травы. Глядя на потрескавшиеся губы и кровоподтёки, Ю Хуань чувствовал гнев и желание не знать этой стороны своего Императора. Он подхватил юношу и понёс его к реке, вдоль которой они шли к столице. Цань Ци молчал. Свою участь он знал ещё в тот момент, когда отец велел сложить оружие. Дань Императору — дочь или сын поверженных. Его сестра была ещё слишком мала и даже будь она старше, он лучше бы убил её и занял место, чем отдал этому тирану. Генерал донёс юношу до воды и начал раздевать, но Цань Ци остановил мужчину. — Не нужно, генерал Ю, — смог произнести он подживающими губами. — Я сам. Ю Хуань согласно кивнул и усадил его на валун как можно ближе к воде. Превозмогая боль и отвращение к самому себе, Цань Ци опустился в реку прямо в одежде, только сняв обувь. Ледяная вода смывала с него грязь и вонь, и он радовался этому, потому что ненавидел нечистоты и неопрятность. Если Император хотел унизить его, то это удалось в полной мере. — Прошу меня простить за внешний вид и большое спасибо за заботу, — он вежливо поклонился генералу, когда полностью отмылся и отжал одежду. Оставаясь в нижнем ханьфу, он надеялся высушить остальную одежду в дороге. — Не стоит благодарности, — немного резко ответил Ю Хуань, когда обернулся и увидел замершего в покорном поклоне Цань Ци. Глядя, как юноша мелко дрожит, пытаясь скрыть это, Ю Хуань испытал приступ несвойственной ему жалости, отчего лишь разозлился. Взяв Цань Ци под руку, он грубовато потащил его за собой, подойдя к разведённому костру и прикрикнув на слуг: — Ещё раз почувствую вонь из повозки, засуну вас туда же, будете сами это нюхать. Пихнув юношу так, что тот упал, Ю Хуань указал на него слуге, не успевшему удалиться: — Если Император будет недоволен его внешним видом, ответишь головой. Слуга раскланялся и спешно удалился, после чего Ю Хуань смог спокойно взять из мешка лепёшку и пихнул в руки юноше, тихо проговорив: — Суши вещи. Подняв на генерала взгляд, Цань Ци откусил от лепешки большой кусок и едва слышно прошептал, дожевав: — Спасибо… — Не стоит благодарности. Мой долг служить Императору. Юноша не стал спорить, но, судя по его взгляду, всё понял правильно. Что очень не понравилось Ю Хуаню. Рисковать своим положением ради сына врага было глупо. Но смотреть и дальше на его унижение и не вмешаться хотя бы в самые простые вещи он не мог. Император призвал его рано утром перед выходом и смерил подозрительным взглядом, прежде чем начал говорить. Ю Хуань прекрасно знал, о чём пойдёт речь, и смотрел прямо, без смущения. — До меня дошли интересные новости, — вкрадчиво начал Император. — Говорят, ты заботишься о нашем невольнике. Так ли это? — Я забочусь об имуществе моего Императора, — кивнул он в ответ. — Так же как о воинах, лошадях и законных землях, за которые проливал кровь. — Я помню о твоих заслугах, — покачал веером Император. — Но разве ты моешь моих воинов и лошадей? Ю Хуань не стал упоминать тот факт, что, будучи младше, мыл и лошадей, и площадь во дворце. Император ждал от него другого ответа. — Я не мыл его, он сделал всё сам, но да, я приказал заботиться о нём. Разве я был не прав? Если он умрёт в дороге от какой-нибудь заразы, то не проще ли просто убить его? Сделав вид, что задумался, Император смерил Ю Хуаня взглядом и, как бы переводя тему разговора, поинтересовался: — Так и не взял себе жену, хотя уже дважды тебе предоставляли выбор. Было трудно не показать, как он напрягся от этих слов. Император знал всё и ему наверняка докладывали, что Ю Хуань ходит в Весенний дом отнюдь не к красавицам, предпочитая им ивовых мальчиков. Но прежде это вопросов не вызывало, теперь же его подозревали в том, что он покусился на принадлежащее Императору. — Мой долг служить, Ваше Императорское Величество, я не смогу уделять время семье. Обмахнувшись веером, Император вкрадчиво поинтересовался: — Почему же, если время позаботиться о сыне врага ты нашёл? Сжав зубы, Ю Хуань опустился на колено и, прямо глядя в глаза Императору, произнёс: — Если вы считаете, что я поступил неподобающе, приму любое наказание. Моя совесть чиста перед вами. Тихо рассмеявшись, Император покачал головой, а Ю Хуань опустил лицо и смотрел в пол, как подобает смиренному подданному. — Мне не за что тебя наказывать. Это может быть даже любопытно. Скажи откровенно — он нравится тебе? Его лицо и правда смазливое, как у девицы. — Он всего лишь принадлежащее Вам имущество, — не поверил доверительному тону Ю Хуань и не поднял глаз. — Он хорош собой, но он сын врага и не может заинтересовать меня. — Ты словно закалённый в лаве меч, Ю Хуань, — переменил тон Император и сложил веер, чтобы одобрительно постучать ему по плечу. — Твоя преданность доказана на поле битвы не раз, надеюсь, что ты и дальше будешь верен своему Императору. Ступай, я хочу поскорее вернуться во дворец. Дорога выматывает. Ю Хуань поднялся и с поклоном вышел из шатра, дав себе слово больше не поступать столь опрометчиво. Как бы ни был хорош Цань Ци, он не в силах помочь ему. И несмотря на сжавшееся в груди сердце, он знал, что вероятно вскоре не увидит юношу, а потом узнает о его смерти. Такова жизнь, и он давно познал её законы. Утром Ю Хуань подгонял воинов и слуг, давая им понять, что Император торопится вернуться домой. На юношу в повозке он старался не смотреть, но, проезжая мимо, всё же бросил быстрый взгляд. Цань Ци сидел в углу и задумчиво смотрел на горы сквозь прутья решётки. Он выглядел лучше, чем вчера, и явно немного пришёл в себя. Довольный увиденным, Ю Хуань подстегнул коня, уезжая вперёд, и на первом же недолгом привале с удовлетворением заметил, как слуги вывели юношу из повозки и повели в сторону леса. Хотя Император и не был вчера доволен его самовольной заботой о пленнике, но оспаривать или отменять разумное отношение к пленнику не стал. Когда они подъезжали к столице, Император приказал сделать остановку в доме у одного из богатых вельмож, устав ночевать в шатре. Прием был торжественный, и для Его Величества устроили настоящее представление, показывая лучших танцовщиц и поднося лучшее рисовое вино. Цань Ци сидел в зале у ног Императора, тот явно желал продемонстрировать трофей всем, и когда закончился танец наложниц, пихнул юношу в бок носком сапога: — Теперь ты станцуй, ты же хвастал своими умениями и воспитанием. Юноша сжал зубы и не двинулся с места. Видя это, Ю Хуань тяжело вздохнул. Непокорность ему не простят, и он либо будет унижен, вынужденный танцевать под чужими взглядами, либо будет снова избит за своенравность. Все взоры были обращены к нему и Императору, который начал гневаться и, откинувшись назад, позвал мановением руки слуг. Указав на пленника, он приказал выволочь того в центр залы, что слуги и сделали. — Никто не собирается упрашивать тебя, наглец. Танцуй, если не хочешь быть разрублен клинком, что поверг твоего отца. — И Император с улыбкой посмотрел на Ю Хуаня. Цань Ци, помимо хорошего воспитания, получил от отца и другие полезные качества и навыки, одним из которых была благодарность. Неважно, друг человек или враг, но услуга за услугу входила в перечень тех принципов, что он уважал. И сейчас Цань Ци был готов подставить свою шею под клинок генерала, чтобы тот выполнил свой долг без сожаления. Однако, посмотрев в его сторону, резко передумал и встал. Окинув взглядом всех находящихся в зале, он опустился на одно колено, вытянув медленно вторую ногу, и сложил руки в знак почтения. Зазвучала музыка, и он начал танцевать, вкладывая в танец обманчивое смирение. Юноша не смотрел на окружающих и не видел никого вокруг, стараясь закрывать глаза, когда возможно, а когда нет, смотрел в пол или строго перед собой, будто мимо толпы, что сейчас глазела на него. По залу разнеслись шепотки, вельможи и даже слуги обсуждали его, обидно отзываясь о слишком женственной внешности и говоря пакости, слыша которые, хотелось вскрыть горло им или себе. Ю Хуань и хотел бы не смотреть на Цань Ци, но это было невозможно: юноша двигался так, что взгляда не оторвать, и вызывал желания, далёкие от благочестивых. Цань Ци, как назло, был слишком во вкусе Ю Хуаня, более того — даже в самом лучшем Весеннем доме невозможно встретить ивовых мальчиков красивее. А в сочетании с пока ещё несломленной гордостью и воспитанием Цань Ци становился практически сокровищем, совершенно Ю Хуаню недоступным. Он и в других обстоятельствах не посмел бы коснуться сына правителя завоёванных земель, их положение не было равным, теперь же, в качестве раба, Цань Ци и вовсе являлся личной собственностью Императора. Завершил танец Цань Ци на полу, вытянувшись в изящной позе раненого журавля. Ему не аплодировали, как было принято после танца, но он и не ждал этого. Отдышавшись, Цань Ци сел на колени перед Императором, не поднимая на него глаз. — Ты бы стал украшением гарема, родись девой, — в очередной раз усмехнулся Император. — А впрочем, это легко исправить. Он взмахнул рукой и слуга внёс женские одежды. Ю Хуань был уверен, что Император задумал это ещё до остановки, и молча наблюдал, как стражники схватили Цань Ци, сорвали с него одежду и удерживали, пока слуги облачали юношу в женское ханьфу. Гнев кипел внутри, обжигая глазные яблоки, но он запрещал себе закрывать глаза и смотрел, подмечая реакцию Императора, его советников и слуг. Всем нравилось это развлечение, многие смеялись, радуясь чужому позору. — Тебе очень идёт, — заключил Император, когда Цань Ци снова оказался подле его ног. — Отныне ты дева Цань и должна откликаться на это обращение. Крепко зажмурившись, Цань Ци промолчал, сжав зубы так, что даже со стороны было видно напряжение челюстей. Ю Хуань был уверен — юноша не станет подчиняться этому дикому приказу и никогда не отзовётся на позорное имя, отнимающее у Цань Ци остатки достоинства. Император же, сделав паузу, обманчиво мягко продолжил: — А если не станешь откликаться, то и вправду станешь девой, по крайней мере мужчиной точно быть перестанешь. Цань Ци вздрогнул, а вместе с ним и Ю Хуань. Он понимал, что юноше придётся несладко, но калечить его ради забавы было бы дикостью. Решив при случае напомнить Императору, что Цань Гуожи от нового мятежа сдерживает лишь пленение сына, Ю Хуань вздохнул, надеясь, что Цань Ци поведет себя благоразумно. Когда после пира Император приказал отвести Цань Ци в свои покои, беспокойство вернулось с новой силой. Тот, кого всегда интересовали и окружали только женщины, вряд ли польстится на юношу, но что-то действия Императора всё же значили. Жалея, что он не может попасть в покои, не имея весомых оснований, Ю Хуань сам встал на страже, надеясь хоть что-то услышать. Глухие звуки ударов отозвались в груди щемящей болью и злостью от собственной никчёмности. Он мог убивать людей, вести в бой многотысячную армию и сжигать города, но не мог призвать своего Императора к совести и милосердию. Однако звуки вскоре стихли и раздался шорох, а затем смех. Император был доволен какой-то своей шуткой или же унижением Цань Ци. Ю Хуань надеялся, что ему не придётся врываться в шатёр, чтобы приструнить распоясавшегося Императора. Тот и раньше отличался излишней жестокостью к слугам и тем более к врагам, но никогда прежде Ю Хуань не желал спасти кого-то от его расправы. Это могло стать существенной проблемой, и он сдерживался изо всех сил, зная, что причинит вред и себе, и юному пленнику. Ночь прошла на удивление спокойно, хотя воины и посматривали на него с интересом, а оруженосец предложил сменить на посту. Ю Хуань ушёл только на рассвете, рассчитывая, что в его отсутствие ничего не произойдёт.