«They let me hold you but you're not there
They've dimmed the light inside your mind
That hallowed soul is elsewhere
I taste the cold truth tears in your hair
Unrecognized, my spirit dies
I'll make them pay my dear, I swear»
— Вы понимаете, почему находитесь здесь, мистер Вудс? Аскетичный кабинет без окон, где стоят лишь простой деревянный стол и пара стульев, никогда не меняется. Джея приводят сюда каждые две недели, — сковывают запястья тугими кожаными наручниками, втроем провожают из палаты до кабинета, — и из раза в раз он выслушивает одни и те же вопросы. Ответы тоже никогда не меняются. — Потому что я животное. — Джей не смотрит на психиатра, скользит взглядом по светлому потолку и полу. — Почему меня не приговорили к смертной казни? День судебного заседания он помнит смутно. Только слезы Фреда и полные ярости глаза Амелии. Джей умышленно отказался от адвоката и сам не сказал ни слова в свою защиту. Зачем? Ему хотелось понести наказание за своё поганое поведение. За своё существование. Таких, как он, нужно уничтожать, такие нелюди просто не должны рождаться. Если бы его не существовало, с Джой всё было бы в порядке. — В вашем деле слишком много подводных камней, мистер Вудс, — Джей вспоминает звучный голос прокурора. В тот день, едва он открыл рот, стих гул среди присяжных и лишь Амелия сыпала проклятиями себе под нос. Тогда не казалось забавным, что её выпустили из тюрьмы за несколько дней до того, когда Джея должны были судить, а сейчас — сейчас кажется. У жизни отвратительное чувство юмора. — Вы сами признались в убийстве Боба и Марты Харрисов, а также вашей сводной сестры — Джой Вудс. Но в вашем доме в Хордвилле обнаружены останки ещё и пропавшего в окрестностях Гранд-Айленда Чарльза Гонсалеса. Его вы тоже убили? — Да. — Джей соглашался со всем. Хотел добиться достойного наказания. — Трэвис Уилсон также свидетельствовал против вас, — продолжал прокурор. — По его словам, вы напали на него без весомого повода и едва не убили. Он утверждает, что не выдавал вас лишь потому, что об этом его попросила покойная мисс Вудс. Покойная мисс Вудс. Джей убил её. Прикончил собственными руками и не может вспомнить даже последних мгновений её жизни. Что она говорила? О чём просила? Какими глазами смотрела? Перед смертью Джой наверняка возненавидела его всей душой. Поняла, насколько жутким животным он был на самом деле. Прости, Джой, такое не лечится. Я никогда не смог бы стать человеком. Почему ты не слушала? Зачем ты верила в меня? — Тройное убийство в Хордвилле помогло местной полиции выйти на преступную схему в Кронборге, — неизвестно, скольких людей погубили Харрисы в сговоре с местным шерифом, — но присяжным решать, облегчит ли это вашу участь. — Прокурор взглянул на него поверх очков в толстой пластиковой оправе. — Штатный психиатр признал вас неспособным отвечать за свои действия и утверждает, будто в приступах ярости вы не контролируете себя. Рекомендую присяжным задуматься о принудительном психиатрическом лечении в качестве меры пресечения. Хотелось вскочить с места и закричать, что он этого недостоин. Джей знал, что такое стационарное лечение — там некуда деться от самого себя, под присмотром врачей и санитаров не получится даже руки на себя наложить. Да он и не сможет. Его должны уничтожить. Джей взглянул на присяжных с надеждой, но надежда не оправдалась. Животное заслуживает сидеть на цепи. — Вы вовсе не животное, мистер Вудс. — Его лечащий врач — снова доктор Трентон — качает головой и делает записи в небольшом тонком блокноте. Зачем? На каждом сеансе они говорят об одном и том же. Пожалуйста, просто заприте меня в палате. Я сожру себя изнутри. — Мы с вами уже обсуждали этот вопрос. Вы больны, а законы штата не позволяют приговорить больного человека к смертной казни. Вам ведь не хотелось убивать всех этих людей, правда? Вы вспомнили о том дне, когда?.. Доктор Трентон замолкает, не желая упоминать Джой. Почему? Пусть сделает ему больно, пусть напомнит, что Джей сам уничтожил самое ценное в жизни. Он тяжело вздыхает и смотрит на свои руки. Натянутая между наручниками цепь тихо позвякивает. Животное. О той ночи Джей помнит совсем немного. Нож, который вложила в его руки Джой, несколько ударов по грудной клетке Марты Харрис и густой, навязчивый запах крови. Он чувствует его и сейчас. Повсюду в светлых, обитых мягкой тканью стенах. Тот становится его неотъемлемой частью. Навсегда. Но это не все. Джей помнит свои заляпанные кровью руки; помнит, как прижимал к груди бездыханное тело Джой и стоящие в глазах слезы. Такие человеческие. Кажется, он не мог успокоиться добрых несколько минут: смотрел и смотрел, как Джой истекает кровью и неловко, нервно зажимал руками раны на её груди, животе и даже на горле. Она не могла умереть. Его Джой не могла умереть. Кто он без неё? Зачем? Смириться с её смертью Джей не мог до последнего. Помнит, как набрал номер службы спасения и как рассказал обо всём прибывшим на место преступления офицерам полиции. Я опасен, застрелите меня и скажите, что это была самооборона. Его просто арестовали. Копы не понимали, насколько это неправильно. — Ничего, — произносит Джей. — Кроме того, что меня нужно держать подальше от людей. — Мы с вами работаем уже полгода, мистер Вудс, а вы до сих пор отказываетесь пойти мне навстречу. — Он качает головой, Джей отчетливо слышит разочарование в его голосе. — Так мы ничего не добьёмся, да и Джой вы с того света не вернёте. У вас-то ещё есть шанс выздороветь. Я видел ваше личное дело, однажды вы сумели взять себя в руки, не вздумайте сдаваться в этот раз. Да что он вообще понимает? Только то, что ничто и никогда уже не вернёт Джой. Без неё не может существовать ни один Джей — ни искусственно выращенный человек, ни дикое животное. Не может и не должен. Без нее он ничто. Разве это не самое жестокое наказание? Джей убил её, и теперь до конца дней она будет являться ему в кошмарах. Кровь вновь пропитает ее одежду, взгляд остекленеет, и Джой замертво упадет ему на руки. Холодная. Джей с силой бьёт по столу, заставляя стоящих у дверей санитаров вздрогнуть. Сколько раз он срывался, пока сидел здесь? Не меньше шести, и каждый раз его просто запирали в палате, как буйного, накачивали транквилизаторами. Поставьте мне смертельную инъекцию и забудьте обо мне. Вычеркните из жизни, как хотела Амелия в день суда, когда подошла к Джею и едва не плюнула в лицо. — Тварь, — процедила она сквозь зубы. Джей заметил слезы в её покрасневших глазах. Прости, Амелия, я так и не смог стать человеком, которого ты хотела видеть. Прости, Фред, я не сумел уберечь Джой от самого себя. Джей мрачно хмыкает. Мистер и миссис Вудс, в отличие от сотрудников психиатрической лечебницы, из жизни его вычеркнули. За прошедшие полгода никто его не навещал, хотя посещения ещё разрешены. На животных смотрят в зоопарке. — Мистер Вудс? — Заткнитесь, док. — Джей не помнит, когда начал обращаться к этому человеку так же, как делала Джой. — Просто заткнитесь. Скрипит по бумаге ручка, недовольно выдыхают санитары. Им хочется от него избавиться, но они ничего не делают. Джей чувствует, как поднимается где-то глубоко внутри злость. Почему? Почему? Почему?! Щёлк. Он вскакивает на ноги и одним движением опрокидывает стол. За стоящим в кабинете грохотом не слышно ругательств и топота за спиной Джея. Сколько в нём ещё силы? На что он способен? Хочется потянуться к доктору Трентону и большими пальцами вдавить глазные яблоки прямиком в череп. Взглянуть, как вниз по щекам хлынет кровь, почувствовать её запах. Ты ничего не понимаешь. Никогда не поймёшь. Я — животное, и больше у меня нет даже незримого поводка. Но в наручниках не разгуляешься. Джей не успевает и шага сделать, когда его хватают сразу с трёх сторон и с трудом, но удерживают на месте. Не надо. Хватит. Просто дайте мне сорваться. — Пойдем-ка отсюда, парень, — говорит один из санитаров и тащит Джея в сторону дверей. — На сегодня прием окончен. — Поставьте ему двойную дозу, — голос доктора Трентона позади звучит глухо и сбивчиво. Кажется, ему больно. — Судя по всему, нам придётся подобрать другие методы терапии. Полгода, а результата никакого, и с каждым разом всё хуже. Джея уводят в палату. В тесную, пустую и такую безопасную. Ни единого острого угла, мягкие стены и кровать. Он заперт здесь, словно в собственной голове, и не может сбежать от своих же мыслей. Они пожирают его изнутри, заставляют забиваться в угол и хвататься за волосы — за прошедшие полгода те отрасли ещё сильнее. Джей стискивает их пальцами, тянет на себя, но не чувствует боли. Животное недостойно смертной казни. Животное должно понимать, что натворило и чувствовать свою вину. Животное должно сидеть в клетке и задыхаться под собственной тяжестью. Джей сам виноват. Он не сумел справиться с самим собой — проиграл жуткой твари, которая всегда скалила зубы на границе сознания. Твари, которая из года в год тянула его на себя и требовала, чтобы он её выпустил. Слабак. Животное намного сильнее. И оно победило. — Но ведь ты и есть животное, Джей, — на голос он оборачивается так резко, что шею сводит неприятной болью. Джой — его светлая малышка Джой — сидит на кровати и улыбается. Волосы перепачканы в крови, губы в ссадинах, а по белому платью на груди расползается алое пятно. Ты ведь умерла, Джой. Я сам тебя убил. Дыхание перехватывает. Прекрати. Уходи. — Ты разве так и не понял? — Она гладит его по волосам, и прикосновения ее пугающе реальны. — Ты всегда им был. Посмотри, к чему это привело. А я ведь просила тебя остановиться. Почему не послушался, Джей? Ты говорил, что никогда меня не тронешь. Руки дрожат. Джой не может здесь быть. Джей не сумел попасть на её похороны, — его так и не выпустили из-под ареста, хотя он едва не разнес камеру в приступе злости, — но точно знает, что она лежит на кладбище в Чикаго. Джей просил Фреда показать фотографии, прежде чем тот заявил, что не желает его видеть. Почему, Джой? Я никогда и не хотел тебя трогать. Я люблю тебя, Джой. — Я хотела прожить с тобой всю жизнь, — шепчет она ему на ухо. Остановись. — Почему ты снова всё испортил, животное? Джей до боли впивается ногтями в кожу головы. Воет и рычит, не в силах произнести ни слова. Джой права, да? Он слышит, как она глухо смеется над ним и до крови раздирает кожу. Ж и в о т н о е. Когда он оборачивается, Джой уже нет рядом. В воздухе витает знакомый аромат свежей крови, Джей обессиленно прижимается затылком к стене и никак не может заткнуться. Прекратить выть. Ему некуда бежать от своих мыслей. Он обречен провести остаток жизни здесь — в палате, которую превратил в личную камеру пыток. Наедине с Джой и ненавистью в её заплывающих кровью глазах. Страшнее смертной казни, достойно его отвратительной натуры. Пусть доктор Трентон пробует всё новые методы, пытается привести его в чувство. Ничего не получится. Животное навсегда останется животным. Живым или мертвым.