Поддержка?
Раздумывая о своем месте в жизни, она бы никогда не подумала об угрозе смерти, приключениях и странствиях. Считала, что в её манере будет остепениться, построить карьеру и заручиться непоколебимой стабильностью. Расскажи ей кто лет пять назад, что маленькой школьнице скоро придется распрощаться с обыденной жизнью, еще и таким способом, она бы никогда не поверила, более того, посчитала бы этого человека психом, либо сбежавшем постояльцем Святого Мунго. Если честно, ей хотелось бы надеяться, что она одна из них.«Гермиона Грейнджер, угодившая в психиатрическое отделение Св. Мунго, с недавнего времени впала в кому. Целители разума не дают точных прогнозов, но к сожалению, высказывания обошлись без обнадеживающих подробностей.»
Именно так описывалось бы ее состояние, воплотись её желания в реальность. Гермиона была согласна на что угодно, лишь бы не та явь, в которой она очутилась сейчас. Ей нравились те приключения, с которыми она успела столкнуться, будучи студенткой Хогвартса. С лучшими друзьями. Ее любимыми Гарри и Роном. Она гордилась тем, что была неким связывающим звеном в их троице. Ей нравилась роль зубрилы, которая всегда спасала своим трепетом к знаниям, за которую мальчишки успевали подтрунить Гермиону. Нравилось и то, как она после обязательно напоминала в своей манере: «Если бы вы тратили на учебу куда больше времени, то мы бы выбрались значительно раньше. Я ведь говорила.» Улыбаясь мыслям, она прокручивала теплые моменты, вгоняя себя в глубокую скорбь по своей прошлой жизни. Гермиона старалась думать об этом меньше, но когда тебя окружает непроглядная тьма и тоска, очень тяжело сосредоточиться на позитиве, куда тяжелее его отыскать. Кусая губы, она не заметила, как выступила капелька крови, сигнализируя металлическим привкусом во рту, из-за чего она моментально отвлеклась от самокопания. Перед лицом лежал лист пергамента, который она недавно начала заполнять сделанными накануне выводами. Грейнджер пыталась скомпоновать всё в голове, но куда лучше выходило на бумаге, когда она видела весь итог прямо перед собой. Конечно, был риск, что Локк мог найти ее записи, но кого это волнует, если Гермиона верит в свою скрытность и умелое применение шифров. Листая в сознании последние воспоминания и детали, она перенесла их на бумагу, выводя чернильные закорючки, выученные еще на нумерологии в Хогвартсе. Гермиона надеялась, что Локку попросту неведом такой способ для изложений. Первым делом она собиралась втереться в доверие Малфоя, или, хотя бы, заиметь над ним реальную силу, способную, либо защитить Гермиону, либо вытащить из заподни. Вторым пунктом стояла ее физическая подготовка. Отчего-то она знала, что рано или поздно для побега потребуется вся ее мощь и возможности, а помня свое недавнее хилое состояние после двойной пробежки вдоль окрестностей, прекрасно понимала — работа здесь предстоит долгая. Сюда же и потребуется ее первая отговорка, способная отвести с нее подозрения. Вычитав в библиотеке о праздниках, их причинах и обрядах, Гермиона сообразила куда следует податься. Смертным в Фейриленде путей не много: служба какому-нибудь богатому двору, будь то нянька для незаконно рожденных, кормилица тех же самых грудных детей, обычная служанка или рабыня во всех смыслах этого слова; человек мог быть также и кузнецом, если преуспевал в этом ремесле, или же торговцем, странствующим между двумя мирами. Но ни одно из этих призваний не могло принести маломальское уважение к своей личности. Единственное почтенное дело, благодаря которому могли признать смертного, это или рыцарство или брачный союз с поместью. Последнее Грейнджер явно не светило, а вот самоотверженности ей не занимать. В таком случае, она стала бы служить армии Эльфхейма во главе с генералом, завоевывая новые земли. Именно туда Гермиона и собиралась податься, попав сначала на Летний турнир, что дело из еще более непростых. На турнире она смогла показать себя перед членами королевской семьи, и кто-нибудь из принцев или принцесс произвел бы ее в рыцари, включая в состав личной гвардии. Тогда Грейнджер смогла бы надеяться на куда более существенное, чем собственная защита. Ранее ночью, Локк поделился своими опасениями на этот счет, на которые Гермиона, разумеется, плевала с высокой башни. Оставалось лишь найти того, кто станет обучать боевому искусству на мечах. Дело за малым. Складывая свои записи, и пряча их в разрез матраса, глубоко-глубоко в перину из одуванчиковых шляпок, она расставила книги по полкам и переоделась, намереваясь позавтракать. Впереди лекции и практические занятия по магии, на которых она всегда молча сидела, лишь изредка поглядывая с завистью. В такие моменты она почему-то всегда натыкалась на изучающие глаза Малфоя, словно он только что одержал над ней победу в сражении, и тогда Гермиона признавалась себе, что раздражал он ее куда сильнее, чем подначивания Локка. Внизу ее ждал одинокий длинный стол с запеченной лягушачьей тушкой, политой сыром, полюбившиеся ей пышные вафли с клюквенной начинкой и чайный отвар из шиповника с чабрецом. Выудив из кармана склянку с солью, она сдобрила свое кушанье, снимая так чары — губительные для людей. Это был своего рода яд, которым обладала любая еда, приготовленная из фейрийских ингредиентов. Чаще всего Локк трапезничал вместе с ней, отчего пустующее место рядом с ней натолкнуло на озадаченные мысли, так как его чрезмерная занятость в последнее время, вызывала необъяснимую настороженность. За проведенное здесь время, Гермиона поняла, что он всего лишь сын богатенького отца, унаследовавший целое состояние, отчего и полностью свободный. Локк ей об этом не говорил, но догадаться было несложно. Он принадлежал знати, как и все, кого он приводил в поместье. Обижало то, что такой знатью назвали и саму Гермиону, Король же объявил об этом при всём Дворе, но почему-то об этом помнила только она, да ее воспоминания. Оказывается, бороться с одним таким отпрыском было почти счастьем, но не с целой оравой, наседающих на тебя толпой. И от этого Гермиона начинала тосковать по тем перепалкам с Малфоем и мальчишками, всегда встающими на ее сторону. Пережевывая резиновое мясо, она не чувствовала вкуса, снова зарываясь в болезненные мысли и терзания. Все ночи и дни, проведенные здесь, казались сплошным маревом и непрекращающейся борьбой с тенью, где ты никогда не сможешь одержать победу. Одно усилие за другим, ради которых заставляешь и презираешь себя так, словно на твоих плечах неподъемный груз всей вселенной. Череда из черных пятен уныния, где хвалишь себя за выпитый стакан воды и в кое-то веки чистую одежду. Постоянно метающиеся мысли, убежать от которых невозможно, но и справиться с решением чересчур тяжело. Помогала лишь вера. Что когда-то станет лучше, ведь хуже уже просто не может быть. От тягостного бичевания ее отвлек Локк, усевшийся за стол с кубком в руках. На борьбу с ним Гермиона всегда находила силы, потому как именно от него она их и черпала, одерживая победы в словесных перепалках. — Зачем тебе турнир? — Если ты запамятовал, спешу напомнить: рыцари, и я хочу попасть в их число. — У тебя не выйдет сбежать даже будучи рыцарем. Можешь выкинуть эту идею из головы. Она сжигала его взглядом, пожирая своим гневом, наверняка, только раззадоривая. Поняла это по его непринуждённой позе. — Зачем ты меня держишь? Ты обещал рассказать всё еще две ночи кряду. Выполняй обещанные слова! — Усмирись, букашечка, — снисходительно бросил он, отходя к стеллажу с винами. — Если так хочешь ответы, пообещай что-нибудь взамен. Он нахально улыбнулся, возвращаясь к своему месту с бутылкой сливового вина. Та звонко хлопнула, стрельнув пробкой в потолок. Гермиона слушала звук разливающегося алкоголя, выжидая момент. Она сжимала в пальцах вилку, готовясь бросить ее в Локка. Когда он поднес деревянный кубок к губам, Грейнджер сделала резкий бросок, попадая прямо в цель. — Ладно! — крикнул он, накрыв лоб пальцами. Взглянув на них, он увидел лишь жирные разводы от сыра, моментально раздражаясь. — Я жду всех подробностей. — Ты приползла вся исцарапанная и в синяках потому, что я наложил на тебя запрет. Ты не сможешь сбежать, как бы сильно того не хотела. — Когда я еще была под действием гламура? Тогда ведь? — Сама сообразительность, — не унимался Локк, падая на стул. — В запрет входит следующее: ты не можешь выходить за территорию поместья без моего желания; не сможешь и отравить меня, какой бы способ ты не придумала; соль, яды, заговоры, которые на меня опустишь, станут бессмысленными еще на задворках твоего сознания. — Но школа. Я приходила на лекции всегда раньше тебя, а иногда и одна. Как ты здесь объяснишь свое желание? — Если меня там не было, это еще не значит, что я запрещал. Есть определенные места, в которые я разрешаю тебе отправляться. Это магия, букашечка. Когда-то и сама подобной владела, должна понимать механизм действия. Его тон и манера изъясняться выводили из себя, но Гермиона постаралась сосредоточиться и запомнить каждое слово, чтобы в дальнейшем найти лазейку. — Про какую роль, отведенную мне, ты постоянно припоминаешь? Какой толк? — Существует определенная договоренность, в которой ты занимаешь важное место. Всё, что могу сказать — грядет время обновления власти, Элдред уже стар для правления, но назначить преемника он не спешит. Здесь то ты и поможешь. — Несуразица какая-то. — Она смотрела на него в неверии, скептически хмуря брови. — Ты сам постоянно твердишь о моей никчемности, в чем же тогда смысл твоих слов? — Ай-ай, — пригрозил он указательным пальцем, — а вот об этом тебе знать не обязательно. Не отрицай и тот сценарий, в котором я просто забавляюсь твоим рвением меня покалечить, уж слишком ты притягательна, когда ненавидишь. — Ну и сволочь же ты, — выплюнула она в отвращении. — И не отходи от темы, где подробности? — Да, я обещал рассказать, но не всё, а лишь многое. — Он приготовился встать, опираясь ладонями о столешницу. — Что и сделал. Гермиона не дала ему закончить начатое, с усилием отталкивая стол в сторону, из-за чего Локк остался пригвозжденным в маленьком пространстве между высокой спинкой и полированный дубом столешницы. Он уставился на Грейнджер обезумевшим оскалом, застывая так на мгновение. — Теперь, зная хотя бы о крупице моего значения в выполнении твоих планов, я не позволю тебе так со мной обращаться. И заставлю уважать мои интересы. Схватка настойчивыми гневными взглядами, в которой, казалось бы, не мог выиграть никто. Грудная клетка вздымалась от пустившегося по венам адреналина, что голову начинало вести немного в сторону. Гермиону накрыла волна вседозволенной смелости, отчего она продолжала невидимый бой, пуская в Локка стрелы из злости и отвращения. — Знай свое место! — он бросил в нее бутылкой вина, приземлившейся ровно на пол за спиной, звеняще разбиваясь на осколки. — Более ни одной твоей прихоти не услышу, покуда сам не пожелаю пощады для тебя! Любая информация, которая потребуется от меня, станет для тебя недоступна. Я был добр и снисходителен к тебе и твоему положению. Следовало бы наказывать достойно твоему распутному языку и глупости неопытному уму. Теперь же я таких ошибок не совершу. Ты сама напросилась. От этих слов стало и в самом деле страшно. Фейри не способны на ложь, потому не обращают внимания на тон, только слова имеют вес. Так они привыкли, и если не обитали среди смертных, то и их слова принимали за чистую монету. Но Локк был не из тех, он верил в лживость фраз, пускаемых Гермионой в его сторону. Он верил в свои слова, помнил и о лгунье по-соседству с ним. Поэтому Грейнджер тоже верила. В его обещания. В свою безнаказанность. — Ты и пальцем меня не тронешь. Красивая картинка должна оставаться красивой, так ведь? — Не думай, что в моем арсенале существует только грубая и неотесанная сила. Его оскал начинал и вправду пугать. Охваченные яростью рыжие глаза и не подходившая к ним мягкая улыбка. Гермиона вздрогнула, начиная понимать весь смысл брошенных слов, порывисто выдохнула, и бросилась прочь, еще раз оценивающе окинув грозный вид Локка. «Святой Мерлин, что я натворила… Спаси меня, дай то, что поможет выстоять.» «Какая же я дура.. О, Моргана…» И Мерлин её услышал, пусть и слишком поздно, но дал спасение, пусть и не в том ключе, в котором хотелось бы.•••
Дабы понять то, что Локк пытался завуалированно донести, Гермиона полезла в библиотеку, в древние пыльные фолианты о зарождении Эльфхейма. Просиживая час за часом, перелистывая ветхую страницу за страницей, она наконец поняла, к чему вел ее братец. «Элдред — внук королевы Мэб из дома Зеленого вереска. Поначалу Мэб жила как одиночная фейри, но потом начала завоевания вместе со своим рогатым супругом и оленьими наездниками. Это из-за него пять наследников Элдреда имеют ту или иную звериную черту — вещь вполне заурядную в стране фейри, но весьма необычную среди мелкой поместной знати.» В сказках и повестях говорилось, что фейри не умирают от старости, но устают от жизни. Когда-то генералы воевали от имени Элдреда. Громили отказавших ему в верности. Но теперь, согласно текстам бардов настоящего периода исчисления, Элдред потерял вкус к кровопролитию. Он позволяет своим поданным бунтовать против него, и это в то время , когда другие Дворы отказываются подчиняться Королевству. Настал момент освободить трон для нового монарха, голодного и жадного до крови. Задумываясь о том, кого бы она хотела видеть во главе Эльфхейма, вдруг осознала свою причастность к миру фейри. Пусть далекую и неосязаемую, но точно существующую. Гермиона больно ущипнула себя, приговаривая шепотом, что заслужила эту боль. Заслужила куда большую боль, чем когда-либо могла вынести. Сейчас она поняла, как давно не испытывала тоски по мальчишкам, как давно не переживала за них. Ощутила свою глубокую зацикленность на собственных терзаниях. Гермиона никогда не была такой. Да, она сама старалась не задумываться о прошлом, чтобы еще больше не терзать себя мучениями, однако она не догадывалась, что спустя такое непродолжительное время и вовсе отречется от них, самовольно и незаметно откинув в забытый ящик. Гермиона Грейнджер, которую она знала, была готова броситься с головой в опасный омут событий. Без раздумий. Всё ради спасения близких. Та Гермиона Грейнджер жертвовала многим, лишь бы другие оставались в безопасности. Оборачиваясь назад, она вдруг прониклась скорбью. Больше не существовало той Гермионы Грейнджер. Её нет. Пропав, словно без вести, она поняла, что больше не ощущает себя той девушкой. Той доблестной, храброй, отзывчивой и жертвенной гриффиндоркой. Теперь её голову занимали лишь мысли о собственной безопастности и будущем исходе испытаний, что судьба подкинула ей на пути. Могла ли Грейнджер ненавидеть себя сильнее, чем когда-либо в жизни? Отвечая на этот вопрос, она могла с уверенностью подтвердить, что именно сейчас, в данную секунду — могла. Как никогда прежде. Ненавидела. Всю свою осознанную жизнь Гермиона чтила преданность в людях, их готовность на подвиги ради других, именно в этом по ее мнению заключался весь смысл преданности. Но, за весь этот период, проведенный в Фейриленде, ее собственная преданность к другим людям ускользала сквозь пальцы, как бы сильно она за нее не хваталась. Столь много одного слова, и столь же много крутилось вокруг него, отчего Гермиона потеряла смысл в своей борьбе. Ужас перед открытиями, гнев, отчаяние, сожаление и страх за свои же доводы обрушились на нее жестоким шквалом, выливая наружу копившиеся эмоции. Слезы рванули непрерывным потоком, беря в плен своей неожиданностью. Взахлеб, Гермиона пыталась успокоить себя утешающими словами, но увы, лишь ухудшая состояние, слишком быстро перетекшее в истерику. — Не плачь.. Нет-нет, когда-нибудь так и произошло бы. — Не плачь, ну пожалуйста, — шептала она себе. — Рано или поздно должно было случиться что-то подобное. От всех мыслей, что будто стучались по черепной коробке тяжелым молотком, становилось тошно и по-ироничному смешно. Гермиона сотрясалась в рыданиях, топя свое горе, как болезненную утрату по любимому, разнося по библиотеке горькие завывания о потерянном. И только собственные ладони, обнимающие за плечи, могли утешить, хоть на некоторое время снимая боль с ее израненной судьбой души.•••
— Что стряслось, моя букашечка? Приближаясь к полянке в сопровождении Локка, Грейнджер думала лишь о пустоте внутри ее сердца, слушая летевшие в нее фразы только наполовину. Взглянув в лисьи глаза перед собой, она неоднозначно протянула, проведя ладонью по опухшим щекам. — Так и будешь молчать? — недовольно начал он, останавливая Гермиону за предплечье. — Твой вид оставляет желать лучшего. Чем ты занималась? — Всё в порядке, Локк. — Ровно произнесла она, продолжая путь. — Если кто-то задаст тот же вопрос, скажу, что горевала от неразделенной любви. Можешь не беспокоится, окружающие мне поверят. — И ни капли буйства. Ты меня поразила.. Не вникая в дальнейший диалог, она ступила по мягкой траве поляны, где обычно проходили занятия, всё также не поднимая глаз со своих ботинок. Не видя смысла и в том, чтобы вдумываться в кружащую гудящую атмосферу, она заняла своё привычное место в отдалении могучего дуба. Кто-то, чересчур громко отпускающий какую-то ересь на протяжении всего времени, что она ожидала прихода наставника, заставил прийти в себя. Отняв внимание от своих ладоней, Гермиона поняла, что Никасия на пару с Нордуком забавлялись ею, тыча пальцами и разнося смех по всей своей компании. Неделю назад это бы озаботило ее чувства, но не сейчас. Грейнджер лишь обвела их взглядом, снова утыкаясь перед собой. Но через еще один десяток минут они не поспешили успокоиться, подходя ближе, из-за чего начало появляться сожаление о сегодняшнем досуге. Она всё считала и считала, ожидая начала лекции, однако, дойдя до трехста, преподаватель так и не появился. — Тебе бы в пору благодарить за такую милость. А, Грейнджер, — прервал ее счет подошедший Принц, пиная мыском ботинок траву рядом, отчего та посыпалась на колени Гермионы. Она ничего не ответила. Только подняла свой измученный взгляд, как бы говоря, что ей нет дела до его слов. Но когда ее глаза встретились с серыми радужками перед собой, Гермиона неожиданно уловила в них тень смятения. Это заставило всмотреться, задержаться еще на пару мгновений, чтобы затем она оглянулась по сторонам, понимая, что на поляне остались только они вдвоем. — Не огрызаешься, не перечишь. Где твой острый язык? Наконец осознала последствия того выбора, который сама предприняла? — Что? — её голос звучал словно сквозь туман, растворяясь в собственных ушах сразу, как вылетал из уст. — О чем ты? — Не прикидывайся дурочкой, Грейнджер. Только в твоих силах было узнать про этот мир, и сделать так, чтобы в итоге ты попала сюда. Что, ожидала более теплого приёма? Тогда следовало изучить побольше литературы, тебе ли не знать? Различив ядовитые нотки в его обвиняющем тоне, она поняла, что еще мгновение, и она рассыпется, превращаясь в труху прямо перед школьным врагом. Слезы, готовые вот-вот вырваться, остановились лишь на секунду, но подрагивающий голос всё-таки выдал Гермиону с потрохами: — Какой же ты кретин, Малфой… Тоже попал сюда по собственной воле? Бросив это, как наживку в озеро с пираньями, она немедленно поднялась с места, собирая пергаменты и учебники в сумку. Локк, вдруг позвавший ее откуда-то сверху, показался, машущий пятерней. Он выглядывал из окошка башни, где иногда проводили уроки по искусству, приглашая подняться. Гермиона кивнула ему, вытирая увлажнившиеся веки, и пустилась прочь, даже не оглянувшись на застывшего Принца. Весь остаток ночи прошел более терпимо, за исключением Поэзи, что пыталась проткнуть ее деревянным клинком на занятии по фехтованию. Гермиона не старалась дать отпор или как-то защититься от выпадов нерадивой одноклассницы, лишь держала вид, чтобы окончательно не свалиться с ног, задыхаясь от внутренней боли, что притупляла собой все ощущения. Не хотелось думать ни о грядущей подготовке к Летнему турниру, ни о скором, по-видимому, перевороту во власти, ни о причастности ко всему этому Малфоя, в том числе и Локка. Грейнджер безвольно плыла по течению, жалея себя, и тем самым, еще больше топя в темнице горюющего сознания. Презирала она себя и за внезапный вопрос, который по пути в поместье, задала брату. — Не хочу в ближайшее время выходить из дома. Я уверена, ты сможешь найти причину и для этого, чтобы никто не подумал лишнего, взамен же обещаю быть тихой и сговорчивой. — О-о, я уже успел заметить, что моя смертная букашечка тиха и сговорчива. Но, скажи, ты вот, заметила, что назвала свою личную клетку домом? — ехидно объявил Локк, приобнимая Гермиону за лопатки, и уводя в глубь леса. Она не противилась его жесту, только мирилась с очевидностью. Наверное, в тот момент, он знал какой огромный гвоздь вбивает в гроб Гермионы, который она своими собственными руками выковала, обжигаясь о каждую его латунную деталь. Тем не менее, она была бы рада, стань Локк тем, кто закопает ее могилу, водружая крест погибели, знаменующий конец всем мучениям.•••
Пытаясь отвлечь себя, она решила отправиться к озеру, откуда вытаскивала захлебывающегося Малфоя, совсем тогда не подозревая о его титуле. Гермиона считала, что сможет там освежить голову, почувствовав гуляющий ветер на своих щеках, всё еще временами краснеющих от нахлынывающих эмоций. Шли недели, потихоньку приближающие Грейнджер к смирению с упавшими на ее голову открытиями собственного «я». Не понимала она лишь одного — отчего же легче не становилось, а возможно, вникать в это и вовсе не собиралась. Она следила взглядом за пролетающими птицами над головой, засматривалась на пожелтевшие листья, вспорхнувшими в воздух от подхватившего их потока ветра, сортировала камни под ногами по форме и размерам, всячески отводя ход мыслей в сторону. Раздумывала и о том, не нырнуть ли ей в это мутное зеленое озеро, может даже пасть ко дну, пригвождая себя булыжником. Но веревки она так и не нашла, лиан тоже, а чтобы ее труп не нашли обнаженным, не стала рвать платье, дабы соорудить из его ткани подобие каната. Поэтому от нечего делать, Гермиона вернулась обратно в замок, и, как раз вовремя. Зайдя в столовую, она обнаружила нового гостя, сидевшего во главе длинного обеденного стола, с другого конца которого сидел Локк, выглядящей так спокойно и блаженно, что начинало настораживать. — Гермиона, занимай своё привычное место, — Локк указал на ее стул, даже не подняв глаз, продолжая дальше орудовать вилкой и ножом. — Ты подоспела как раз к завтраку. Она молча последовала совету, тем временем начиная досконально разглядывать незнакомого мужчину. На вид - вдвое старше Локка. Такие же рыжие волосы, спадающие волнами чуть ниже лопаток. Его черты слишком сильно походили на сидящего напротив него — острый подбородок и глаза с лисьим прищуром. Один из них рассекали два коротких шрама, доходящих до середины брови. Широкие плечи украшал военный мундир, обволакивающий мускулистые предплечья, что могло означать лишь одно — долгие тренировки с тяжелым мечом в кулаке. Повисшая тишина начала потихоньку давить, однако Грейнджер не спешила ее нарушать, неторопливо расправляясь с тушеной печенью в своей тарелке, только что сдобренной солью. Она заметила, как незнакомец проследил за этим движением, озаряя свое лицо кривой ухмылкой. Он немного склонил голову вниз, пряча в ладони смешок. — Отчего ты смеешься, отец? — с напускным энтузиазмом спросил Локк, удивив формулировкой Гермиону. — Отец? Что происходит? — Не знал, что ты станешь пренебрегать сей информацией, мой сын. — Заговорил он, откладывая приборы. — И, Гермиона, прости Локка за это, воспитанием занимались служанки, что есть лишь моя вина. Она не могла оторвать глаз от клыков, постоянно выпирающих у него при каждом открытии рта. К настоящему времени Грейнджер уже успела привыкнуть к представителям Народца, окружающих ее, к их внешнему виду и повадкам. Но их число не составляли зрелые фейри, пугающих своей величавостью и мудростью взгляда. — Вот именно, твоя вина.— Локк постепенно начинал выходить из себя, всё громче стуча вилкой по фарфору. — Гермиона, познакомься же, мой кровный отец Лесир, такой же Кримсон, как и я, и ты. — Сын мой, а ты не задумывался о том, отчего твоя сестра не имеет гены фейри? — выделил Лесир, поднимая брови ко лбу. — Очевидно, она просто не достойна быть такой, как я. — Ты многого не ведаешь, сынок, — коротко рассмеялся старший Кримсон, делая глоток вишневого напитка. Сейчас всё уныние, окутывавшее Гермиону все прошедшие недели, отошло на задний план, заставив мозг работать. Еще одна загадка, требующая скорейшей развязки. Она быстро прокрутила в голове все возможные вопросы на этот счет, и подобрала самые емкие, что помогли бы в короткий срок помочь сопоставить пазлы. — Рада знакомству, сэр. — Начала она. — Однако, прошу простить за бестактность, почему вы отсутствовали в поместье такое продолжительное время? — Разве продолжительное? — Лесир снова рассмеялся, но ловко пресек свой порыв. — Прошу, прости меня за это, я уже и запамятовал как быстротечно время для смертных. И, пропадал я в походах по усмирению буйствующих народцев. — Вы..? — Да, я генерал армии Элдреда. На этот раз обошлось без завоеваний чужих интересов, и к сожалению, без склонения чужих колен, тем более, голов перед короной. Мягкий и ровный голос Лесира полностью противоречил смыслу сказанных слов, словно он говорил о какой-то обыденности или всеизвестной норме. Грейнджер заставила утихомириться своих пугливых червячков подсознания, вооружаясь новым вопросом, пока мозг продолжал записывать основные детали. — Вы знали, что я была здесь всё то время, пока вас не было? — Нет, Гермиона, Локк не поспешил предупредить меня, что собирается забрать тебя под свое крыло. Не подозревал и о том, как именно он тебя забрал и что для этого предпринял. Представь мое удивление, когда возвращаясь в родной дом, меня встретили нелицеприятные слухи о его новом увлечении и делах, совершенных, мало того, что без моего ведома, так в довершении, еще и в полнейшем припадке. — Припадке? — непонимающе протянула Гермиона, начиная терять нить повествования. — Думаешь, он убил Джинель, будучи в полном здравии? — со всем интересом позвал Кримсон, задерживая взгляд. — Не знала, что у мамы есть другая форма имени, но я поняла, к чему вы клоните. И, еще кое-что важное. Мама говорила, что мой отец умер вскоре после моего рождения. Вы же не он? — Смертное дитя… — он покачал головой, облокачиваясь ладонями о столешницу, словно ответ стоил ему больших усилий. — Откуда в тебе могли взяться человеческие гены, если оба твоих родителя фейри? Этот вопрос-ответ заставил Гермиону впервые усомниться в своих знаниях. Она была уверенна в своей откровенности и близкой связи с матерью, но тогда как она могла не знать таких кричащих фактов из ее жизни. Все вдруг стало слишком запутанно для ее ума. — Я не знала, что она была фейри… — Так это от того, что Джинель владела своей магической силой в полной мере. Она тонко прятала те черты, которые не следовало бы видеть людям. Ощущение, словно на голову обрушили ушат с ледяной водой, выкинув после прямо на холодную зимнюю улицу. Хотела бы Грейнджер сказать, что не поверила ни единому сказанному слову, но увы, знала, что врать они не умеют. Теперь она сомневалась — могла ли отныне называть себя тем именем, которое всегда с гордостью носила, и было ли оно вообще настоящим. Весь прежний мир, и до того хрупкий, в одночасье рухнул, придавив Гермиону под своими руинами. — Спешу заметить, Локк, у твоей сестры прекрасные манеры, в отличии от тебя, чему стоило бы поучиться. Она даже не высказала своего недовольства по поводу прямолинейности моих выражений. — О-ох, — не выдержав, раздраженно прорычал Локк, — спешу заметить, отец, мне нечему учиться у смертных. И разговор окончен, я устал от пустой болтовни. Он рывком поднялся с места, со скрипом отодвигая стул. Гермиона смотрела на его удаляющуюся спину, не понимая что испытывает. Локк никогда не был тем, кто спасает ее. Всегда оставался личным надзирателем, владеющим ее волей, но почему-то в данную минуту, она почувствовала себя незащищенной. Грейнджер знала, запомнив это где-то на уровне интуиции, что Локк убережет ее от рук, способных принести ей смерть, пусть даже, если именно его руки станут такими. Она испытывала что-то двоякое, не находящее опоры ни в одном из чувств. Не осознавая по каким причинам Лесир оставался с ней учтивым и чутким, ведь был ей абсолютно чужим, таким же фейри как и все из ныне окружающих, но обращающимся так, как никто из них до этого момента, Гермиона неожиданно для себя посеяла внутри сердца крохотное зернышко расположения к Кримсену-старшему. Сбивала с толку и та неуверенность, где она не знала, кем может себя считать, и какую роль в себе несет ее заточение в этих стенах. Возможно, она не хотела признавать и то, что сейчас почувствовала для себя чужой даже почтившую память маму. Не хотела думать о том, что она могла быть Гермионе вовсе и не мамой. Внушала сейчас себе идею о неизвестности наследования генов фейри, возможность существования среди них таких же сквибов, как среди волшебников. Это немного успокаивало. Ей хотелось скрыться, убежать далеко-далеко, остаться наедине с собой, чтобы наконец расставить в голове всё по полочкам, чтобы собраться с мыслями и прийти в себя. — Момент испорчен, — остановил Лесир ее, — прошу меня простить, Гермиона. Побеседуем в другой раз, и я смогу развеять многие твои сомнения и неправильные выводы. Если ты не против, я откланяюсь. — Да, конечно, сыр, — потерянно согласилась Гермиона. — Прошу, называй просто Лесир. Так будет проще. Десерт она доедала уже в полном одиночестве, мучась от нерешенных задач. Ей было приятно то, как обходился с ней отец Локка, его обещания давали надежду на лучший исход в этой клетке. По пути в свою комнату, сосчитывая ступени винтовой лестницы, она собиралась снова достать ту самодельную тетрадь из одуванчиковой перины матраса, чтобы внести новую информацию со всеми деталями. Но ее планы оказались напрочь стерты обманчиво обворожительной улыбкой брата, встретившего Гермиону прямо за дверью покоев, и заявившего с порога: — Отныне ты не будешь здесь жить.