Cтатуя

Низкие лучи закатного солнца просачивались сквозь высокие окна в просторный фехтовальный зал, отбрасывая длинные, тонкие тени. В его ушах уже гудело от лязга стали. Эхо разносилось вокруг, отбивалось от стен. Александр, тяжело дыша, утер рукавом белоснежной шелковой рубашки катящийся по лбу пот. Ладонь, сжимающая рапиру, болела от напряжения. Он сделал несколько шагов назад. Бернар Морель, его многолетний инструктор, мягко кивнул, также отходя в сторону. Красноречивый жест, означавший, что будущему губернатору наконец-то была дарована небольшая передышка. Александр размял шею и несколько раз перекинул оружие из одной руки в другую, чувствуя на себе внимательный взгляд наставника. Это был очень высокий и весьма крепко сложенный мужчина сорока лет — морщины лишь слегка успели коснуться его кожи, в основном концентрируясь в уголках губ и глаз. Длинные каштановые волосы инструктора были перевязаны красной атласной лентой в низкий конский хвост. Всегда гибкий, всегда спокойный, всегда размеренный. Даже сейчас он расслабленно стоял перед Александром, издевательски контрастируя своей невозмутимой легкостью на фоне до предела напряженной и зажатой позы будущего губернатора. — Ну же, не сдавливайте так судорожно рукоять, юный Бонтан, — промолвил месье Морель. — Рапира должна быть продолжением руки. Не относитесь к ней, как к чему-то чужеродному и враждебному. Александру хотелось громко хмыкнуть, но его губы лишь изогнулись в кривой усмешке. Наверное, было бы не слишком учтиво сообщить наставнику, что все эти уроки на протяжении стольких лет стояли костью в его горле. В конце концов, месье Мореля нельзя было винить ни в чем — он из раза в раз показывал себя действительно выдающимся учителем. Будущему губернатору просто не нравилась рапира. Ему претили ее манерность и пафос. Если уж и выбирать что-то из холодного оружия, то Александр предпочел бы кинжал. Быстрый, незримый и верный. С ним не надо было танцевать, не нужно было красоваться. Не обязательно было создавать процесс ради процесса. Сосредоточение, контроль, дисциплина, стремительный удар. Зачем тянуть, когда пытаешься лишить кого-то жизни? Конечно, ни отец, ни месье Морель никогда бы не озвучили всей правды вслух, не сказали бы, что он часами тренируется лишь для единой цели — убивать, если будет такая необходимость. Но юноша знал, что она обязательно случится. Александру уже не нужно было ничего объяснять. Ему исполнилось шестнадцать пять месяцев назад. Он давно все понимал. Месье Морель начал обходить его по широкому кругу, рапира инструктора взмыла вверх. Мужчина занял боевую стойку, каждое его движение было похоже на спокойную тягучую реку. Отдых подошел к концу. Александр стиснул челюсть и поднял свое оружие, пытаясь хоть немного расслабиться. Выпад. Блок. Поворот. Отход. Каблуки его сапог быстро и резко царапали деревянный пол, словно он исполнял па ригодона. Народной версии, конечно же, а не того размеренного, неторопливого недоразумения, которое адаптировали под придворных. Александр с тоской отметил, что танцевать ему нравилось несравненно больше, чем размахивать рапирой. Юноша вновь атаковал — резкий прямой удар, направленный в грудь инструктора. Месье Морель быстро парировал — сталь ударилась о сталь. — Вы слишком много думаете, Александр, — наставник изящно взмахнул рапирой в обманном маневре. — Почувствуйте движение. Его течение. Фехтование — это искусство. Будущий губернатор едва успел увернуться от скругленного наконечника и недовольно нахмурился. Нет, контроль — это искусство. Потому ему так нравилась стрельба. Никаких лишних действий. Только стук сердца, легкая задержка в дыхании, полное сосредоточение. Быстро, эффективно, смертоносно. Следующий выпад Александра оказался слишком широким и растянутым. Он почти потерял равновесие. В настоящем бою его давно бы уже проткнули длинным острым клинком, но месье Морель лишь отошел в сторону и слегка стукнул его боковой поверхностью рапиры по предплечью. Жест больше походил на дружескую шутку, нежели на наказание. Вопреки тлеющему в душе раздражению за свою оплошность, будущий губернатор коротко рассмеялся и покачал головой. — Александр, Вам нужно позволить себе получать удовольствие от процесса. Дело не только и не столько в точности исполнения, — инструктор вновь занял боевую стойку. — Плывите по течению, не боритесь с ним. — Удовольствие — это не про меня, месье Морель, — спокойно промолвил юноша, мастерски скрывая всю накопившуюся в нем горечь. Разочарование все больше и больше нарастало в душе будущего губернатора. Эти тренировки — лишь камни в кладке фундамента его предстоящей работы. Его долга. Его предназначения. А оно не имело ничего общего с удовольствиями. Впереди только грязь, кровь и смерть. Александр не мог отпустить себя даже в постели, хотя там контроль все же приносил ему определенное наслаждение. И судя по искрящимся глазам и громким стонам девушки, лежащей под ним вчера ночью, — не ему одному. У нее было красивое имя — оно благоухало весенним садом. Флер. Она хотела его, и ей было неважно, что все это — просто новая тренировка. Александр не скрывал своих намерений. Всего лишь еще одна ночь в погоне за совершенством. Флер не была ни первой, ни последней. Но девушка в исступлении обхватывала его талию своими длинными ногами, цеплялась за его плечи, выгибалась ему навстречу, небольшая аккуратная грудь цепляла его торс. Она настойчиво предлагала себя, сдаваясь на его милость. И Александру казалось, что в тот момент его ситуативная любовница была счастлива. Почему-то эта мысль приносила юноше удовольствие. Возможно, ему нравилось хоть иногда делать людям хорошо. Особенно зная, как много боли придется принести в будущем. Возможно, он видел в этом определенное принятие себя самого — такого поломанного и перестроенного с нуля. Резкий выпад месье Мореля в его сторону выдернул Александра из омута размышлений. Он отскочил и с трудом отразил удар. — Когда я сказал Вам плыть по течению, то не имел в виду, что Вы должны утонуть в нем, — в голосе инструктора была слышна явная нота недовольства. В юноше словно запылали тысячи новых свечей. Будущий губернатор ненавидел этот тон. В нем тут же вспыхнуло страстное желание исправиться. Доказать. Превзойти. Следующие несколько его маневров ощущались почти отчаянными — стремление к совершенству в нем столкнулось с необходимостью ослабить контроль. Полное противоречие — обычно эти понятия не могли существовать друг без друга. Атака. Удар. Блок. Выход из-под ведущей руки оппонента. Движения выглядели механически безукоризненными, идеальными, но абсолютно бездушными. Мертвыми. В них не было искры. Месье Морель остановился и опустил оружие. Александр тоже застыл. Его пульс ярко стучал в висках. — Отпустите себя. У Вас уже совершенная техника, — наставник улыбнулся. — Теперь позвольте своему телу дышать. Жить. Слова неприятно кольнули где-то в районе груди. Возможно, все дело было в плохо сокрытом в них мягком упреке, но в большей степени Александра покоробило осознание собственной внутренней пустоты. Жизнь подразумевала желания и слабости. Ему не было позволено их иметь. Мне нельзя жить. Инструменты не живут — они служат. Юноша глубоко вдохнул и так же медленно выдохнул. Его хватка на рукояти рапиры ослабела, плечи опустились, словно он сознательно снимал свою, такую привычную, броню. Они снова сошлись в поединке. Металл встретился с металлом. Характер движений будущего губернатора изменился — стал менее точным, но более естественным. Парирование. Атака. Выпад. Пляска рапир становилась все более яростной и непредсказуемой. Сделав резкий поворот, в момент какой-то безудержной спонтанности, обуреваемый чувством, которое очень напоминало последние секунды перед достижением эмоциональной кульминации в постели — кратковременную потерю контроля — Александр сделал обманный замах, а затем внезапно и неожиданно ударил в противоход. Месье Морель, опешив, среагировал слишком медленно. Легким движением запястья будущий губернатор выбил рапиру из рук инструктора. Оружие с грохотом покатилось по полу. Александр, оскалившись, гордо приподняв голову и уперся наконечником клинка в грудь наставника. Мгновение тишины — а затем месье Морель рассмеялся. Радостно. Триумфально. Инструктор начал аплодировать и несколько раз довольно кивнул. За спиной также послышались объемные громкие хлопки. Александр резко обернулся, и холодные бездонные глаза тут же пристолбили его к месту. Сердце юноши забилось быстрее, а рука с рапирой безвольно опустилась. Уголки его губ тоже сползли вниз. Будущий губернатор в напряжении пытался определить, действительно ли отец впечатлен или его аплодисменты — не более, чем издевательский жест. От этого зависело слишком многое. Спина после прошлых побоев едва зажила. — Что и требовалось доказать! Видите, юный Бонтан? — вновь заговорил месье Морель, и Александр заставил себя сконцентрироваться на его голосе, в нем слышалась улыбка. — Наша цель — достичь не совершенства, а мастерства. — Можно достичь и того, и другого. Это цель, — промолвил юноша, следя за любым возможным изменением мимики отца. Тот улыбнулся. Особым образом — подобная эмоция часто проявлялась на его лице. Будто бы сын порадовал его, но не полностью. Будущий губернатор вновь ощутил это гадкое и липкое стремление сделать еще больше. Словно послушный пес, смысл жизни которого — порадовать своего хозяина. Твердая ладонь опустилась на его плечо. Александр с трудом отвел взгляд от отца. Месье Морель уже стоял возле юноши, и в его темно-зеленых глазах застыло глубокое беспокойство, хотя инструктор и пытался это скрыть. Будущий губернатор подавил улыбку, все-таки он уже очень хорошо научился считывать людей. — Аккуратнее со рвением, Александр, — наставник поджал губы. — Стремление к совершенству порой сводило прекрасных людей в могилу. — Случайно там оказаться могут лишь те, кто слабы духом и телом. Юноша вздрогнул и вновь посмотрел на отца. Тот был уже в нескольких десятках пье от сына. Будущий губернатор даже не услышал его шагов. Он и сам стремился к такой же полной, кидающей в дрожь, беззвучности. И ему уже почти удалось ее освоить. Отец смотрел на месье Мореля, практически не скрывая своего неодобрения. Ваша задача — научить его безупречно управляться с рапирой, а не отравлять разум. Оставьте это дело мне. Александру казалось, что еще немного — и это фраза будет озвучена. Отец ни с кем не желал делиться своим контролем. — Мой сын — силен. Во всех возможных смыслах, — холодные темные глаза мужчины сверкнули недобрым огнем. — Скажите мне, месье Морель, многим ли Вашим ученикам удавалось обезоружить Вас? Будущий губернатор отчетливо расслышал гордость в голосе отца, и по всему его телу тут же начало разливаться тепло. Сегодня обойдется без побоев. Юноша выдохнул. — Александр — первый за последние несколько лет, — месье Морель сохранил зрительный контакт с мужчиной, но судорожное движение его адамова яблока слишком красноречиво выдало, насколько непросто это было. — Что и требовалось доказать, — то ли специально, то ли случайно отец полностью повторил слова инструктора, сказанные всего с десяток секунд назад. — На сегодня занятие окончено? Или подержите его еще немного? Я могу подождать. Уверен, что Александр еще не устал. Верно, сын? — Конечно, отец. Юноша ответил, не взяв ни мгновения на раздумия. Даже если бы у него сейчас отваливались от изнеможения конечности, он сказал бы то же самое, и ненавидел себя за это. Желание прыгнуть выше головы преследовало. Потребность в похвале и одобрении стала постоянным спутником. Как цирковой пес. Александр поджал губы, чтобы они не изогнулись в кривой усмешке. Месье Морель мягко покачал головой. — Мы тренировались больше трех часов. Боюсь, что это я уже устал, — промолвил инструктор, тщательно скрывая лукавство в своем тоне, но Александр его все равно расслышал. — Во мне уже нет этого неудержимого запала юности, месье Бонтан. — Конечно, я понимаю. Тогда продолжите послезавтра, — отец скованно кивнул, его глаза казались опасно-бесстрастными. — Не жалейте его. Наставник смиренно склонил голову, еще раз положил руку на плечо Александра, слегка его сжав, а затем аккуратно забрал клинок из рук юноши. Больше не говоря ни слова, инструктор развернулся на каблуках, поднял с пола свою отлетевшую рапиру, и, проследовав в дальний угол к стойкам с оружием, принялся ее полировать. Будущий губернатор смотрел ему вслед, чувствуя бурлящую в душе благодарность. Пусть у него и атрофировалось чувство границ и лимитов, но иногда юношу все же окружали люди, которые их не утратили. Они защищали его от отца. Его требований. Его ожиданий. Его неудовольствия. И от меня самого. — Одевайтесь, сын, — тихо промолвил отец. — Пора ехать домой. Вы хотели сказать, в мой склеп. Это Пале-Рояль ощущался домом, это здесь кипела жизнь, или что-то наиболее близкое к ней в его случае. Сейчас же будущему губернатору предлагали вновь сойти с Олимпа и вернуться в загробный мир. Александр лишь спокойно кивнул и молча прошел в дальний конец зала, где оставил свой сюртук, жилет и жабо. Отец не любил, когда юноша приводил аналогии из древнегреческой мифологии — он не одобрял этого увлечения. Отец также не любил ждать. Пальцы будущего губернатора быстро застегивали пуговицы. Он пригладил немного влажные волосы. В стенах Пале-Рояль разрешалось представать только самой идеальной версией себя. Александр нацепил на лицо маску совершенной отрешенности. Отец уже стоял у выхода. Юноша прошел к нему. На ходу он на секунду обернулся, чтобы отвесить учтивый поклон месье Морелю. Тот ответил ему тем же. Отец коротко кивнул им обоим, а затем нетерпеливо открыл дверь. Александр, расправив плечи и сложив руки за спиной, вышел из фехтовального зала, почти сразу начиная ощущать знакомое удушье. Коридоры Пале-Рояль были так же пестры и многолюдны, как и обычно. Они всегда сбивали с толку, и в его разуме тоже на секунду поселилась предательская надежда, что в одной из многочисленных галерей им встретится Людовик или даже Филипп, которые, конечно же, по привычке потребуют общества будущего губернатора. Игры и забавы короля с принцем давно не казались Александру занимательными — он стал слишком взрослым, но по крайней мере с ними юноша не чувствовал себя затравленным псом на цепи. С ними он дышал. Они с отцом уже шагали сквозь парадный холл, но никто так и не вышел, никто не окликнул его, никто не попросил задержаться еще ненадолго в этом мире живых. Потому Александру и не нравилось надеяться или даже просто верить. Он любил знать. Отец вывел юношу на площадь перед дворцом, где стояла их неприметная черная карета — сложно было придумать что-то более подходящее для путешествия в загробное царство. Один из многочисленных слуг учтиво открыл перед ними дверцы экипажа, и будущий губернатор, не оглядываясь, забрался внутрь. Отец устроился на сидении напротив него и закинул ногу на ногу, скрестив пальцы в замок на колене. Александр неосознанно повторил его движение, устало откидываясь на мягкую спинку сидения. Мышцы ныли — сегодняшняя тренировка оказалась особенно изматывающей. Звонкий щелчок ознаменовал, что они с отцом остались одни в этом замкнутом пространстве, а его легкие сдавило еще сильнее. Экипаж тронулся. Они ехали в тишине. Разговор не шел. Не удивительно. Так было уже достаточно долгое время. Апрельский воздух ощущался до отвращения свежим и наполненным ароматами цветов, он врывался в карету вместе с щебетанием птиц, трепал шелк волос будущего губернатора, словно бы издеваясь. Вокруг все цвело. Такая яркая, такая сочная зелень. Совершеннейшая насмешка. Возвращаться назад в мир мертвых в разгар весны было особенно мучительно. С каждым годом Александр все больше хотел вырваться из оков их семейного поместья, желал навсегда поселиться в Пале-Рояль. Достичь наконец того будущего, которое отец всегда ему обещал. Прошло почти полгода с его шестнадцатилетия — юноша ожидал, что поступит полноценно на службу в первые недели после торжества, но время шло, а отец так и не завел этого разговора, таким образом словно в очередной раз выражая свое неудовольствие. Ты не готов. Ты слаб. Ты несовершенен. Тебя недостаточно. Ты слишком живой. Каждый новый месяц с его дня рождения словно говорил только об одном. Александр с трудом сдерживал себя, чтобы не стиснуть кулаки. Отец бы заметил — и ему бы это не понравилось. Поэтому будущий губернатор просто безразлично смотрел на последние лучи заходящего солнца, все еще святящиеся ореолом над крышами богатых парижских домов, чувствуя на себе тяжелый, пронизывающий до самых костей взгляд черных безжалостных глаз. Глаз самой бездны. — У тебя еще остались силы, сын? — спросил отец спустя несколько тягучих минут полнейшего отчаянного молчания. Александр повернул к нему голову. Мужчина выглядел совершенно умиротворенно, и от этого покоя в жилах юноши стыла кровь. У отца всегда было такое же безмятежное лицо, когда он заносил над ним плеть. Будущий губернатор тихо выдохнул. — Остались, — механически ответил он, потому что знал, что это единственный правильный ответ. У него всегда должны были быть силы. Ресурсы. Возможности. Готовность. Желание. Мысли. Идеи. Идеальному оружию и инструменту не нужен был отдых. — Хорошо, — отец улыбнулся. — Дома потренируемся еще немного. — Потренируемся в чем? — Александр чувствовал, как в его горле пересыхает. — В контроле. Сердце будущего губернатора пропустило удар. Затем еще один. Он заставлял себя дышать. Все тело сковало холодом. — Я… ни в чем не провинился, — Александр стиснул челюсть, голос прозвучал на удивление спокойно. — Вы считаете, что служба Короне — это наказание, сын? Отец выпалил вопрос так резко, что будущий губернатор услышал, как звякнули его зубы. От звука юноша почти вздрогнул. — Нет. Конечно же, нет, — Александр впился пальцами в свое колено. — Это честь. Самая большая, самая ценная на этой земле. Мне повезло. Мантра. Знакомая, заученная на память, промолвленная уже сотни раз — и мысленно, и вслух. Александр заметил, что плечи его отца немного расслабились, и сам почувствовал, как тиски, сжимающие грудь, слегка разжимаются. — Повторите еще раз, Александр, — бездна вновь смерила его колючим холодным взглядом. — Служба моему королю и Короне — это честь. Самая большая, самая ценная на этой земле. Мне повезло. — Тогда почему Вы считаете свою подготовку к ней наказанием, сын? Александр молчал. Потому что на его спине уже нет живого места. Потому что его мать выплакала все слезы за эти годы. Потому что от меня самого почти ничего не осталось. Или потому что он не мог сказать ни слова о том, что на самом деле думал. — Я лишь неправильно выразился, — юноша чуть приподнял подбородок. — Этого больше не повторится. — Надеюсь. Помните, что Ваша служба требует только очень четких и выверенных формулировок, — отец холодно кивнул. — Иначе мне придется признать, что я ошибся. Я думал, что сегодняшняя тренировка может стать последней. Сердце Александра начало больно стучать, отдаваясь ритмом в каждой части его тела. Освобождение было так близко — буквально напротив. Осталось только протянуть руку. Осталось лишь совсем немного потерпеть. Еще один вечер. — Так и будет, отец, — юноша выжал из себя учтивую, почти невымученную улыбку. — Я не подведу. Мужчина напротив мрачно кивнул и уставился в окно на пунцовое небо. Солнце окончательно скрылось. Александр смотрел в противоположную сторону. Остаток поездки прошел в тишине, разбавляемой лишь ритмичным стуком копыт о булыжники и праздным гулом голосов прохожих. Был вечер субботы, парижане предвкушали отдых, намечающиеся развлечения и удовольствия. Его же ожидали работа и боль. Но Александр был спокоен. Привык. Когда они въезжали во двор семейного поместья, над городом уже сгустились плотные сумерки. Карета плавно остановилась, и с крыльца тут же сбежал немолодой, но энергичный мужчина. Он открыл дверцы экипажа и поклонился. — Благодарю, Робер, — вежливо, но безразлично промолвил отец, выбираясь наружу. Александр, не теряя времени, вышел следом, одарив слугу учтивым кивком. Тот просиял улыбкой в ответ. Отец стремительно зашагал вперед и уже поднимался к парадным дверям, которые перед ним сразу же, словно по команде, открыло еще двое слуг. Будущий губернатор не отставал. В холл из столовой проникал пряный, чуть островатый аромат тушеного мяса с зеленью и едва различимый запах яблочного пирога. Живот юноши в один миг жалобно скрутился. Александр надеялся, что тренировка пройдет на голодный желудок. Выносить боль так было почему-то в разы легче. — Mon аmour, — приятный женский голос словно бы прикоснулся мягким шелком к его коже. Мать выплыла из арки, ведущей в гостиную, и поспешила к мужу. Ее глаза искрились мягкой лазурью, отражая пламя свечей, в которых утопал холл. Пышное нежно-голубое платье приятно шуршало при ходьбе. За ней шлейфом тянулся яркий аромат страстоцвета, ванили и тиаре. Отец повернулся к ней, но не сделал ни шага навстречу. — Маргарита, — тон мужчины остался учтиво холодным. Будущий губернатор почувствовал, как его садануло в районе легких. Слышать их обращения друг к другу было невыносимо. Мать всегда излучала любовь, нежность и трепет. Отец же называл ее исключительно по имени. Она сделала вид, что не заметила такого трагического несоответствия их приветствий и, положив руки на плечи мужа, потянулась к нему, вставая на носочки. Александр почти физически ощутил напряжение и дискомфорт, исходящие от отца. Он чуть было не поморщился, когда наклонил голову, чтобы быстро и безразлично поцеловать жену в лоб. Юноша сжал кулаки, наблюдая за родителями. Когда мать отстранилась от отца и впервые посмотрела на него, словно бы только что увидела, в ее глазах поселилась пустота, и у Александра в очередной раз от лицезрения ее страдания отмерло то, что еще осталось в живых. Женщина выжала из себя улыбку и подошла к нему, положив мягкую нежную ладонь на его лицо. — Мальчик мой, — прошептала она и поцеловала будущего губернатора в щеку. — Вы сегодня дольше, чем обычно. Результативная тренировка? Она пристально вгляделась в него, как часто делала, когда он в детстве приходил к ней после побоев. Александр прекрасно понимал, что отец наблюдает за ним, следит за каждым его движением, каждым изменением в лице, а потому не мог более быть с ней таким же открытым, как и раньше. Юноша мягко отстранился, но ласково сжал ладонь матери, отводя ее от своего лица. — Я сегодня смог разоружить месье Мореля, — промолвил Александр, приподнимая голову вверх. — Первый ученик за несколько лет, — голос отца вибрировал гордостью. Мать просияла и обернулась к мужу. Будущий губернатор не разделял ее радости. Когда-то ему казалось, что он уже выучил, как работает система воспитания, в которой он застрял, словно пленник. Его избивали за слабость, провинность, непослушание или своеволие. За неидеальность. Сейчас его ждала плеть за мастерство и совершенство. Возможно, правил никогда и не было. Либо отец просто решил забыть о них в честь последней тренировки. — Ужин уже стоит на столе, — мать вновь подошла к мужу и несмело взяла его за ладонь. — Идемте быстрее, пока он не успел остыть. Кухня сегодня превзошла все ожидания. Отец накрыл руку жены своей, и вновь его лицо дернулось, словно он хотел скривиться, а Александр едва удержал себя, чтобы не накинуться на него с кулаками. Он понимал, что начинает дышать все быстрее и тяжелее. — Не сейчас, Маргарита. Мы подойдем немного позднее, — холодно прошептал он. — Александр должен еще немного потренироваться наверху. Мы с ним спустимся в столовую, когда закончим. — Тренировка? — глаза матери расширились в ужасе. — Но я думала, что он сегодня… Она резко замолчала. В отличие от Александра, ей удалось избежать непростительной ошибки. В этом доме нельзя было называть вещи своими именами. Отцу не нравилось, когда службу Короне приравнивали к наказанию. — Да, сегодня я наработал на подарочную тренировку, мама, — выпалил будущий губернатор, едва прикрывая злость безразличием. — Напоследок. На память о чудесных временах. Было бы невыносимо грустно, если бы я о них забыл. Он тут же ощутил, как в него впилась своим взглядом бездна. Александр спокойно посмотрел прямо в ее глаза. Если исход никак не менялся в зависимости от его поведения, то не было и смысла пытаться быть хорошим. Главное — выполнять свой долг. Подставлять спину под плеть. Терпеть. Главное — не выказывать сопротивления. Об иронии речи не шло. — Сарказм и острый язык совсем Вас не красят, сын, — прошипел отец сквозь зубы. — Мои партнерши по, как Вы их называете, чувственным тренировкам с Вами бы не согласились, — Александр изогнул бровь. — Способности моего языка они оценили особенно восторженно. Мать ахнула и покраснела, уставившись в пол. Ее изящные тонкие пальцы начали нервно играться с юбками роскошного шелкового платья. Она не одобряла происходящего, но сказать, конечно же, ничего не посмела бы. Губы отца тронула легкая улыбка. Было слишком сложно понять, чего в ней было больше — презрения или довольства. — Рад слышать, что Вы больше не называете их «любовницами», Александр, — мужчина хмыкнул. — Надеюсь, Вы прикладываете все силы, чтобы прошлогодний инцидент не повторился. — Не переживайте, отец. Теперь я сразу всем демонстрирую свою дьявольскую натуру. — Александр… Мать посмотрела на него с болью в глазах, и юноша почти сразу же пожалел о своих словах. Она верила. В Бога, в своего мужа, в то, что в их семье может что-то измениться к лучшему. Когда-нибудь. Ужасное слово. Еще одна причина, почему будущий губернатор предпочитал знать, а не надеяться. Александру хотелось прикоснуться к ее руке, но он не посмел. Отец сделал шаг вперед и положил ладонь ему на плечо, крепко сжимая. — Идите наверх, сын, — промолвил он прожигая глазами дыру в его разуме. — Подготовьтесь к тренировке. — Конечно, — будущий губернатор стойко выдержал его взгляд, а затем повернул голову к матери и, чуть поклонившись, промолвил: — Мама, жду не дождусь ужина. Он успел заметить раскаяние, которое отразилось на ее лице, но не стал в него всматриваться. Так было легче. Так почти можно было забыть, что его жизнь ненормальна и через час или около того он будет сидеть за обеденным столом, заталкивать в себя тушеное мясо с яблочным пирогом и делать вид, что его спина не испещрена новыми кровавыми полосками. Александр развернулся и уверенно зашагал вверх по лестнице, к комнате в самом дальнем конце правого крыла. Он мог бы дойти туда с закрытыми глазами из любой части особняка — она навечно отпечаталась в его сознании. Будущий губернатор зашел в полутемное пространство — внутри горело лишь несколько свечей — и тихо закрыл за собой дверь, хотя ему хотелось ее захлопнуть. Юноша начал стягивать с себя верх и аккуратно складывать его на кровати, хотя у него почти чесались руки небрежно раскидать всю одежду по полу. Когда он положил рубашку на кровать, то боковым зрением заметил свой силуэт в большом зеркале возле дальней стены. Александр приподнял голову, вглядываясь в свое отражение, а затем медленно прошел к нему. Тренировки определенно давали о себе знать. Огонь свечей оттенял развитую мускулатуру его рук, очерчивал каждую впадину и подъем мышц живота, подчеркивал ширину груди и плеч, трапециевидную форму торса, узкую талию и бедра. Его волосы блестели, оранжевые блики танцевали на прядях. Юноша провел ладонью от шеи до самого ремня, за которым терялась узкая полоска темных волос. Оливковая кожа казалась шелковой, глаза горели во мраке. Ему нравилось свое тело. Он получал удовольствие, когда видел желание во взгляде своих партнерш, обнажаясь перед ними. Но Александр никогда не поворачивался к ним спиной. Красив он был только спереди. Дело даже не в самом наличии шрамов. Их он не стыдился. Будущий губернатор ненавидел историю их получения. Страшился вопросов, которые могут возникнуть, стоило бы только хоть кому-то рассмотреть эти отметины. Позади раздался высокий металлический скрип петель, и Александр резко развернулся, уводя руки за спину и принимая расслабленную позу. Отец, не глядя на него, зашел в комнату. В руках он держал плеть, и даже в этой полутьме будущий губернатор смог почти сразу определить, что она была совершенно новой. Агония будет немыслимой. Возможно, это — расплата за острый язык. Дверь за спиной отца с легким щелчком закрылась, он в ожидании уставился на сына. Александр, криво усмехнувшись, плавно прошел к стене возле распятия и опустился на колени, сразу же утыкаясь ладонями в пол и выгибая спину дугой. За столько лет он уже знал, в каком положении ему терпеть было легче всего. Он затаил дыхание, со двора доносились ласкающие слух звуки фонтана. Юноша закрыл глаза, фиксируясь на них. Плеть начала рассекать воздух. Жалить его кожу. Снова и снова. Уже больше дюжины раз. Все внутренности жгло огнем, и Александр чувствовал, как по его бокам вниз стекает кровь. Он стиснул кулаки и закусил губу. Вслушивался в журчание воды во дворе. Отец молчал. Не говорил с ним о долге, как обычно. Ничего не спрашивал. Не придумывал гипотетических ситуаций. Не пытался его запутать. Это тишина угнетала и нервировала. Сценария больше не было, как и правил. Александр не понимал, чего ожидать. — Почему Вы не задаете вопросов, отец? — не выдержав, прохрипел юноша сквозь зубы. Новый удар плети оказался еще сильнее предыдущего. Следующий — и того хуже. Интенсивность агонии увеличилась. Холодный пот ручьем стекал с его лба. — Задам самый важный, когда Вы выдержите тридцать третий удар, сын. В голосе отца не было ни единой эмоции. Для него это тоже было чем-то сродни работе. Обыкновенная обязанность, которая не должна вызывать никаких терзаний, сомнений или лишних мыслей. Долг. Он просто нейтрален. Он просто есть. Из горла Александра вырвался мрачный смешок. Он поднял взгляд к распятию. Ваш возраст на момент смерти, Спаситель. Юноша зажмурил веки и принялся блаженно улыбаться. Плеть опустилась еще раз, но он почему-то почувствовал удар не сверху, а снизу. Его начал окутывать аромат цветов. Пол вибрировал под ним. Александр вздрогнул и раскрыл глаза. Они тут же принялись слезиться от яркого света. Вокруг стояло щебетание утренних птиц. Сон. Он часто его видел. Именно об этом вечере, именно об этой тренировке. Но сейчас все исчезло. И полутемная комната, и свист плети, и горечь, и злость, и безнадега, и дикая агония. Хотя он продолжал чувствовать боль в теле. Шея затекла и ныла. Голова гудела мигренью. Конечно, он не отдохнул. Образы прошлого никогда не приносили спокойствия. Но его охватило странное счастье. Последние воспоминания перед ночным забытьем врывались в голову. Руки Рене в его волосах. Ее тепло. Ее голос. Мягкость девичьих бедер под его головой. Он все еще ее чувствовал. Благоухание роз и жасмина — вновь вокруг него, вновь внутри него. Господи, я пел ей. Мужчина улыбнулся и почти неосознанно зарылся щекой в шелк пышных юбок девушки. — Доброе утро, Александр! — от высокого детского голоса виски губернатора будто бы проткнуло раскаленными иголками. Его взгляд проследовал по деревянным доскам, пока не выхватил миниатюрный дорогой, хоть и очень грязный и уже достаточно потертый башмак. Мужчина чуть приподнял голову. Напротив него, опираясь на тюк с куркумой, сидел дофин. Он смотрел прямо на Александра, в глазах ребенка застыло любопытство и легкое непонимание. Широко зевнув, мальчик отломил большой кусок от багета, который, видимо, еще остался в корзине с провиантом, что выдала им в дорогу жена Франсуа де Монлезена, и затолкал его в рот, начав активно пережевывать. Сонливость будто бы рукой сняло. Пульс резко подскочил, и даже головная боль, казалось, начала утихать. Александр очень быстро осознал, в каком положении сейчас находится. Они с Рене были не одни, и сын короля — его друга, его повелителя — в этот самый миг смотрел на губернатора в упор и видел, как тот опустил голову на колени любовницы его отца. Пусть дофин — всего лишь ребенок, но он вовсе не был слепым, а самое главное — немым. Он мог начать говорить, не преследуя никаких целей и не стремясь причинить кому-то вреда. Взрослые сами бы сделали все выводы за него. Все поняли бы. Каждая мышца в теле губернатора напряглась, сознание начало лихорадочно перебирать варианты, способные объяснить ребенку разворачивающуюся перед ним картину. — Раз вы проснулись, месье Бонтан, — Александр услышал недовольный холодный голос Рене над собой, — то я была бы Вам очень признательна, если бы Вы немедленно отстранились. Затем он ощутил не слишком нежный толчок в спину. Губернатор едва сдержал улыбку. Как же она прекрасно прикидывалась. Как же она потрясающе играла. Как же прелестно обманывала. Столько возмущения, столько страсти, столько оскорбления в ее тоне. Александр оперся на здоровую руку и стремительно принял сидячее положение. Голова нещадно кружилась, поэтому ему не нужно было даже притворяться, что он испытывает некие проблемы с ориентировкой в пространстве. Губернатор с трудом сфокусировал свой взгляд на Рене и недоуменно нахмурился, словно бы только сейчас осознавая ее присутствие и их неуместную близость. — Прошу прощения, мадемуазель де Ноай, — он решительно отодвинулся от девушки и, не глядя на нее, принялся поправлять свой сюртук, а затем, морщась, разминать раненое плечо. — Видимо, усталость все-таки одолела меня. Уверяю Вас, иначе я бы ни за что не позволил себе ничего подобного. — Видимо. Александр разгладил манжеты, ему не нужно было даже смотреть на девушку, чтобы понимать — ее губы сейчас немного подрагивали от рвущегося наружу смеха. Он чувствовал. Как же мы похожи. Кто еще получал бы такое удовольствие от их безнадежной потребности скрываться у всех на виду? Губернатор поднял глаза на дофина — ребенок в этот момент запихивал в рот остатки багета. — Прошу, mon petit roi, не берите с меня дурного примера. Мне безумно неловко, — губернатор покачал головой и пристально посмотрел на мальчика. — Никогда не позволяйте себе заснуть на коленях незамужней девушки. Особенно если она сама того не желает. — Признаться, месье Бонтан, единственная причина, по которой я не скинула Вас на пол, заключалась в том, что Ваша голова оказалась слишком тяжелой и я просто не смогла ее с себя сдвинуть. Александр обернулся к девушке. Теперь она улыбалась, едко и иронично, словно срисовала эту эмоцию с каждодневной версальской маски мадам де Монтеспан. Пожалуй, Рене при желании могла бы дать ей фору. Одна ее рука властно лежала на борту повозки, другой она плавно перебирала чуть колышущиеся на ветру огненные волосы. Но глаза девушки продолжали излучать тепло и нежность, так ярко контрастируя с ее недружелюбным оскалом. Во взгляде плясали задорные искры. Рене явно нравился этот спектакль, а Александр наслаждался тем, как искусно она в нем играет. — Это правда, — дофин хихикнул, слова прозвучали невнятно из-за забитого рта. — Она толкала Вас не менее дюжины раз. Но, вероятно, не очень старательно. Мужчина приподнял бровь и изогнул губы в не менее саркастичной и кривоватой усмешке. — Тяжелая голова — обычно верный признак большого интеллекта, — промолвил мужчина, откидываясь на мешок с кардамоном. — Вы невыносимо самолюбивы, губернатор, — Рене притворно фыркнула. — А вы невыносимо прямолинейны, мадемуазель де Ноай, — парировал он. — В Версале такое не приветствуется. Притворство и обман. И вновь. По кругу. Это был танец. Самый сложный и самый любимый. Приносящий непомерно много удовольствия. Девушка облизала губы, чуть ли не пожирая губернатора глазами и слишком явно пользуясь тем, что дофин не мог бы распознать, что она желала выразить этой эмоцией — в конце концов, он всего лишь пятилетний ребенок. Но Александр знал, что Рене никогда бы не позволила себе ничего подобного при Людовике или любом другом придворном. Теперь он был уверен. Возможно, они действительно будут способны скрываться годами. Не найти во всей Франции более искусных лжецов. Его сердце предательски радостно встрепенулось. Он ненавидел надеяться, но в этот момент ему отчаянно хотелось. — Александр, как Вы думаете, мой отец никогда не засыпает на коленях моей матери, потому что он слишком учтив или потому что она того не желает? Губернатор медленно повернулся к дофину. Тот не смотрел на него, нервно оттряхивая грязный детский камзол из дорогого бархата глубокого сапфирового цвета от хлебных крошек. Ни то и ни другое. Александр краем глаза увидел, как умерла улыбка на устах Рене. Было даже до грусти забавно, насколько отношения родителей губернатора походили на то, что происходило в королевской семье. По крайней мере, моя мать любила отца. Не то, чтобы от этого кому-то стало легче. Дофин поднял огромные ониксовые глаза на Александра, они немного блестели. Возможно, в пять лет мальчик еще не догадывался, что на самом деле происходит, но он ощущал, будто бы что-то не так. Александр был в этом уверен. Он тоже все чувствовал, еще задолго до того, как, наконец, осознал. Мужчина устало провел рукой по лицу. Наверное, он мог бы сказать правду. Сообщить дофину, что Мария Терезия и Людовик старались, но королева делала это гораздо дольше своего мужа, лишь для того, чтобы в конце концов тоже сдаться. Что это реальность дипломатических браков. Что мальчика в будущем ждет то же самое. — Первое, Ваше Королевское Высочество, — промолвил Александр, наперекор своим мыслям. — Ваш отец чрезвычайно учтивый человек. Возможно, он просто был неисправимым лгуном, а возможно, в порыве какого-то странного благородства решил, что не имеет права забирать надежду. Дофин должен был прийти к этому самостоятельно, как когда-то сделал и он сам. Да и губернатор никогда не умел общаться с детьми. Но глаза мальчика сейчас уже скорее не блестели, а сияли — и от этого Александру стало спокойнее. Вероятно, он поступил правильно, пусть и нечестно. Рене чуть поменяла положение тела и, словно невзначай, дотронулась до его локтя. Губернатор искоса глянул на нее. Она улыбалась. Вы молодец. У Вас получается. Ее взор был крайне красноречив. Он почти ему верил. — Еще долго? — вновь подал голос мальчик. — Даже на каменном полу было удобнее, чем в этой повозке! Дофин надул губы и заерзал на месте, с тоской заглянув в корзину с провиантом, после чего тяжело вздохнул и раздраженно отодвинул ее от себя. Видимо, Его Королевское Высочество все-таки опустошил запасы. Почти как его отец — казну. Александр одернул себя за неуместную мысль, покачал головой и осмотрелся по сторонам. Местность была знакомой. Луга, небольшая мельница и несколько крестьянских домов, вдалеке — лес, с другой стороны — невысокие холмы. До Версаля осталось не больше часа. Экипажа Франсуа де Монлезена не было видно даже на горизонте. Неудивительно — четверо лошадей, тянущие карету, без труда обогнали двух, запряженных в их повозку. Скорее всего комендант Бастилии, Клод и англичане были уже во дворце. Если все прошло хорошо. Неведение было одним из самых неприятных чувств. Александр, чуть зажевав в напряжении губу, придвинулся к дофину и, преодолевая привычную неловкость и скованность, аккуратно положил руку ему на плечо. Ребенок поднял голову на мужчину. — Мне нужно, чтобы Вы помогли Вашему отцу, Votre Altesse Royale, — мягко промолвил губернатор. — Конечно, — тут же отозвался мальчик, звонко и радостно. — Что нужно сделать? Дофин с жадностью смотрел на него, подаваясь вперед всем корпусом. Александр улыбнулся, чувствуя на языке легкий привкус горечи. Оказывается, преданности можно было добиться и без плети. Он чуть сжал руку на плече мальчика. — Вы помните тот вечер, когда Вас насильно забрали из Версаля? — губернатор склонил голову набок. — Конечно, помню, Александр. Мне всего лишь пять, — дофин нахмурился и прозвучал чуть ли не обиженно. — Такие проблемы у людей обычно начинаются гораздо позже. Отец говорит, что мой дядя большинство ночей проводит в состоянии полнейшего беспамятства. Это очень расстраивает бабушку. Мальчик неодобрительно поджал губы и отвел глаза немного в сторону — еще одна реакция, явно подсмотренная у Людовика. Александр едва сдержал себя, чтобы не хмыкнуть. Дофин был Его Величеством в миниатюре во всем, кроме внешности. — Что ж, тогда мне несказанно повезло, что Вы так юны, — губернатор усмехнулся. — Расскажите, пожалуйста, все, что с Вами произошло в тот вечер, когда Вас увезли из дворца. — Какая-то ерунда началась гораздо раньше. — Что Вы имеете в виду, Votre Altesse Royale? — Александр насторожился, все его тело заискрило от напряжения. — До этого мне больше недели запрещали оставаться одному. На улицу не пускали, на охоту не брали, — в голосе ребенка послышались жалостливые нотки. — La maman постоянно плакала. Так, словно кто-то умер или должен был умереть. Александр немного расслабился. Дети. Они оставались искренними даже в своих заблуждениях, а оттого их было так тяжело считывать. Лучше уж допросить тысячу преступников в Бастилии. Рене также придвинулась ближе, и сейчас губернатор мог периферийным зрением выхватить ее стройный стан и сосредоточенность, застывшую в каждой деликатной линии лица. Девушка взволнованно теребила ткани юбок. — В тот вечер мне снова запретили выходить из покоев. Ужасно! Я очень хотел бы поучаствовать в мистерии, — мальчик обиженно скрестил руки на груди. — Отец опять решил быть Аполлоном. Так что я мог бы предстать Зевсом. Главным из Богов. Рене шумно выдохнула, Александр прикусил щеку. Пятилетний Верховный Громовержец и первый бабник Олимпа — это безусловно сильное зрелище. — Я остался играть в покоях отца под присмотром Франсуазы, — продолжил дофин, недовольно сморщив нос. — Лучше бы пришла Нанетта. Она знает сотни игр и во все из них плохо играет. Я постоянно побеждаю! — Что произошло дальше? — Александр чуть навис над ребенком, пытаясь направить его говорливость в нужное русло. — Я рисовал, потом играл с солдатиками. Франсуаза в основном сидела в кресле и читала книгу либо ходила по комнате. Сказала мне, что не очень хорошо себя чувствует, а потому не может противостоять моим войскам. Но, если честно, мне показалось, что она просто не хотела, — дофин пожал плечами. — Зачем-то стала объяснять мне, что женщин все равно нельзя допускать к военным действиям, так как они не знают пощады и никогда не пойдут на перемирие. Думаете, это правда? Ребенок начал растерянно переводить взгляд с Александра на Рене и обратно. Девушка протянула к нему руку и заправила несколько непослушных кудряшек мальчику за уши. — Это зависит от женщины, mon petit roi. Но я все же не советовала бы Вам доводить дело до войны, — она мягко улыбнулась дофину. — Пообещайте мне, что когда вырастете, никогда не будете нас обижать. — Клянусь, мадемуазель, — мальчик быстро закивал. — Клянусь всей своей игрушечной армией! — Серьезное заявление, монсеньйор. Вы наполнили мое сердце несказанной радостью! — Рене тихо рассмеялась. —А теперь расскажите мне, как в покоях появились люди, которые удерживали Вас? — Франсуаза впустила их. В стене оказалась скрытая дверь, и она ее как-то открыла. Наверное, случайно, — со свойственной лишь ребенку непосредственностью заявил дофин. — Оттуда в комнату ворвалось несколько человек. Не меньше четырех. Один из них был в маске. Белой. Словно бы неживой. Мальчика передернуло. Он придвинулся ближе к Александру и прошептал: — Он показался мне… демоном, — голос ребенка дрогнул. — Фрейлины моей матери часто рассказывали мне о мантикьере. Губернатор почувствовал, как заходили его желваки. Удивительно, насколько страшными могут представать люди, возомнившие себя спасителями и чемпионами самого Бога. Лучше уж оставаться дьяволом. Гораздо честнее и благороднее. Александр скованно положил ладонь на щеку мальчика. — Уверен, что Вы храбро держались, mon petit roi, — мужчина заставил себя улыбнуться. — Я укусил одного из них! — дофин радостно оскалился, несколько его молочных зубов уже отсутствовали. — Слышали бы Вы, как он кричал, Александр! — Могу себе представить. Продолжайте, Ваше Королевское Высочество. — Меня подхватили на руки, засунули в рот какую-то дурно пахнущую тряпку и надели на голову пыльный мешок, от которого постоянно хотелось чихать. Потом они очень долго шли. Я брыкался, но в конце концов совсем выбился из сил, — ребенок грустно выдохнул. — Пахло сыростью и сгнившей сосновой доской, но со временем они, кажется, вышли на улицу. Было холодно. Меня поставили на землю и связали. Затем вновь подняли. Опять какое-то время они двигались пешком, пока не кинули меня на что-то мягкое, как я потом понял, — сидение кареты. После этого началась тряска. Четко слышался стук лошадиных подков. Мы долго ехали. Так долго, что в конце концов я заснул. Когда проснулся, то уже лежал по-прежнему связанный в какой-то полуразвалившейся мельнице. Меня постоянно охраняли чужие люди. Грубили мне. Не подчинялись командам. Словно я не будущий король, а грязь под их ногтями. Немыслимо! Дофин сжал руки в кулаках и раздраженно фыркнул, вновь обиженно надувшись. Рана на его лбу казалась особенно яркой и болезненной в лучах утреннего солнца. — А тот человек в маске? Вы слышали его голос? — губернатор пристально взглянул в глаза ребенка. — Он показался Вам знакомым? Вы могли бы опознать его, если бы понадобилось? Ребенок поджал губы и покачал головой в отрицании. — Нет, он, если и разговаривал, то полушепотом, — расстроенно пробормотал мальчик. — А в том месте, где меня держали, его и вовсе не было. Александр ободряюще кивнул дофину и, коротко сжав его щеку, чуть поправил челку на лбу ребенка, прикрывая красноватую царапину и засохшую кровь. Затем мужчина отстранился. Скрывать разочарование было непросто. Ланселот и чуткость его слуха так и остались единственными козырями в рукаве. Шаткое доказательство. Губернатор огляделся по сторонам — они проезжали мимо длинных рядов виноградников, уходящих будто бы в бесконечность. Почти на месте. Сердце начало стучать в горле, кровь забурлила в венах. — Mon petit roi, мы почти приехали, — заговорчески зашептал Александр, наклоняясь к мальчику. — Но нам нужно пробраться на территорию Версаля максимально незаметно, чтобы запутать людей, которые Вас выкрали. Помните, что Вам говорила мадемуазель де Ноай про побег Вашего отца из Парижа? Губернатор почувствовал на себе удивленный взгляд Рене. Он едва удержался, чтобы не закатить глаза. История про прятки в мешке с куркумой была максимально нелепой, но кажется, несмотря на это, великолепно работала. Он не собирался раскидываться эффективными методами, даже если все его естество сворачивалось в негодовании от необходимости нести подобную чушь. Глаза дофина загорелись. — Да, помню, — мальчик придвинулся к нему почти вплотную, ловя каждое слово. — Нам нужно превзойти этот маневр. — Как? — Я накрою нас всех накидкой, чтобы мы стали неотличимы от перевозимого груза. Но Вы должны сидеть очень-очень тихо, Ваше Королевское Высочество, — Александр криво усмехнулся. — Представьте, уровень и грандиозность Вашего обманного хода! Вы не просто проберетесь незамеченным во дворец, но еще и поможете скрыться двум взрослым людям. — Даже отец так не смог! — рот дофина в восхищении приоткрылся. — А Вы сможете, — губернатор твердо кивнул. — Готовы? — Конечно! — дофин заозирался по сторонам. — Что мне делать? — Садитесь у самой стенки, mon petit roi. Ребенок без лишних слов переместился на несколько пье вглубь повозки и откинулся на ее деревянный борт. Он в волнении и ожидании посмотрел на них. Александр повернулся к Рене и открыл было рот, но в этом не было никакой нужды. Девушка, одарив его знающей улыбкой, присоединилась к дофину, опустившись слева от него. Губернатор кивнул и, подхватив холщовую накидку с пола, втиснулся в оставшееся небольшое пространство справа от мальчика, укутывая их всех с головой и заталкивая края ткани за мешки. — Теперь ведем себя максимально тихо, — прошептал он. — От этого зависит успех нашей операции. — Я не подведу, Александр, — дофин понизил голос так, что его стало едва слышно. И повисло безмолвие. Не менее десяти минут они слышали только стук конских копыт о неровность булыжников и скрип колес. Повозка тряслась. Дофин тяжело дышал и кусал губы. Возможно, чтобы сдержать свое обещание о тишине. — Повозка! Ну, наконец-то! — издалека раздался приглушенный возглас. — Открываем! Металл начал стонать. Александр стиснул челюсть, прислушиваясь. Ворота. Они плавно открывались, а ему казалось, что он уже отсюда чувствует аромат тубероз, утреннюю свежесть фонтанов и привкус непомерной роскоши и излишеств. Холщовая накидка не могла скрыть Версаль. Он уже проникал в каждую клетку его естества, и губернатор привычно ожидал, когда придет это сладкое осознание, что он возвращается домой — туда, где все знакомо, постоянно и незыблемо. И все же сейчас ощущение было другим. Поменялась какая-то незначительная маленькая деталь — но она решала все. Возможно, что-то произошло с ним самим. Александр кинул косой взгляд на Рене и дофина. Чужой ребенок. Чужая женщина. Словно осколок жизни, которая могла бы случиться, но никогда не будет ему дарована. Губернатор сглотнул и зажмурился. Как странно. Как больно. В душе стояло смятение. Он не видел, но знал, что они катятся сквозь зелень садов. Когда карета мягко остановилась, его дыхание успело выровняться. Александр почувствовал на себе взгляды Рене и дофина. Напряженные. Ожидающие. Они вернулись в Версаль, но он сейчас перестал быть тождественным безопасности. Губернатор медленно открыл глаза и посмотрел на девушку. — Мадемуазель де Ноай, — промолвил он, окунаясь в ее изумрудный свет, словно в священную воду, — Вам единственной из нас предоставлена привилегия быть замеченной без последствий. Клод должен был убедиться, что кухни останутся пустыми к моменту нашего приезда. Пожалуйста, проверьте, что он все сделал. Рене твердо кивнула и уже через несколько секунд плавно выбралась из-под накидки, не забыв перепроверить, чтобы она и дальше продолжала прикрывать дофина и губернатора. Александр слышал, как скрипели доски под ее легкими шагами и как повозка слегка качнулась назад, когда Рене, видимо, спустилась с нее. Губы против воли растянулись в улыбке. Александр с большим трудом отгонял от себя мысль о том, как же сильно ему хочется вновь сомкнуть руки на ее талии привселюдно, зная, что никто не заподозрит в его куртуазности ничего дурного. Сейчас не время. Губернатор выдохнул и пристально, почти строго, посмотрел на дофина. — Наступает самая важная часть всей операции. И у Вас в ней ключевая роль, монсеньйор, — Александр немного прищурился. — Слышал, что Вам нравится играть в прятки. — И я постоянно выигрываю! — дофин просиял. — Сегодня Вам нужно скрыться особенно хорошо и не выходить, пока не настанет нужный момент, — Александр ободряюще кивнул. — Я знаю идеальное место, где Вас будет сложно найти. Об этом тайном пристанище будут знать только я, мадемуазель де Ноай и несколько верных мне людей. Нужно сделать так, чтобы никто во дворце — даже Ваши родители — не нашли Вас. Справитесь? — А Ваши люди смогут подносить мне туда еду? — мальчик задумчиво почесал густую темную бровь, его тон приобрел оттенок мольбы. — Я очень голоден, Александр. На утро из провианта почти ничего не осталось. Губернатор хмыкнул. Интересно, благодаря кому. Он покачал головой, отмечая, что для пятилетнего ребенка дофин научился тонко торговаться. — По удачному стечению обстоятельств место, где Вы будете прятаться, расположено как раз рядом с кухнями, Ваше Королевское Высочество, — мужчина криво усмехнулся. — Обещаю, что мой человек сделает все, что Вы попросите. — Тогда я смогу сидеть там хоть целый день! — Ваш отец будет гордиться Вами. Дофин начал лучезарно улыбаться в тот же миг, как слова сорвались с губ Александра. Реакция мальчика отозвалась неприятным нытьем в его душе. Гнойной, так и незажившей раной. Он всегда попадался на тот же крючок в детстве. Плыл на эту наживку даже тогда, когда знал, чем закончится ее заглатывание. По крайней мере ты не собираешься избивать его плетью. Мысль, несмотря на всю сокрытую в ней рациональность и логику, не принесла успокоения. Образ отца вновь был в голове, сливался с его собственным естеством. Иногда ему было слишком сложно провести границу между собой и неотпускающим его призраком. — Александр. Он услышал девичий голос справа за накидкой — настолько тихий и едва различимый, что губернатор почти поверил, будто ему показалось. — Можете выходить, — вновь приятный ласковый шепот. — Все готово. Пульс вновь ускорился, температура крови словно бы подскочила на несколько градусов. Губернатор откинул холщовую ткань в сторону и стремительно поднялся, щурясь от яркого солнечного света. Дофин, пытаясь прикрыть ладонью веки, также вскочил на ноги, словно только этого и ждал, и кинулся к краю повозки. Не завидую я Клоду. Александр тяжело выдохнул, быстро шагая вслед за ним, но ребенок спрыгнул на землю без его помощи и подбежал к Рене. Девушка стояла рядом с повозкой. Губернатор подошел к ним спустя несколько мгновений. — Месье Летьенн, месье де Монлезен и англичане прибыли около получаса назад, — сообщила Рене, беря дофина за руку, она потянула ребенка за собой, направляясь к небольшому неприметному крыльцу, после чего искоса взглянула на Александра. — Все ждут дальнейших инструкций. Клод также привел Робера. Боюсь, Ваш слуга чуть было не отдал душу Господу, когда я сказала, что Вы скоро появитесь. — Подозреваю, это означает, что слухи о моем страшном ранении все-таки распространились по дворцу, — Александр почувствовал, как в душе зарождается новый предательский огонек надежды. — Хочется верить, — Рене одарила его еще одним взглядом, брошенным через плечо, и в волнении закусила губу. — Я не успела узнать. — Вас ранили? — дофин ахнул. — Когда? Насколько серьезно? — Жить буду, Ваше Королевское Высочество. — Уж постарайтесь, — ребенок покачал головой. — Иначе, боюсь, что отец очень расстроится. Вы ему нравитесь. Губернатор лишь хрипло хохотнул, в очередной раз ярко ощущая себя предателем и изменником. Рене, словно почувствовав его состояние, опустила голову. Они пересекали небольшую площадь у дворцового крыла, где располагались помещения для слуг, подсобки, склады и кухни. Карета Франсуа де Монлезена маячила мрачным темным пятном у дальней стены. Александр ускорил шаг и, обогнав Рене и дофина, первым взбежал вверх по ступеням, открывая перед ними двери. Девушка благодарно улыбнулась ему. Они вошли на кухню. Ожидающая их компания выглядела разношерстно, а оттого — совершенно нелепо. Франсуа де Монлезен в волнении мерил шагами пространство, его темно-синяя хлопковая рубашка обтягивала плотный мускулистый торс, слишком явно выдавая, как сильно были напряжены мышцы коменданта. Клод сидел на высокой табуретке, опираясь локтями на массивный кухонный стол и положив подбородок на ладони. Его взгляд казался ошалелым, как у человека, пережившего накануне либо большую попойку, либо бессонную ночь, либо и то, и другое одновременно. Снизу шпион по-прежнему был в одном исподнем, но обнаженный торс и плечи оказались прикрыты небрежно наброшенным сверху солдатским мундиром, подозрительно напоминающим тот, что носил комендант Бастилии. Александр подавил улыбку. Роб и Ланселот сидели на полу связанными, рты обоих вновь были забиты кляпами. В дверях стоял Робер. Старик беззвучно ахнул, когда его водянистые глаза остановились на губернаторе. — Господь милосердный, — он поднес ладонь ко рту, плечи пожилого мужчины затряслись. — Но как же…? Как же…? Кто же...? Робера начали душить рыдания. Слезы покатились по рыхлым щекам, задерживаясь в каждой морщине. Александр ощутил резкий укол в сердце. Жестокие игры. Но необходимые. Он пересек пространство кухни в несколько больших шагов и положил ладонь на плечо верного слуги, крепко и благодарно его сжимая, хотя ему бы хотелось обнять старика. Губернатор наступил на горло этому порыву. Он и так позволял себе в последние дни гораздо больше, чем должен был. — Господь милосердный? — Александр изогнул бровь. — Так меня еще никто не называл. Из горла Робера вырвался нервный смешок вместе с новыми всхлипами. Слуга смотрел на него во все глаза. — Вновь диверсия? — Конечно, — губернатор коротко кивнул. — Вы же меня знаете. Я не истекаю кровью. — Я думал… думал… — голос старика срывался. — Граф Манчини сообщил, что Вы при смерти. Нападение по дороге в Версаль… — Он прибыл? — тут же выпалил Александр. — Вы его видели? С ним был врач? — Нет, не видел, — Робер шмыгнул носом, его дыхание начало немного выравниваться. — Лишь узнал о случившемся от служанок, что приносили завтрак в покои принцессы Монако. Александр тихо хмыкнул. Катерина свое дело знала, даже если не подозревала, что была занята делом. Новости одновременно порадовали и отозвались новым приливом тревоги. Он не подал виду. Робер все еще беззвучно плакал. Старику от него сейчас нужна была уверенность. Всем им в этот момент необходимо было его спокойствие. Александр, еще раз сжав плечо своего слуги, плавно отстранился и обернулся лицом к собравшимся. — Для большинства из Вас самое сложное позади, — спокойно сообщил губернатор. На кухне повисла кристальная тишина. Все взгляды были устремлены на него. — Клод, Вы с Его Королевским Высочеством и месье Робом будете прятаться в кладовой, — Александр подошел к неприметной двери у правой стены и широко ее раскрыл, демонстрируя небольшое полутемное пространство, залитое огнем нескольких свечей. — Ваша цель — всего лишь сделать все, чтобы ни одна живая душа не увидела будущего короля, пока я не дам на то добро. Задача ясна? — И Вы должны будете приносить мне еду по первому требованию, месье, — дофин гордо вздернул нос, обводя Клода придирчивым взглядом. — Счастье-то какое... — протянул месье Летьенн. Он устало помассировал виски, но послушно встал на ноги и направился к сидящим на полу англичанам. Александр скривил губы, наблюдая, как Клод, пыхтя и чуть слышно чертыхаясь, принялся поднимать Роба на ноги. Губернатор обернулся к коменданту Бастилии. — Месье де Монлезен, примерно через полчаса приходите с месье Ланселотом к покоям маркизы де Монтеспан. Робер Вас проведет. Граф де Безмо удивленно выдохнул, его брови почти затерялись в рыжине волос. — Она… как-то связана со всем происходящим? — Не только она, — губернатор мрачно оскалился. — Поэтому я попрошу Вас вести нашего английского гостя по коридорам Версаля в вуали. Ланселот возмущенно замычал. Не слишком громко, но явно оскорбленно. — Для Вашей же безопасности, — Александр обжег его взглядом, тот зло прищурился в ответ. Из кладовки тоже доносился приглушенный вой. Клод уже успел затолкать Роба внутрь и теперь пытался усадить. Дофин крутился под ногами шпиона. — Вы знаете какие-то игры, месье? — взбудораженно спросил он. — Только карточные, — буркнул в ответ мужчина. — Мама научила меня играть в бридж, — гордо сообщил дофин. — У Вас есть с собой колода? — Конечно, в одном из многочисленных карманов моих панталон, — наконец повалив Роба на пол, месье Летьенн обернулся к мальчику и оскалился. — Всегда с собой ношу. — Чудесно, Клод. Вас ведь так зовут? Значит, будет чем скоротать время. Не распознав иронии в голосе шпиона, дофин вздернул нос вверх и вошел в кладовку. Месье Летьенн закатил глаза к потолку. Губернатор же поймал себя на мысли, что возможно, идея оставить Клода с ребенком была не самой лучшей. Главное, чтобы потом не пришлось краснеть перед королевой за новоприобретенные ругательства, льющиеся из уст ее сына. Александр неодобрительно скривил губы. — Ваше Королевское Высочество, — губернатор окликнул дофина. Тот обернулся, уткнул руки в бока и приподнял брови, вновь неуловимо напоминая манерами своего отца. Александр подошел к кладовой. — Могу я одолжить Ваш камзол, mon petit roi? — Зачем? — мальчик нахмурился. — Чтобы разнообразить нашу игру, оппонентов нужно выманить из их логова, — губернатор склонил голову набок и смиренно сложил руки за спиной. — Разве прятки могут называться прятками, если Вас никто не ищет? — Камзол — приманка? — Именно, Ваше Королевское Высочество. — Я даже не подозревал, что с Вами так интересно, Александр, — радостно улыбаясь, мальчик принялся расстегивать пуговицы своего одеяния. — Я буду теперь чаще просить Вашего общества. Пожалуйста, не надо. Уголки губ Александра учтиво приподнялись в ответ, но мысленно он отчаянно надеялся, что дофин забудет о пришедшей ему в голову блажи на следующий день. Детские игры точно не уместились бы в его и без того плотный график. Мальчик передал губернатору камзол и, развернувшись на каблуках, прошел в угол кладовки, плюхнувшись на пол рядом с Робом и принявшись его разглядывать. Англичанин устало закрыл глаза. Глубоко вздохнув, Александр прошел к центру кухни, перехватив весьма красноречивый взгляд Рене, в котором одновременно смешались сочувствие и ирония. Губернатор неопределенно повел плечами, улыбаясь ей краем рта. — Задачи всем ясны, господа? Он обвел присутствующих пронзительным взором и получил в ответ несколько утвердительных кивков. — Хорошо, — Александр стиснул челюсть и обернулся к Роберу. — По слухам я умираю в своей бывшей комнате, верно? — Да, месье, — подтвердил слуга. Хоть старик уже и успокоился, его голос все равно слегка дрогнул в конце. От губернатора и самого не укрылась мрачная ирония собственных слов, но он уже устал их подбирать. Силы были на исходе, тремор в руках удавалось скрывать с огромным трудом, а рана в плече будто начала ныть сильнее. Александр повернулся к Рене. — Сопроводите меня на финишной прямой, мадемуазель де Ноай? — Конечно, губернатор, — глаза девушки решительно блеснули. Александр одарил ее еще одной легкой улыбкой и, больше не теряя времени, вышел из кухни в безлюдный коридор, выискивая на стене знакомый узор в виде бутона розы. — Робер, пожалуйста, принесите карты месье Летьенну, — зашептала Рене, на секунду остановившись возле старого слуги. — Настоятельно советую. Из дофина энергия бьет ключом. Если не хотим, чтобы о его прибытии через час узнал весь Версаль, Votre Altesse Royale нужно чем-то занять. — Будет сделано, мадемуазель, — Робер отвесил ей низкий уважительный поклон. — Благодарю. Девушка аккуратно дотронулась до его плеча в знак признательности и поспешила в коридор вслед за губернатором. Когда она обогнула угол, то увидела, что мужчина аккуратно проводил рукой по каменной кладке стен. Она приблизилась к нему. — Ваша просьба весьма разумна, — мягко промолвил Александр. — Вы услышали? Губернатор надавил длинными тонкими пальцами на один из камней, на котором виднелись небольшие округлые линии. Часть стены с низким лязгом отъехала в сторону. За ней была такая знакомая полутьма. Александр обернулся к девушке вполоборота. Изящная, словно бы высеченная из мрамора, линия его профиля почти светилась на фоне черного прямоугольного проема за спиной. — У главного королевского шпиона должен быть идеальный слух, — он слегка улыбнулся. — Неужели? — Рене хитро прищурилась. — Вынуждена Вам сообщить, что во время сегодняшнего ночного пения Вы все-таки позволили себе несколько фальшивых нот, месье Бонтан. В глазах Александра блеснули веселые искорки. Он хрипло хмыкнул, а затем шагнул во мрак тайного прохода. Девушка тут же проследовала за ним, нащупывая привычный рычаг с противоположной стороны стены. С таким же утробным звуком, как и до этого, проем за ними закрылся. Они остались в тенях, и Рене почудилось, будто ее легкие увеличились в несколько раз. Дышать этой тьмой было легко и приятно, несмотря на сырость и весьма специфический запах гниющих сосновых балок. Ей казалось, словно здесь она всегда и должна была быть. С ним. Вдвоем. Оставив весь свет и яркость Версаля за спиной. Александр шел вперед широким уверенным шагом, одновременно сливаясь с темнотой тайного прохода и каким-то непостижимым образом освещая ее. Он был настолько органичен здесь, настолько естественен, настолько безусловен, словно существовал в тенях от начала времен и будет жить в них вечно. Никогда не исчезнет и никогда не умрет. Но это была ложь. Одна из многих, что Александр выстраивал вокруг себя. Возможно, самая жестокая. Он истекал кровью так же, как и все остальные. Она лично ее видела, утирала со своих рук. Он был смертен. Сейчас особенно. — Я хочу, чтобы побыстрее настал сегодняшний вечер, — выпалила Рене, не в силах сдержаться. Сердце громко и натужно стучало, ударялось о грудную клетку, мучило ее. Низ живота уже ныл так сильно, что было сложно идти, но она заставляла себя не подавать вида, вопреки данному губернатору обещанию не утаивать ничего о своем самочувствии. Ему сейчас не до этого. На кону слишком многое. Девушка на секунду поморщилась от боли. Александр обернулся к ней на ходу. Рене постаралась расслабиться. Мрак скрывал черты лица мужчины, но ее воображение само дорисовало его вскинутую бровь, легкую улыбку и, возможно, небольшой прищур в глазах. — Я тоже, Рене, — прошептал он, вновь принявшись смотреть в направлении своего движения. — Мечтаю о сегодняшнем вечере. — Что Вы сделаете, ес… — девушка осеклась и свистяще выдохнула. — Когда он, наконец, настанет? — У меня есть несколько идей. — Поделитесь? — Отосплюсь, возможно. Или… — его голос мягко и многозначительно оборвался. Александр звучал так расслабленно и безмятежно, словно не сомневался, что у него будет возможность выбирать из нескольких вариантов своего будущего. В конце концов, он любил и умел просчитывать вероятности. Так ли глупо было надеяться, что для него уже понятны все исходы? Рене закусила губу. Ей хотелось верить, что губернатор не натянул на себя маску ложной уверенности и невозмутимости, как той ночью в парижских переулках. Как бы хорошо она его ни знала, правды от сладкого обмана все равно не отличила бы. Он бы не позволил. — Или..? — прошептала Рене, стремясь вырвать себя из объятий необъяснимой тревоги. — Благородные господа никогда не позволят себе озвучить вслух такие желания. С его губ сорвался хриплый смешок, а узел в ее груди резко стал туже. Живот скрутило спазмом, который в обычной ситуации должен был бы стать обжигающе-приятным, но сейчас ее лишь начало сильнее мутить. Только не играйте со мной, Александр. Не обещайте. Не давайте надежды. Не рисуйте перед моими глазами прекрасную мечту о будущем, если сами в него не верите. Это был бы Ваш самый ужасный обман. Рене облизала пересохшие губы. — Вы сами говорили мне, что не считаете себя благородным господином, — промолвила она, против своей воли втягиваясь в его игру. — Что-то поменялось? — Нет, — он хмыкнул, и ее почти пронзило чистым удовольствием, которое скрывалось за этим звуком. — Господа, вроде меня, просто предпочитают не рассказывать, а демонстрировать. Очень детально и подробно, мадемуазель. Если это все-таки был обман, то он слишком хорошо работал. Возможно, Александр чувствовал ее нервозность, ее страх. Возможно, он пытался помочь. Стало жарко, несмотря на прохладу коридоров, и вот уже она могла думать только о его руках, исследующих ее тело в этой же темноте, но будто бы в другой жизни. Когда губернатор, наконец-то остановился у одного из многочисленных смотровых отверстий, воспоминания о пламени его прикосновений были вытеснены хриплым сдавленным голосом Франсуазы-Атенаис. Он душил ее. Шарль. Та подслушанная сцена казалась ей началом цикла, а теперь они подбирались к его концу. Сейчас за стеной было совершенно тихо. Глаза девушки уже успели привыкнуть к темноте, и она смогла разглядеть выражение лица Александра. Он улыбался. И, возможно, она уже совсем сошла с ума, но в этот момент губернатор казался ей совершенно счастливым. Он плавно нажал на рычаг, открывая потайную дверь. Из комнаты хлынула волна солнечного света, отчего ее глаза тут же начало резать. Мужчина ступил в проем, заслоняя его. Будто бы поглощая. — Святые небеса! — Рене услышала знакомый мягкий голос. — Если бы я не знал, что Вы живы, Александр, то всерьез мог бы решить, что тронулся умом. Нельзя же так появляться! — Гаэль! — хохотнул губернатор. — Почему-то сегодня подозрительно часто упоминают Бога в моем контексте. Мне это совсем не нравится. Рене все еще щурилась от избыточной яркости окружающего пространства после кромешной тьмы тайного прохода, но никак не могла себя заставить зажмуриться. Она хотела видеть. Хотела смотреть, как Александр широким шагом пересекает свои бывшие, сейчас такие опустевшие и заброшенные покои, в которых тем не менее до сих пор словно бы витал аромат корицы и крепкого чая. Хотелось наблюдать, как он заключает в крепкие дружеские объятия месье Фламбера. Как улыбается. Как радуется. У него такая красивая улыбка. Почему-то раньше она об этом не задумывалась. Александр выглядел сейчас таким живым — и Рене осознала, что каким-то образом упустила момент, когда он скинул с себя большую часть сдерживающего его мрамора, обнажая кожу. Статуя, в которую вдохнули душу. В глазах девушки встали слезы, и, судя по всему, виной им были вовсе не безжалостные солнечные лучи. Гаэль тоже улыбался. Он выглядел невредимым, если не считать кровоподтека на нижней губе и перевязанных так же, как и у нее, ладоней. — Месье Бонтан, — этот голос был ей незнаком. — Как Вам? Нравится? Александр выпустил месье Фламбера из своих объятий, его цепкий взгляд тут же метнулся к кровати с балдахином. Рене проследила за ним и чуть было не вскрикнула. Она с трудом подавила желание отвернуться. На окровавленных простынях лежал мужчина. Один из лже-губернаторов. Его голова была обмотана бинтами, сплошь покрытыми бордовыми ужасающими пятнами, ткань скрывала глаза и нос, видимая кожа так же была усеяна темно-красными каплями, словно семенами граната. Спутанные влажные темные волосы разметались по подушке. Это мог бы быть Александр. В другой реальности. В другом варианте развития событий. Мужчина на кровати был почти неотличим от губернатора, а Рене чувствовала, как тошнота подступает к горлу. Ее мутило в том числе и от себя самой, от того постыдного облегчения, которое поднялось в ее душе из-за того, что перед ней в обрамлении крови лежит незнакомый, совсем другой мужчина. Александр подошел ближе к кровати, его челюсть была плотно сжата. — Значит, даже разыгрывать ничего не пришлось, — мрачно прошептал он, вглядываясь в лицо раненого мушкетера. Тот неожиданно рассмеялся, закидывая голову назад. От его хохота зашумело в ушах и стало жутко. Сначала Рене даже подумала, что от потрясения ей все привиделось. Возможно, это был крик агонии, предсмертный хрип, но точно не радость, не удовольствие, не гордость, которые она безошибочно узнавала в заполнившем комнату звуке. Девушка растерянно посмотрела по сторонам. Александр выглядел таким же ошеломленным, на его лбу залегла глубокая складка. Гаэль же… продолжал улыбаться. Рене в недоумении нахмурилась. — Видимо… действительно… — едва смог вымолвить мушкетер сквозь смех, — хорошо… получилось... — Это куриная кровь. Нам пришлось импровизировать, — месье Фламбер также приблизился к кровати, сложив перебинтованные руки за спиной, после чего изогнул бровь. — Его Величество пожелал «Вас» увидеть. И никакие извещения о страшной ране или о безобразных увечьях не возымели на него никакого эффекта. Рене перехватила взгляд Александра. Он был секундным, потому что спустя мгновение губернатор уставился в пол, но сила и объем эмоции, промелькнувшей в его глазах, заставили девушку вздрогнуть. Его чувство вины сковывало ее внутренности. Его сожаления отравляли ее дыхание. Его стыд резал ее по живому. Рене тоже не знала, куда смотреть. Они с Людовиком так близки. Так верны друг другу. Так преданы. По крайней мере были. До нее. Она встала между ними. Появилась, словно бы из-под земли. Как искушение. Как бесовское наваждение. Но разве можно соблазнить самого дьявола? Девушка сглотнула. — Его Величество поверил? — выпалила она, голос показался ей мертвым. — Не распознал театра? — Он бы не успел. Король пробыл тут не дольше секунды с момента, как подошел к кровати и увидел все своими глазами, — Гаэль повернул голову к Рене и тяжело вздохнул. — По слухам, которыми со мной поделился граф Манчини, Его Величество расстался с ужином после увиденного, едва успев вернуться в свои покои... Раздался громкий стук. Все присутствующие разом застыли, повернув головы к выходу. Лже-губернатор тут же, словно по щелчку пальцев, прикинулся спящим. Александр приложил палец к губам и, послав Рене многозначительный взгляд, поманил к себе другой ладонью. Он пересек комнату и вжался в стену за большим гардеробом. Девушка приникла к нему сбоку, ярко ощущая тепло его кожи. По телу губернатора пробежал заметный тремор, но его лицо оставалось холодно-непоколебимым. Он скрывал признаки своей усталости слишком искусно. Это восхищало и бесило одновременно. Девушка поджала губы. Что-то, наверное, не изменится никогда. Гаэль, приосанившись, прошел к двери и четырежды провернул ключ в замке. Александр задержал дыхание, и Рене последовала его примеру, вслушиваясь. — Граф Манчини! — нарочито громко промолвил месье Фламбер. — Спасибо, что смогли прийти так скоро. Я хотел поднять вопрос про дополнительную охрану для губернатора. — Конечно, я слушаю, — в ответ раздался зычный голос Жюля. — Могу пройти внутрь? Рене протяжно выдохнула через нос, чувствуя плечом, как тело Александра немного расслабляется. Послышался скрип половиц, звук закрывающейся двери, новый поворот ключа в замке, тяжелые шаги, стук каблуков. Губернатор, расправив плечи, вышел из-за гардероба. — Жюль, — промолвил он. Граф Манчини широко улыбнулся в ответ, его зубы ярко сверкнули на фоне ониксовой кожи. Мужчина быстро сократил расстояние. Он был одет в бархатный камзол темно-фиолетового цвета, который, казалось, переливался каждым своим швом. Узоры из золотой нити изгибались и переплетались, создавая изысканные арабески. На фоне дорогого материала его одеяния особенно ярко выделялась широкая полоса из простой хлопковой ткани. Предплечье графа оказалось обвито перевязью, которая прижимала его руку к торсу. Бинты были аккуратно перекинуты через грудь Жюля и закреплены на левом плече. Капитан мушкетеров вытянул вперед ладонь, и Александр крепко пожал ее. — Я так понимаю, без неприятностей не обошлось? — тяжело выдохнул губернатор, стискивая челюсть. — Разве могло быть иначе? — граф Манчини низко хохотнул. — Вы редко выдаете простые задания, Александр. Темные глаза Жюля остановились на Рене, он сделал шаг назад и отвесил ей учтивый поклон. — Мадемуазель де Ноай, — капитан мушкетеров вновь поднял голову. — Я рад, что Вы добрались в целости и сохранности. Вы оба. Мужчина искоса глянул на Александра, но тот лишь нетерпеливо отмахнулся. — Потери? — спросил губернатор, поджав губы. — В моем отряде, к счастью, лишь легкие ранения, — Жюль неодобрительно скривился, многозначительно кивая на свою перевязанную руку. — Неприятный вывих локтя. Умудрился неудачно упасть. Очень разозлился. — Я уже говорил Вам, граф Манчини, что основной ущерб Вы себе нанесли, когда кинули в Коршуна булыжником, — устало выдохнул Гаэль, закатив глаза. — Падение тут ни при чем. — Поэтому Вы не смогли известить меня, что добрались? — Александр нахмурился. — Я попросил месье Фламбера написать послание. Граф Манчини подошел к единственному оставшемуся в комнате креслу у камина и тяжело плюхнулся в него. Рене вновь особенно ярко ощутила запах крепкого черного чая с корицей, который так часто пила в этой комнате долгими вечерами, утопая в мягкости подушек и спинки, в начале лета. Не более месяца назад. Но сейчас казалось, что это было так давно. — Я так ничего и не получил, — губернатор сложил руки на груди. — Волновались? — Жюль хитро прищурился. — Признавайтесь. — Быть может... Александр лишь неопределенно повел плечами, а Гаэль мягко рассмеялся, слегка покачав головой, словно и не ожидал другого ответа. — Вероятно, Вы разминулись с посыльным, месье Бонтан, — мягко промолвил хирург, отойдя к окну и вглядываясь в зелень садов. — Мы добрались до Версаля после заката. На отыгрывание спектакля ушло еще какое-то время. — То, что параллельно с нами выехал Ваш парнишка, несказанно всем помогло. Иначе история могла бы закончиться не так радужно, — лицо Жюля потемнело, он несколько раз сжал и разжал кулак раненой руки. — Коршуны растерялись. Не могли решить, за кем гнаться. Преследователей могло быть точно в три раза больше. И это лишь моя самая скромная оценка. — Что с месье Боденом? — Гаэль резко отвернулся от окна и посмотрел на Александра. — Жив. Сыт, — губернатор тонко улыбнулся и хмыкнул. — Возможно, оплакивает потерю одного уха. — Мочки уха, — исправила его Рене, уголки ее губ также приподнялись. — Возможно? — месье Фламбер растерянно нахмурился. — Клови пытается за него побороться. Несколько мгновений стояла тишина, а улыбка Александра будто бы стала еще кривее и ироничнее. Гаэль выглядел так, словно силился определить, пытался ли губернатор над ним подшутить или говорил все взаправду. Рене поджала трясущиеся уста, и разгладила складки на рукавах платья. — Я бы не советовал подобных манипуляций, — наконец, неодобрительно изрек хирург. — Чревато инфекциями. — Клод бы с Вами согласился. Но уже по своим, гораздо менее альтруистичным причинам, — Александр посерьезнел. — Вы тоже выглядите порядком потрепанными. Проницательные глаза губернатора задержались сначала на перевязанных ладонях месье Фламбера, а затем переместились к бинту на локте Жюля. Капитан мушкетеров мрачно ухмыльнулся. — Коршунов хоть и было немного, но один из них оказался острым на ум. — Я бы даже сказал пламенным, — фыркнул Гаэль, поправляя ткань на своих ладонях. — Мои мушкетеры разобрались с большинством преследователей, но одному из них удалось закинуть горящий факел в салон кареты, — судя по тому, какой яростью исказилось лицо Жюля, воспоминание было далеко не из приятных. — Обивка вспыхнула моментально. Нам пришлось выпрыгивать. Рене передернуло. Она посмотрела на собственные перевязанные руки. Кожа все еще ныла, местами — зудела. В какой-то степени она тоже выпрыгивала из кареты из-за огня. Только он был не снаружи, а внутри. Устроенный не недругом, а ею самою. Не ради насилия, а ради любви. Но последствия казались на удивление одинаковыми. Словно две стороны одной медали. — Приземление очевидно было ощутимым, — прошептала девушка, обведя глазами мужчин. — Отмщение стало еще ощутимее. Жюль вновь сжал и разжал кулак. Его взгляд в этот миг был совершенно остервенелым, но тон казался еще мрачнее. По коже Рене пробежали тревожные мурашки. Капитан недобро оскалился. Маска ловеласа и повесы таяла буквально на глазах. Еще одна Версальская иллюзия. Сейчас девушка не могла поверить, что когда-то всерьез удивлялась, почему Александр так ценит такого на первый взгляд ветреного и поверхностного человека. Теперь все было яснее самого безоблачного дня. Тьма притягивалась ко тьме. — Признаться, после расправы капитана Манчини над тем Коршуном, я перестал быть уверен, что бояться надо именно Стаи, — Гаэль окинул Жюля тяжелым взглядом и покачал головой. — Этот эпизод я точно упущу, когда буду пересказывать историю сыну. — Мы добирались пешком лесами почти от самого Марли, — словно стремясь побыстрее сменить тему, капитан мушкетеров поднялся на ноги и вновь поморщился. — Я посчитал, что было бы слишком небезопасно скакать всем отрядом в открытую по дороге. В деревне отправил месье Фламбера вместе с большинством своих людей во дворец. Сам же вместе с Трентом зашел через… альтернативный вход. Граф Манчини многозначительно посмотрел на Александра, а затем в неловкости потупил глаза к полу. Рене заметила, как заходили желваки на челюсти губернатора. — Жюль... — прошипел он, едва сдерживая ярость. — Вы уже всему Версалю о… них рассказали? — Я завязал ему глаза, — тут же выпалил граф Манчини, указывая здоровой рукой на лежащего на кровати мушкетера, в попытке оправдаться. — Он ничего не видел. Клянусь! — Это правда, месье Бонтан, — Трент подал голос с кровати. — Меня долго вели вслепую. Когда сняли повязку, я уже был в этой комнате. Александр возвел глаза к потолку, уперев руки в бока, и какое-то время просто молчал. Жюль в неловкости переступил с ноги на ногу. Наконец, губернатор кивнул и устало провел ладонью по лицу. Капитан мушкетеров чуть слышно выдохнул. — Ладно, — пробормотал Александр так, словно мысленно уже был не здесь, а где-то очень далеко. — Сомнения, вопросы, разборы ситуаций, претензии — все потом. Нужно закончить начатое. Он принялся мерить шагами свою старую комнату. Рене наблюдала, как губернатор вновь принялся перебирать длинными пальцами в воздухе, будто бы дотрагиваясь до невидимых клавиш рояля. Возможно, он действительно играл. Запускал в движение не струны, а вероятности. Через дюжину секунд мужчина остановился. — Гаэль, — Александр повернулся к хирургу. — Продолжайте поддерживать театр. Надеюсь, что осталось недолго, и уже этим вечером Вы отправитесь домой к семье. — Быстрее бы, — мягко промолвил месье Фламбер. — Не поймите меня неправильно, но как бы сильно Вы мне ни нравились, Александр, спокойствие я все-таки люблю больше. — Каждому — свое. Губернатор тихо хмыкнул, подарив Гаэлю мягкую улыбку. Затем он стремительно прошел к стене и ударил ладонью по узору в виде бутона розы. Дверь в тайный проход открылась. Александр повернулся к собравшимся. — Жюль, Вы пойдете со мной и мадемуазель де Ноай, — он встретился глазами с графом Манчини. — Настало время для следующего хода. — И каким же он будет? — капитан мушкетеров сделал несколько шагов вперед. Александр прищурился и недобро улыбнулся. — Вероятно, все закончится шахом, — мрачно промолвил он.