«Do you like blood? 'Cause I like mine
When you're not looking I'll be standing right behind
Can you taste blood? 'Cause I taste mine
You want the pain? Well I'm your motherfucking God»
Виновный всегда возвращается на место преступления. Проселочная дорога за Кронборгом давно уже не в том состоянии, чтобы по ней ездить, но на земле видны отчетливые следы шин. Глубокие рытвины пролегают вдоль густо растущего рядом подлеска, уходят вдаль, пока наконец не обрываются там, где начинается шоссе. Только так везет не всем. В Гранд-Айленде поговаривают, будто здесь исчезают машины: среди местных ходит городская легенда о живущем в лесу чудовище, пожирающем людей. А кто-то утверждает, что место ничем не отличается от бермудского треугольника. Мол, машины просто пересекают черту в пространстве и оказываются в параллельной вселенной, а может, и где-то подальше. Глупости это всё. Джой точно знает, что происходит на дороге с периодичностью раз в несколько месяцев. И догадывается, как именно. Никто в Кронборге не верит ни в байки о чудовищах, ни в параллельные вселенные. Там считают, будто это глупые россказни для туристов — попытка отпугнуть их от заброшенных, давно не обслуживаемых дорог. А ведь чудовища прямо под носом: ходят с ними по одним и тем же улицам, заглядывают в глаза. Боб и Марта Харрисы живут в Кронборге до сих пор. Джой трясет, стоит только подумать, что они всё это время были здесь. Прятались в поганом подвале, а может, даже делали вид, будто ничего не произошло. Их объявили в розыск, так ведь? Они с Джеем не единожды приезжали в Кронборг, чтобы справиться о ходе дела. Как сквозь землю провалились. Полиция штата работает над этим. Разве у вас в Иллинойсе своих дел нет? Каждый раз одно и то же. Она выучила реплики местного шерифа наизусть. Коутон так и не узнал, что они не из Иллинойса. Джой смешно, а сил не хватает даже на улыбку. Она пинает ногой видавший виды шкаф в номере мотеля, тот ходит ходуном, в воздух клубами поднимается пыль. Какого черта?! Хочется верить, что Джей просто ошибся, в утренних потемках принял желаемое за действительное, да только не получается. Джей не мог ошибиться. У него, как и у неё, рожи этих ублюдков навсегда отпечатались на подкорке мозга. Такое не забывается. — Их кто-то прикрывает, — говорит Джой. Джея рядом нет — она сама отправила его обратно под холодный душ, когда увидела, в каком он состоянии. Увидела его горящие глаза и сковывающее тело напряжение. И сейчас Джей бессильно рычит за тонкой стенкой. Но так всякого лучше, чем позволить ему разнести и без того разваливающийся мотель. — Какая-то тварь в полицейском участке. Сколько лет Харрисы здесь прожили? Из такой дыры либо сбегают при первой возможности, либо остаются в ней навсегда. И раз эти твари не просто обосновались здесь, но ещё и корни пустили, — завели детей и связи — то они знают жителей Кронборга поименно. Могут надавить на жалость, а то и шантажировать других, чтобы спасти собственную шкуру. Вот почему ни в одной окружной больнице не зарегистрировано обращений от Марты Харрис. Вот почему их не видели ни в городе, ни за его пределами. Харрисы никогда отсюда не уезжали, а просто пользовались своим положением. Джой тяжело дышит. Догадки вспыхивают в голове, мысли перескакивают с одного на другое. Она злится всё сильнее и сильнее, ощущая себя точно как и Джей. Хочется перевернуть номер вверх дном, спуститься на первый этаж и от души наорать на ни в чём не виноватого администратора, — хотя и тот мог прикрывать Харрисов — а потом заявиться в полицейский участок. И что она скажет? Да её скорее арестуют или отправят обратно в Хордвилл разбираться. А если все здесь заодно? По спине пробегает холодок. Нет, такого быть не может. Иначе их с Джеем никогда не выпустили бы из города. Скрутили бы ещё в участке и передали обратно в лапы этих тварей. Они ведь провели там часов шесть — одинокие и беззащитные, даже позвонить кому-то в первую очередь не додумались, и сотворить с ними можно было что угодно. Но им удалось уйти живыми. Дверь ванной комнаты с грохотом бьётся об стену, когда Джей выходит оттуда. Мрачный, с накинутым на плечи полотенцем и в отсыревшей одежде, он напоминает попавшего под дождь пса. Озлобленного, недовольного жизнью. — Как думаешь, они продолжают, Джей? — спрашивает Джой, наблюдая за ним. Он останавливается, несколько секунд смотрит ей в глаза и переводит взгляд на окно. Сквозь тонкие шторы пробивается яркий солнечный свет. — Кто-нибудь бы заметил, — в голосе Джея не слышно уверенности. Он хмурится, снова и снова сжимает руки в кулаки, словно не может определиться. Нервничает. — Ты видел его с каким-то копом! — Она срывается первой. Вскакивает на ноги и хватает его за футболку. Неужели Джей не понимает? Они могут сыграть с уродами в их собственную игру, поймать так же, как те когда-то поймали их самих. — Да и часто, думаешь, люди ездят той дорогой? Только ленивый не знает, что ловить там нечего. А если и останавливается там кто-то свой, то они из норы не вылезают. Проще простого, когда тебя крышует полиция. Уверенность в связи Харрисов с местным полицейским участком крепнет. Джой дышит чаще и тяжелее, бродит по комнате и никак не может найти себе места. Почему она не подумала об этом раньше? Ещё в тот день, когда шериф жаловался, будто от их дела одни проблемы. Когда связался с полицией штата, не выслушав их. Что он вообще знал? Что двое подростков из Иллинойса заявились в участок, побитые, грязные и дрожащие от страха? Какая, мать его, она была глупая. — Хочешь поймать их на живца, Джой? — Джей скалится — неприятно, устрашающе, но ей нравится. Он всё-таки понял. — На твоём «форде» номера Айовы, и не случится ничего страшного, если он застрянет на той поганой дороге на пару часов. Ничего страшного. Она знает, что эти твари выйдут на охоту. Если понадобится, они будут караулить каждую ночь. Сменят машину — сделают что угодно, только бы выманить ублюдков из норы. Уничтожить. Убить. Разорвать. Впервые за двадцать четыре года Джой понимает, как чувствует себя склонный к приступам слепой агрессии Джей — и осознает, что бежать от этого чувства некуда. Ей и не хочется. Виновный всегда возвращается на место преступления. Стоя между деревьев посреди глубокой ночи и глядя на дорогу, Джой и сама чувствует себя преступницей. Близ переднего бампера старого «форда» валяются до боли знакомые деревянные палки — заляпанные красной краской, с блестящими в свете луны гвоздями. Харрисы не поменяли методов. Весь год они жили как ни в чем не бывало, и от этого Джой хочется рвануть вперёд, прошерстить лес. Твари ведь где-то здесь. Притаились за деревьями и ждут, когда кто-нибудь выйдет из машины. А может, торчат у себя в подвале и поглядывают на часы. Время к завтраку, дорогая, пойдем и проверим, вдруг мясо нас заждалось. Джой крепче сжимает в руках одну из утыканных гвоздями палок. До брата ей далеко, — тот может и безо всякой палки стукнуть так, что мало не покажется, — но она надеется ударить по ногам. Лишить засранцев возможности сбежать или в крайнем случае покалечить. Джой знает — стоит им показаться на дороге, и домой они уже не вернутся. Пусть на собственной шкуре почувствуют, что значит оказаться в ловушке. Узнают, как ощущали себя их жертвы все эти годы. Джой улыбается. По ту сторону дороги слышатся шаги. Шумит под чужими руками листва, трещат под ногами сухие ветки. Джей крепко стискивает пальцами Джой плечо — так крепко, что она недовольно морщится от боли. Боб Харрис появляется на дороге первым. Закутанный в простой прозрачный дождевик, он с подозрением осматривается вокруг, заглядывает в машину сквозь лобовое стекло, да так и замирает. Ты ничего не понимаешь, правда, Боб? Ваши жертвы давно сбежали, а теперь ты пикнуть не успеешь, прежде чем мы прикончим тебя и твою чертову жену. Но пикнуть не успевает Джой. Не замечает, когда ослабевает железная хватка брата, и уже в следующее мгновение видит его высокую фигуру в паре шагов от Боба Харриса. Черт. Она должна была держать его, а не наоборот. Джей наверняка не осознает, что делает. Ему не нужно оружие — ослепленный злостью, он хватает Боба за грудки и с легкостью отрывает от земли. Лупит в живот, по лицу и в солнечное сплетение. Опомнившись, Джой бросается вперед, но всё-таки не успевает. Натыкается на Марту Харрис — та выскакивает на дорогу с длинной корягой наперевес. Никаких гвоздей. Это ошибка, дорогая. Джой разве что не смеётся, когда замахивается шипастой палкой и попадает Марте по ногам. Тварь кричит и валится на дорогу, точно мешок с картошкой, шипит и хватается за икры. Плотная джинсовая ткань за считаные секунды пропитывается кровью. — Джей! — кричит Джой в попытках привести его в чувство. — Не смей убивать его раньше времени. Джей, твою мать! Он всё-таки замирает. Медленно оборачивается в её сторону, сверкает голубыми глазами из-под разметавшихся по лицу волос. Вид у него совершенно дикий, но какая разница? Главное, что Джей её услышал. — Что, не ждала, подруга? — Джой прислоняет древко к груди Марты Харрис и довольно ухмыляется. Если тварь попробует хоть пальцем пошевелить, она снесёт ей башку. У неё ведь получится? Хочется верить. — Думали, схема будет безотказно работать и дальше? На вашем месте я бы хотя бы город сменила. Даже при свете луны виден уродливый шрам на шее Марты. Джой смотрит на него с удовлетворением. Жалеет только, что Джей не приложил в тот день больше силы и не рассек твари горло до самой трахеи или не порвал артерию, чтобы она уж точно подохла. — Сучка, — хрипит Марта Харрис. Джой помнит её голос совсем другим — высоким и звонким, противным — и думает, что удар ножом не прошёл для неё бесследно. Поделом. — Ты хоть понимаешь, куда вы лезете? Вы должны были сказать спасибо, что выбрались живыми, и забиться в самую глубокую нору в этом вашем Иллинойсе. Джой передергивает. Кто рассказал Харрисам об их родном штате? О номерах на машине отца Джой не вспоминает, думает о полиции — уверяет себя, что ублюдки заодно с шерифом, а может, со всем участком разом. Вот почему в их доме ничего не нашли. Те двое, которых отправили на место преступления, наверняка просто помогли Харрисам сбежать. Она сильнее давит деревяшкой на грудь Марты. В паре шагов от них Джей заталкивает бездыханное тело Боба на заднее сидение машины. Молча, плотно стиснув губы и оглядываясь вокруг, словно ожившая каменная статуя, он тяжело шагает в их сторону. — Мы приехали из Айовы, — зачем-то произносит Джей, когда за шкирку поднимает Марту Харрис над землей. Только сейчас Джой замечает, как мало человеческого осталось в его глазах. Потемневшие, блестящие в тусклом лунном свете, они могли бы напугать даже ее. Могли бы, если бы Джой не доверяла Джею как самой себе. — Но об этом вам сказать было некому. Хочется попросить его остановиться, но она не успевает. Будто в замедленной съемке наблюдает, как Джей хватает Марту за волосы и бьёт лицом о багажник старого «форда». Металлическая поверхность деформируется в месте удара, вниз стекают темные капли крови. Джой стирает их рукавом толстовки. Выдыхает. Толком не слышит, как Джей запихивает в салон ещё и Марту, — она что-то бормочет, и он бьёт её снова. Джой была уверена, что Джей сорвётся и покончит с Харрисами здесь и сейчас. Нежелание тянуть аж до Хордвилла написано у него на лице, но он молча садится за руль. Джой страшно ехать с ним в одной машине — и вовсе не потому, что он может в несколько раз превысить допустимую скорость. Если они нарвутся на копов, то их маленькое путешествие закончится, едва начавшись. В отличие от Боба и Марты, они не живут в двух шагах от Кронборга. Но отступать теперь некуда. Они оба знают, чего хотят. И сделали достаточно, чтобы заслужить если не пожизненное, то хотя бы лет пятьдесят. Так какой смысл сдаваться? Джой прикуривает прямо в салоне, когда они петляют по давно заброшенным, кое-где заросшим дорогам. Ей нравится.***
В спальне на втором этаже не горит свет. В полутьме с трудом, но можно разглядеть очертания стола — его Джей притащил сюда с первого этажа — и отодвинутой к стене у окна кровати. Сквозь плотно задернутые шторы внутрь не проникает ни единого луча рассветного солнца. На экране лежащего на кровати смартфона мигает несколько сообщений о пропущенных вызовах и тонкие сиротливые цифры: 4:09. Резким, коротким движением Джей смахивает телефон в сторону. Тот с грохотом падает на пол. Плевать. Он бросает взгляд на скрюченного в углу Боба Харриса. Ублюдок дергается и стонет, но не может справиться с веревками — Джей завязал их на совесть, и у Боба наверняка онемели запястья и лодыжки. Но любой узел можно развязать, если очень постараться. Но Джей ему не позволит. Ни ему, ни грубо зафиксированной на когда-то обеденном столе Марте. Джей ухмыляется. Трейси Джонсон не по душе было видеть Гарри Кингхарта в том же положении, а ведь они могли когда-то и пожениться. И Бобу тоже не понравится. — Держи. — Джой вкладывает в его руки кухонный нож, когда наконец возвращается в спальню. Включает свет, но вновь гасит, словно испугалась. — Ты справишься, Джей. Она улыбается. В темноте не разглядеть, но он знает. Чувствует. Джой не хочет по-настоящему прикасаться к этим уродам — она глумилась над ними всю дорогу до Хордвилла, храбрилась, когда он тащил их на второй этаж, но взять в руки нож и положить конец их жизням Джой не в состоянии. В отличие от него, она всё ещё человек. И он не даст ей стать чем-то другим. Когда Марта приходит в сознание и протяжно стонет, дергается и пробует выпутаться из натянутых поперек груди, опутывающих ноги и руки веревок, Джей слышит за окном пение птиц. В доме творится черт знает что, а мир не стоит на месте. Так же, как не стоял, когда Харрисы уничтожали незадачливых туристов близ Кронборга. Одного за другим. Одного за другим. Щёлк. Джей крепко сжимает в ладони рукоять ножа и поднимается с кровати. Хочется, чтобы тварь почувствовала на себе всё, — он не убьет ее быстро, не станет обескровливать тело. Пусть она извивается и кричит так громко, что слышно будет и в соседнем доме. Как хорошо, что они с Джой живут на отшибе. Никто не придёт на помощь Марте Харрис. — Пусти. — Марта ухмыляется и Джей невольно вспоминает тот самый день. Как она насмехалась над ним и утверждала, будто ему не хватит сил покончить с ней. Тогда он был всего лишь человеком. Ты знаешь, что во мне не осталось ничего человеческого, Марта? Так же, как и в тебе. — Ты же не понимаешь, что творишь, мальчишка. С рук это тебе не сойдёт, на этот раз я лично позабочусь, чтобы малыш Коутон нашёл тебя и упрятал за решетку. — Заткнись, тварь. Ты сама за решеткой должна сидеть, — огрызается Джой. Занимает его место на кровати и наблюдает за происходящим из-под сведенных бровей, прижимает колени к груди, дрожит. Не бойся, Джой, я никогда тебя не трону. Я твоё животное. Снова и снова Джей пробует сосредоточиться на словах, но ничего не может разобрать. Мир перед глазами расплывается, тонет в белесом мареве, словно кто-то всё-таки включил свет в спальне. Джей знает, что это такое. Делает шаг вперед и скалится. Зрачки Марты расширяются от страха, улыбка сползает с лица. Теперь она все понимает, но уже слишком поздно. Джей помнит, какими неловкими были его движения, когда он один за другим отсекал куски мяса от тела того паренька в лесу. Сейчас он действует по-другому. Делает длинный разрез под ребрами — сквозь одежду, по грудине, до ключиц. Сладковатый запах крови мгновенно сгущается, заполняет собой помещение и заставляет едва заметно пошатнуться. Ещё. Джей слышит протяжный крик — Марта вопит где-то далеко — там, куда он уже не в состоянии дотянуться. Ближе. Он мог убить её и без ножа, ему хватило бы сил размозжить ей череп об стену или переломать кости голыми руками, но ощущения от этого совсем не те. Сейчас, один за другим нанося удары ножом — под ребра, в живот, над бедром, — и чувствуя, как капли крови летят на черную футболку, на лицо, пачкают волосы, Джей в восторге. С ней нужно покончить. Уничтожить. — Хватит! — голос Боба Харриса кажется едва слышным шепотом, хотя он наверняка кричит. Вопит. — Чего ты хочешь, парень?! Убивать. Делать больно, ломать и крушить. Вот что нужно Джею сильнее всего на свете. Он больше не видит перед собой человека, не замечает даже поганых нелюдей, которых всей душой ненавидел другой — адекватный — Джей. Перед глазами вспыхивают и гаснут ярко-красные сполохи, сознание заволакивает туманом, и ему нужно что-то с ним сделать. Заглушить. Заткнуть. Выбросить из головы. Марта больше не издает звуков. Её тело бездыханной грудой мяса лежит на столе, заваливается набок, сильнее натягивая веревки. Капли крови срываются вниз, на паркет, забиваются в щели между досками, но Джей уже не может остановиться. Ему не понять, что если так пойдёт и дальше, кровь просочится на первый этаж — рано или поздно начнёт капать с потолка. Какая разница? Ему нужна эта кровь. — Джей! — взволнованный голос Джой звучит знакомо, только Джей её не видит. Оглядывается, поворачивается в сторону кровати и чувствует, как она касается его локтя тонкими пальцами. Он должен слушаться, так ведь? Давай, Джой, прикажи мне убить и его тоже. Дай мне разорвать его на части. — У нас был другой план. У них был план? Джей пытается сосредоточиться, но в памяти всплывают лишь неприятные отголоски прошлого. Артур Линч с перекошенным от боли лицом. Едва живой Трэвис Уилсон, валяющийся на полу их кухни на первом этаже. Посиневшее от недостатка кислорода лицо Трейси Джонсон. Остекленевшие глаза Гарри Кингхарта. Гарри и Трейси — не его жертвы. Никогда он не причинял им вреда. Джей замирает, запускает перепачканные в крови руки в волосы и до боли стискивает их у корней. Он не такой, правда? Он ещё в состоянии остановиться. Животное внутри него утробно рычит. Или рычит он сам? Спальня приобретает знакомые очертания, мир перед глазами Джея наконец обретает очертания. Да, у них с Джой был план: они собирались причинить Марте боль на глазах у Боба — разделать её, как индейку на день благодарения. Показать ему, что значит очутиться на их месте. Но Джей не может остановиться. Не теперь. Запах крови становится ярче и отчетливее, сгущается вокруг него. Джей дышит чаще и глубже. Делать больно он умеет лучше всех. И научился он этому еще в детстве, ведь от человека в нём одно название — Амелия не единожды предупреждала его. Ты всё только портишь, Джей. Такие, как ты, только разрушать и могут, Джей. Держись подальше от Джой, Джей. Животное. Животное. Животное. Рычит он точно сам. Горло саднит, но с губ не срывается ни слова. Джой в страхе отскакивает в сторону, когда Джей проходит мимо. Хватает Боба и с силой прижимает к стене за горло. Душит. Артерия бьётся под кожей, Джей чувствует, как учащается и стихает пульс ублюдка. Боб дергается и дрожит всем телом, корчится от боли и недостатка кислорода. Тебе нравится, Боб? Нравится чувствовать себя дичью в руках охотника? Разве мама не говорила тебе не играть с едой? Вот ты и доигрался. Хочется сказать этому существу так много, а Джей лишь шумно и хрипло дышит. Рычит. Боб из последних сил машет ногами в попытках пнуть Джея, но он не чувствует его потуг. Сейчас Джей не ощутил бы и удара ножом. Боль — удел человеческий. — Джей, — чей это голос? Мягкий и осторожный, до боли знакомый. — Ты в порядке? Джей не слушает. Закрывается в себе, всматривается в закатывающиеся глаза Боба Харриса и довольно ухмыляется, глядя на посиневшие губы. Не чувствует пульса под пальцами. Один. Два. Три. Четыре. Тело в его руках дергается в последний раз и наконец замирает. В тишине отчетливо слышно чириканье птиц во дворе. Недостаточно. Джею нужно ещё — нужно утолить отвратительную жажду крови внутри, заглушить паскудный внутренний голос. Заткнись, я и так знаю, что мы не можем остановиться. Заткнись, я вижу, что здесь есть кто-то ещё. Просто заткнись, мать твою. Отбросив в сторону бездыханное тело Боба, Джей разворачивается к дверям. Спальня вновь теряет свои очертания. Он видит темное пятно стола и истекающее кровью тело Марты, глубоко вдыхает запах свежей крови и на мгновение прикрывает глаза. Ему нравится. Тихие, медленные шаги заставляют встрепенуться. Схватить кого-то за руку и потянуть на себя. Такие знакомые голубые глаза. Кажется, когда-то Джей видел такие же в зеркале. С трудом, но он восстанавливает в памяти звон стекла и десятки, сотни мелких осколков на полу. В каждом из них отражались поганые голубые глаза. Глаза животного. Такой, как ты, никогда не станет человеком. У тебя не получится. — Мне больно, — голос звучит испуганно, Джей чувствует, как кто-то пытается вырваться из его мертвой хватки, и сильнее сжимает пальцы. Слышит стон. — Джей, хватит! Ты вообще соображаешь, что делаешь? О да, он соображает. Выбирается наружу из клетки, в которой запирал себя годами. Ломает стальные прутья и всё на своем пути, следует за сладким и таким дурманящим запахом крови. Разве не он вёл его всё это время? Преследовал повсюду, куда бы Джей ни сунулся, — дома, на работе, в лесу, даже во сне. Он чувствует его с десятого класса. Он им живёт. Кто с ним разговаривает? Джей всматривается в смутно знакомое лицо, но понимает. Слушайся. Подчиняйся. У тебя получится. Ничего у него не получится! Он со злостью отталкивает кого-то в сторону. Рычит. Оно намного сильнее. Были ли у Джея-человека хоть какие-то ориентиры? Он старался стать нормальным ради Амелии, которая его так и не признала. Его усилия — пустое место для неё. У Джея-животного всегда была она. Разозлись для меня, Джей. Сожги меня, Джей. Ты моё любимое животное, Джей. — Пожалуйста, — голос дрожит, кто-то умоляет его. Пожалуйста, закрой пасть и прекрати рвать свой чертов поводок. — Я знаю, ты сильный, Джей. Ты справишься. Разве мой голос не успокаивает тебя? Чей? Чей это, мать его, голос и почему так хочется его заткнуть? Джея разрывает между желанием прислушаться, подчиниться и вновь схватиться за нож. Он так устал. Будь хорошим мальчиком, Джей, слушайся. Запах крови становится невыносимым. Джею кажется, будто он курит, но вместо табачного дыма в лёгких оседает кровь. Так не бывает. — Джей, мать твою! — чужой крик заставляет вздрогнуть. — Приди в себя! Ты же не животное! Животное. Ж и в о т н о е. Животное! На мгновение он вновь хватается за волосы в попытках заглушить отвратительный внутренний голос. Рычит и стонет, как побитый пёс, но не может совладать с собой. Оно сильнее. Оно всегда было сильнее. В отличие от него самого, оно — настоящее. Джей ведь видел, что тварь не спрятать под человеческой маской, он только что уничтожил двух таких же и не ощутил в них ничего человеческого. И он ничем от них не отличается. Не теперь. Джею нравится, как хрустят под пальцами чужие кости, когда он бросается вперёд и хватает кого-то за руку. Слышит протяжный крик. Тянет на себя, тащит в сторону стола и выхватывает застрявший в грудной клетке Марты Харрис нож. — Джей! — Теперь кому-то по-настоящему страшно. Он чувствует, как человек пытается вырваться, но тому недостает силы. Люди такие слабые. — Черт возьми, Джей, убери нож! Это же я! Так много приказов. Почему? Разве нельзя просто попросить его? Разве он не заслуживает человеческого отношения? Нет. Уничтожь этот голос, Джей. Он тебе не нужен. Забудь о нём. Никто не в состоянии удержать в клетке такое неадекватное животное. И ты никогда не изменишься. — Ты… Ты не понимаешь?.. Джей, пожалуйста!.. Щёлк. Мир перед глазами заволакивает красной пеленой, когда Джей замахивается ножом в первый раз. Лезвие погружается глубоко в горячую плоть, кровь брызгает на лицо и оседает на губах. Джей облизывается. Сладкая, она слишком сладкая. Щёлк. Второй раз бить гораздо легче. Он слышит сдавленные стоны и высокие, звонкие крики. Ещё. Голос зовёт его по имени, и ему нравится. Так и должно быть, правда? Джей криво ухмыляется. Щёлк. Третий удар приходится в сердце. Он не целится, человек в руках дергается сам в попытках вырваться и спастись. Судорожное дыхание переходит в плач, становится похоже на сдавленные хрипы и обрывается. Скажи ещё что-нибудь. Разве ты не должна сказать что-нибудь ещё, Джой? Щёлк.