незаменимость

Израэль состоит из боли, она необходима ему как воздух. Он и есть боль, чистая, концентрированная. Он работает только по задачам. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Именно так должен работать хороший помощник. Иззи привык контролировать ситуацию до мелочей: сколько, где и как купить, кого из команды заставить сегодня работать: перед Израэлем стоят задачи, не люди. Человеческий фактор глуп и напрасен. Он заслуживает уважение и принятие, он заслуживает любовь: все эти одобрительные кивки, невзначай брошенные злые фразы и скользящее что-то в грубых глазах. Союз, проверенный временем, морскими передрягами, держит на плаву обоих, пока на горизонте не оказывается джентльмен-пират. Вместе со Стидом Боннетом у Израэля появляется нехорошее предчувствие. Чёрная борода все больше времени проводит со Стидом – и начинает меняться. Он становится мягче, добрее, уже не так рявкает на команду и даже неодобрительно смотрит на Иззи, просто слишком жестко выполнявшего свою работу. Черная борода ничего не говорит, но его поступков достаточно, чтобы заставить Израэля злиться и нервничать. Хэндса спасает мателотаж, он свято верит, что этот пьяный обмен кольцами и обещания сражаться друг за друга и оберегать – не пустой звук, что Иззи все еще значим, полезен и достаточно хорош, его разум потихоньку бьёт тревогу, подсказывая, что скоро Израэль окажется за бортом – но Эдварду и его эмоциям Хэндс верит больше, чем себе. Случается разговор. Упоминания начала конца проскальзывают в перешептываниях команды, в крике чаек, в ударах волн о борт судна – но Иззи лишь рявкает, приказывая заткнуться – а сам изнывает от неопределенности. В один солнечный день он слышит имя от своего капитана и покорно бредет к нему в каюту, предчувствуя катастрофу – Давай сразу к делу: предлагаю расторгнуть брак – Стид? –спрашивает Израэль, заранее зная ответ. На утвердительный кивок ухмыляется. Ну конечно. Это должно было случиться гораздо раньше Функция выполнена и Израэль улыбается. Что ему ещё остаётся. Он служил как верный пес, он выполнял все желания, черт возьми, он трахался с Чёрной бородой Но больше он не нужен. Никому из. Он недостаточно хорош, он никогда не был и теперь его меняют, как порванную перчатку. Хэндс убеждает себя, что так и должно быть, что Эдвард прав, что он и есть просто поломанный, дефектный предмет, что так и должно было быть – Конечно – Иззи улыбается, со злостью сдирает кольцо с пальца и швыряет Эдварду. – Это всё, капитан? Тот смотрит на него с неясной грустью в глазах: – Не трогай Стида. Это приказ, – замявшись, продолжает. – И присмотрись к Люциусу. Он положил на тебя глаз. Иззи выходит из помещения, не сказав ни слова. Странно, что Чёрная борода не понял, что его бывший товарищ не падок на наивных сопливых малолеток. *** Израэль Хэндс не выходит из каюты уже три дня, не может заставить себя даже встать с кровати. И в зеркало смотреть не может: боится увидеть ничего Иззи теряет контроль. Тщательно выстроенный, до мелочи выверенный он ускользает, тает на кончиках пальцев, и Иззи взбалмошной птицей мечется: кто он без него, кто он без Эда, кто он. В нем пара-тройка бутылок рома, припасенного на “чёрный день” и неизведанная зиющая дыра в груди Иззи разносит каюту, вытряхивает все из шкафов, на клочья разрывает вещи – ищет пистолет. Он был, и не один, но на привычных местах их не оказывается. От мысли, что их забрал Черная борода, выворачивает – забрать единственную надежду на спасение звучит достаточно кровожадно. Это его стиль, его почерк – и Израэль скулит на полу от ужаса: Эд знает о нем все, Эд спрогнозировал реакции, спрогнозировал последствия, Эд в нём, Эд о нём – и совершенно непонятно, почему так тошно, страшно, гадко от ощущения собственной беспомощности. Иззи знал что так всё закончится и корит себя, что не предусмотрел пути решения, пути спасения. Он не может выйти, он заперт, изолирован, он не настолько слаб, чтобы показаться в таком состоянии остальным В дверь раздаётся стук. Иззи не отвечает, но тихий голос настойчиво спрашивает разрешения войти. Люциус Маленький, глупый мальчонка появляется в полутьме. Недоуменно моргает – и лишь спустя пару мгновений видит полусидящее у стены тело. Иззи плевать: он даже не фокусирует взгляд, лишь неимоверным усилием напрягается и притягивает к себе недопитую бутылку как единственное доступное в данный момент оружие. Люциус подходит ближе и присаживается на корточки около капитанского помощника. Израэль видит дрожащие руки, ноги – и слышит тонкий запах страха. Ухмыляется. Эта сухопутная неженка страшно удивлена, что его ещё не разодрали в клочья, а потом наверняка побежит хвастаться друзьям: о-кракен-я-был-у-самого-Хэндса-и-ещё-жив. Мерзко от собственной слабости Люциус обеспокоенно что-то спрашивает и, видя полное отсутствие реакции, пытается прикоснуться к руке Хэндса. Рывок – Люциус моментально отлетает к двери, врезавшись в нее с характерным звуком, но тут же встает на ноги, в ужасе таращась на вмиг ожившего Хэндса. Израэль возвышается посреди каюты, нетвердо стоя на ногах. Путаный, невидящий взгляд, смазанные движения и недержащие ноги – но только попробуй к нему сунуться. Он страшен в своей изломанности, непредсказуемости, он задушит любого, кто к нему сунется – рычит: – Убирайся вон. Люциусу ничего не остается, кроме как выполнить требование, а Израэль, дождавшись хлопка двери, с грохотом обрушивается на пол, проваливаясь в забытье *** Иззи пытается вернуться к обычной жизни, но потихоньку с ума сходит, его тянет на дно безразличие: никаких оплеух, никаких на ухо прошептанных пошлостей, лишь холодное деловое общение. Иззи провоцирует, вызывает на конфликт, чтобы получить хоть часть заветной боли – но не получает ничего, кроме сочувствующих взглядов команды. Без насилия нет контроля, без контроля нет Израэля Хэндса. Пока он контролирует ситуацию, пока его боятся и уважают – он в безопасности. Не сейчас И звезды сходятся. Пьянющий Эд, голодный до насилия Израэль и Люциус, в качестве свидетеля. Иззи произносит что-то мерзкое, переходящее все границы, шутит про “новую пассию Чернобородого” – и сразу с предвкушением понимает, что он сказал Тич вздрагивает в повисшей тишине, сухо бросает: – Заткнись Иззи едва подавляет улыбку. Реакция, боже мой, хоть какая-то. Краем глаза подмечает обеспокоенный взгляд Люциуса, но продолжает докручивать нестабильность Эда, добивает: – Завёл себе шлюху помягче, да, Чернобородый? Боялся перестать справляться с голодной брошеной псиной? И этого хватает. Новый Эдвард Тич на такое не повёлся бы, лишь усмехнулся, но в сочетании с алкоголем просыпается Чёрная борода и гаснет свет. Блеснуло в свете костра серебро револьвера на пьяную голову. Раздаётся выстрел, и ногу Хэндса прожигает острая боль. Он не вскрикивает, лишь прикрывает глаза, чувствуя стекающую по голени кровь. И чью-то мягкую руку на плече. Иззи вздрагивает, открывает глаза и рычит на Люциуса, сбрасывая его конечность: – Прочь Одновременно резко трезвеет Капитан, снова превращаясь в размазню, он пытается приблизиться обеспокоенно к Хэндсу и бормочет слова извинения – но Иззи заливается раскатистым смехом, шлёт всех к дьяволу морскому и покидает палубу. В каюте, извлекая пулю, он захлебывается слезами счастливо, истерично, отхлебывая алкоголь и заливая им ранение. Это так правильно, так радостно, он готов простить все унижения, он согласен закрыть глаза на существование белесого недопирата, лишь бы Эд обратил на него внимание, лишь бы избил до гематом и выломал пальцы. Иззи нужна боль, а Эдварду — её отсутствие. Они два сапога пара, они компенсируют недостатки друг друга — именно так и живут и жили. Эдвард вернётся, – понимает Иззи с кристальной ясностью. – Боннет не согласится на боль и унижения. Слабак. Тряпка *** Время идёт, но ничего не возвращается на свои места. Иззи высматривает, впитывает в себя все действия и движения капитана, все эти повороты головы, усмешки и мат. И с ужасом понимает, что запах гнили исчез. Они ссорились с капитаном и раньше, но корабль всегда оставался пропитанным гнилью ненависти, злобы и древнего ужаса. Запах успокаивал и согревал, он был необходим Израэлю как воздух – а сейчас исчез. Вместо него от Капитана пахло чем-то отвратительно сладким, мешающим нормально соображать и заставляющим Иззи подавлять рвотные позывы. Стид что-то сделал с его Капитаном. Он убрал его боль, его страх и ненависть – не купировал и компенсировал, как Иззи, а заставил исчезнуть. Черная Борода чувствовал себя хорошо с Боннетом Иззи оказался бесполезен. *** – Тренировочная дуэль. Сейчас Израэлю нехорошо. Крайне нехорошо, его ведёт и выводит, но бой с Капитаном - единственное, что может привести его в норму. Ну или сделать хуже Эд перехватывает кинжал, летящий в него, и Израэля трясет. Трясет как чертового слабака, трясет, потому что хочется внимания, хочется грубости и мата, но поддаться – не в его силах, он не должен быть мелким, он не должен быть жалким. Этот аспект он может контролировать А свои чувства – нет. Контроль пропадает, когда Эд неожиданно трезво и мягко касается Иззи. Хэндсу хочется убежать, раствориться, он устал, очень устал, но должен держаться до последнего Израэль нервно сбрасывает руку, глаза его блестят, губы дрожат, Иззи пытается выцепить хоть намек на ярость, на азарт, чтобы нарушить правила, чтобы довести Эда, чтобы он ударил, чтобы потерял контроль – и Иззи бы взял вверх Но бесполезно. Иззи проиграл, окончательно и бесповоротно, но все ещё пытается доказать себе, что он сильный, хороший и он не проигрывает, лишь берет передышку. В Эдварде Тиче не просыпается Чёрная Борода, лишь обеспокоенность в глазах – Иззи, эй, Иззи, стоп, стоп, ты в порядке? Хэндс хочет ответить честно. Не врать. Больше не врать, но мысль о том что он тогда проиграет, что будет мелким лузером бьёт набатом в голове и не даёт жить Голова кружится, но Иззи кивает. Выдирает кинжал из чужой хватки и, чуть ли не теряя сознание, отходит на стартовую позицию. Эд атакует, как всегда, мастерски, но Иззи тяжело, очень-очень тяжело, он еле успевает отбивать удары, едва успевает нападать в ответ. Чувство вины мешает дышать, он не справляется, он никчемен, слаб и туп, но ему надо доиграть, ему надо победить. Касается тела Капитана кинжалом, смотрит ему в глаза, шепчет, ухмыляясь голодной псиной: – Моя взяла. - и отшатывается в сторону. Эдвард Тич всё понимает, как и его новый мателот, как и вся его команда. Они столпились все, такие ранимо-печальные, чуткие и чувствительные, отравленные Боннетом, около капитана и с сочувствием смотрят на него. Иззи продолжает ухмыляться. Иззи продолжает притворяться. В этом нет никакого смысла *** Решение уйти приходит бессонной ночью во время очередного беспорядочного бреда. Попытки контроля не увенчиваются ничем: Иззи жалок и зол, он больше не приносит пользы, он поломан, ни на что не годен и не подлежит починке. А еще чертовски слаб и сентиментален, что не позволяет ему застрелиться. Он не хочет, чтобы Эдвард видел его слабым. Он не хочет, чтобы кто-либо видел его слабым. А еще убирал его размазанные по двери мозги. Он хочет чисто и незаметно, чтобы не портить больше ничего, чтобы не мешать и сделать в своей жизни правильно хоть что-либо. Его не забьют ногами, ему не вырвут ногти и не выбьют зубы – его не любят, на него все равно — осознание не становится неожиданностью, но подводит логическую черту. Израэль Хэндс больше не хочет бороться *** Помощник капитана не покидает своей каюты, не ест, не пьет, не появляется на палубе, не отпирает дверь и не отзывается на крики. Выломать дверь ни у кого не хватает смелости. Одним ранним утром корабль швартуется на торговом острове, но опустевшую каюту Хэндса замечают лишь после отплытия. Это казалось правильным