Всё видел

Арсений устал. Устал открывать глаза и осознавать, что в этом нет смысла — картинка абсолютно не меняется. Устал передвигаться на ощупь, путать предметы, выставлять руки вперёд, чтобы не врезаться в стену, просить голосовой помощник включить ему что-то, что поможет скрасить однообразные будни, не наблюдать, как тает снег и день постепенно увеличивается, не чувствовать, как глаза начинают слезиться от долгого созерцания солнца. Устал жить жизнь, ему не принадлежащую. Он привык не к такому. Да, он вполне нормально существовал всё это время после аварии, смог приноровиться к ограничениям, последовавшим после, но это не значит, что Арсений смирился и ему очень нравится подобный стиль бытия. Понимание этого пришло к нему не сейчас, не в один момент. Арсений ещё в больнице с дрожью представлял, как придётся переучиваться ради выполнения самых простых, необходимых действий, а теперь практика жизни на ощупь на протяжении долгого времени с каждым днём даётся ему всё сложнее. Антон устал тоже. Устал видеть, насколько Арсению тяжело, устал не иметь возможности реализовывать все их планы на поездки, посещение мероприятий, просто самой обычной совместной жизни, в которой могут принимать полноценное участие оба. Конечно, Арсений вполне самостоятельный, но не может реализовывать себя так, как раньше, нуждается в опоре, в особенном внимании, которое Антон готов ему давать, но он так устал от всей боли, что чувствует вместе с Арсением. Без него, без него прежнего, всё не то и никак. И на работе, и в простом существовании без нюансов. Арсений же сильно изменился за это время, и по-другому, к сожалению, не могло быть. Он пережил слишком серьёзные перемены, сделавшие его ещё более чутким, уязвимым, молчаливым, часто погружённым в себя, более осмотрительным и осторожным, хотя Антон помнит, как Арсений всегда был за любой кипишь и даже не удивлялся, когда слышал очередное “А давай поднимемся в горы и переночуем в пещере”. Сейчас же он начинает паниковать, когда в час-пик в метро Антон немного ослабляет хватку ладони. Все эти их мысли, в общем-то, особо не донимали каждую секунду этих недель. Не покидали, да, но и не давили. Арсений и Антон не обсуждали их друг с другом — в этом не было смысла. От простых разговоров ничего не изменится. Да и не хотели они друг друга грузить — и так невольно делали же это в коротких фразах. В то же время оба прекрасно знали о существовании таких переживаний, ощущали на той самой ментальной связи. Молча обнимались, сидели рядом, сплетали руки, шумно выдыхали и это безмолвное единение и понимание ужаса ситуации, в которую они попали, было важнее и громче тысячи слов. Но всему есть предел. Даже самому продолжительному молчанию и пониманию друг друга. Рано или поздно всё невыговоренное должно сорвать эту сдерживающую стену и прорваться наружу. Последней каплей, пробившейся сквозь эту плотину, в конце-концов её сорвав, стал обычный день, когда Арсений с Антоном вернулись домой после очередных процедур. Арсению кажется, что бессмысленных, но Игорь говорит, что необходимых, ведь именно они поддерживают стабильное состояние Арсения и рано или поздно позволят сделать операцию по возвращению зрения. Антон направился в комнату, настроенный открыть ноутбук и проверить почту, Арсений дошёл до кухни, чтобы заварить им двоим чай. Ничего совершенно не предвещало взрыва во всех смыслах. Арсений открыл шкаф с посудой, вытянул руку вверх, а в следующую секунду Антон из комнаты услышал звон стекла и протяжный мат. Не успев даже включить ноутбук, Антон быстрым шагом идёт на кухню и видит Арсения, шарящего по периметру раковины в поисках тряпки, а под его ногами осколки того, что несколько секунд назад было кружкой. —Ты не поранился? Отойди, пожалуйста, я уберу всё, — спокойно говорит Антон, не видя абсолютно никакой проблемы в том, что Арсений разбил кружку. Ну, кружка и кружка, чего бубнить-то. Но Арсений так не думает. —Я просто хотел достать чашку, задел рукой и она упала, — растерянно произносит он, будто оправдываясь, пока Антон вздыхает и касается его плеч руками, намекая на то, чтобы он сдвинулся в сторону от стекла под ногами. —Да ничего страшного, я сам сколько раз посуду бил, значит, на счастье, — отмахивается Антон, а в следующую секунду хмурится, ощущая, что Арсений его намёкам не следует и отходить не планирует. —Какое счастье, Антон? Я уже даже кружку не в состоянии достать. О какой полноценной жизни может идти речь? — вопрошает он, смотря Антону куда-то в плечо своими пустыми глазами. Он в последнее время по совету врача стал иногда снимать очки, позволяя им потихоньку привыкать к тусклому свету, проникающему сквозь тюль в квартире. А Антону от этого не легче: видеть глаза Арсения всё ещё невыносимо. Особенно, когда сейчас он говорит с таким отчаянием в сочетании с тусклым, безжизненным взглядом. —Арс, да ты чего? Ну, подумаешь, чашка. Ты же не сам с размаху стукнулся об стену или споткнулся о свои ноги. Ты, вон, вчера целый ужин приготовил полностью сам. Всё ты умеешь и вполне себе полноценно, — Антон искренне не видит проблемы. Он понимает прекрасно, к чему клонит Арсений, и всячески пытается его от этих упаднических мыслей отвлечь, напоминая, что Арсений всё ещё кое-чего стоит. Очень дорого, между прочим. Но Арсений слушать не хочет. Слышать — тем более. Тяжело вздыхает, прикрывает глаза, пытаясь собраться с мыслями. —Ага, закинул рис, мясо и овощи в мультиварку и попросил голосовой помощник поставить таймер. Очень по-кулинарному, — усмехается Арсений, упирается одной рукой о столешницу, а то он уже не удивится, если сейчас плюс ко всему навернётся прямо в кучу осколков. — Я больше не могу так жить, понимаешь? И молчать об этом, видимо тоже. Терпеть и молчать. Арсений не думает ни о чём, когда вываливает всё то, что гложет так долго и с чем больше нет сил бороться. —Я ничего нормально сделать не могу. Мы раз в полгода новые дизайны презентуем, за это полностью ответственен я, так разве я в состоянии что-то реализовать где-то кроме своего воображения? Я не хочу быть таким бесполезным и беспомощным, не хочу и всё. Мне это надоело. Надоело, что я элементарно не могу тебя видеть. Ты не представляешь, каково это. Ты меня можешь видеть, и мои наверняка изменившиеся глаза, и мой, очевидно осунувшийся внешний вид, а знаешь, что видят вот они? — Арсений указывает рукой на свои тусклые глаза, Антон вопросительно кивает, а потом одёргивает сам себя, осознавая то, что скажет Арсений через секунду. — Ничего. Я ничего не вижу. И я так больше не могу. Антон нервно сглатывает, смотрит на Арсения, взволнованного, отчаявшегося, и эмоции эти невольно перенимает. Укладывает в сознании всё, что услышал и понимает кое-что тоже. Не одному Арсению надоело. Его бы успокоить, переубедить, но Антон тоже больше не может молчать и вечно всех успокаивать, в то же время самому оставаться беспокойным. —А что ты предлагаешь? Ты знаешь какой-то способ вернуть всё на круги своя, а я тебе не даю его реализовать? Я не пытаюсь сейчас меряться проблемами и моральным состоянием, тебе, очевидно, хуже, но, Арс, если ты будешь так реагировать, лучше ведь не станет. Ты сейчас срываешься на мне, хотя мне тоже нелегко всё это вывозить. Знаешь, я бы всё отдал, лишь бы всего этого не было. Арсений переминается с ноги на ногу и злится настолько, что даже не знает, что ответить. Он не ожидал, что диалог зайдёт в тупик и они когда-нибудь придут к обвинениям друг друга и выяснению отношений, хотя, вроде как, в одной ситуации взаимопонимания находились всё это время. Видимо, всё же нужно говорить о том, что волнует. Потом будет хуже от этого нежелания грузить близкого человека и в итоге всё это загрузит настолько, что под натиском будет сложно выбраться. —Ощущение, что не понимаешь, если сейчас всё это говоришь, — тихо, но чётко, тоном, не терпящим возражений, произносит Арсений, осторожно разворачивается, чтобы не наступить в кучу осколков и выходит из кухни. Антон смотрит ему вслед, поражаясь, что они в самом деле только что поругались просто из-за того, что высказали то, что не давало спокойно дышать даже рядом друг с другом. И Антон остался с этими осколками на кухне один. Осколками не только разбитой чашки. Разбитой жизни, которую Арсений и Антон так отчаянно пытались собрать заново из осколков, но, как выяснилось, тщетно. Невозможно пить тёплый и согревающий чай совместного существования из наспех склеенной кружки жизни, разбитой со всей силы. Арсений доходит до комнаты, садится на кровать, тяжело вздыхает и падает на спину, упираясь о мягкие подушки. Если он переживёт этот ужасный жизненный период, то будет настаивать на памятнике самому себе при жизни. Мало того, что плохо в физическом плане, так ещё и морально невыносимо вывозить всё, что идёт следом за ним. Больше всего Арсений боялся, что Антон в какой-то момент не выдержит и оставит его. И сейчас, прокручивая в голове всё, что они друг другу наговорили, ясно осознаёт: кажется, его страх осуществится сегодня. Арсений всегда был успешным, самостоятельным, сам добился всего, что у него было до недавнего времени. А теперь, вон, кружки бьёт, потому что не видит, куда машет рукой. Арсений знает прекрасно, что выглядит жалко — он, к сожалению, так же себя и ощущает внутренне, хотя с самооценкой у него всё всегда было более чем нормально. Он буквально признался Антону в собственной немощности, и, прежде чего, признал это сам. Арсения, если бы он был на месте Антона, после таких заявлений любимого человека перестало бы что-либо держать рядом. Арсений очень не хотел, чтобы у них всё закончилось так. Глупо, некрасиво, по его собственной вине. Из-за его слабости, но которую, в то же время, нельзя было не ощущать в ситуации, в которой они оба оказались. Как же паршиво, что эта авария разрушила не только здоровье и моральное состояние Арсения, так ещё и самое лучшее, что было в его жизни — отношения. Самые уютные, комфортные, здоровые, научившие Арсения многому. Но почему-то даже этих знаний не хватило, чтобы их сохранить. Антон широко открывает окно на кухне, испытывая жизненную необходимость подышать, иначе он рискует задохнуться. Он просто не понимает, что делает не так. Почему вообще Арсений допускает мысли о собственной неполноценности, если Антон всячески ему доказывает обратное, пытается его занимать хоть чем-то, не давая закапываться в себе и своём состоянии. Антон думал, что Арсению его усилия помогают. Как оказалось, всё было тщетно. Самое ужасное в человеке — когда он намеренно не принимает помощь и будто упивается своей болью и страданиями, чтобы его не прекращали жалеть. Арсений не из таких, Антон знает. Арсений всегда делал всё, лишь бы выбраться из проблем, какими бы они ни были, не терпел, когда ему сочувствуют, предпочитал всё решать самостоятельно и прибегал к помощи близких исключительно в случае крайней необходимости. Сейчас же Антону кажется, что Арсений изменился. Будто он настолько зациклился на своей боли — физической, и, как следствие, моральной, что не желает из неё выбираться, ведь так проще. Ведь можно сорвать свою злость на весь несправедливый мир на Антоне, обвиняя его в недостатке внимания, хотя они оба знают, что обвинения эти голословны. А пытаться всё проработать слишком сложно, пытаться выбраться как будто бы и не нужно, ведь в физическом плане ничего не изменится. Антону очень бы хотелось ошибаться. Но Антон помнит эти серые изменившиеся глаза и приходит к окончательному выводу: они изменили не только цвет и состояние, но и самого Арсения. Сделали его гораздо ранимее и беззащитнее перед сложностями, в которые он попал не по своей воле. Антон привык видеть Арсения сильным. Антон привык быть сильным сам. Но, кажется, их всё-таки сломали. Как ту машину, в которой сидел Арсений пару месяцев назад. Прохладный мартовский воздух немного отрезвляет. Пряди волос развевает ветер, на улице стремительно темнеет, Антон постепенно с каждым вдохом успокаивается. Зачем-то же они с Арсением встретились когда-то и всё это время свои чувства с каждым днём, с каждым годом лишь подтверждали. Явно не для того, чтобы расстаться в момент, когда они нужны друг другу, как никогда. Антон закрывает окно, берёт плотную тряпку, собирая ею осколки с пола, чтобы не пораниться самому. Щёткой заметает наиболее мелкие, невидимые простым взглядом, ставит заново чайник и достаёт две чашки. Завершает то, что и должно было случиться час назад. Но, с другой стороны, если бы этого эпизода не было, они бы не пришли к необходимым осознаниям. Разным, но верным. Арсений продолжает лежать на кровати, уверенный, что он только что разрушил всё, и собрать, замести осколки так просто не выйдет точно. Антон другого мнения. Антон заваривает чай, несёт две чашки в гостиную и берёт книгу, заложенную какой-то карточкой, попавшей под руку на странице, где они остановились читать вчера. Нарушать традиции Антон не намерен, как и заканчивать их привычные отношения, ставшие неотъемлемой, одной из важных частей жизни обоих. —Почитаем? — Антон заглядывает в комнату, опираясь о дверной косяк. Арсений вздрагивает, не услышал ведь за своими громкими тяжёлыми мыслями шагов. А потом непонимающе хмурится, не ожидая явно, что Антон придёт. Точнее, он ждал, что Антон придёт прощаться. А он предлагает почитать вслух, как делал каждый вечер, какой бы уставший он не был, во сколько бы не освобождался после работы, что бы не происходило. Читал, потому что хотел этого сам. Антон не из тех, кто будет себя заставлять делать то, что ему не нравится. У него перехватывает дыхание, когда Арсений осознаёт такую очевидную всё это время вещь, но такую важную для понимания вообще всего. Антон не считал и не считает его каким-то немощным. Антон его любит, несмотря ни на что. —Давай, — надрывным голосом отзывается Арсений, встаёт с кровати, смотрит куда-то сквозь Антона. — Только давай сначала обсудим то, что произошло. Хватит уже друг друга жалеть и всё замалчивать. Антон кивает, снова забывшись, хлопает себя по лбу и с улыбкой озвучивает согласие. Вручает Арсению кружку с чаем, тот крепко её держит, немного ловит флешбеки, но как-то глупо сейчас будет продолжать истерику или начинать бояться чашек. Арсений начинает первым. Объясняет, что действительно устал жить так, как вынужден. Признаётся, что в самом деле боялся, что Антон его бросит и во многом из-за этого не хотел делиться абсолютно всем, что есть на душе. Переживал, что Антон тогда увидит его слабость и ещё раз подтвердит в своём восприятии, что Арсений — беспомощный и жалкий. Антон долго подбирает наиболее мягкие слова, чтобы выразить то, к какому выводу об Арсении пришёл он, когда стоял у окна. Арсений над его словами всерьёз задумывается. Успевает выпить половину чашки чая, прежде чем всё обдумать окончательно и в конце концов согласиться. Сам он об этом никогда бы не задумался. Арсений в самом деле не видел смысла пытаться брать себя в руки, ведь ему казалось, что потом снова всяко накроет, когда, например, он что-нибудь не сможет сделать из-за своей незрячести. Ведь пока физическое состояние оставляет желать лучшего, нет смысла лечить моральное. Как же неправильно. Хотя бы одна часть человека должна быть здоровой, хотя бы та, над которой человек может поработать сам и спасти самого себя самостоятельно. Осознавать всё это непросто совсем. Арсений с Антоном какое-то время молчат, думая, что им делать со всем этим и справятся ли они. И их отношения. —Меня Серёжа на концерт звал на этой неделе. Я, пожалуй, соглашусь. Сменю обстановку, отвлекусь. Я больше не хочу закапывать сам себя. Если у меня есть возможность выбраться из этой ямы хоть как-то, я буду пробовать. И если что, попрошу тебя крепче взять за руку. Но только если у тебя самого будут силы меня тянуть. Я же знал и сам, но ты сегодня сказал, что тебе тяжело. Давай тоже что-то с этим делать. И, наконец, нормально жить, — Арсений ставит кружку на столик у дивана, двигается к Антону ближе, переплетая с ним руки. —Сходи, конечно, я очень рад, что ты развеешься, — Антон оглаживает большим пальцем ладонь Арсения, думая над второй частью его фразы. — Насчёт меня, не знаю, мне кажется, я должен просто пару дней полежать, ничего не делая. Если я буду чувствовать себя отдохнувшим, если ты не будешь удручённым, то мне явно станет легче тоже. Арсений укладывает голову Антону на плечо, расслабленно улыбается, радуясь очень, что расставание отменяется. И страдания тоже. Ничего не изменится в одночасье, но они оба хотя бы встали на этот путь и теперь, всё проговорив и осознав, с него не сойдут, а будут гораздо внимательнее в каждом своём действии, слове, мысли и мотиве. Стоит однажды пережить кризис — в любом смысле слова — чтобы потом встать и продолжить достойное существование. Даже не существование, а настоящую и полноценную жизнь, в которой больше ничто не будет тянуть назад и вниз. На следующий день за Арсением приходит Серёжа, чему Антон, признаться честно, рад. Он очень хочет побыть в одиночестве, проспать весь день и не быть ни за что и ни за кого ответственным. Серёжа это понимает и потому приходит как можно раньше, чтобы Антон их спокойно выпроводил и не видел до самого вечера. Он с Арсением видится реже, чем хотелось бы, так что мысль о том, чтобы провести с ним сейчас как можно больше времени только прельщает. Антон зевает и даже не скрывает всем своим видом, что ждёт, пока они уйдут. Хорошо, что Арсений не видит, как Антон с выражением лица, полным нетерпения, смотрит, как Арсений завязывает шнурки и надевает пальто, Серёжа, наблюдая за этой картиной, не сдерживается и смеётся в голос. —Ты чего? — хмурится Арсений, выпрямляется и берёт с тумбы футляр с тёмными очками. —Видел бы ты недовольную физиономию Антона, которого разбудили в 12 утра, — качает головой Серёжа, пока Антон устремляет на него гневный взгляд. —Ухожу я, ухожу, расслабься, — улыбается Арсений, вовсе не обижаясь. Это он может спать дни напролёт, Антон же такого счастья лишён. —Прежде чем уйдёшь, — Антон подходит ближе, поправляет Арсению ворот пальто, оглядывает с головы до ног и признаётся совершенно искренне. — Знай, ты выглядишь потрясающе. Тебе бы ещё стакан кофе в руки и будешь ещё больше олицетворением слова “эстетика”. Серёжа закатывает глаза, а в следующую секунду и вовсе задирает голову вверх, любуясь потолком, будто его расписывал Микеланджело и необходимо срочно рассмотреть каждую деталь. Потому что Арсений делает шаг вперёд и коротко целует Антона в мягкие губы. —Нацеловались? Пойдём, а то Антон сейчас съест нас обоих, — цокает Серёжа, а самому в глубине души очень тепло. Он ведь был свидетелем отношений Арсения и Антона с самого начала. Знал всё, что им сопутствовало, и, пожалуй, если бы не Серёжа, они бы не начали встречаться никогда. Неизвестно как, но он тогда смог убедить Арсения, что нет ничего плохого в том, чтобы полюбить своего однокурсника. Он был в курсе их жизни и дальше, сам воочию наблюдал за трепетом и заботой, с которой они друг к другу относятся и не верил, что такая красивая любовь в самом деле случилась в реальной жизни. Скудной и не всегда справедливой. И когда она свой этот неутешительный статус подтвердила, Серёжа, помимо всего прочего, очень переживал, что Арсений в итоге останется один. Он в Антоне и его чувствах не сомневался никогда, но всё же то, что случилось с Арсением могло стать тем, что в итоге разрушило бы их любовь. Так почти и случилось. И Арсений об этом Серёже обязательно расскажет, когда они выйдут из дома и пешком пойдут выполнять свою программу на день. И Серёжа после того, как узнает, что пережили отношения Антона и Арсения начнёт ещё больше уважать избранника своего друга и убедится, что он — именно тот, кто всегда был нужен Арсению. Он уверен, что есть люди, которые бы отказались пытаться наладить взаимопонимание, помочь друг другу, оказавшись в подобной непростой ситуации. А Антон, вот, даже не допустил мысли о расставании. Это дорогого стоит. Серёжа гордится и Арсением. Он, пусть и говорит сам про себя, что сдулся и у него не осталось сил, на самом деле оказывается таким же сильным, как и Антон. Если человек признаёт в себе отсутствие того стержня, за который должен держаться в жизни, значит, он уже не может считаться безнадёжным. А если человек ещё и, пусть и не сразу, но всё же решается выбраться из чувства безысходности, значит, в нём есть что-то, что и позволит в конце-концов справиться. Принять такое непростое решение ведь не может безоговорочно слабый человек. И, объективно, существовать с такими кардинальными переменами в жизни, с которыми столкнулся Арсений, тоже не каждый сможет. Да, Арсений и сейчас, идя рядом с Серёжей, всей душой ненавидит своё состояние, ненавидит свои глаза, обстоятельства, из-за которых всё это случилось, но он чувствует тёплый ветер, развивающий волосы, слышит запах свежести и необъяснимый аромат весны, самого любимого его времени года, и ловит себя на мысли, что при всех этих чувствах ненависти он очень сильно любит саму эту жизнь, которая у него осталась несмотря на весь ужас, что с ним был после аварии. Игорь как-то сказал, что Арсений совершенно спокойно мог просто не выжить. А он, вон, шагает по сухому асфальту, рассказывает Серёже, как он рад, что друг его вытянул отвлечься насыщенной программой дня, и, несмотря на то, что он ничего не видит, он всё ещё живёт, и, собственно, грех жаловаться. У него есть любимые люди, делающие всё для его благополучия, у него есть ощущение весны, и, пусть и морально очень тяжело, пусть Арсений, скорее всего, никогда не сможет смириться и спокойно воспринимать очередную разбитую кружку, Арсений может чувствовать жизнь в такие тёплые её моменты, как, например, сейчас. Серёжа делает миллион фотографий Арсения, по сути, одни из первых за последние месяцы, во время прогулок с Антоном у них обоих как-то не возникала мысль продолжить вести социальные сети Арсения, да и он сам не сильно хотел — больше не считал себя красивым, тяжело так считать, когда мало того, что нет возможности посмотреть на себя со стороны, так ещё и ненавидишь всей душой собственные глаза, не видящие ничего. Но сейчас Арсений сам просит Серёжу его сфотографировать. Даже тёмные очки оказываются вполне себе к месту: сквозь тучи пробиваются солнечные лучи, Арсений смотрит вверх, так, что лицо освещает солнце, улыбается всему сразу: ему, самому факту, что он преисполнился настолько, что хочет снова делать то, что так любил раньше: вести социальные сети со своими фотографиями. Теперь, правда, там не будет снимков этого мира глазами Арсения, но он старается об этом не думать. Наоборот, верит, что скоро они вернутся. Как и его глаза. Впервые Арсений сам, не соглашаясь с утешающими словами, а прямо сам осознаёт, что он не безнадёжен и зрение в самом деле вернётся. Нужно только ещё немного потерпеть. Серёжа по просьбе Арсения отправляет Антону получившиеся фото, все сразу, ведь выбрать несколько Арсению некоторым образом проблематично, но тот ожидаемо не читает сообщения и даже не заходит в сеть. Он обожает в себе способность если уж и спать, до прямо до победного, когда даже его вымотанный организм уже скажет, что больше отдыхать невозможно. Антон просыпается ближе к вечеру, разлепляет глаза, распластавшись по всей широкой кровати и чувствует себя лучше всего. Решает даже пока не брать в руки телефон, ведь отдых от информации, какой бы то ни было, нужен тоже. Не заморачивается с ужином, находит в холодильнике что-то съедобное и трапезничает в полной тишине, но вовсе не угнетающей. Ему, на самом деле, было крайне необходимо отдохнуть и от Арсения тоже, чтобы вот так, наедине с собой и своими мыслями ещё раз обдумать весь вчерашний разговор и позволить всему спокойно уложиться в голове во время долгого сна. И сейчас, сидя в пустой кухне, чувствует себя спокойнее и легче, чем на протяжении всех этих месяцев. Может, просто прошло достаточно времени, чтобы им обоим свыкнуться со всем происходящим, а может, разговор по душам, в которой Арсений и Антон проговорили абсолютно всё, ничего не тая, в самом деле помог им сейчас ощущать, как с плеч упал тяжёлый груз и теперь, пусть сама проблема никуда не ушла, с ней стало проще существовать. Гордится их историей не только Серёжа, зритель со стороны, но и её участники сами собой. И, объективно, есть чему. Более чем.