Я уже выбрал вас

Одно Шинджи знает наверняка: быть капитаном Хирако ему чертовски нравится. Нравится отодрать от собственной шеи холодные пальцы чужой ответственности, нравится отдаться в тёплые руки собственной власти. Не бегать по чужим приказам, не унижаться мелкими поручениями — а наконец расслабиться, наконец — плыть по течению, наконец — получать кайф от того, как твоё имя произносят с придыханием. Тай-чо: в этом так много гордости, так много — признания, так много того — кем он должен быть на самом деле. — Тай-чо, — тянет по слогам красивый мальчик в форме Академии перед ним и опускается на колени; пока Шинджи тяжело сжимает его волосы и давит вниз. Потому что, так уж получилось, в отличие от просто Шинджи — капитан Хирако может брать всё, что ему нравится. И всех, кто ему нравится. В конце концов, потраченное впустую время ему должны как-то да компенсировать; ехать на экзамены в Академию через пол-Сейретея ему вообще не хотелось, и этот приказ Шинджи выполняет через силу. *** Всё идёт по плану. Сегодня решится только траектория дальнейших действий, которая так или иначе приведёт к нужной цели. Изображать из себя не лучшего студента, но уверенно держаться в десятке лучших, было нетрудно. Запомниться каждому из преподавателей и не стать любимчиком ни одного из них тоже. Айзену всего лишь было необходимо создать образ универсального шинигами, который неплох во всём и не хорош ни в чем. Продемонстрировать достаточно способностей, чтобы тебя заметили, и недостаточно — чтобы заподозрили. Не выделяться — лучшая и самая удобная стратегия: преподаватели все ещё не поняли, насколько Айзен сдерживает уровень своей реяцу, иначе бы уже назвали его новым гением, предложили закончить академию экстерном, и начали мешать его планам. Лучшие студенты, быстрее всех заканчивающие Академию, — поголовно выскочки и глупцы. Айзен не будет иметь с ними ничего общего. У него свои цели. После исследования материалов, доступных в библиотеке Академии, Айзен сузил количество вариантов для перехода к следующей ступени своего плана: никто не возьмёт новичка сразу в первый отряд; политика второго отряда не подходит его целям; третий отряд слишком закостенел в своей морали; четвёртый отряд не даст должного развития; пятый... Пятый отряд был в списке приоритетов, определённо. Нового капитана назначили, когда Айзен уже учился в Академии, а значит, он мало что понимает, мало кому доверяет и слишком занят собственными заботами, чтобы пристально следить за своими подчинёнными. Интересно. Выбор сделан. *** Другие капитаны, кажется, увлечены намного больше его собственного: знакомятся со студентами, кружатся вокруг них как коршуны — выбирая себе кусочек послаще; им что, настолько нечем заниматься? Не все ли равно кто будет бегать по твоим поручениям; Шинджи не думает так сильно наперёд и думать не хочет. Всё, что Шинджи действительно приносит удовольствие, — церемония представления. Ему нравится идти вдоль рядов студентов, которые едят его глазами, — так и не скажешь, что капитанит он всего пару лет. А вот тренировки кидо, кендо и рукопашный бой, — навевают на него скуку, не имеют никакого смысла; только потраченное время. — Шинджи, носом клюёшь, — улыбаясь, толкает его в бок Кёраку — когда Шинджи, уютно устроившись на напольных сидениях, и правда начинает терять связь с реальностью: очередная демонстрация каких-то кидо, или чего они там умеют — оказывается сильнее его. — Не хочу выслушивать от того, кто сам не может расстаться с бутылкой, — ворчит Шинджи: и от другого капитана, за такое поведение, давно можно было получить — если не разжалование, так точно выговор. Но Кёраку только добродушно смеётся и подмигивает: — Смотри сколько красивых девочек вертится, все пропустишь. Шинджи хмурится и садится поудобнее: девочки его интересуют мало — как, насколько уже всему Готею известно, и капитана Кёраку тоже. Но он всё равно начинает внимательно рассматривать студентов — не погружаясь в то, что они говорят, а скорее разглядывая их. Внимательно и долго смотрит на выступающего мальчика — как он держит спину, как твёрдо и уверенно смотрит через очки. Наверное, он у них звёздочка — вот как преподаватели рядом трескаются от самодовольства. День жаркий и потно-липкий; день скучный — и все это вытесняет здравые мысли из головы Шинджи, оставляя только одну, пока он ест этого мальчика глазами — а он хоть раз-то с кем-нибудь трахался? От него прямо исходит аура правильности, аура всё-сделаю-как-надо: как он выглядит, стоя на коленях? Насколько можно сломать такого правильно красивого мальчика? Он замечает, что выступающий ловит его взгляд — и Шинджи тянет губы в широкой улыбке и кивает. Будет приятно думать, что тебя заметил капитан, правда? Эти мысли мелькают в голове у Шинджи буквально долю секунды — и он думает, что это что-то сиюмитное, что испарится также быстро, как и появилось. Но они укореняются в его мозге, разливаются мягким и нежным ядом — разве он сможет отказать тебе, Шинджи, когда ты настолько выше? Разве капитану Хирако можно отказать? *** Сражения на мечах. Ближний бой. Поступь. Кидо. Это действительно все, что у них собираются проверять. Так легко, что даже скучно. Не будет даже проверки умения освобождать шикай — впрочем, Айзен уже знал об устройстве Готея достаточно: даже офицеры далеко не всегда умеют высвобождать форму своего занпакто. За что их вообще держат? Первое правило Академии: не ищи красоты в битвах. Айзен не сдерживается и слегка поднимает бровь, видя, как на площадке для сдачи экзамена разворачивается настоящая церемония распития саке. Капитан Кёраку, слишком самовольный и слишком симпатизирующий не только своим подчинённым, а, кажется, вообще всем, был вычеркнут из списка потенциальных отрядов сразу же, но Айзен все равно не ожидал от него настолько открытого игнорирования ключевых принципов Академии. Интересно. Ещё интереснее — сидящий рядом с капитаном Кёраку новый капитан пятого отряда, не сводящий с него глаз. Уже заметил его потенциал? Но впереди ещё несколько экзаменов, слишком рано давать оценку студентам. Или продемонстрированных навыков хватит? Айзену почти жаль, что он не может разглядеть капитана пятого отряда внимательнее: надо делать вид, что у тебя что-то получается только благодаря концентрации. Дилетантство. Периферическим зрением он всё равно старается подметить все детали: длинные волосы, тяжёлыми прядями падающие на сгорбленные плечи — он вообще занимался кендо? — и то, как капитан кривит губы в усмешке — или все-таки улыбке? — наблюдая за ним. Айзен специально сделал это хадо несколько больше стандарта, заявленного для экзамена, но не ожидал, что капитан сразу подметит эту ошибку. Он интересный. Если бы рядом с капитаном пятого отряда был другой капитан, кто угодно, кроме капитана Кёраку, Айзен бы смог выведать все в личном разговоре. Капитаны ведь любят обсуждать секреты между собой, правда? А совершенные иллюзии его шикая могут повторять и живых существ. Но, когда капитан Кёраку рядом, риски слишком высоки, чтобы действовать так опрометчиво. У них ещё будет время на разговор. *** На тренировку по ближнему бою Шинджи приходит уже более оживлённый, более заинтересованный — и сразу ищет ту самую симпатичную мордашку. Он остаётся на входе и небрежно облокачивается плечом о дверной проем. Волосы он растрёпывает свободной рукой — отращивать он их начал не так давно, и они едва касаются тяжёлыми прядями плечей. Пока другие капитаны распределяются в зале, Шинджи смотрит внимательно, смотрит прицельно, неотрывно, давя прорывающуюся, хитрую улыбку. На самом деле, Шинджи и сам не знает — играет ли он сам с собой, чтобы как-то занять голову, вытеснить оттуда скуку, занять себя надуманным азартом — или он правда решится подойти к нему. Но когда примеченная им симпатичная мордашка выходит на свой показательный поединок, Шинджи больше не сдерживается и расплывается от удовольствия. В бою он, кажется, не так хорош, как стелить языком: но Шинджи здесь не для выставления оценок. Он внимательно рассматривает его тело; смотрит на лицо, на которое выступает пот от жары и тренировки, как сводит скулы от напряжения; на руки, сжатые до белеющих костяшек. Слои мешающейся потной одежды кажутся ему такими лишними, и Шинджи старается представить какой он без них. Пока он раздевает его глазами, сильный удар сбивает мальчика с ног — и Шинджи чувствует напряжение буквально в горле, — когда на правильном лице проступает ссадина и кровит; чувствует напряжение тяжестью между ног, когда он — такой несчастный, — лежит на полу и дышит совсем тяжело. Он почти завидует его противнику: только, в отличие от него, Шинджи бы уже сидел сверху, и облизывал это вспотевшее лицо и его кровящие ссадины. Бой заканчивается досрочно, и мальчик кланяется и выходит из зала — Шинджи не дожидается конца, не ждёт чужих выступлений; он мягкой тенью выскальзывает и плывёт за ним. Не может же он себе позволить оставить его одного — особенно, когда появляется такой шанс. *** Если расчёты и наблюдения верны — а они не могут быть не верны — хуже всего следует сдать экзамен по рукопашному бою. Конечно, это скажется на итоговой оценке, но даст несомненный плюс в глазах капитана пятого отряда: он явно не выглядит как человек, который будет держать в подчинении солдат, превосходящих его в чем-либо. После выступления, на котором пришлось пропустить настолько очевидный выпад, что даже обидно, Айзен вышел с площадки. Карты разыграны, теперь — только ждать. Ссутулившаяся фигура появилась раньше, чем Айзен ожидал. Вежливая, точно рассчитанная улыбка, не менее вежливый поклон — все это позволяет выиграть ещё несколько секунд, чтобы внимательнее рассмотреть капитана пятого отряда. Вблизи он ещё худее, чем кажется на первый взгляд: запястья совсем тонкие. Значит, его занпакто кидо-типа, а не боевого. Попадание. Круги под глазами еле проступают: Айзен ожидал, что тот будет выглядеть гораздо более уставшим — он ведь только недавно вступил в должность. Лейтенант взял часть обязанностей на себя? В будущем это может стать проблемой. Волосы — его гордость, невнимательность — его недостаток: специально выпущенные пряди резко контрастируют со спутанными волосами сзади. Отличный недостаток и замечательная особенность, которая при необходимости может стать рычагом для сближения. Отметка на будущее. А самое главное — расширенные зрачки, из-за которых карие глаза кажутся практически чёрными. Что вызвало такую реакцию? Неуверенность в выборе? Активная умственная работа? А может быть, это предвкушение более сложного задания после их экзаменов? Слишком много переменных, чтобы действовать только на основании физиологических реакций, лучше подождать. Но он и правда интересный. *** Симпатичная мордашка так быстро заряжает вперёд, что Шинджи приходится набрать шаг — и, ускорившись, он наконец резко хватает его за плечо и самодовольно разворачивает на себя. — Студентик, тормознёшь? — Капитан пятого отряда. Я Айзен Сосуке, — кланяется он настолько низко, что Шинджи снова хочется поймать его за плечо — или подбородок, заставить смотреть на себя и не давать отводить глаза. Но для этого слишком рано. — Познакомиться с вами — это честь для меня. — А, можешь звать меня Хирако-тайчо, — он идёт на контакт быстрее, чем ожидалось. Сближается со всеми потенциальными подчинёнными, чтобы потом использовать? Или — впрочем, нет. Если бы он просто был добр со всеми, не получил бы повышение до капитана. Исключение из этого правила, пожалуй, только капитан Кёраку. — Хирако-тайчо, значит, — вежливо отвечает студент, и Шинджи буквально чувствует себя сжатым в тиски: ему так нравится как он, такой невинный, так быстро ему подчиняется. Он плывёт, когда слышит «тайчо», и ему все сильнее хочется оказаться внутри этого рта — не только вербально. Шинджи придвигается ближе, резко сокращая между ними дистанцию, и хитро смотрит, что ещё интересного расскажет? — Благодарю за знакомство. Чем я обязан вашему вниманию? — продолжает симпатичная мордашка, выхватывая его из своих мыслей. — А, да ничего особенного, — отмахивается Хирако. Он врёт так отвратительно, что идеально. Капитан, который не сможет скрыть от тебя важную информацию — лучший выбор. Айзен не ошибся. — Шатаюсь тут, смотрю что делаете. Ты неплохо держишься сегодня, лапочка, ты тут вроде местной звёздочки или что? Айзен немного наклоняет голову — если бы не надо было держать лицо перед капитаном, он бы нахмурился. Лапочка? Конечно, каждый отряд задаёт свои правила, но панибратство с подчинёнными может усложнить ситуацию. Информации о подобном поведении не найти в библиотеке, значит, остаётся только наблюдать и оценивать, насколько это нормальное общение для его отряда. Такой формат поведения он не просчитывал. — Ну что вы, Хирако-тайчо. Я стараюсь, но до лучших мне ещё далеко. Он должен на это купиться: Айзен не зря строил репутацию старательного, но бесталантного студента. — Да, может и далековато, зарядили-то тебе знатно, — хитро ухмыляется в ответ Шинджи; почти обидно, что он не реагирует на его нежные обращения: ему что, быть ещё очевиднее? Шинджи смотрит неотрывно на кровь на лице, которая уже успела слегка запечься; облизывает губы и тянет, понизив голос: — Помочь тебе с твоим личиком, а? Так вот оно что. Хочет дополнительно проверить навыки лечения. Айзен слышал, что пятый отряд часто полагается на кидо, и теперь все сошлось: занпакто капитана кидо-типа, улыбка капитана на экзамене по кидо, а теперь несказанная просьба капитана. — Благодарю, Хирако-тайчо, но не стоит. С такими ранами я могу справиться сам, — Айзен тянет руку к ссадине на щеке и продолжает вежливо улыбаться. Воздух жаркий и буквально плавит расстояние между ними; и Шинджи все больше понимает, что дольше не выдержит. Чем невинее он ведёт себя — тем сильнее хочется его сломать. Чем дольше не понимает — тем сильнее заводится Шинджи сам. Он быстро перехватывает руку студента, сжимает запястье, не выпуская из хватки. Студент чуть выше его — поэтому он легонько давит руку вниз, заставляя ближе наклониться к себе. — Я ж сказал — давай помогу, — и он быстро облизывает пальцы свободной руки и стирает с правильного личика кровь. Держит пальцы на лице чуть дольше, чем надо — проводит по нему вдоль скулы, задерживает у подбородка и тянет на себя. Айзен задерживает дыхание и тратит больше сил, чем хотелось бы, чтобы продолжить вежливо улыбаться. На таком расстоянии в глаза смотреть нельзя — капитан может распознать ложь, поэтому он держит взгляд чуть ниже лица Хирако-тайчо. Все идёт по плану. Переменные могут меняться, но так или иначе он заинтересовал капитана, а значит, все в порядке. В голове тревожно бьются мысли, зачем капитану понадобилась его кровь, что он собирается с ней делать, какие способности его занпакто — но проанализировать можно позже. Сейчас нужно только наблюдать. — Спасибо за заботу, Хирако-тайчо. Расстояния слишком мало, чтобы поклониться, но хватит для того, чтобы наклонить голову — заодно можно проверить, как он относится к нарушению этикета со стороны подчинённых. — Да не за что, киса, — выдыхает Шинджи ему прямо в лицо; интересно, если он засосёт его прямо здесь — он и на это получит только вежливый поклон? Шинджи чувствует тяжесть между ног, чувствует как сильнее заводится от каждого его «тай-чо»: так хочется, чтобы он повторял это, когда Шинджи будет загонять в него свои пальцы. Если он пойдёт у себя на поводу и поцелует его прямо сейчас — он наверняка сбежит; а Шинджи сегодня никак не планирует завершать все детским облизыванием друг друга. — Пойдём со мной, я присмотрел одно место, — произносит Шинджи буквально в миллиметре ото рта студента. Он и правда видел по дороге подсобку, куда скидывали снаряжение для кендо: в принципе, подойдёт. Сразу решит две проблемы: и скроет от любопытных глаз — и, главное, в закрытом пространстве он уже точно не сбежит от него. — Конечно, тайчо, — Айзену странно слышать все эти... прозвища в свой адрес, но если у твоего будущего капитана такая манера общения, лучше привыкать сейчас. Пока непонятно, чем он заинтересовал капитана - но капитан интересует его гораздо больше и гораздо дольше, так что почему бы не воспользоваться ситуацией. В интересах друг друга, конечно. Может быть, наедине он расскажет больше? Шинджи так и не выпускает его руку — так и хочется тянуть за собой запястье, а лучше — заломить и поставить на колени уже сейчас. Но он сдерживается, отпускает его и кивает в нужном направлении. — Тогда пошли, не заставляй меня ждать. Он подмигивает и идёт вперёд - знает, что мальчик слишком послушный, чтобы сейчас не отстать от него, чтобы пойти следом. Шинджи плывёт от возбуждения, хуже различает направление — чувствует как все тело наливается жаром. Подсобка и правда оказывается в нескольких метрах: он останавливается у входа, опираясь на него спиной; кивает — приглашая зайти первым. — Я надеюсь, тут никто нам не помешает, сладость? Айзен моргает медленнее, чем нужно, пытаясь выиграть доли секунды на анализ ситуации, прежде чем действовать. Он проиграл спарринг-партнёру, чтобы привлечь внимание капитана. Он не только привлёк внимание — капитан подошёл пообщаться с ним лично. И теперь приглашает его. В чулан. Айзен что-то упускает, что-то важное. Мельком взглянув на Хирако-тайчо, он замечает, что его зрачки все такие же расширенные, а с лица не сходит ухмылка. Он что-то понял. Он что-то знает. Опасность отзывается глухими ударами сердца. Айзен одёргивает себя: капитан ещё не сделал ничего подозрительного. Он сам ещё не сделал ничего подозрительного. Все в порядке. В конце концов, разобраться с капитаном тоже будет интересно. Но сейчас план важнее. Айзен шагает в тёмную комнату. *** Первое, что делает Шинджи — наконец, получив свой желаемый кусочек, — толкает его в стену. Он и так ждал слишком долго: терпел эти показательные выступления; терпел неловкие потупливания глазок в ответ на приглашение. Наконец на намёки, взгляды и слова можно не размениваться: раз уж мальчик здесь, он все отлично понял. А если все-таки умудрился не понять, то догадается сейчас — Шинджи находит, что язык в его рту сможет быть достаточно красноречивым. Капитан Хирако вжимает свою добычу в стену, скользит руками по талии и твёрдо удерживает рядом с собой: и пытается втолкнуть язык в плотно сжатый рот. Сопротивление начинает не только раздражать, но и раззадоривать: кто этот мальчик такой, чтобы не хотеть капитана? Не хотеть того, чтобы это был только твой капитан? Так вот в чем дело. Ухмылка на экзамене, вежливый разговор, и, конечно, потемневшие глаза. Все сложилось в одну картину, которую Айзен не брал в расчёты. Мышцы напрягаются, пока капитан пытается погладить его везде, где дотянется. Спокойно. Значит, он ничего не знает. Значит, он ничего не заподозрил. Значит, можно расслабиться. Айзен замечает, как сильно сжимает челюсти, только после комментария капитана: — Открой рот для меня, сладость, — выдыхает Шинджи в плотно сжатые зубы и проводит по ним языком. Что ж, значит, его выбрали не за навыки. С другой стороны, так даже лучше, ведь в нем заинтересованы совсем не как— Мысль обрывается, когда рот насильно открывают. Его мальчик становится податливее, но совсем не отвечает ему во рту — и Шинджи приходится стараться самому. Неужели он и правда не сосался ни с кем ни разу? И пусть, думает Шинджи, тогда ему просто чертовски повезло: вылизывать небо того, кто настолько выше тебя, — как ощущения, сладость? Что ж, поехали, Шинджи Хирако: как сделать, чтобы мальчик в твоих руках поплыл? Первое — заставь его думать, что он уже имеет для тебя значение: — Ты так хорошо старался, — отрываясь от губ, мурлыкает Шинджи: понизив голос, в миллиметре от его лица. Он проводит языком по его шее — совсем не встречая сопротивления. Надкусывает и присасывет кожу — там, где не скроешь аккуратным воротничком. Как тебе такая отметка от капитана? Что скажешь о своём засосе учителям, когда вернёшься? — Сегодня я смотрел только на тебя, киса, — шепчет Шинджи, вжимаясь все сильнее и ближе. Айзен тяжело выдыхает. Слова капитана отзываются где-то в затылке и разливаются приятным теплом. Все-таки заметил? Он немного наклоняет голову, позволяя капитану делать с шеей все, что тот захочет. Интересно. Это его попытка проявить внимание? — Спасибо, тай-чо, — Айзен вжимает пальцы в плечо капитана. Немного жутко от того, что капитан может с тобой сделать. И интересно, как далеко все может зайти. Кажется, Шинджи нашёл куда давить — и он буквально чувствует, как мальчик течёт в его руках. Такая умница. Когда Шинджи слышит как его мальчик перекатывает «тай-чо» во рту, он не сдерживается и снова вталкивает внутрь него язык. Такая демонстрация подчинения заводит его все сильнее, в этом «тай-чо» столько покорности, столько согласия. Он вылизывает его десны, всасывает в себя язык — целует грубо и настойчиво; прикусывает губы, кажется сильнее чем нужно было, они обязательно опухнут после такого - и сразу зализывает их. Шинджи старается и почти трахает его языком в рот, раскрывая его все сильнее и шире; заталкиваясь так глубоко, как только может. Хорошо работаешь, Хирако-тайчо. Второе: назови его по имени; он потечёт в твоих руках как маленькая шлюха, когда услышит своё имя из твоего рта. Шинджи отрывается от губ на мгновение, чтобы выдохнуть в него — раскрасневшегося и потерянного: — Ты такой особенный, Шунске. Секунда молчания позволяет оценить риски. Что хуже, поправить капитана и подпортить его самоуверенность или остаться незапомненным студентом? Айзен вежливо поправляет: — Моё имя произносится Соуске. Айзен Соуске. — Немигающий взгляд и чуть более натянутая улыбка, чем необходимо, могли бы не скрыть его раздражение, но Шинджи явно плох в считывании микромимики. В конце концов потрудись запомнить имя человека перед тем, как засовывать язык ему в рот. — А, ну я так и сказал, лапочка, — не особо придавая этому значение, отмахивается Шинджи. Но варианты развития событий уже просчитаны. Если о ситуации узнают вне этой... комнаты, это бросит тень на репутацию лично Хирако-тайчо, но не Айзена и не всего отряда. Значит, игру можно продолжать, не так ли? — Хирако-тайчо, я не совсем понимаю, чем я обязан такому вниманию с вашей стороны, — Айзен грустно сводит брови. Ну же, расскажи, какая часть информации пропущена. Его Соуске много выделывается: все ещё сопротивляется, все ещё хочет слушать какие-то объяснения, размениваться на прелюдии. Моя сладость, у нас не так много времени — дай капитану наконец тебя трахнуть и свалить по своим делам. — Ну как же, ты же такой замечательный, выше каждого из этих студентов, — настойчиво шепчет он в ухо, вылизывая кожу за ним в паузах. Если язык не так красноречив, понятнее заговорят пальцы — и пока Шинджи лижет кожу, спускаясь к шее — руки он настойчиво просовывает в прорези на хакама. Такая удобная форма: даже не надо развязывать, чтобы добраться до самого приятного. Шинджи гладит его ягодицы, сжимает их ладонями. Чувствует как сильно напряжён Соуске: ну, малыш, выбора у тебя уже нет. — Я так хочу видеть тебя в своём отряде, видеть тебя рядом каждый день, — шепчет Шинджи настойчиво, надеясь, что он расслабится от этого. — Это будет такая честь для меня, Соуске. Это помогает, мальчик тяжело дышит в его плечо, и Шинджи проталкивает руки глубже и настойчивее: и сдавливая задницу одной рукой, вгоняет внутрь палец другой руки. Айзен широко распахивает глаза и сжимает губы, чтобы не выпадать стон. Подождите, это в план точно не входило. Он снова не взял что-то в расчёт. Зачем он нужен капитану и что он упускает, чёрт возьми? — Тайчо, что вы делаете—, — Айзен пытается отодвинуться, но встречает стену; пытается привстать на носках, чтобы не чувствовать палец капитана так глубоко, но чёртов Хирако-тайчо и не думает останавливаться. Ой, ну конечно он дёргается: не мог не дёргаться. Как бы намекнуть ему, что это начало? — Милый, будешь дёргаться — будет больнее, — Шинджи поднимает на него уже плывущие глаза и улыбается — как всегда улыбается, — широким разломанным ртом. — Дай мне просто тебя трахнуть, а? А там будешь умницей и даже до лейтенанта доработаешься, как план? Шинджи сжимает его ягодицы в руках сильнее. Палец из Соуске почти выскальзывает за счёт сопротивления: придётся его чуть-чуть наказать. Его тело явно не готово для такой нагрузки, и хорошо было бы его чем-то смазать — но ничего подходящего нет, и времени на поиск тоже — его мальчик так норовит выскользнуть и сбежать. Соуске и так выше Шинджи почти на голову — а теперь и на носочки подскакивает; ничего, он отлично знает как развернуть это себе в плюс — и начинает лизать языком уже ниже шеи, проходясь по ключицам и спускаясь к груди; оставляя вязкую слюну и засосы. — Ты стоишь каждого в моем отряде, лапочка… Сделаешь меня счастливым? Посмотрим, насколько тебя хватит: и Шинджи наваливается на Соуске сильнее, чтоб не вырывался, — и вгоняет палец другой руки. Он начинает двигать в нем обеими руками, медленно — но достаточно настойчиво. Тело Соуске поддаётся с трудом, и Шинджи приходится прикладывать усилия. Айзен цепляется за плечи капитана, пытаясь отодвинуть его от себя и при этом не сделать лишних движений. — Хирако-тайчо, прошу! Краем сознания он зацепил фразу про возможное повышение до лейтенанта. Логика говорит, что сейчас следует поддаться и выиграть для себя отличное будущее. Тело — что надо держаться от этого шинигами как можно дальше. Кьёка не говорит ничего, но заливается такой радостью, какую Айзен никак не ожидает в этой ситуации. — Что просишь, киса? — поднимает Шинджи затуманенные глаза; облизывает губы — с которых уже течёт дорожка слюны. — Выебать тебя скорее? Ты же сам пришёл. Видимо, и правда лучше не дёргаться. Не такая уж большая жертва, чтобы сейчас рисковать. Хотя Айзену очень не хочется добиваться нового звания вот так, других быстрых вариантов у него нет. Айзен опускается — хотя тело все ещё слишком напряжено — и отводит взгляд. — Прошу, делайте со мной, что хотите, тайчо. Он чувствует, как Соуске в его руках становится податливее, как перестаёт сопротивляться — и от этого Шинджи разгорается адреналином; что ещё он сможет с ним сделать? Как заставит его ползать для своего тай-чо? Пальцы он вталкивает глубже, скользит по мягким стенкам: два пальца и правда слишком много для маленького Соуске, — и Шинджи с усилием вводит их до основания ладони, буквально силой проталкиваясь в него, — и выводит обратно, вытаскивая почти целиком. Айзен пытается отключиться от происходящего, но ощущений слишком много, и ему остаётся только хватать ртом воздух и периодически поправлять сползающие очки, на секунду прекращая цепляться за плечи своего будущего капитана. Пусть уничтожает его, как хочет, убеждает себя Айзен, и это быстрее закончится. Он не привык к таким ощущениям и к тому, насколько сложно продумывать что-либо в подобной ситуации. Шинджи быстро сносит крышу, от подчинения, от трепетно отведённых в сторону глазок, от предоставленного в распоряжения тела — и он старается долбиться в него пальцами сильнее, шлёпая его ягодицы каждым сильным толчком. Мальчик дрожит и подпрыгивает его в руках, отзываясь на каждое движение; это хорошо — но Шинджи хочет больше. Пока Шинджи долбит мальчика, своим стояком он трётся о его бедро через ткань; жидкость из члена уже мажет и оставляет на одежде мокрые пятна. И чёртова хакама уже начинает мешать: когда Шинджи набирает темп и вталкивается слишком резко — он слышит треск ткани на Соуске. Как нехорошо получилось. Айзен закусывает губу, чтобы не издавать лишних звуков. Порванная форма сейчас меньшее из зол, порванный, по ощущениям, он сам — большее. Нельзя это показывать, не сейчас, когда все наконец закончилось. Айзен вспоминает, что эти же пальцы сначала были в слюне Хирако-тайчо, а потом — в его собственной крови, и недовольно жмурится, пытаясь прогнать не самые приятные ощущения. Или убедить себя самого, что ощущения были не самыми приятными. — На колени, золото, — выдыхает Шинджи в сбитом дыхании. — Хочешь сделать своему тайчо приятно — давай на колени. Айзен слышал про нового капитана, что он странный, но командовать садиться на колени после того, что он сам только что сделал? Чем быстрее выполнишь его приказы, тем быстрее это закончится, тем быстрее тебя возьмут на нужную должность в нужный отряд. Осложнения ли это — безусловно, невыполнимо ли это — нет. Айзен покорно садится на колени, не обращая внимания на порванную хакама, и молча смотрит снизу вверх, ожидая или похвалы, или следующего приказа. От такого послушного подчинения, но абсолютного непонимания, Хирако давится своей улыбкой; Соуске опускается перед ним — но опускается в вежливой покорной позе. — Почти угадал, — льётся из возбуждённого мокрого рта Шинджи, стекая дорожкой слюны по подбородку. Он подносит к губам пальцы, которые достал из Соуске — ему и правда оказалось слишком много, и Шинджи слизывает с них его кровь. Слизанная кровь с лица была на вкус другой. Он увлекается чуть больше чем нужно — вставляет палец в рот, вылизывает и прикусывает, загоняет внутрь до ладони. Хитро смотрит на Соуске вниз, из-под полуприоткрытых век, — вталкивая себя палец глубже, двигая резко, трахая себя в широкий тянущийся рот. — Сделай также, — подмигивает он, и тянет мальчика за волосы, заставляя не сидеть — а встать на колени. Давит его голову к своей хакама, заставляет прижаться лицом к стояку. Теперь догадается? Айзена бьёт дрожь — то ли от испуга, то ли от возбуждения. Сейчас сложно сказать. Он только знает, что никогда в жизни его не ставили на колени, не тянули за волосы, и уж тем более не устраивали показательное вылизывание пальцев. Если это вообще можно так назвать. Изначально Айзен не планировал больше поднимать на него глаз — пусть делает, что хочет, — но от этого зрелища невозможно оторваться. Остаётся только покорно смотреть снизу вверх и последними каплями не поплывшего разума подмечать, что сейчас дрожь уже слишком заметна, а организм наконец соответствующе реагирует. На синей ткани хакама пятно заметнее — хотя какая уже разница, когда рядом пятно от трущегося капитана, а тебя вжимают ему между ног? Айзен открывает рот и старательно облизывает стояк, не отрывая взгляда от лица Хирако-тайчо. У него для всех такие проверки? — Тай-чо, — тянет по слогам красивый мальчик в форме Академии перед ним и опускается на колени; пока Шинджи тяжело сжимает его волосы и давит вниз. Соуске очень старается, как может стараться тот, у кого никогда не было секса — или по крайней мере тот, кто никогда не отсасывал; он лижет его стояк, даже не пытаясь снять штаны и взять в рот. Это умилительно, но Шинджи больше не может терпеть: — Так и знал, что ты ни на что не способен, — выдыхает он. Шинджи становится резче, становится честнее — забывает про свою наигранную похвалу и расплывающееся мёдом речи, проваливаясь в возбуждение и дрожь. Догадаться получается не очень, так что приходится объяснять самому — он отрывает руки от вьющихся волос и развязывает бант на хакама. — Вот так со мной сделаешь сам в следующий раз, — подмигивает он. — Да, тайчо, — Айзен нервно выдыхает; он — и ни на что не годен? Рассматривать член так близко тоже не входило в планы Айзена. Но надо доказать, что он умеет и как хорошо. Пока ему не встречалась ни одна область, в которой он не преуспел бы. Значит, и здесь все получится. — Ничего себе, Хирако-тайчо, — он проводит языком от основания до головки и повторяет такое же движение, обхватывая его ладонью. Хотя в таком состоянии и сложно думать, Айзен прекрасно понимает, что длина члена слишком большая, чтобы сделать то, что от него хочет капитан. Давиться членом в его планы точно не входило, а движений языка и руки должно быть достаточно, чтобы капитан поплыл. — Соуске, резче, — разнеженно командует Шинджи, когда умничка наконец понимает и трогает член не только языком, но и рукой. Он опирается локтем одной руки на стену, нависая над своим мальчиком — а другой все ещё держит его за волосы, тяжело и собственнически. — Может так получится наконец, лапочка? Заставляешь меня ждать, — мурлычет Шинджи и резко тянет волосы Соуске на себя, заставляя насадиться на член сильнее. Он этого точно не ждёт — поэтому Шинджи получает царапины зубов на члене — но ничего, вид давящегося и дрожащего под ним Соуске этого точно стоит. Шинджи смотрит сверху вниз на слезящиеся красные глаза, на потерянное личико, на растянутые пухлые и накусанные губы, насаженные на его собственный член — неужели такая красота пропадала так долго? Хлюпающий звук слюны заводит Шинджи ещё сильнее — и, не давая ему вдохнуть, он снова натягивает волосы, насаживая новым толчком на себя. Внутри Соуске тёплый, мокрый и узкий — в его слюне приятно скользить, так приятно растекаться в его покорном открытом рте. Шинджи хочет от него ещё: от этой покорности и подчинения, от этого преклонения перед своим капитаном — сейчас, только его капитаном, — и Шинджи снова и снова входит в его тёплый рот. Айзен окончательно плывёт под своим будущим капитаном и старается максимально расслабить челюсть, чтобы все получилось так, как от него ждут. Стоны больше не нужно сдерживать — но Хирако-тайчо их все равно не услышит: Айзен проглатывает их с каждым толчком, выдавая лишь сдавленные звуки. Шинджи слишком большой, и спустя несколько толчков Айзен выпускает член изо рта, закашливаясь и пытаясь поймать немного воздуха. — Простите, Хирако-тайчо, прошу, продолжайте, — он послушно возвращается на колени и высовывает язык. В какой момент ему начало это нравиться? Шинджи ловит затуманенным взглядом вытраханное лицо Соуске под ним — открытый рот, вываленный язык; наконец капитан Хирако получил не только его тело — но и его самого. Шинджи кладёт свой член на его лицо, и легонько похлопывает им по щеке; так приятно смотреть на такого беззащитного, и такого ломающегося под ним мальчика. — Давай, я разрешал останавливаться? Такая подстилка так быстро сломалась? Шинджи видит, как смущается его Соуске от похвалы; но как заводится от унижения — пытаясь что-то доказать ему или самому себе, - и он играет с ним, стараясь прощупывать и узнавать, от чего он возбудится сильнее. — Дальше разберёшься, что с ним делать? Или мне не брать такую шлюху в свой отряд? Кажется, ещё немного, и он кончит сам — под таким старательным и нежным языком; Шинджи облокачивается о стену уже двумя руками, он слишком возбуждён и даёт закончить Соуске самому — раз он вошёл во вкус. Айзен закусывает губу и кивает. И в такой ситуации есть свои интересные стороны. Как Хирако-тайчо отреагирует, если пройтись языком только по головке? А если вдоль вены? Ему больше нравится, если водить кончиком языка или проходить широкими движениями всей поверхностью? Айзен с удивлением для самого себя обнаружил энтузиазм в этой ситуации. И почти без удивления уловил мысль, что хочется остаться между этих красивых ног чуть дольше. Если бы было можно — даже уткнуться щекой во внутреннюю сторону бедра и побыть так несколько минут. Может быть, Кьёка все-таки права. Но так делать нельзя. Не сейчас. Сейчас можно только сдерживать собственную дрожь, шумно сглатывать и надеяться, что ещё нескольких движений будет достаточно, чтобы Хирако-тайчо признал, что он все-таки умеет и это тоже. Шинджи понимает, что начинает терять контроль над ситуацией — Соуске работает языком увереннее и старательнее; быстро учится — и Шинджи льстит, что он учится именно между его ног. Такого тебе в Академии точно ещё не преподавали, прелесть? От резких движений и старательного языка, Шинджи все меньше остаётся в сознании. Он с трудом стоит на ногах, и его колени сильнее подгинаются — а ступни, наоборот, разъезжаются, выворачивая носки друг на друга. — Да, да, ещё, Соуске, — повторяет он заплетающимся языком, — давай, бери его в рот. Ещё пара старательных движений мокрого языка — и организм не выдерживает; его тело трясет, и он не в силах сдерживать крупную дрожь — его член подёргивается и расплёскивается. Шинджи опускает глаза и давится в ухмылке, едва приходя в себя: красивое старательное личико полностью в его сперме, несколько капель попало на волосы; обконченный он ещё беззащитнее и красивее. Может, Шинджи и сделает ему маленькое одолжение: — Хорошую работу надо наградить, — мягко воркует он, и наконец — падает рядом с ним на колени. — Это большая часть, так что скажи спасибо своему тайчо, — тянет он и начинает вылизывать собственную сперму с его лица. Рукой он гладит член Соуске через рваную хакама — впервые касаясь его члена, — и пытается заставить кончить его под собой. Своя сперма на вкус сладковато-кислая, и Шинджи нравится, как она мешается со вкусом пота и слюной Соуске; он лижет её старательно, проходя по всему лицу резко и мокро. Рукой он гладит его через одежду, водит по члену настойчиво и резко. — Ну давай, кончи для меня, Соус-ке, — тянет он хитро; и наконец чувствует как член сводит и дёргается, как он становится мягче — чувствует лужу спермы через ткань. Шинджи смотрит на него довольно и гордо, все ещё расплывающимся взглядом; облизывает собственные губы — и капли спермы с неё, — и выдыхает в распухший рот Соуске: — Ну что, сладость? Стоило так бояться? Айзен с трудом пытается отдышаться и утыкается лбом в плечо капитана. Чем больше рассудок возвращается к нему, тем больше у него вопросов, как все произошло и почему ему понравилось. — Спасибо, Хирако-тайчо. — Он позволяет себе пройтись рукой по волосам — они жёстче, чем кажутся внешне, и пальцы застревают на середине, не позволяя пробиться через спутанные пряди на затылке без боли. — Не знаю, какими будут результаты экзаменов, но хочу сказать, что я уже выбрал вас. Секундная пауза. — Ваш отряд. Буду рад, если и вы выберете меня. — Айзен убирает руку и немного отползает в сторону. — Не буду вас больше задерживать. Я останусь здесь ещё ненадолго, надо разобраться с одеждой, — он извиняется, словно сам виноват в том, что с его одеждой сделал капитан. Он ещё не растерял весь рассудок, чтобы рассказывать своему будущему капитану о настоящих способностях своего занпакто. И что ими придётся воспользоваться для иллюзии новой формы. Шинджи льстят эти секундные нежности — и льстит, как Соуске совсем ему подчинился, как позволяет себе упасть на него, как позволяет себе трогать его волосы. Соуске явно крупнее и сильнее его самого, — и Шинджи думает о том, — как может, когда-нибудь в другой раз, — это уже его Соуске сможет поставить его на колени. Но для этого придётся ещё поучиться. К счастью, как капитан — почти его капитан, — полностью его капитан, — он не против продолжить такие тренировки. — Ты хорошо постарался, киса, — выдыхает он, поднимаясь на ноги и быстро одеваясь. Шинджи не нужно долго уговаривать уйти, но он останавливается на пороге чуть дольше — чтобы ещё немного посмотреть на Соуске, разнеженного, в порванной одежде, так и сидящего на коленях. — И запомни, Айзен Соуске, — подмигивает он ему, прежде чем исчезнуть в жаре летнего потного и липкого дня, — это я — выбрал тебя. Айзен надолго запоминает момент, когда Хирако-тайчо оказался перед ним на коленях. И уверен, что это было не в последний раз. *** Хирако Шинджи снизу вверх смотрит на Кьёку, бликующую в свете полной луны. — Позвольте напомнить: это не вы выбрали меня, это я выбрал вас, Хирако-тайчо. — Вежливо улыбается Айзен. — У вас пока что есть шанс извиниться перед друзьями.