Всё видел

Последние сутки прошли будто в тумане. Антон слабо помнит события, происходящие с ним начиная со звонка из больницы. Не помнит, как и на чем ехал. Не помнит, что почувствовал, когда увидел Арсения. Арсения, который был не в состоянии взглянуть на него в ответ. Кажется, ему что-то говорил врач. Антон запомнил из его слов главное: «без сознания» и «повреждения головы». И очнулся Антон только когда оказался в палате Арсения. На него больно смотреть. Арсений весь забинтован, глаза плотно закрыты повязкой, на лице и повисших вдоль тела руках ссадины. Но Антон понимает, что Арсению гораздо больнее лежать вот так — без сознания, без сил, и, кажется на первый взгляд, без жизни. Однако Антон чувствует на каком-то ментальном уровне, на какой-то только им двоим доступной связи, что Арсений всё ещё здесь. Всё ещё с ним. Антон подходит ближе, а самого с каждым шагом душит ком в горле — кажется, именно он не даёт вдохнуть полной грудью и поверить в происходящее. Арсений в больнице. Арсений без сознания. Арсений находится в зоне риска. Нет никаких гарантий, что Арсений вновь откроет глаза. Прикасаться к нему страшно — ощущение, что только коснёшься бледной кожи, как те нити, что связывают Арсения с жизнью, оборвутся. Антон только смотрит на расслабленное лицо, и сердце сжимается с такой болью, что прооперировать бы, положить вот так рядом с Арсением и тоже ничего не чувствовать. Так ведь проще, наверное. Проще не переживать и не находиться в состоянии тревоги, из которого не выбраться. Хотя нет. Если так, то Антон не будет чувствовать и любовь, а вместе с ней и всё остальное, что она дарит. Без чего он уже не видит своей жизни. Как и без того, кто эти чувства Антону дарил столько лет. А теперь он не может выразить хоть что-то. —Вам известно, что произошло? Врач приходит незаметно. А может, это Антон не видит и не слышит ничего. —Нет, — не своим голосом отзывается он, не отводя взгляда от Арсения, будто ожидая, что он вот-вот проснётся и привычно улыбнётся, увидя родного человека рядом. Но когда надежды осуществлялись так просто и быстро? Ему что-то рассказывают про аварию, про её виновника, который позорно скрылся, про возбуждение уголовного дела, но Антон не фиксирует смысл слов абсолютно. Его на данный момент гораздо больше волнуют не причины такого состояния Арсения, а он сам. Волнует, увидятся ли они вновь. —У пациента повреждён зрительный нерв вследствие черепно-мозговой травмы, следовательно, сложно делать какие-либо прогнозы. У Антона что-то ломается внутри. Он, конечно, не врач и никогда не поймёт все медицинские тонкости даже после доходчивого объяснения, но ему всё равно очевидно, что значит повреждение зрительного нерва. Смотрит на повязку на лице Арсения, прикрывающую небесного цвета глаза, и боится задавать напрашивающийся вопрос. Боится услышать ответ. —Он будет видеть? —Вряд ли. Процесс лечения очень сложный и долгий, нервная ткань крайне редко восстанавливается полностью. —Значит, попробовать можно? — Антон сам не знает, откуда в нём столько надежды и оптимизма. Наверное, даже когда безнадёжно всё, человек всё равно продолжает верить в лучшее, цепляется за любую возможность, пусть она и основана исключительно на вере в чудо. Особенно, если дело касается любимого человека, которого так отчаянно страшно потерять. —Нужно. Сейчас он будет восстанавливаться здесь, потом, когда ему станет лучше, сможет продолжать лечение дома и терапию в клинике. Вы знаете, Арсений Сергеевич живёт один? За незрячим нужен особый уход. Слышать, что Арсений не будет видеть, даже если временно — больно очень. Больно за Арсения. Антон не представляет, каково это. Прикрывает глаза, а там — темнота. Непроглядная, сковывающая, неизвестная. А это теперь мир Арсения. Поверить в такое невозможно. Антон не хочет. Единственное, что знает — он Арсения не оставит никогда. Пожалуй, это единственная внятная мысль сейчас. —Я буду ухаживать, — решительно отвечает он, пытаясь взять себя в руки и быть сильным. Ради Арсения, у которого сил сейчас нет вовсе. —А вы ему кем приходитесь? — врач прищуривается, начиная что-то сопоставлять у себя в голове, но у Антона нет ресурсов на такое обращать внимание, как и переживать из-за того, что о них с Арсением подумают. Что вообще имеет значение, когда речь идёт о жизни и здоровье человека? —Другом, — спокойно отвечает он дежурное, но врач ему явно не верит, однако не подаёт вида. Игорь вообще не из тех людей, которые стали бы осуждать других. Профессия не позволяет, да и человечность тоже. —Хорошо. Арсению повезло. Бывают случаи, когда близкие не справляются с такой ответственностью или даже не пытаются изначально. —Я справлюсь, — отрезает Антон, хотя, наверное, в данный момент он не сможет ничего. Он находится в этой больнице уже несколько часов, в которые не знал, что с Арсением и пытался успокоиться, убедить самого себя, что всё будет хорошо. Всё это сейчас наваливается чем-то тяжёлым, рискуя придавить своим весом и сопутствующими последствиями в виде элементарных эмоций и натянутых подобно струне нервам. Антон слишком долго находится в этом состоянии, в котором здравому человеку пребывать противопоказано. А Антон нужен Арсению способным фиксировать реальность. —Сейчас Арсению нужно прийти в себя. Как и вам. Советую поехать домой и выпить что-то успокаивающее. Когда он придёт в себя, мы вам сообщим, — Игорь выглядит человеком чутким и понимающим. Или, может, Антону настолько плохо, что кажется то, чего нет и хочется зацепиться хоть за кого-то. Лишь бы не оставаться одному. —Позвоните обязательно. Даже если это будет ночью, — Антон смотрит с таким отчаянием, с такой мольбой, что всегда беспристрастному во всём, что касается работы Игорю становится его особенно жалко. Никому не пожелаешь узнать, что твой любимый человек с большой вероятностью больше не сможет видеть. И сказать в качестве поддержки тут нечего совершенно. Нужно просто быть рядом и показать, что его понимают. Но Игорь видит Антона первый раз в жизни, да и он не тот человек, кто должен сейчас крепко держать за руку. Но он может позволить Антону образно подержать за руку Арсения. Ему это будет нужно. Нужно, чтобы понять — пока он может ощущать пульс, ничего не потеряно. —Я вас подожду за дверью, чтобы проводить до выхода, — он встаёт с места, оставляя благодарного Антона с неподвижным Арсением наедине. Он даже и не думал, что ему так нужно побыть здесь в тишине. В угнетающей, но всё же слыша сдавленное дыхание любимого человека. Антон подходит ближе, садится на стул возле кровати Арсения. Смотрит на него такого измученного, на длинные аристократичные пальцы, сейчас скрытые в трубках аппаратов, на синяк на руке, усыпанной родинками, которые Антон так часто целовал, а теперь не решается прикоснуться, чтобы не сделать больно, на мягкие губы, так часто прикасающиеся к его, но сейчас с запёкшейся кровью на ссадине, и на эту ужасную повязку, под которой — глаза. Чисто голубые, светлые, способные своей яркостью осветить путь в темноте, и которые теперь погружены в эту самую тьму. Это несправедливо. Арсений должен видеть. Так, как видят его и восхищаются красотой, Арсений должен смотреть по сторонам на то, что так любит. Арсений не заслужил лишаться чего бы то ни было, и такого важного органа чувств особенно. —Я буду твоими глазами, Арс, — еле слышно говорит Антон, а у самого в уголках глаз собираются слёзы, которые он быстро смахивает, лишь бы Арсений не увидел. Не увидел. Антона прошибает этим осознанием собственных мыслей так, что он вздрагивает, не выдерживает и встаёт со стула. Арсений и так не увидит ничего. Ни его, ни его эмоции, ни его взгляд. Всегда чуткий Арсений, который замечал абсолютно всё, теперь будет нуждаться в опоре, чтобы элементарно перемещаться по квартире. Арсений ещё ничего не знает. Арсений без сознания, и неизвестно, ощущает ли в данный момент хоть что-нибудь. Антон обещал, что будет с ним рядом несмотря ни на что. Если нужно, будет ходить за Арсением по пятам. Если нужно, не отпустит его руки, чтобы он не потерялся в этом огромном, отныне невидимом для него мире. Антон предполагает, что это будет сложно. Но иначе он просто не может. —Только держись, пожалуйста. Я тебя люблю, Арс, — дрожащим голосом шепчет Антон, почему-то уверенный, что тот его слышит. Подходит к двери, оборачивается, задерживая на Арсении взгляд, прежде чем оставить его в небольшой палате одного, но только до завтра. — Очень люблю. Ехать домой кажется невыносимым. В дом, который они уже несколько лет делят с Арсением. Там каждый угол будет напоминать о нём, и, пусть Арсений дышит и не планирует переставать, Антону больно. Ему нужно успокоиться и на свежую голову подумать о том, как им жить теперь. Именно поэтому он звонит Серёже — близкому другу Арсения. Антон много раз общался с ним тоже, скорее, вынужденно, когда он приходил в гости или на праздники. Однако Антон знает точно, что Матвиенко — замечательный друг, об этом говорит хотя бы тот факт, что он, из-за невозможности оставить работу и приехать в больницу, писал Антону каждые пять минут, интересуясь состоянием Арсения. Антону же работу было оставить проще. У них с Арсением она общая — семейный бизнес, точнее. Арсений — дизайнер, Антон — предприниматель. Вот у них и есть уже много лет свой бренд одежды, пользующийся успехом. Изначально это было чем-то любительским в университете: Арсений по приколу сделал дизайн футболки, Антон его поддержал, и, они не заметили сами, как одели половину курса, стали неплохо на этом зарабатывать и решились зарегистрировать свою контору официально. За четыре года Арсений придумал десятки дизайнов не только для футболок, а Антон научился продажам и рекламе настолько, чтобы сейчас под названием их бренда были два небольших магазина, страницы в социальных сетях, офис и команда. Поэтому сегодня, когда Антону позвонили, ведь именно его номер нашли на визитке их бренда в паспорте Арсения, он спешно переложил все свои обязанности на помощников, а сам сорвался в больницу, не думая ни о чём и не ощущая ничего, кроме тревоги. Арсений этим утром развозил заказы. Он сам придумал эту фишку их бренда — когда именно дизайнер привозит посылку. Арсению очень нравится видеть восторженную реакцию покупателей на их производство, поэтому тратит часто целый день на то, чтобы объехать весь город самостоятельно. Не каждый, конечно, но такая инициатива проявляется несколько раз в месяц точно. Арсений как раз отвёз два заказа и направлялся в офис. До которого этим утром не доехал. А Антон офис спешно покинул, чтобы не дать Арсению покинуть всё насовсем. Очевидно, что Антон ни на что повлиять не может, но быть рядом в критической ситуации порой нужнее всего, да и спокойнее для всех. Может, это и в самом деле помогает и у людей и вправду возможна ментальная связь, неизвестно. Во всяком случае Антон провёл в больнице почти целый день, что отпечаталось на нём слишком сильно и ощутимо.

***

—Он ехал с целью порадовать человека доставленным заказом. Ничего плохого, только наилучшие мотивы. Так почему он в итоге пострадал? И после этого мне будут говорить о вере в судьбу и во всё прочее? Даже если и есть что-то такое, то оно — самая несправедливая вещь в мире. Антон приезжает к Серёже, тот с готовностью его встречает, усаживает на диван, вручает большую кружку с успокаивающем чаем и делает самое главное — позволяет Антону выговориться. Бессвязно, дрожащим голосом, но просто говорить. Ему это сейчас нужно. Им обоим, на самом деле. Серёжа реагирует иначе: он не такой эмоциональный человек и даже самое серьёзное потрясение переживает глубоко внутри себя и направляет все переживания в работу или иную деятельность. Наверное, он просто более рациональный, и не видит смысла тратить ресурс на истерики, а предпочитает действовать, что помогает ему держаться и оставаться на плаву. Однако Антона, кардинально противоположного в этом плане человека он понимает всецело и не осуждает сейчас за его нахлынувшие эмоции, которые тот пытался сдерживать весь день, чтобы не сойти с ума раньше времени и понимать, что происходит с Арсением. Антон обязательно соберётся, но только после того, как проживёт каждую негативную эмоцию. Что-то вроде «умереть, чтобы воскреснуть вновь». —Почему убийцы, террористы и насильники спокойно себе живут, а те, кто привносил в этот мир только добро и свет должны страдать? Разве это честно? — Антон в порыве эмоций чуть ли не роняет чашку дрожащими руками, но Серёжа вовремя перехватывает его ладонь, фиксируя её в воздухе. Антону никогда не было так плохо. Так, что он не может себя контролировать. —Нечестно, конечно, — кивает Серёжа, согласный с Антоном полностью и просто не зная, что сделать и сказать ещё, чтобы умерить его пыл. А может, и не надо. Может, нужно просто оставаться рядом. —Хоть бы нашли того идиота, который в него врезался. Может, хоть так случится правосудие. —Найдут. Я лично найду, — серьёзно заявляет Серёжа, а Антон поднимает на него полный благодарности взгляд, будто он прямо сейчас помог Арсению прозреть. — Для Арса — всё, что угодно. Мы справимся, Антон. Всё будет хорошо. У него есть мы. Нет ничего важнее этого. И человеческой жизни. Антон засыпает через пару часов беспокойным сном, боясь пропустить звонок из больницы, боясь спать в принципе, чтобы не оказаться в омуте собственных страхов и боли, из которого не так просто выбраться. А может, и невозможно вовсе. На телефон в итоге отвечает Серёжа. Слышит, что Арсений пришёл в себя, нормально себя чувствует, в меру своего нынешнего состояния, конечно. Главное, что он всё помнит, осознаёт происходящее и первое, чем интересуется — местонахождением Антона. Игорь, его лечащий врач, лишь вздыхает, убеждаясь в этой «дружбе» окончательно, и обещает, что Антон скоро приедет. И именно ему предстоит рассказать Арсению, что он больше не сможет его увидеть. Антону лучше. Кажется, он более-менее свыкся с мыслью, что теперь всё будет совсем иначе, хотя до конца, конечно, всё ещё это не осознал. Невозможно, наверное, принять так быстро. Во всяком случае Антон взял себя в руки, понимая, что не ему в этой ситуации тяжелее всего и он просто не имеет право раскисать. Хотя бы в присутствии Арсения. Он отныне — единственная опора. Во всех смыслах. Антон просто не имеет права сломаться. До больницы едут молча. Антон думает, как скажет Арсению об этих делающих больно одним только названием переменах, Серёжа размышляет, что может сделать он. Для этих двоих. Одно дело, когда такое происходит с другом, с которым ты видишься в лучшем случае раз в месяц, и совсем другое — любимый человек, с которым ты живёшь вместе и делишь абсолютно всё. Серёжа не представляет, как они теперь будут. Но в Антоне и не думает сомневаться. Тот любит слишком сильно, а этого достаточно для преодоления всех напастей. Игорь, который кажется уже каким-то родным, проводит Антона и Серёжу в палату к Арсению. Тот слышит звук открываемой двери, вероятно, хочет повернуть голову в сторону, но быстро осекается: шея плотно зафиксирована, да и на глазах повязка, не позволяющая видеть, так что смысла в причиняющих только боль телодвижениях нет совершенно. —Шаст, Серёг, вы? — сдавленно произносит он, и у обоих посетителей сжимается сердце от понимания, насколько Арсению тяжело даётся что-то кроме дыхания. И ведь это он ещё не в курсе своего состояния. Антон с Серёжей знают Арсения: от правды ему будет гораздо больнее. Осознанно причинять ему новые страдания кажется невыносимым, но выбора у них нет. —Да, — они подходят ближе, окружая Арсения с обеих сторон его кровати. — Ты как? Вопрос, на самом деле, отвратительный. Арсений не может пошевелиться, весь забинтован, подключён к аппаратам. Да, ему, определённо, очень хорошо, разве не видно? Но Серёжа просто не знает, как ещё начать диалог. Он и так уступил тяжёлую задачу Антону и сейчас пытается вывести разговор на сложную тему. —Спасибо, что живой, — пытается привычно юморить Арсений, но получается настолько жалко, что Антон готов разрыдаться прямо здесь и сейчас. Он просто хочет видеть искреннюю и такую красивую улыбку Арсения, а не его потухшие глаза. — Вам что-нибудь говорили врачи? Долго мне ещё с повязкой ходить? Антон с Серёжей переглядываются, а в глазах обоих — паника. Может, и хорошо, что Арсений их не видит: он бы понял всё сразу, а такое получение информации в этой ситуации хуже всего. —Долго, Арс, — выдыхает Антон, понимая, что молчать больше нельзя. Садится рядом, осторожно берёт холодную ладонь Арсения в свою, показывая, что он рядом. Арсений же его не видит. —Почему? Из-за травмы головы? — не понимает он, однако чувствует тепло Антона и старается не переживать раньше времени, хотя первая, самая страшная мысль всё же закралась тут же. —Да. Развилась травма зрительного нерва. А он может восстанавливаться очень долго, или не восстановиться вовсе, — Антон говорит, а с каждым словом сердце начинает биться чаще. Смотрит на Арсения, на котором, кажется, нет живого места, ощущает слабость в его руке, которая даже не в состоянии обхватить ладонь в ответ, и следующие слова выдавливает из себя как какой-то ком в горле, не позволяющий нормально дышать, функционировать, существовать. — Ты не сможешь видеть. Антон прикрывает глаза, не в состоянии смотреть, как губы Арсения поджимаются, сам он будто бы бледнеет ещё больше, а показатели на приборах рядом показывают увеличенное значение. —Мы будем рядом, тебя не оставим и поможем ко всему привыкнуть. Без зрения можно жить. Это ужасно, да, но возможно, — подключается Серёжа, пытаясь внести хоть каплю разумного в этот момент, когда у человека рушится привычная жизнь. Он знает, что восприимчивому ко всему Арсению его слова как мёртвому операция, но не сказать не может. —Понятно, — ещё более хриплым голосом отвечает Арсений, а самому ощутимо становится хуже. Аппараты начинают угрожающе пищать, и в палату влетает обеспокоенный Игорь, понимая прекрасно, что послужило этому ухудшению состояния. —Выйдите, пожалуйста, — сдержанно просит врач, оборачиваясь на Антона и Серёжу, обеспокоенных настолько, что и им тоже не помешала бы помощь. Такая процедура, после проведения которой не станет событий последних суток. Продолжится привычная жизнь, спокойная и счастливая. Они понимают только сейчас — всё это время в погоне за счастьем не замечали, что простое здоровье каждого уже и является самым большим счастьем, которое воспринималось как данность. Сейчас же Антон с Серёжей спешно выходят из палаты, Антон опускается на жёсткое кресло в коридоре, закрывает лицо руками и ненавидит этот несправедливый мир всем своим сердцем. Большим сердцем, вмещающим в себя любовь к человеку, которого этот самый мир лишил такого важного, самого важного — смотреть на этот самый мир. Серёжа сжимает плечо Антона, садясь рядом с ним, и в этом безмолвном понимании состояния друг друга оба думают об одном и том же: Арсения такая нечестность по отношению к себе самому может сломать. Если не уже.