62 автобус ходит всегда

      I       “Кстати… а где Роланд?” — интересуюсь я, окидывая взглядом автобус.       Место Роланда, бывшее место Грегора, выглядит подозрительно свободным.       Хитклифф, который заходит следом за мной, лающе смеётся:       — А вы что думали? Что он будет с вами весь день?       “Не может быть… мы что, всё-таки забыли его на заправке?”       Не в силах больше стоять ровно, я опускаюсь на освободившееся место и подпираю циферблат пальцами.       Вергилий определённо убьёт меня. Или наоборот. Кажется, ему-то присутствие Роланда всё равно не нравилось.       В последнее время мне стало немного сложно стоять и ещё сложнее — ходить. Почти как в самом начале нашего приключения, когда грешники, ещё недостаточно запуганные Красным Взором, постоянно лупили друг друга, кусали и иногда немного убивали. Очень быстро обнаружился тот факт, что если не лечить их мелкие травмы сразу, то потом немного сложнее возвращать их к жизни; как будто бы больше времени приходится вытягивать и больнее становится. Поэтому укусы, синяки и порезы я стараюсь терпеть вне боя. На всякий случай.       Вот только боль в левой ноге почему-то совершенно отказывается проходить. Сначала она была терпимой, как и все другие повседневные травмы, но со временем почему-то начала усиливаться. Боль отступает, если просто сидеть; а вот если стоять или ходить, перенося вес на лодыжку — становится почти невыносимой.       — Данте… — хочет что-то сказать Родион, но Вергилий перебивает её:       — Данте. Встаньте, пожалуйста.       Ну вот, думаю я. Началось.       Встав, я складываю руки за спиной и стараюсь перенести вес на ту ногу, которая не болит, если на неё наступать.       — Нет. Встаньте, пожалуйста, ровно.       Я качаю головой из стороны в сторону. Нет. Становиться ровно я не хочу; если он планирует меня отчитывать, одна неприятность за раз — мой предел.       — Хм, — заключает Вергилий. Злым он почему-то не выглядит. — Можете сесть обратно.       Я сажусь обратно и достаю из кармана КПК, чтобы спросить у него, что пошло не так. И, раз уж он не зол, то, возможно, знает, где Роланд?       Прежде, чем я успеваю дописать свои вопросы, Вергилий уже сидит рядом на корточках. Раз — и сжимает мою бедную ногу чуть повыше лодыжки.       “Ай!” — болезненный возглас вырывается из меня паровозным гудком. Свободной рукой я упираюсь ему в плечо и лёгким давлением пытаюсь намекнуть — мне неприятно.       Вергилий вздыхает:       — Как я и думал.       И принимается меня разувать. Грешники мои, включая самых самоуверенных и наглых, испуганно сжимаются на своих местах. Не считая, может быть, И Сана и Фауст.       — И долго вы собирались скрывать свой вывих? И, что гораздо больше меня интересует, зачем? — наконец озвучивает своё наблюдение Вергилий. — Потерпите, сейчас будет больно.       Становится больно. Очень больно; как будто Красный Взор ломает мне кость — но на самом деле, конечно, вправляет вывих на место. Сейчас, когда он это озвучил, мне даже странно: а почему мне в мою железную голову не пришло, что травма находится на моём теле, а не находилась в прошлом на теле грешника?       “Глупо получилось”, — медленно тикая и щёлкая, я смущённо опускаю голову.       — Вам, бездельникам и эгоистам, нет дела ни до кого, кроме себя… Впрочем, чего ещё ждать от грешников. Но вот вы, Данте… я буквально сижу рядом. Как писать вы тоже забыли? Мне вам что, прописи купить?       — Харон тоже хочет прописи, — вдруг возникает Харон. — Тик-ток ведёт себя плохо — тик-току можно прописи. Харон ведёт себя хорошо — Харон нельзя прописи. Это просто нечестно.       — Это же наказание! — шепчет ей Родя; так, что весь автобус прекрасно её слышит.       — Харон не согласна, — не соглашается с ней Харон. — Писать от руки приятно, здорово успокаивает. Если Родя Романовна не умеет успокаиваться, Харон может ей показать.       — Э-э, нет, спасибо, солнышко, — неловко смеётся Родя.       — Как знаешь, — вздыхает Харон.       — Ладно, — говорит Вергилий, — куплю и тебе. Заводи мотор. Фауст, отведи Данте туда, где можно прилечь.       — Я тоже могу проводить менеджера… — возникает Отис.       — Да хоть все вместе идите, глаза бы мои вас не видели, — бурчит Вергилий.       Фауст открывает дверь в задней части автобуса. Я протягиваю было руку подошедшей Отис, чтобы она могла меня поддержать, но она, не церемонясь, просто берёт меня под мышки и под коленки, как строптивую невесту — хотя я каждый раз прошу так не делать, это всё равно повторяется. Снова и снова.       “Почему ты это делаешь?!” — возмущаюсь я.       — Вам не следует напрягать ногу после вывиха, — поясняет Отис, затаскивая меня в коридор со множеством дверей. — И надо будет наложить повязку…       “Ты слышишь мой вопрос?”       — Конечно, — кивает Отис. — Не беспокойтесь, менеджер. Мои аугментации позволяют без труда удерживать вес до полутора центнеров. Несмотря на то, что для своего роста и возраста вы имеете некоторый лишний вес, он всё равно не так уж велик.       “Эй!” — возмущаюсь я ещё сильнее.       — Фауст уже говорила много раз, — говорит Фауст. — Для того, чтобы поддерживать костную систему Данте в приемлемом состоянии после замены головы, которая почти в два раза тяжелее их оригинальной, пришлось укрепить также ноги, тазовые кости, плечи и позвоночник. Это не тот лишний вес, которого следует стесняться.       — Извините, менеджер… — склоняет голову Отис.       Так мы доходим до последней двери обитаемой части коридора. Фауст вежливо стучится костяшками пальцев в окно.       — Ага, ага. Заходите… Всё открыто.       “Роланд!”       Комната, в которую мы заходим, совсем не похожа на камеру заключения, как комнаты грешников. Скорее, на комнату отдыха.       Нет, не так. Учитывая масштабы и количество стеллажей, под завязку набитых книгами, точнее всего охарактеризовать это место как библиотеку. Книги стоят даже на полу, собранные в неровные кучки, и на стойке ресепшена, за которой горит одна-единственная включенная лампа. На ней — на стойке, а не на лампе — подогнув под себя ногу, другой легкомысленно мотая в воздухе, сидит Чёрная Тишина. Судя по стоящей рядом чашке, до нашего прибытия он пил кофе.       “Так вот где Вергилий берёт все эти бумажные книги…” — понимаю я.       — Не совсем так. До того, как Роланд поехал с нами, у нас не было доступа к библиотеке.       — Это не Библиотека, — возражает Роланд.       Слово “Библиотека” в его речи определённо прозвучало с Большой Буквы, как будто Фауст имела в виду Одну Конкретную Библиотеку — и это обидело его или даже оскорбило.       — Как скажешь, — кивает Фауст. — У нас не было доступа к этому залу, потому что, подобно личным помещениям остальных коллег, открыть дверь сюда может только Роланд.       “Тут довольно… просторно”, — отмечаю я.       — Бедняга, что у вас с ногой? — ловко переводит тему Чёрная Тишина прежде, чем Фауст успевает дать происходящему ещё хоть один комментарий.       — Нам бы хотелось оставить здесь Данте ненадолго, если ты не возражаешь, — говорит Фауст.       — Не. На диван положите.       Отис ищет диван, явно освещая путь моей головой.       За одним из стеллажей в этой определённо-не-библиотеке расположилось специальное место для чтения — журнальный стол со столешницей из эпоксидной смолы, пара кресел и очень мягкий трёхместный диван. Моего света хватает, чтобы выхватить из темноты батарею грязных чашек на диораме спящего Города в корпусе чёрного дерева. открытый проигрыватель для винила на стопке из его же пластинок.       — Мы скоро вернёмся, менеджер, — обещает Отис, утешительно похлопав меня по коленке здоровой ноги. Выражение у неё при этом донельзя брезгливое.       Если бы не Вергилий, вряд ли она позволила меня тут оставить, так думаю.       Отыскав какой-то эластичный бинт, лодыжку мне фиксируют совместными усилиями и велят никуда не ходить.       “Хорошо, что мы не забыли тебя на заправке”, — говорю я, когда дверь за второй и двенадцатой грешницами закрывается.       — О, меня сложно потерять и не так уж просто забыть, — усмехается Роланд.       “Что?!”       — Что?