Всё видел

Человеческое сознание не застраховано от навязчивых мыслей никак. Наверное, каждый человек хоть раз задумывался, а что будет, если произойдёт какой-то несчастный случай. Детально продумывал свою реакцию, как могут себя повести близкие, и как вообще сможет измениться жизнь. Все эти мысли настолько реалистичны, что ничего не стоит поверить в их истинность, испугаться, а потом прийти в себя и с облегчением выдохнуть, осознав, что ничего на самом деле не произошло и можно продолжать беззаботное существование. Вот и Арсений иногда такое себе представлял. Стоял на платформе и зачем-то визуализировал, что может случайно оступиться и угодить под стремительно несущийся вперёд поезд. Ехал за рулём машины и опасался, что в него может кто-то влететь, не справившись с управлением. Читал истории про незрячих людей, закрывал глаза и пытался представить, как существуют люди, не видя ничего вокруг себя. В итоге мысли о двух таких страшных ситуациях стали материальны. Арсению вкалывают что-то успокаивающее, дыхание восстанавливается, он слышит голос врача, цепляясь только за него, как за единственное, что ему теперь доступно и что позволяет ощущать себя живым, несмотря на темноту перед собой. Ничего не видеть страшно. Арсений чувствует себя потерянным. И не уверен, что сможет найтись. Всё это кажется какой-то шуткой. Он почти тридцать лет всё видел, немного искажённо в силу небольшого минуса, но линзы с лёгкостью исправляли этот недуг, а теперь ему так резко выключают свет. Одно дело, когда человек рождается без зрения и изначально начинает познавать этот мир иначе и в конце-концов привыкает и чувствует себя вполне полноценно. А Арсений понятия не имеет, как жить с такой сильной переменой во всём. Если бы его сейчас спросили, что он ощущает, вряд ли бы Арсений ответил и нормально сформулировал свои мысли. Да и глупый это вопрос, на самом деле. Что может ощущать человек, на которого с каждой секундой накатывает осознание, что он теперь слепой? Это даже звучит обидно. К такому нельзя быть готовым и принять так просто и быстро. Да и не собирается Арсений мириться с подобным осознанием. А ведь он успешный дизайнер. А ведь он так любит фотографировать порой неожиданные предметы и места, на которые обычный человек, может, и не обратил бы внимание, но глаз Арсения всегда улавливает интересные детали и их подмечает, сохраняя в своей памяти и памяти телефона, что позволяет ему делиться необычной красотой со всеми. А ведь Арсений так любит путешествовать по миру и видеть своими глазами все знаменитые достопримечательности, культуру разных стран и уникальную природу различных уголков мира. Любил. Он ведь больше не сможет ощутить это вновь. Арсению больно. Больно не так, когда тебя бросают или сообщают, что ты не поступил в университет мечты. С таким можно смириться. Пусть и не сразу, пусть и через бесконечную тоску, но в конце-концов можно оправиться от морального потрясения. Когда же тебя лишают целого органа чувств, кажется, что жизнь перечёркивается чёрными линиями, которые не отмыть никак. Такими же чёрными, как и мир в нынешнем восприятии Арсения. —Вам нужно отдохнуть, — спокойно говорит врач, хотя, Арсений даже не может быть до конца уверенным, что рядом с ним именно врач, а не какой-то левый человек, решивший его разыграть. Как же всё это до смешного глупо. Арсений в самом деле теперь никому не сможет доверять. —От чего мне отдыхать? — равнодушно отзывается он, а Игорь очень хотел бы быть психологом, чтобы сейчас вернуть Арсению мотивацию к жизни или хотя бы суметь найти нужные слова. Нет ничего сложнее, чем поддержать человека, потерявшего близкого и того, с кем случилась страшная несправедливость. —Вам нужно свыкнуться с мыслью, что теперь придётся жить иначе и постараться прийти в себя. —А если я не хочу? Если я хочу просто видеть и ни с чем не свыкаться? Почему я вообще должен заново учиться жить, если меня всё устраивало до этого? — отчаянно восклицает Арсений, не имея даже возможности полноценно дать волю чувствам. —Вы в самом деле думаете, что я могу дать ответы на эти вопросы? — спокойно отвечает Игорь, не осуждая Арсения за истерику, а наоборот понимая её причины и терпеливо пытаясь его успокоить для его же собственного блага. В таком состоянии нервы причинят ещё больший вред. — Я знаю только то, что у вас есть шанс вернуть зрение. Очень небольшой, почти нереальный, но отрицать возможность нельзя. Но вы должны понять, что без вашего собственного желания вы никогда не сможете видеть вновь. Я говорю о том, что если вы сейчас сдадитесь, впадёте в отчаяние и не станете прилагать усилия для полноценного существования, то не будет смысла даже надеяться на возвращение зрения. Психосоматика тоже имеет место быть в медицине. Арсений слушает внимательно. Что ему, собственно, ещё остаётся, кроме слуха и обоняния. Но слова Игоря кажутся ему верными. Не то чтобы Арсений готов утереть воображаемые слёзы, встать с кровати и ощупывать мир, но, во всяком случае, задумывается и очень хочет снова увидеть Антона и Серёжу, хотя пару минут назад хотел закрыться в себе и страдать в одиночестве. Не увидеть, конечно, а почувствовать рядом с собой. Арсений, наверное, никогда не привыкнет, что теперь все глаголы с корнем «вид» и «смотр» стоит забыть как прекрасный, но несбыточный сон.

***

—Что нам теперь делать? — просто спрашивает Арсений, когда слышит, как открывается дверь в палату и к нему по очереди подходят двое человек. Что ж, он ещё в детстве умел определять по звуку шагов, кто приближается к его комнате, кажется, теперь это умение ему понадобится особенно. —Жить, Арс. А что нам ещё остаётся? — вздыхает Антон, вновь садится рядом с Арсением, пока Серёжа стоит чуть в отдалении, понимая, что диалог должен происходить только между этими двумя. Арсений криво усмехается, молчит, и что это значит, остаётся только догадываться. Антон всегда умел читать истинные чувства по глазам. А теперь они безжизненны. —Как, Антон? У нас с тобой бизнес, тебе нужно спокойно жить, а тут я, который даже до ванны дойти не смогу. Антон понимает, к чему он ведёт и что имеет ввиду. Вновь берёт ладонь Арсения в свою, подносит к губам, чувствует, как он всё же обхватывает руку в ответ, и задерживает их сплетённые пальцы возле своего лица. —Ты всерьёз допускаешь мысль, что я тебя оставлю и буду наслаждаться жизнью без тебя? — тихо говорит он, пуская волну мурашек по телу Арсения. — С работой разберёмся. Это вот вообще сейчас неважно. —Я не хочу становиться обузой, — произносит Арсений такое горькое для самого себя осознание, а Антон всё бы отдал, лишь бы никогда не слышать этих слов. —Какая обуза, Арсений, ты в своём уме? — Серёжа не выдерживает и подходит ближе, встревая в диалог. — Да, будет очень сложно и нам, и тебе, но неужели мы просто так с тобой столько лет находились рядом? —Ты нам нужен как личность, как самый лучший друг и любимый человек, и твоя незрячесть никак не изменит нашего отношения к тебе, так и знай, — Антон снова касается губами его дрожащей руки, Серёжа садится по другую сторону кровати, так, что Арсений ощущает его присутствие. —Я просто пойму вас, если в один момент вам надоест вести меня за руку, — тихо бормочет Арсений, которому очень не хочется верить в то, что его в самом деле могут оставить его самые родные и близкие люди, но, увы, в то же время с горечью понимает, что это, к сожалению, может быть неизбежно. —Никогда. —Самое главное, ты нас не оставляй, — улыбается Антон, зная точно, что этого человека он готов вести куда угодно и сколько угодно. Лишь бы он сам этого захотел. Антон чувствует себя гораздо лучше и увереннее, чтобы вернуться в их с Арсением квартиру. Там всё ровно так же, как было при Арсении до того, как он вышел из дома, сел в машину и поехал отвозить заказ. Кружка, оставленная на столе в комнате, как очередное пополнение в его коллекцию чайных чашек, которые он складирует на рабочем месте и убирает только через неделю, и то, когда выясняется, что чистой посуды на кухне не осталось. Домашняя одежда, аккуратно оставленная на заправленной кровати, книга, раскрытая на середине и фантик от конфеты, заложенный между страницами. Всё это настолько привычные вещи и детали, свойственные Арсению, что даже как-то не верится, что теперь сам он никогда не дочитает это произведение, если попытается налить себе чай, почти наверняка прольёт кипяток мимо чашки, да и не сложит одежду так по-перфекционистски аккуратно. Вот жили себе и жили, ни о чём не подозревали и даже подумать не могли, что однажды всё настолько резко и болезненно изменится. Жизнь, всё-таки, жестока своей внезапностью. Первым делом Антон убирает из ванной все линзы Арсения, как самые бессмысленные предметы сейчас. Моет все кружки, выставленные ровно в ряд по периметру стола, откладывает книгу, но не сильно далеко, планируя её потом всё же дочитать Арсению вслух. Пожалуй, уборка в самом деле помогает не зацикливаться на проблемах. Антон даже расслабляется, перемывая в квартире, кажется, каждый угол, и когда через пару часов доползает до кровати, устаёт настолько, что даже нет сил заново закапывать себя в переживаниях. Антон думает лишь о том, что нет смысла продолжать страдать. Ему нужно тянуть бизнес, Арсения, себя самого, и раскисать больше нельзя. Да и Антон чувствует сам, что смог более-менее свыкнуться с произошедшим. Во всяком случае настолько, чтобы нормально функционировать и завтра после визита к Арсению поехать на работу. На их общую работу, за которую ответственный теперь только один Антон. Он справится, он в этом уверен. Ради Арсения, ради них. Утром Антон не теряет решимости продолжать обычную, но теперь ещё больше ответственную жизнь. С особым вниманием и нежностью собирает Арсению вещи, которые тот попросил привезти и намеревается побыть с ним как можно дольше, ведь скучает по нему очень. Без Арсения в квартире пусто, а спать одному на большой кровати холодно и неуютно. По словам врача, в больнице Арсению придётся провести ещё долго, чтобы вылечить травму головы, а потом долечиваться дома и учиться жить заново. А пока Антон настраивается проводить время с Арсением в его палате, не позволяя ему чувствовать себя одиноким и ненужным. В коридоре Антон встречает Игоря. Тот здоровается, говорит, что Арсению гораздо лучше и он за сегодняшнее утро даже ни разу не посетовал на жизнь. Молчалив, спокоен, но Антон прекрасно знает, что это не значит, что Арсений всё принял и чувствует себя замечательно. Наоборот. Лучше бы Арсений возмущался и материл каждого встречного. Когда он уходит в себя, значит, ему хуже некуда. Антон нервно сглатывает, думая, как поддержать Арсения, чтобы тот почувствовал хоть что-то. Вспоминает слова Игоря о том, что Антон помогает хотя бы тем, что не бросает его на произвол судьбы и продолжает быть рядом. Слова эти задевают. Задевают то, что отвечает за человечность и доброту, которой в Антоне, пожалуй, слишком много. —А что происходит с людьми, лишившимися зрения и близких? — спрашивает он, наблюдая за тем, как меняется лицо врача из спокойного в глубоко печальное. Всё-таки невозможно до конца оставаться беспристрастным, если ты человек, способный сопереживать. —Помещают в реабилитационные центры. Но представляете, сколько там пациентов и сколько в сравнении с ними врачей? Не могу и предположить, за счёт чего незрячие продолжают жить и где черпают силы, — с сожалением произносит Игорь, а Антону становится не по себе ещё больше. Он должен вернуть Арсению желание и цель для существования. Хотя Антон уверен, что если бы зрения лишился он сам, его бы ничто не смогло утешить и заставить бороться. Наверное, все мы думаем, что не сможем справиться с чем-то тяжким, пока не столкнёмся с ним на самом деле. Человек гораздо сильнее, чем кажется ему самому. —Я вообще не понимаю, как врачей хватает хотя бы на нескольких пациентов. Игорь хмыкает, отходит чуть в сторону, пропуская коллег, которые быстро везут передвижные носилки в одну из палат. Кого-то сейчас в тяжёлом состоянии доставят в реанимацию. Как же, всё-таки, сложно даже находиться в больнице. Скольких людей здесь ежедневно спасают, отчаянно борясь за человеческую жизнь, а скольких не успевают или просто не могут. Сколько здесь слёз: счастья и бесконечного отчаяния. И сколько здесь врачей, в руках которых находится самое важное — здоровье человека. Сотен, тысяч людей. —Мы привыкшие. Всё-таки медицина — призвание. Просто так сюда никто не пойдёт. Мы умеем держать себя в руках и добросовестно выполнять свою работу. —Это как в самолёте, когда все хлопают пилоту, за то что он приземлил самолёт, хотя он сделал то, что должен был? — пытается немного разрядить обстановку Антон, пусть и понимает, что вопрос, возможно, глупый. Однако Игорь улыбается, явно так не думая. —Примерно. Просто меня очень смешат близкие пациента, которые после успешной операции благодарят высшие силы. Врачи для них — какая-то шутка? Но, это я, конечно же, выпендриваюсь, на деле же вы правы. Для нас это работа, которую, однако, невозможно не пропускать через себя. Как, например, вас с Арсением, — неожиданно для самого себя признаётся Игорь, хотя, в общем-то, не должен был. Но Антону он и вправду доверяет и с ним действительно хочется общаться. Как и бесконечно ему сопереживать и уважать. — Я сделаю всё, чтобы вы оба смогли спокойно жить дальше. —Спасибо. Могу хлопать вам каждый день, как пилоту, — улыбается Антон, и Игорь его непринуждённый настрой одобряет и всецело поддерживает. —Главное не благодарите исключительно высшие силы. Идите к Арсению. Он вас очень ждёт, — серьёзно говорит врач, и у Антона нет ни одной причины, чтобы ему не поверить. Несмотря на то, что Антон по Арсению очень скучает, сейчас ловит себя на мысли, что идти к нему очень тяжело. Тяжело и больно видеть его таким подавленным. Таким уязвимым и беззащитным перед всем этим миром, в котором он теперь так мал и беспомощен. —Арс, это я, — старается храбриться Антон, напоминая себе, что это всё ещё его Арсений, которого нужно срочно возвращать к нормальному состоянию. Пусть только моральному, ведь заставить его прозреть по щелчку пальцев Антон не может, хотя и готов отдать за такую возможность всё. —Я узнал. Привет, — Арсений вытягивает руку вверх, пытаясь нащупать Антона, и тот его задачу максимально облегчает, сжимая ладонь и аккуратно укладывая их сплетённые руки на мягкую кровать. —А как ты узнал? — Антон пытается разговорить Арсения хоть как-то, готовясь обсуждать с ним любую тему, лишь бы его отвлечь и вынудить почувствовать хоть что-то. —По шагам и запаху. Ты же надушился так, что за километр можно ощутить твоё присутствие, — безэмоционально хмыкает Арсений, пусть он и очень рад Антона видеть. Ну, ощущать. Рад, что Антон сейчас с ним. Только не может этого показать, да и, на самом деле, ощутить в полной мере. —Да вроде не так сильно, пару раз пшикнул. Или ты как Гренуй из «Парфюмера», обладаешь чутким нюхом? — нежно улыбается Антон, надеясь, что Арсений услышит оттенки мягкости в его голосе. Арсений над его словами задумывается. Он ведь раньше и не придавал никогда особого значения запахам, а теперь, вон, ему аромат парфюма Антона так сильно вдарил в нос. Арсений настолько не может свыкнуться со своим новым состоянием, что удивляется очень, когда осознаёт причину такого тонкого нюха. —Когда один орган чувств не работает, обостряются другие. Видимо, обострились, — вздыхает он, а Антону становится как-то неловко, что он сам не понял этого изначально. Однако не теряет мотивации подбодрить Арсения. Хотя бы немного. —Получается, можешь тоже теперь идеальные духи делать? —Только если ты будешь управлять моими руками. —Как крыса в «Рататуе»? Антон не верит своим глазам, но губы Арсения в самом деле трогает лёгкая улыбка. А Арсений просто ловит себя на мысли, что безмерно любит этого дурака, который даже в, объективно, критической ситуации не теряет своего чувства юмора и умения улыбаться несмотря ни на что. Наверное, чувство любви обострилось тоже. А может, нет, совершенно точно, оно всегда было на наивысшем уровне. Просто сейчас Арсению было особенно необходимо почувствовать, что какой бы ужас не происходил в жизни, его любят и он любит в ответ. Этого у него не отнять никогда. Орган чувств можно, а любовь — нет. —Можешь меня поцеловать? — тихо просит Арсений, нуждаясь в этом так, как никогда до этого. Он бы потянулся к Антону сам, но, во-первых, не может встать, а во-вторых боится промазать и случайно утянуть в поцелуй его глаз, например. Если бы Арсений мог видеть, ему бы точно стало не по себе от того, с какой любовью Антон на него смотрит, услышав эту просьбу. Однако Арсений может чувствовать. Антон осторожно наклоняется, чтобы случайно не надавить и не сделать больно, упирается руками по обе стороны кровати и аккуратно прикасается своими губами к его, целуя не настойчиво, а мягко, передавая всю свою нежность, заставляя поверить, что он всегда будет рядом и готов шутить самые дурацкие шутки, лишь бы Арсений улыбался и не впадал в отчаяние. У него губы сухие, кровоподтёки ещё не зажили до конца, и Антон очень аккуратно проводит по ним языком, так, что Арсению вовсе не больно. Наоборот, приятнее всего. И действует лучше всякого лечения. —Спасибо, — шепчет Арсений в губы Антона, отстраняясь и нащупывая пальцами щёку Антона, задерживая на ней ладонь. —За что? —За то, что в самом деле не оставляешь. Антон вспоминает недавний разговор с Игорем. Вспоминает и вчерашние слова Арсения, что он поймёт, если от него отвернутся. Очевидно, что больше всего Арсений боится не темноты, а остаться одному. —Арс, я тебе это говорил, но готов повторить столько, сколько будет нужно. Я тебя люблю и иначе просто не могу. Не было и мысли, чтобы я от тебя отказался во всех смыслах. Пожалуйста, не думай так. Арсений вслушивается в родной голос, пропитывающий кожу и всё внутри теплом. Он будет очень стараться всецело поверить словам Антона и просто принять их новую реальность, продолжая жить как раньше — в спокойствии, не сомневаясь и не тревожась ни по какому поводу.