***
Мама объявилась даже раньше, чем я думала. Я дала ей неделю на то, чтобы она пришла в себя и облила нас новой порцией грязи, но она нашла нас в вечер пятого дня, когда Мэри забирала плату за последние недели работы в ночной страже. Мэри потеряла Дар Видеть пару месяцев назад, и, если честно, меня сильно раздражало, что её заставляли работать и после. Но, по её словам, она занималась бумажной волокитой и собирала еду для тех, кто ещё выходил ночью, и наотрез отказывалась увольняться до тех пор, пока всё не уладит. Что там нужно было улаживать мне было неизвестно, однако Мэри иной раз тоже проявляла фамильную упёртость семьи Карлайл, потому я не мешала. Когда мы прикрыли за собой железную калитку с намерением поскорее вернуться в номер, мы заметили маму, поджидавшую нас совсем рядом. Как всегда, с идеально прямой спиной и вечными недовольством и усталостью на лице. И как она только выкроила выходной, чтобы найти нас? – Мэри, Люси, – сказала она, и её плотно сжатые губы стали казаться ещё жёстче. – Здравствуй, мама, – нестройным хором отозвались мы с сестрой. – Нам стоит поговорить, я полагаю, – сдержанно продолжила мама. Я едва сдержала саркастичный смешок. Она полагает! – Пожалуй, – пискнула Мэри, схватив моё перевязанное запястье. Я стиснула зубы от боли, но перетерпела. Я рядом, Мэри. Мы двинулись вниз по улице. – Я погорячилась тогда, – кратко ответила она, как обычно, игнорируя моё присутствие. – Мне не стоило кричать на тебя, Мэри. Я дёрнула бровью, благо, никто не заметил этого под волосами. А бить меня стоило, мама? Мэри кивнула, видимо, не найдя что сказать. Кивала, да и двигалась она немного резко, словно с перебоями механической куклы. – Твой переезд… я… я не против, – сказала мама с видом герцогини, отпускающей раба. Во мне закипела злоба. К реальности и сдержанности меня возвращала лишь пульсирующая боль в руке, которая крепко держала руку Мэри. Не против? Серьёзно, мама? – Да, так действительно будет лучше, – повторила мама и уголки её губ задрожали. Наконец, Мэри подала голос. О том, что она хотела сказать, могло сигнализировать лишь ещё более сильное давление на мою руку. – Люси предложила мне переехать в Лондон, – неожиданно резко сказала она, с вызовом задрав подбородок. Я в изумлении захлопала глазами. Не думала я, что она так смело расскажет о моей идее маме. Перед ней Мэри обычно робела и блеяла в страхе наслать на себя её гнев, а обсуждение переезда избегала все эти дни. Мама, как мне показалось, была в шоке. Её лицо застыло, подобно каменному изваянию, и, когда её руки дёрнулись, мне показалось, что она накричит на нас или, ещё хуже, снова набросится. Но её руки лишь безвольно, нехарактерно для этой жёсткой женщины опустились вдоль тела. И она медленно кивнула, будто кто-то взял и силком наклонил её голову. – Да, зарплаты там будут повыше, – тихо проговорила она, и у меня отвисла челюсть. Чуть меньше недели назад она буквально взорвалась от мысли о том, что Мэри переедет в соседний квартал, а теперь вот так запросто отпускает её за тридевять земель? О чём она думает? Ах, да. О деньгах. – Повыше… – отстранённым эхом повторила Мэри. Я заметила, как заблестели её глаза, и моё сердце сжалось от боли. Потом она гордо выпрямилась и взяла себя в руки. – Да, ты права. Я перееду. Заеду за оставшимися вещами сегодня вечером. А теперь нам пора, правда, Люси? И она повела меня к ближайшей остановке. А внутри меня внезапно зашевелился червячок сомнения. Наша мать была сложным человеком. Она злая, чёрствая, с тяжёлой рукой, отстранённая. Но в чём ей точно не откажешь, так это в твёрдой вере в свои убеждения, железной логике и несгибаемом стержне. Я чувствовала, как адреналин начинает покидать Мэри. Она начинала дрожать, её хватка ослабевала, шаги становились неувереннее. Я обернулась, выхватывая маленькую фигуру матери на другой стороне улицы. Уже так далеко? Никаких упрёков и оскорблений? Вообще ничего? Что-то не так. Я усадила сестру на остановке, бесцеремонно начала рыться в её сумке и, наконец, найдя бутылку с водой, всучила ей в руки. Достала из недр своего рюкзака шоколадку, невесть сколько там провалявшуюся и протянула её. – Держи, – отрывисто сказала я, следя за фигурой матери, оставшейся позади. – Жди меня здесь, я скоро вернусь. И я рванула вслед за матерью. Нагнать её не было проблемой. Шла она быстро, конечно, но только шла. – Мам, стой, – я удивилась, как жалобно прозвучал мой голос. Я давно отучилась цепляться за юбку матери в надежде получить её одобрение. Но сейчас… Сейчас мне казалось важным услышать из её уст всю правду. Она обернулась, кидая на меня недовольный взгляд. Я была столько раз продырявлена этим взглядом насквозь, что на меня не действовало давление подобного уровня. – Чего тебе? – вот теперь я узнавала в этой женщине свою мать. Грубую, жёсткую и безразличную. Я ответила ей не менее острым взглядом. – Пять дней назад ты накинулась на меня из-за того, что я поддержала идею Мэри переехать, – твёрдо сказала я. – А теперь отпускаешь её на все четыре стороны? В чём дело? Желваки на челюсти матери заходили ходуном. Орлиные светло-карие глаза – точно такие же, как у нас с Мэри – презрительно сощурились. Мама начинала злиться. – Ни в чём, – фыркнула она. – Ей будет лучше с тобой. Теперь она – твоя забота, а не моя. Я почувствовала, как моё лицо горит от негодования. Сколько раз я слышала от неё подобное, и всё равно у меня перехватывает дыхание от злости и обиды, как в детстве. Как она может так говорить, ну вот как?! – А если я перестану слать деньги?! – отчаянно взвыла я. – Думаешь, после того, что ты тут наговорила, Мэри станет тебе помогать? Мама усмехнулась и покачала головой. Снова она смотрела на меня этой своей гремучей смесью разочарования и отвращения. Как на надоедливую блоху. – Если даже ты до сих пор шлёшь мне деньги, то наша наивная Мэри уж точно не оставит свою бедную старую мать без поддержки, – она устало хмыкнула и протёрла глаза рукой, будто весь разговор ей страшно надоел. Меня будто громом поразило. От шока я даже сделала несколько шагов назад, не веря ни своим глазам, ни ушам. Сколько бы гадостей ни говорила моя мать, что бы она ни сделала, мне всегда казалось, что где-то в глубине души она всё же любит нас. Зря она, что ли, пашет, как проклятая на двух работах? Любит, но смертельно устаёт, чтобы показывать это. Слышать эти слова, видеть эти глаза, смотревшие на меня, как на жалкую слабовольную букашку, смотреть сейчас на мать и понимать, что ей всегда было плевать на каждую из нас, было очень и очень больно. Я сглотнула. Шок прошёл, уступая место гневу. – Да пошла ты, – тихо процедила я. – Как ты можешь… И тогда она сделала то, чего я никогда за ней не помнила. Она рассмеялась заливисто и громко, будто услышала в моих словах анекдот. Мне тоже захотелось смеяться. Истерично. А ещё накричать на неё, встряхнуть, сделать хоть что-то, чтобы она перестала. Я сжала кулаки. Нестриженные ногти впились бы мне в кожу, если бы не бинты. А мама хохотала. Я ощутила себя снова маленькой девочкой, запертой в сыром подвале в наказание. До меня доносился глухой хрип матери. Она смеялась! – Ты мне больше не мать, – отчеканила я со всей злобой, на какую только способна. – Не мать, слышишь?! Я развернулась и буквально сорвалась с места. Надо увести отсюда Мэри. Завтра же уезжаем в Лондон. Нечего тут больше торчать. В спину мне доносился громкий смех матери. – Неблагодарная тварь! – донеслось мне сквозь него. – Глупая бездарная дрянь! И снова хохот. Нам повезло. Автобус подъехал как раз в тот момент, когда я оказалась рядом с сестрой. Мы сели на первые попавшиеся свободные места. Мэри прикладывала все усилия, чтобы прожевать шоколадку. Меня трясло. Всё произошедшее не укладывалось у меня голове. Что сейчас произошло? Что, чёрт возьми, сейчас произошло? Я закусила руку, сквозь перевязку, раздирая только начавшую заживать болячку на костяшке. Сквозь повязки начала проступать кровь. Рука отозвалась вспышкой боли. Чёрт, это даже не грёбаный сон. Я уткнула лицо в ладони, издала болезненный стон, больше похожий на всхлип. Сердце начало болеть, ритм сердца был неравномерный. Такими темпами я окочурюсь ещё до того, как доеду до мотеля. Я несколько раз сделала глубокий вдох. В нос ударил запах крови и грязных бинтов, подступила тошнота, но мне стало легче. – Когда мы уедем? – шёпотом спросила Мэри. Я в изумлении посмотрела на сестру. Она уставилась в окно, сложив руки на груди. Она больше не тряслась от плача, но я видела, как мокрые капли падают с её подбородка и приземляются на старые джинсы. Они ей, кажется, ещё от Элли достались… – Ты действительно?.. – Когда? Я сглотнула и вздохнула, откидываясь на спинку сидения. Вдавила руки в глаза, будто пытаясь их выколоть. – Рассвет сейчас рано, – пожала плечами я. – Можем успеть на утренний рейс завтра. Мэри кивнула, ковыряя облупившийся сиреневый лак на ногтях. – Супер. Остаток дороги прошёл в молчании. Когда мы вновь оказались в мотеле, Мэри начала кидать немногочисленные вещи в стопки на кровати. – Можешь взять некоторые мои вещи себе в рюкзак? – спросила она, когда я обессиленно завалилась на кровать, бессмысленно уставившись в потолок. Я кивнула, поднимаясь на локтях. – Положи на кровать, я потом сложу их, – сказала я, внимательно следя за суетливо мечущейся сестрой, беспорядочно хватавшейся за всё подряд. – Слушай, если что я могу съездить домой, вещи забрать, если… – Нет! – вдруг вскрикнула Мэри, поднимая на меня красные глаза. И уже мягче добавила: – Я слышала, что она кричала. Если вернёшься домой, она тебя прибьёт. Всё, что нужно, здесь, а то, что осталось дома, уже неважно. Я не стала ей говорить, что матери будет, по большому счёту, плевать. – Хорошо, – кивнула я, немного расслабляясь. – Тогда я позвоню Тиму и тёте, предупрежу их, что мы уезжаем. – Тогда иди сейчас, – отозвалась Мэри. – Мне тоже надо кое-кого предупредить. Я нахмурилась, поднимаясь с кровати. Я и не подумала о том, что у Мэри здесь есть кто-то ещё. Хотя это логично. Мэри была милой, общительной и привлекательной, в отличие от меня, пользовалась не слишком большой, но и не малой популярностью в школе, так что было бы неудивительно, что у неё есть близкие. Телефон в номере висел около двери. Я сняла телефон с базы и вышла за дверь. Облокотившись на перила коридора, я первым делом набрала домашний номер Тима. В трубке послышались гудки. – Ало, – услышала я его голос на фоне вопящего Томми. Небось опять устроил апокалипсис своим игрушкам. – Привет, – устало сказала я. – Это Люси. – О, как раз собирался вам звонить! – Правда? – удивилась я. – Зачем? – Я уезжаю по делам, – нехотя отозвался он. – Томми брать с собой не могу, надеялся, вы за ними присмотрите. – Уф, – выдохнула я. – Мы не сможем, Тим. Завтра утром уезжаем в Лондон. – Мать? – не уверена, спрашивал он или утверждал. – Да, – всё же подтвердила я. – А ты куда намылился? – М-м-м… – замялся Тим. Я сразу поняла, в чём дело. – Тим, – с нажимом сказала я. Не то, чтобы у меня оставались силы тащить из него правду, но попытаться всё же стоило. – Я уже говорила, что мне плевать на гонки. Я, конечно, немного приврала, но дело было не в незаконности мероприятия, а скорее в беспокойстве за его жизнь. – Правда? – Если научишь водить, то да. Тим возмущённо фыркнул в трубку. – Ты же уже водила. – Не сравнивай машинку на фестивале с настоящей машиной. Так куда? – Зачем тебе? – Водить или знать, где ты будешь форсировать по ночным трассам? – И то, и то. – Интересно, – фыркнула я. Я услышала, как Тим хмыкнул. – Лондон. – Серьёзно? – Ага. – Надолго? – На несколько дней, может, на неделю, – задумчиво протянул он. – Как пойдёт. – Взял бы Томми с собой, но я там буду у друга, а он к детям не очень относится. Я задумчиво пожевала губы. Если честно, брать после всего этого безумного дня себе на попечение неугомонного десятилетнего ребёнка, пускай даже на неделю, казалось очень сомнительным решением. Но, с другой стороны, что-то не связанное с этой сумасшедшей неделей, Гостями и мной (другими словами – что-то нормальное), было бы очень кстати. Да и Мэри не помешало бы провести время в более спокойной и непринуждённой обстановке. – Мой отпуск продлится ещё неделю с хвостиком, – вздохнула я. – Можем взять его с собой. – Спасибо, Люс, – я буквально услышала его улыбку. – Буду должен. – Ловлю на слове, – хмыкнула я. – Ты на машине поедешь, так понимаю? – Ага. Могу отвезти. – Если не трудно. И, Тим… – я замялась. – Можешь пораньше заехать? – Без проблем. У меня машина защищена от Гостей, можем ночью выехать. – Было бы здорово, – кивнула Люси. – Во сколько сможете? – Собирался часов в пять-шесть, – отозвался он. – На машине ехать гораздо дольше, но дешевле, а мне надо в двенадцать быть там. – Там будет час пик, когда приедем, – задумчиво протянула я. – Тогда подъеду к вам в половине пятого. На том и распрощались. С тётей Терезой разговор был короче. Я узнала, когда они будут переезжать и в какую больницу, чтобы иметь возможность навестить их по приезду. Потом тётя вытаскивала из меня клещами причину моего «потухшего голоса» и резкого решения уехать, а остаток разговора я уговаривала её не идти к моей матери выяснять отношения. Я-то знала, что это абсолютно бесполезно. Да и если посмотреть совсем объективно, это даже к лучшему. Ведь именно этого я и хотела, да? Потом я отдала телефон Мэри, предварительно сообщив новости по поводу Тима и Томми, и вернулась к своему бессмысленному созерцанию потолка. До меня долетали обрывки фраз, но я тактично не стала прислушиваться – всё-таки это было совершенно не моё дело. Сейчас надо продумать, что, где и как делать, когда мы будем в Лондоне. Первым делом надо найти место для ночлега. В идеале, сразу квартиру, в которой будет жить Мэри. Приедем утром, значит будет время аж до вечера. И тут встаёт первая проблема – агенты по недвижимости терпеть не могут настоящих агентов, ведь мы легко можем срезать весь их доход, если найдём в якобы проверенной квартире следы парапсихологической активности. Помню, когда уходила с Портленд-Роу после Нашествия в Челси, самым трудным было как раз найти квартиру. Пришлось снять квартиру у других людей, хотя в моём случае это было лучшим вариантом – в итоге же я съехала. С Мэри другой случай. Придётся кому-то передать рапиры на время. Но на Портленд-Роу тоже не заедешь – начнут переживать и жалеть, а мне это ни к чему. А друзей за пределами нашего немногочисленного агентства у меня не было. Может, обратиться к Холли или Киппсу, в надежде, что они не растреплются? Ну, тогда точно не Киппс. И всё же, хорошо, что мы уезжаем. Будет непросто, конечно, но зато Мэри будет рядом. Под присмотром. У меня есть накопления, уже превратившиеся в кругленькую сумму. Плюс то, что я ещё не отправила маме в этом месяце. Да, всё будет хорошо. Прорвёмся. И почему-то я совершенно не хотела, чтобы кто-то из моих лондонских друзей знал о том, что я возвращаюсь в Лондон раньше времени. Мне казалось, я могу рассказать им всё. Что же случилось? Я осела на кровати, протёрла глаза до тёмных пятен перед глазами и посмотрела на зеркало. Выглядела я чудовищно. Я и так не была писаной красавицей, а сейчас и того хуже. Синяки и мешки под покрасневшими заплывшими от слёз глазами, бледное жёлтое пятно, которое, как я надеялась, пройдёт к завтрашнему дню, болячка с кровоподтёком на губе, тёмное пятно вокруг шрама над бровью, едва затянувшегося. Будто из могилы встала, бр-р. Вскоре Мэри вернулась в комнату, проводя руками по лицу и волосам, стараясь смахнуть напряжение. Я подошла к ней, положила руку на плечо и слегка сжала. – Ложись-ка ты спать, Мэри, – устало сказала я. – День тяжёлый выдался, а завтра рано вставать. Я всё сложу, не переживай. Мэри устало помотала головой из стороны в сторону. – Всё равно надо убирать вещи с кровати, – слабо отпиралась она. Я попыталась изобразить улыбку на лице. – Ложись на мою, я всё разгребу, – улыбнулась я. – Ты только восстановила режим, а я агент, мне не привыкать. Давай, я вижу, как у тебя глаза слипаются. Когда Мэри наконец свернулась калачиком на кровати и закрыла глаза, я вновь стащила телефон со стенки и вышла из номера, набирая номер, который ни разу не набирала, но запомнила на всякий случай. И пригодилось же ведь! В трубке послышались гудки. А потом сонное: – Да? – Холли? – спросила я. – Разбудила? – Люси? – удивилась Холли. – Привет, нет. Я только пришла домой. Что-то случилось? Ты никогда не звонила мне на домашний. Нет, Холли, не случилось ничего экстраординарного, я просто отреклась от матери, подралась с деревом и пару раз сиганула с обрыва. Ещё говорила с подругой, которая меня не слышит и пролила за неделю столько слёз, сколько не лила за последние четыре года. – Нет, Хол, всё в порядке, – легко ответила я. – Ты завтра занята? – Нет, мы все взяли отпуск, как и ты, – медленно ответила Холли. Чёрт, она насторожилась. – А что? – Я завтра вернусь в Лондон. – Что?! – воскликнула Холли. – Но у тебя же… – Отпуск, да, и я не собираюсь его прерывать, но есть неотложные дела, – терпеливо разъясняла ей я. – Сможешь меня встретить? Мы приедем часов в десять-одиннадцать. – Мы? – Я, моя сестра и брат моего друга, – быстро ответила я, надеясь, что Холли не станет развивать эту тему. – Мэри решила переехать, мне нужно оставить рабочее снаряжение где-то, чтобы не спугнуть потенциальных продавцов. – А… Да, конечно, но ты объяснишь в чём дело? – я услышала беспокойство в её голосе и прикусила язык, чтобы не ответить ей колкостью. Как ни крути – мне сейчас была необходима помощь Холли. – Давай завтра, а то история длинная, – уклончиво отозвалась я. – И извини, что так внезапно. – И я так понимаю, что, раз ты звонишь мне, а не Портленд-Роу, ребятам об этом знать не стоит, да? – устало выдохнула Холли. – Угадала, – виновато выдохнула я. – Ну а ещё потому, что мне понадобится твой непревзойдённый вкус, которым не могут похвастаться парни. Неприкрытая лесть, в целом, недалёкая от правды. Рискованный ход, и я слышу, как Холли недоверчиво фыркает на другом конце провода, но он срабатывает. – Хорошо, – наконец сдаётся Холли. – Но ты обязательно расскажешь мне всё. Я поджимаю губы. Не хотелось бы. – Спасибо, Хол, буду должна, – поблагодарила я, надеясь, что удастся замять эту тему. Но Холли Манро не была бы Холли Манро, если бы не поймала меня на слове. – Я серьёзно, Люси, – в трубке послышались те нотки строгой матери, которые мелькали в голосе Холли, когда кто-то в агентстве совершал какую-то глупость. Ох уж эта её забота. – Если ты завтра мне не расскажешь, в чём дело, я позвоню Локвуду и с ним будешь препираться. Я-то знаю, что ему ты не откажешь. Я поперхнулась воздухом, чувствуя, как алеют мои щёки. – Грубый шантаж, – буркнула я. – Но он работает, верно? – Верно, – нехотя подтвердила я. – На какой вокзал вы приедете? – голос Холли снова стал ровным и дружелюбным. – Мы на машине, можем подъехать сразу к тебе. Я слышала на другом конце трубки её задумчивые неуверенные вздохи. – В одиннадцать? – Ага, утром, может, пораньше, если повезёт с дорогой. – Поняла, – протянула Холли. В моей голове сразу нарисовалась картинка, в которой она, прижимая телефон плечом к уху, делает заметки в своём блокноте, совсем как при разговорах с клиентами. – Тогда до завтра, Люси. Спокойной ночи. – Спокойной, Холли. И спасибо. Это для меня важно. – Не за что, Люси. Мы друзья. И она отключилась. Я выдохнула. Завтра будет тяжёлый разговор. Но почему-то, даже несмотря на всё раздражение, которое вызывала у меня мисс Манро, от её последней фразы мне стало теплее. Телефон отправился на своё законное место на стене, а я, взяв сменную одежду, потащилась в ванную. Мне нужен душ и горячая ванна. Сейчас. Открываю воду и затыкаю слив, позволяя воде набираться. Снимаю повязки с рук. На некоторых местах пришлось действовать вдвойне осторожно – отбитые костяшки, заживая, в некоторых местах прилипли к бинтам. Стёсанные бордовые гематомы были окружены синюшными пятнами синяков. Около указательного пальца на левой руке, где я сорвала едва зажившую корку, текла кровь из открывшейся ранки. Я включила воду и намочив пальцы, аккуратно смыла кровь. На полке возле зеркала стояли перекись водорода и бинты, оставленные вчера, когда Мэри обрабатывала мне руки. Перекись мне сейчас пригодится. Пару капель, и мой палец начинает шипеть, а ранка отозвалась шипящей болью. Я поморщилась. К чёрту душ, это бодрит лучше любой воды. Одежду я оставила прямо на полу – не было сил развешивать её на сушилке. Нога опустилась в кипяток. Хорошо-о-о. Я полностью залезла в ванну и впервые за день полностью расслабилась, делая глубокий вдох. Кипяток распаривает кожу, будто сбрасывая с меня сотни оков. Ох, это чудесное чувство. Вот сейчас. Когда места порезов начинают щипать, и все эмоции притупляются, когда глаза закрываются, дыхательные пути прочищаются, и весь мир сужается до ощущений. Горячая вода, согревающая и расслабляющая мышцы, холодный кафель под шеей, пульсирующие руки и абсолютно голое тело и душа. Именно сейчас я могла мыслить трезво, поэтому я скрупулёзно продумывала каждый шаг, который мы совершим завтра после того, как мы выйдем из машины около дома Холли. Не знаю, сколько я так просидела, потому что в какое-то время я задремала и провалилась в долгий спутанный сон из воспоминаний. Даже не помню, что там было. Проснулась я от холода. Вода остыла и теперь в ванной было только мокро и неприятно. Я лениво села, потянулась, хрустя позвонками и осторожно встала, беря полотенце с полки. С тихим всплеском выбралась из ванны. С волос и тела звонко западали капельки воды. Что я там вообще взяла из одежды? Чёрная толстовка, тёмные застираные свободные джинсы, непонятного цвета носки. Что ж, могло быть и хуже. Волосы я полотенцем превратила в мочалку, но зато теперь с них не капала холодная вода. Осторожно закатав рукава, я взяла бинты и начала заматывать руку по старому принципу, которому научилась лет в девять, когда впервые повредила руку на тренировке, а рядом оказался Майк, занимавшийся раньше боксом. Два оборота вокруг ладони, потом вокруг запястья, петля, захватывающая большой палец и снова оборот у запястья. Потом по петле на оставшиеся четыре пальца и, на всякий случай, ещё пара оборотов вокруг ладони. С правой рукой сложнее, поэтому бинты уже не так аккуратно ложились на запястье, однако и здесь всё прошло хорошо. Мэри уже давно сопела под одеялом. Я кинула взгляд на часы. Ого! Уже половина четвёртого. Долго же я купалась. Надо пошевеливаться, скоро Тим приедет. Я начала разбирать вещи. На самом деле, Мэри почти управилась, осталось только сложить. В её сумку уместилась большая стопка вещей, остатки закусок и бутылка воды. Чай я складывать не стала – заварю его ближе к рассвету и перелью в термос. Я оглядела свой рюкзак. У меня было гораздо меньше вещей, ровно на две недели. У меня даже остался запасной свитер. К нему в компанию отправилась и грязная одежда, уместившись рядом с моим термосом и каким-то бульварным детективом, который я взяла с собой в дорогу. В соседнем отделении валялись открытые пачки жвачки, пара леденцов и пакетик сухариков. Приемлемо. Вдруг мой взгляд наткнулся на синеватый блеск во внутреннем кармашке. Кулон, подаренный Локвудом. Я не рискнула носить его на себе, чтобы избежать лишних вопросов матери и нежелательного внимания прохожих. В Шевиот Хиллс за такую вещицу и убить могли – деньги здесь всем нужны были, а кулон наверняка стоил немало. Но сейчас, заново рассматривая его в тусклом свете ночника, я вдруг осознала одну вещь – проклятый городок остался далеко позади. Мэри уезжает со мной, тётя с Норри переедут в Лондон, к Тиму с Томми можно приезжать в Ньюкасл. Больше здесь нет ничего, к чему я бы хотела возвращаться. Был конечно могильный камень, но толку-то от разговоров с бездушной плитой? Мёртвым плевать на мои сожаления. Тем более, если речь идёт о мёртвых агентах, тела которых с особой тщательностью защищают от Возвращения. Мой дом на Портленд-Роу 35, в мансарде, слабо отапливаемой зимой, где Локвуд, Джордж, Холли, даже Киппс. И Череп, если он ещё с нами, конечно. После того взрыва в «Фиттис» он так и не проявлялся, за исключением редких вспышек потустороннего света, которые стоило бы списать на обман зрения. Кулон красиво переливался в моих руках. Локвуд… Мои щёки заметно потеплели. На самом деле, говоря, что я стараюсь не придавать значения сапфиру, я немного лукавила. Мне очень тяжело давалась мысль о том, что мне хочется, чтобы кулон значил то, о чём я думаю. Мать с детства учила меня быть независимой. Она терпеть не могла парней сестер, на дух не переносила и Тима. Сколько же гадостей про отца она говорила время от времени! Среди мальчиков, с которыми я была знакома, не находилось никого, кто бы заставлял меня чувствовать то, что я чувствую по отношению к Локвуду. Эти эмоции мне были непонятны, ведь у сестёр было совсем не так. И я боялась. Мне было страшно, ведь никто и никогда не выдавал руководства о том, как управлять собой и своими мыслями. Лишь редкими ночами мне удавалось наедине с собой, хотя бы про себя проговорить то, что я чувствую. Это было неловко, смущающе и заставляло меня чувствовать вину. Но... я действительно была влюблена в Энтони Локвуда. Я аккуратно зацепила подвеску на шее и спрятала сапфир под толстовкой. Холод метала вызвал волну мурашек по коже, распространяя едва уловимое чувство спокойствия. Прощай, Шевиот Хиллс. Мы с тобой не будем друг по другу скучать.Глава 1. Мы не будем скучать друг по другу.
12 апреля 2023 г. в 09:50
Примечания:
Немного сумбурно и непонятно, но мне нравится.
Знал ли Локвуд, выставляя меня из дома на «заслуженный отпуск», что в тот же день вечером я буду прозябать в дешёвом мотеле, склонившись над раковиной, пытаясь удержать внутри себя свой скудный ланч? Конечно, не знал. В отличие от меня. Но я всё равно поехала. Две недели, Локвуд? Смешно. Я не выдержала и дня.
В раковину всё ещё капала кровь. Моя кровь. В узкую ванную местной гостиницы после стука зашла Мэри.
– Твою мать, ещё не остановилась! – воскликнула она и подкрепила своё возмущение парой крепких выражений, которым могла позавидовать сама Королева Темзы. В руках сестра держала полотенце с завёрнутым в него льдом, и, вмиг оказавшись рядом, приложила к моей скуле, откуда синюшным пятном растекался след от удара. Я тихо шикнула, инстинктивно отстраняясь, но зная, что сестра не отстанет, осторожно прислонилась обратно.
Кто бы мог подумать, что в первый же день моего приезда мать так разойдётся. Я, впрочем, тоже была не лучше, вспыхнула как спичка и усугубила ситуацию. Мэри в этом была куда лучше – знала, как преподнести плохую новость матери, чтобы дело не обернулось рукоприкладством. Мне с таким талантом не свезло.
Плохая новость заключалась в том, что Мэри собралась съехать из дома. Мама была зла, устала после тяжёлой смены, накинулась на сестру с обвинениями и оскорблениями, а я, как всегда, не смогла стоять в стороне.
– Ты, наверное, завтра же уедешь? – виновато спросила Мэри, отдавая мне полотенце, чтобы осмотреть другие последствия домашнего скандала.
Я покачала головой.
– Не могу вернуться в таком виде, – ответила я, придерживая полотенце. – Да и они начнут возмущаться, думают, что я тут отдыхаю и провожу время с любимой семьёй. Ещё разволнуются, оно мне надо?
Для усиления эффекта я скорчила рожу, наиболее ярко отображающую мои эмоции по этому поводу. И сразу же поморщилась – губа и левая часть лица отозвались ноющей болью.
Мэри фыркнула, и с немного большей силой, чем следовало, заткнула мне нос ватой, как бы показывая своё отношение к моей «крутости».
– Да и к тому же, – сказала я, откладывая совершенно бесполезное полотенце в раковину. Плитка стен и раковина с радостью размножили звук выпадающих кубиков льда. – Мне совсем не улыбается мысль оставлять тебя здесь, когда мама в таком состоянии.
И пресекая все возражения, я добавила.
– Шевиот Хиллс – слишком маленький город, чтобы ты могла долго от неё бегать.
– Ну, куда уж нам до Лондона, – невесело хмыкнула Мэри.
Повисло тяжёлое молчание. Я поспешила сменить тему.
– Заваришь чай? – предложила я. – Я пока умоюсь, а потом мы всё с тобой обсудим, обещаю.
Мэри несколько раз кивнула и покинула ванную. Я же развернулась к зеркалу, оглядывая лицо. М-да. Выглядела я ещё более паршиво, чем обычно.
Губа разбита тяжёлой рукой мамы. Фиолетовый синяк на скуле того же происхождения, а вот рассечённая бровь стала напоминанием о том, как я отлетела в стол после удара. Кровь, стёкшая по виску и заляпавшая волосы, уже засохла и липла неприятной грязью к лицу. О брови я беспокоилась куда больше, ведь синяк в ближайшее время исчезнет, губа, скорее всего, быстро затянется, а вот тонкий порез, рассекающий бровь казался довольно глубоким. Может, удастся списать на неудачное падение. К тому же я подвернула ногу, когда уходила. Точно – спишу на собственную неуклюжесть.
На груди почувствовалось раздражение, и я оттянула ворот смятой водолазки и моему взгляду открылись восемь маленьких ранок-полумесяцев. Видимо, остались после того, как мать схватила меня за грудки с намерением продолжить доносить свою мысль до меня. Ну, их, по крайней мере, не видно.
Что до крови из носа, это, скорее, на нервной почве, нежели от удара, но точно сказать не могу. И то, и другое, весьма вероятно.
Я осторожно вытащила вату из носа. Кровь больше не идёт. Достала полотенце со льдом из раковины и переложила на крышку унитаза рядом, открыла кран, смыла остатки крови из носа. Промыла другие мелкие царапины, которые, скорее всего затянутся через пару дней, аккуратно стёрла всё, что стиралось и умылась целиком. Всё лицо щипало и горело, но я почувствовала себя немного лучше. Снова взглянула в зеркало. Да уж, помятый вид – это про меня. Холли была бы в ужасе. Хорошо, что её здесь нет.
Я шмыгнула носом отражению на прощанье и наконец покинула эту узкую холодную комнатушку. Мэри уже заливала пакетики кипятком.
– Я уже добавила сахар, – улыбнулась она, когда заметила меня, опирающуюся плечом на дверь. Я ответила ей слабой тенью ухмылки. – Чай только в пакетиках, Эрл Грей.
Я присела на ближайший стул, обнимая кружку ладонями. Сделала глоток. Паршивый тут Эрл Грей, конечно. Но это была одна из немногих гостиниц, где не работала мама, а значит, есть шанс, что где-то недельку мы сможем избежать новых скандалов. Я посмотрела на Мэри. Она сидела рядом, цедила чай мелкими глоточками. Бледная, как смерть. Дрожит. Не лучший момент, чтобы говорить ей о своей задумке, но, если не скажу сейчас, буду мучиться всю ночь.
– Мэри, – я поставила кружку на стол, накрывая руку Мэри своей, вынуждая посмотреть мне в глаза. – Я уеду, самое позднее, через две недели, и… я хотела бы, чтобы ты поехала со мной.
Выдержала паузу, чтобы Мэри осмыслила мою фразу и, увидев, что перебивать она меня не намерена, продолжила:
– Ты видела, как мама отреагировала на то, что ты съедешь из дома, – осторожно продолжала я. – И я достаточно хорошо знаю вас обеих, чтобы предположить, что будет после того, как я уеду. Мама продолжит давить, а ты, как всегда, вернёшься. Я не могу остаться здесь, но ты можешь поехать со мной.
Мэри упрямо поджала губы, становясь похожей на маленького ребёнка. Я настойчиво ловила её взгляд.
– Мэри, – вкрадчиво шептала я, будто боялась, что нас кто-то услышит. – Ты можешь начать новую жизнь. Стать тем, кем мечтала. Получить образование, выйти замуж, без всего этого дурдома.
– На какие шиши? – возразила Мэри, и её голос дрогнул. – Нет, это слишком большой шаг, я не готова, я не справлюсь! Ты же знаешь, я и вполовину не такая сильная, как ты!
– Ты гораздо сильнее, чем кажешься себе, Мэри, – успокаивающе тихо сказала я, поглаживая её ладонь большим пальцем. Буря эмоций, которую временно подавляли мерзкие апатия и разочарование матерью, начала медленно, но верно брать надо мной контроль. – У меня есть накопления, к тому же, я ещё не отослала маме своё жалование за последний месяц. Снимем тебе квартиру, я смогу поддержать тебя на плаву некоторое время. Пойми меня, Мэри, тебе нельзя больше жить здесь. Мама угробит тебя, а ведь ты могла бы жить намного лучше!
– Как ты можешь такое говорить, Люси! – взвилась Мэри, с грохотом ставя кружку на стол. – Я не могу бросить маму! Она работает на двух работах, чтобы…
– Чтобы что? – перебила я её. – Мэри, мы уже не маленькие. Ей не нужно работать, не поднимая спины, чтобы обеспечить нас. Она сможет наконец заботиться о себе, больше отдыхать, глядишь, и к нам начнёт лучше относиться. Но она не отпустит тебя сама, просто не сможет! Сегодняшний вечер это показал. Тебе, а не ей нужно сделать этот выбор. Да, она разозлится. Да, будет тяжело. Но это необходимо, Мэри.
Сестра резко встала и посмотрела на меня самым разъярённым взглядом, на который только была способна.
– Необходимо что?! Бросить её тут одну, здесь, в этой дыре?! Как ты?! – гневно выплюнула она и только потом поняла, что сказала.
Уверена, моё лицо побелело. Я окаменела на какую-то секунду, потом судорожно вздохнула, собирая своё терпение из самых закромов души. Что угодно было сейчас лучше, чем разозлиться. Но это же я. Я не умею быть терпеливой.
– Я отсылала ей подавляюще большую часть своего жалования ежемесячно, – тихо процедила я. – Жертвовала многим, чтобы заслужить хоть немного одобрения, хоть каплю. Потом я попыталась впервые пресечь это. Полтора года назад. Пошли угрозы, Мэри. Она знала, на что давить, чтобы вытянуть из меня деньги. Мне это надоело. Именно об этом мы говорили, когда ты вошла.
Мэри заметалась по комнате, как перепуганная птица, не зная куда деть себя и свои руки.
– Я... Я не могу, я не справлюсь, – всхлипывала она. – Я не могу Люси, нет!
– Я буду рядом, – шепнула я, подходя ближе. Крепко обняла Мэри, вдыхая аромат домашней выпечки, которую она готовила ребятам из Ночной Стражи. – Обещаю.
Я вздохнула и отстранилась, придерживая сестру за плечи.
– Я не прошу ответа прямо сейчас, – тихо сказала я, кладя руку ей на плечо. Мэри повернулась ко мне и уткнулась в плечо, глухо всхлипывая. Я могла лишь крепко обнять и гладить её по судорожно дрожащим плечам. – Обещай мне обдумать это. Если не ради себя, то хотя бы ради меня. Ты мне нужна.
Низкий ход. Но иногда подобные манипуляции – единственное, что может подтолкнуть её к решению, которое станет для неё лучшим.
Когда Мэри наконец уснула, свернувшись калачиком на кровати, я прицепила рабочую рапиру к поясу, пару соляных бомб с боку и покинула мотель. Мне срочно нужно было подышать свежим воздухом, пускай снаружи была глубокая ночь. Я шустро покинула мотель. Перешла трассу, зашла в узкий лесок, по памяти вспоминая дорогу.
Вот она, родимая. От основной широко протоптанной дорожки уходила узенькая еле видная тропинка. Я включила фонарик, освещая себе дорогу. Тропинка выходила к резкому обрыву, с которого открывался прекрасный вид. Под тобой безупречная гладь воды, над тобой – бескрайнее ночное небо. Сегодня небо было ясным, поэтому волшебное ощущение застывшего времени было ещё сильнее. Будучи помладше, я избрала это место своим личным уголком спокойствия. Приходила сюда после особо тяжёлых дел, скандалов дома. В день происшествия на мельнице я тоже приходила сюда и плакала очень-очень долго. Даже не помню, как добралась до дома потом.
Сейчас я села на обрыв, свесив ноги вниз, и уставилась на деревья по другую сторону от озера. Лунный свет красиво плясал на мелких волнах. Глубокий вдох и выдох. Потом снова и снова. Слушала шум прилива внизу, шелест листвы над собой. Сердце, тесно сжатое в тиски, расслабилось и забилось так, как подобает сердцу живого человека.
– Опасно, мисс, одной гулять по ночам в наше время, – раздалось откуда-то. На моё плечо упал отсвет. Гость!
Меня будто током ударило. Подтянула ноги, откатилась в сторону, ближе к теням деревьев и в полуприседе выхватила рапиру, направляя её на источник звука. Я услышала далёкий всплеск воды, и поняла, что задела фонарик, когда среагировала и теперь он плавает где-то внизу.
– Карлайл, ты не меняешься, да? – фыркнул знакомый насмешливый голос.
На меня будто вылили ушат воды. Я увидела свет, ошибочно принятый мной за потусторонний, но это был луч фонарика!
Парень направил свет на себя, освещая светлые курчавые волосы, спадающие на смеющиеся глаза. Я громко и крепко выругалась.
– Чтоб тебя, Картер! – я расслабилась, вставая и подходя обратно к обрыву. – Из-за тебя я посеяла свой любимый фонарик!
В ответ раздался заливистый хохот. Ржёт, засранец! Я недовольно толкнула его плечом и вернулась на своё место успокоения, с тоской глядя вниз, где погиб смертью храбрых мой самый выносливый фонарик. Почувствовала, как Картер сел рядом. Некоторое время мы сидели и молчали.
Тим Картер не был агентом, но был моим другом. Мы познакомились в те далёкие времена, когда я была не бравым агентом, а задиристой девчонкой, везде таскавшейся за Мэри. Когда она знакомила меня со своими друзьями, Картер выдал что-то насмешливое про то, что я больше похожа на мальчишку, за что получил заслуженный пинок под зад. Помню, мы нешуточно подрались после. Мэри была в ярости. А потом как-то получилось, что мы стали закадычными друзьями.
Тим был старше меня всего на год, но пошёл в школу на год раньше, оказавшись в одном потоке с Мэри, поступившей на год позже сверстников. Был вспыльчивым драчуном, но смекалистым. И чуть ли не единственным, кто продолжил общаться со мной после того, как я стала агентом.
– Давно приехала? – нарушил тишину он.
– Несколько часов назад, – пожала плечами я.
– И уже сбежала сюда? – нахмурился он, оглядывая моё лицо. Ему не впервой видеть меня в таком виде, и он далеко не понаслышке знал характер моей матери.
– Чья бы корова мычала, – фыркнула я, поворачивая к нему голову. – Я-то агент, а вот зачем ты сюда припёрся ночью?
Не сказала бы, что я была сильно удивлена. Тим никогда не славился осторожностью. Носил в карманах железо и отмахивался, говоря, что призракам до него дела нет. Идиот, одним словом.
– Я? – удивлённо спросил Тим и нахмурился, будто сам с трудом вспоминал, а зачем он сюда приперся. – А, ну я вообще прыгать сюда пришёл.
Я недоумённо воззрилась на него. Да, Тим был саркастичным язвительным засранцем с мрачным юмором, особенно после того, что произошло с его матерью, но суицид – не его стиль. По крайней мере, так было, когда мы общались в последний раз. Ведь после смерти его младшего брата мы не общались.
Он заметил мой взгляд и фыркнул.
– Расслабься, не с целью убить себя, – усмехнулся он. – Помнишь Декстера Блейкли и его щенков?
Ещё бы его не помнить. Мерзкий тип. Мнил себя главарём опасной банды, на деле же был не более чем предводителем скудной шайки трусливых гиен. Как-то они заперли меня в подсобке, и выли снаружи, изображая призраков. Эти придурки, к слову, часто выпендривались, прыгая с самого высокого обрыва в воду, щеголяя голым торсом перед местными девчонками. Это, видимо, должно было быть привлекательным, но я тогда оценивала привлекательность парней по реакции Мэри, выбирая точно противоположное мнение. Как понимаете, сестрица по нему сохла как розовый куст в засуху.
– Насколько я помню, он разбился, падая со своего любимого обрыва год назад, – скептически протянула я.
– В точку, но я за ним пока не собираюсь, – улыбнулся Тим, а потом похлопал землю вокруг себя, будто старого друга. – Наш обрыв в этом плане куда безопаснее – выступ доходит до того расстояния, откуда легко доплыть до берега, при этом глубина там достаточная, чтобы не сломать себе хребет. Хочешь со мной? Доверишься старине Каслу?
Каслом мы называли всё это место, где, будучи ещё детьми, мы строили домик на дереве. Это был наш замок и его охотничьи угодья. Здесь мы играли в прятки, дурачились, общались на самые сокровенные для того возраста темы, что уж там, мы здесь вместе курили последнюю сигарету напополам.
Кажется, это было так давно, будто в прошлой жизни. Встреча здесь сейчас была абсолютно невинной и случайной, однако почему я чувствовала, будто это настолько интимно, что я ни с кем, ни за что не поделюсь этим?
– Я боюсь высоты, – почему-то шёпотом сказала я.
– Это говорит девушка, сидящая на обрыве в два часа ночи? – парировал Тим. Тоже шёпотом. – Девушка-агент, если мне не изменяет память.
Он поймал мой взгляд. Моё сердце сжалось от боли. Скулы у него стали резче, глаза – ещё более проницательны, чем раньше. В уголках глаз тонкие стрелочки теней немного темнее ярко очерченных в лунном свете мешков под глазами. Сколько времени прошло, Картер?
– Я боюсь высоты, – зачем-то повторила я.
Он хмыкнул и в один ловкий прыжок оказался на ногах.
– Именно это и сделает прыжок незабываемым, Карлайл, – тоном учителя, не терпящего возражений, усмехнулся он и протянул мне руку, чтобы я встала.
Этот миг, когда он сверху вниз смотрел на меня с той же уверенностью в своей правоте, какая была у него ещё до смерти брата. Этот взгляд он с вызовом бросал всем окружающим и только нам с Мэри вручал аккуратно, будто собственную душу отрывал от тела. Именно акт сокровенного доверия подкупил меня и заставил согласиться на эту безумную авантюру.
Тем не менее предложенная рука была мной отвергнута, и я прыжком не менее быстрым, пусть и менее грациозным, нежели у Тима, оказалась на ногах. Картер фыркнул, сунул руки в карманы излюбленной кожанки, которую носил дольше, чем я его помню. Но только сейчас она сидела на нём, как влитая. Будь здесь Мэри, наверняка бы сказала, что спустя столько лет он наконец сросся со своей второй кожей.
– Ночь сейчас тёплая, так что можно не раздеваться, – сказал он, устремив взгляд куда-то навстречу звёздному небу. – Но, если хочешь освободить себя от одежды, я против не буду.
Он насмешливо усмехнулся, а я ответила ему саркастичной ухмылкой и неприличным жестом.
– Я ещё не согласилась, извращуга, – запоздало сказала я, но Тим лишь иронично выгнул бровь, скользнув взглядом по поясу с соляными бомбочками, к которым уже потянулась моя рука с целью расстегнуть, и я прочитала по его лицу фирменную гримасу «Да ну?».
Тем не менее, соляные бомбочки я отцепила от пояса и положила рядом с нашей старой сосной. О, и остатки тарзанки тут. Хорошо, что она тогда сломалась из-за урагана, не то Картер уболтал бы меня прыгать с неё. Не успела я провести руками, по остаткам своих воспоминаний, высеченных рапирой и охотничьим ножом, как рядом со мной еле шумно что-то приземлилось. Я недоумённо посмотрела на красно-бурую вещь, бесформенным облаком валяющуюся в пыли, потом перевела взгляд на Тима, оставшегося в одной футболке, плотно обтягивающей плечи. Заметив мою приподнятую в недоумении бровь, он пояснил:
– В карманах много барахла, которому нет нужды мокнуть, – улыбнулся он. – Рапиру и пояс можешь оставить. Призраков тут никогда не было, сама знаешь, и тут никто не умирал, насколько я знаю.
– Это, знаешь ли, не гарантия, – тихо буркнула я, с дрожью вспоминая Безжалостную Красавицу, которая доставила людям немало проблем из-за одной ревнивой работницы театра, но всё же сняла пояс, объединяя композицию из куртки и бомбочек толстой чёрной змеёй эластичного пояса, поблескивавшей серебром рапиры.
– Ну что, увидимся внизу? – вдруг раздалось сзади.
– Что?! – воскликнула я, резко обернувшись, прежде чем светлые кудри Тима, последний раз мелькнули перед моими глазами, а потом скрылись за обрывом, пока воздух сверху вниз разрезал бойкий клич «Бомбочка!».
Я рванула к краю, смотря вниз, где уже круги и рябь воды убегали от того места, где приземлился Тим. Вскоре там появилась его мокрая головушка, сверкающая вызывающей улыбкой на всё озеро.
– Вода просто супер, прыгай! – крикнул он.
– Чокнутый! – завопила я ему в ответ. Тим громко захохотал и отплыл в сторону, чтобы я присоединилась к нему. Я отошла на пару шагов, неуверенно стянув с себя юбку и откидывая её в сторону куртки. Что ж, легинсы можно будет снять и натянуть юбку, а вот водолазка промокнет насквозь.
– Ты будешь прыгать, трусишка? – донеслось снизу. Я фыркнула. Дурень. Ничего я не боюсь.
Да и к тому же, я уже прыгала в воду с ещё большей высоты, чем здесь. Но тогда была исключительная ситуация. И тогда она была с Локвудом. С ним, знаете ли, даже прыжок в бездну кажется не таким страшным.
Прыгнула тогда, прыгну и сейчас. Думала я, в нерешительности болтаясь из стороны в сторону.
– Люси Джоан Карлайл! – донеслось до меня. – Либо ты сейчас прыгаешь, либо твоя мама узнает, какие паршивые сигареты ты запивала не менее паршивым пивом прямо на этом месте!
Шантажист! Причём плохой, потому что мы оба прекрасно знаем, как отреагирует мать, когда об этом узнает. И достанется не только мне. Но возмущение, поднявшееся во мне, уже подбило меня отойти от обрыва на пару шагов для разбега.
Видимо, Тим понял, что сплоховал, потому что потом шантаж сменился подначиванием.
– Так вот, оказывается, какой на самом деле лучший Слухач Лондона…
Но я уже разбежалась и прыгнула. И тогда все звуки умерли. Время замерло. Я чувствовала себя мультяшным персонажем, зависнувшим над пропастью перед комичным падением.
А потом я ощутила, как лечу вниз солдатиком. Адреналин кипел в крови, кричал «Ты умрёшь», другой голос наперебой «Ну и пусть», но был и третий. Тихий, но очень приятный и родной.
Вода радушно приняла меня в свои объятия прежде, чем я поняла, что он хотел мне сказать. Я открыла глаза, как всегда делала, будучи маленькой в ванной. Темнота. Тишина. Покой. Меньше всего я хотела возвращаться в мир, где мать, где Проблема, где вечные тайны и лицемерие, где всё это дерьмо накроет меня с головой. Но потом я начала всплывать, а перед глазами всплыло плачущее лицо Мэри, растерянное – Джорджа, а за миг перед тем, как моя макушка оказалась над водой, перед глазами всплыло мёртвое лицо двойника из магазина братьев Эйкмеров и пустая могила на кладбище Мэрилебон.
Меня накрыл приятный бархатистый смех Тима. Вернулся шум воды и далёкого водопадика. Ветер задул мне в уши, прошёлся по щекам.
Мир вернулся. Вернулись все горести и радости, но я о них совершенно не задумывалась. Я лишь смеялась и брызгалась в Тима, пока мы, наконец, после долгого морского боя не выбрались на берег. Я щедро отжала волосы и откинула их назад. Тим стащил с себя футболку, выжимая, словно половую тряпку. Я невольно засмотрелась. Светлая кожа казалась призрачной в лунном свете, мощные мышцы под кожей двигались, когда он сжимал футболку.
– А ты подкачался, – присвистнула я и взглянула наверх, где остались все наши вещи. Чёрт, теперь взбираться туда полночи. Успеть бы до того, как Мэри проснётся.
– Ты тоже ничего, – в ответ хмыкнул Тим, многозначительно посмотрев на мою водолазку, облепляющую тело. Я почувствовала, как мои щёки горят. Хорошо, что сейчас темно. – Здесь есть лаз, добираться наверх сложнее, но быстрее.
Я тихо угукнула и двинулась вслед за ним. Под обрывом была небольшая пещера, куда мы сейчас и двинулись. Здесь было так темно, хоть глаз выколи. Я едва разбирала на звук местоположение Тима, что позволило мне не врезаться в его спину, когда он остановился.
– Где-то здесь, – буркнул он. Судя по всему, он ощупывал стену пещерки, чтобы найти лаз. – Ага, вот она, трещинка родимая, – двинулся влево. – Возьми меня за руку, а то потеряешься.
Я послушно схватила его за предплечье, неведомым мне образом, остававшееся невероятно тёплым, осторожно ступая за ним. Мы протиснулись сквозь какую-то щель и оказались в узком сыром пространстве.
– Смотри, здесь есть выступ, – наставлял он меня, перемещая мою руку. – Ага, да, вот здесь… Ухватилась? А там внизу поставь ногу на камень… Нет, это не камень, это моя нога, Люс… ага, вот так. Дальше там есть выступы, сможешь забраться. Опирайся на те, что побольше, они крепче будут.
Вот примерно так, наощупь я взбиралась вверх. Чем выше, тем становилось светлее – занималась ранняя летняя заря. Вскоре я выбралась на рыхлую землю сверху и устало улеглась возле лаза. Потом над дырой появилась взлохмаченная голова Тима.
– Классная задница, Карлайл, – хмыкнул он и упал рядом.
– Пошёл ты, – беззлобно послала его я. – Я и не знала, что здесь есть лаз.
– Сам недавно нашёл.
Некоторое время молчание нарушало лишь наше тяжёлое дыхание. Потом я перекатилась на живот, встала на четвереньки и поднялась на ноги. Как оказалось, мы были в паре метров от нашего тайника. Я быстро двинулась к тому месту, где мы оставили вещи. Тим ещё лежал, тяжело дышал, по-собачьи высунув язык.
Я с трудом скинула легинсы, отвратительно хлюпнувшие о землю, натянула на себя юбку. Мокрые ноги ответили прохладному ветру табуном мурашек. Когда начала подтягивать к себе тяжёлый пояс, рядом оказался Тим.
– Накинь – продрогнешь, – лаконично сказал он, кидая мне свою куртку. Я, постояв пару секунд с неожиданно тяжёлой вещью в руках, всё же натянула её на плечи. В карманах звякнула мелочь. Эх, она всё ещё мне велика. Жаль.
Я прицепила пояс, покрепче закрепила липучками рапиру, заново раскидала по кармашкам на поясе бомбочки. Они мне не понадобились, зря только тащила.
– Ты ведь не в Шевиот Хиллс живёшь сейчас, да? – вдруг спросила я. – Приезжала два года назад, Мэри сказала, ты уехал.
– Ага, – уклончиво ответил Тим. – Поступил в университет.
– На какие шиши? – беспардонно спросила я.
– Наследство отца плюс подработка, – быстро ответил он. Слишком быстро для полной правды.
Я подозрительно сощурилась.
– Какая подработка? – медленно протянула я.
– Арестуете меня, агент? – рассмеялся он и попытался обойти меня, но я преградила ему дорогу.
– Именно, я агент, а не полиция, Тим, – я поймала его взгляд и приподняла бровь. – Если ты не старьёвщик, мне, в целом, плевать.
Тим сложил руки на груди.
– А если старьёвщик? – холодно спросил он.
Я выгнула бровь, вкладывая в свой взгляд всё, что я думаю по этому поводу.
– Попрошу процент от продаж за своё молчание, – саркастично отозвалась я и, помолчав, добавила: – Но ты не старьёвщик.
– Не старьёвщик, – задумчиво повторил он.
Несколько минут мы играли в гляделки, но потом он выдохнул, протёр глаза рукой и сдался.
– Стритрейсинг.
– Уличные гонки?! – ахнула я. Глаза мои, наверное, походили на блюдца. – Это же опасно! И абсолютно ненадёжно! А если что-то…
– А работа агента пример надёжности и безопасности, да? – злобно огрызнулся Тим, послав мне многозначительный яростный взгляд.
У меня перехватило дыхание от чувства вины.
Семья Картеров была зеркальным отображением нашей семьи. Миссис Картер погибла при родах шестого сына, отец Тима был пьяницей, от рассвета до заката работавший на заводе в Ньюкасле. К слову, был частым собутыльником моего непутёвого папаши. А Тим был четвёртым из шести сыновей. В городе часто шутили, что на одну Карлайл не хватит Картера, особенно после того, как одна из моих сестёр вышла замуж за старшего брата Тима. Другой его брат, Стефан, работал вместе со мной у инспектора Якобса. И погиб тогда на мельнице вместе с другими моими коллегами. После его смерти я так и не поговорила с Тимом, и этот не случившийся диалог повис между нами, накаляя напряжение. Мне казалось, куртка Тима на моих плечах потяжелела на несколько килограммов.
– Пойдём обратно, – не выдержала я.
Мы побрели вдоль леса в молчании. Каждый думал о своём и не стремился врываться в мысли другого человека.
Я с тяжестью на сердце вспоминала Стефа. Улыбчивый мальчишка, с неплохим Зрением. Он был на год младше меня и по каким-то неизвестным мне причинам таскался за мной хвостом, чем, если честно, сильно раздражал меня. Был маленькой и более жизнерадостной копией Тима. Казалось, в его светлых кудрях поселилось солнце. Тим носился с ним, как с писаной торбой, и по его просьбе я приглядывала за ним, не давая детской наивности завести мальчишку в могилу. И я не справилась.
Честно говоря, этот маленький сгусток солнца был тем самым человеком, что согревал нашу команду. Глуповатый, но весёлый, он часто вляпывался в самые нелепые ситуации, всегда вызывал улыбку даже на моём вечно хмуром лице. Я не позволяла себе скучать по нему. Не позволяла скучать по другим. Я агент, и скорбеть мне некогда. Я просто не должна повторять ошибок прошлого.
– Стой! – схватил меня за плечи Тим.
И вовремя – мимо меня пронёсся на огромной скорости чей-то пикап. Тим проводил его длинными непечатными выражениями, а потом развернулся ко мне, без слов объясняя, что думает сейчас обо мне.
– Прости, задумалась, – в прострации бросила я.
Я вдруг поняла, что Тим до сих пор щеголяет в одних джинсах. Пока мы шли через лес, никто из нас не желал смотреть на другого, а до этого я с вызовом смотрела только ему в лицо, а вот сейчас, в силу разницы роста, мой взгляд упёрся ему в грудь, подгоняя разгорячённую кровь к щекам.
Тим лукаво усмехнулся, но ничего не сказал. Я задумчиво уставилась на мотель, тускло освещаемый придорожными фонарями и, дождавшись, пока мои скулы остынут, сняла куртку. Если быть честной, скорее поймала её до того, как свалившись у меня с плеч, она бы искупалась в дорожной луже. Протянула Тиму.
– Увидимся? – робко спросила я.
– Увидимся, – тепло ответил он, глядя мне в глаза. Не знаю, сколько мы так простояли, прежде чем Тим усмехнулся каким-то своим, неведомым мне, мыслям.
Я, на этот раз глянув по сторонам, трусцой перебежала дорогу. Развернувшись, заметила уходящую фигуру. Тим даже не подумал накинуть куртку, закинув её на плечо.
Я тихо фыркнула.
– Выпендрёжник, – сказала я самой себе и усмехнулась, в несколько прыжков пересекая лестницу.
Мэри ещё спала. Беспокойно, тревожно, хмуро, но спала. Брови сдвинуты к переносице, губы искривлены в какой-то неясной гримасе, глаза уже немного опухли. Я накрыла её одеялом, которое она спихнула с себя во сне, подоткнула под плечами, убрала упавшие её намокшие пряди с лица.
Прости меня, Мэри. Твоя сестра слишком раскисла.
Следующие дни прошли словно в тумане. Всё моё тело ныло, вопило о том, что ему нужно отдохнуть. Синяк постепенно начал желтеть, придавая моему лицу какой-то зеленоватый неестественный оттенок. Мэри раздобыла где-то чудотворную мазь, пахнущую таким набором разномастных трав, что от этого аромата у меня всякий раз начинала кружиться голова. Но своё дело эта чудовищная штука делала на ура – воспаление постепенно сошло на нет, царапина на губе уже превратилась в маленькую бурую болячку, а шрам над бровью покрылся тёмной шероховатой коркой.
Встреча с Тимом не прошла для меня бесследно. Я не простыла, нет, но в мою голову влезли мысли, которые я успешно отгоняла от себя вот уже четыре года. Случай на Уайтберн-Милл. Если я скажу, что не винила себя за тот случай, то совру. Я грызла себя изнутри долгое время, и попыталась сбежать в Лондон. Тим взбудоражил то, что я старательно хоронила под плитой злости, новой жизни и нескончаемых проблем в агентстве «Локвуд и Компания». Мелькавшие в моём сознании лица больше никогда не улыбнутся, никогда не подначат меня, никогда не поздравят с получением четвёртого класса агента. Я не хотела называть их имена, опасаясь, что воспоминания прорвут плотину, но сейчас чувствовала, что должна. Я вспоминала их детально, будто перечитывала досье, врезая образы в моей голове до боли в груди, чтобы никогда больше не допустить ничего подобного.
Альфи-Джой Янг. Негласный лидер, бесшабашный дурак и дамский угодник. Был старше меня на два года, сирота, обладал сносным Зрением и кипой пошлых шуток. Первым тренировал меня с рапирой после Якобса. Помню, у него были каштановые волосы, смуглая кожа и ямочки на щеках. Всегда делился со мной шоколадкой, ухаживал за Норри и просто был славным парнем. Бредил теорией заговора и тихо ненавидел крупные агентства, считая их не более, чем богатенькими столичными щеглами. Что ж, он был недалёк от истины.
Пол Белл. Лучший друг Майка. Красивый, умный и гордый. Всегда был одет в нероскошную, но опрятную белоснежную рубашку, блестящие чёрные волосы прилизаны и красиво уложены, тонкие ладони вечно спрятаны в карманах брюк. Мой ровесник и человек, нередко обставлявший меня во всевозможных сражениях – начиная от коротких перепалок, заканчивая игрой в карты. Но, нужно отметить, в итоге мне удалось одолеть его в сражении на рапирах. С ним было комфортно и говорить, и молчать. Что касается его Даров, то Пол был нашим исследователем, обладавшим в равной степени Зрением, Слухом и Осязанием, но на делах он нередко был в первых рядах со мной и Майком, сталкиваясь с Гостями лицом к лицу.
Джулия Мерсер. Нервная, зашуганная, часто пугалась. Щуплая и очень высокая, из-за чего вечно сгорбленная, с жиденькими тусклыми волосами непонятного оттенка, предпочитала искать Источник, пока мы отвлекали призрака. Слухач, как и я. Тем не менее, всегда была готова прикрыть нам спину, если было необходимо. Правда, с рапирой обращалась неумело, та то и дело вылетала из её рук. Училась вместе с Майком, но, насколько мне известно, они не были близки. Привила мне любовь к детективам, неплохо готовила и стояла на стрёме, когда мы творили пакости в свободное время. А ещё именно она научила меня абстрагироваться от постоянных шумов, преследовавших любого Слухача.
Стефан Картер. Самый младший участник нашей команды, присоединившийся к нам, когда я получила второй разряд. Поначалу он меня раздражал, но потом, не помню даже когда, я привязалась к этому бесяче-наивному дурачку. То дело на мельнице было одним из первых, на котором он был в качестве полноправного агента третьего класса. По этой причине он одним из первых бросился на того Гостя.
Норрис Уайт. Она была моей лучшей подругой. Наше лучшее Зрение. Нежная и женственная, с большими голубыми глазами и волнистыми рыжими волосами. И, в отличие от меня, совершенно не имела веснушек на своём милом лице. Она любила танцевать. Помню, как Мэри страшно обрадовалась тому, что у меня впервые появилась подруга. Мы были не разлей вода, и она первой заговорила со мной, когда я стала агентом. Она не умерла, нет, но не уверена, что её судьба лучше. Норри была единственной, кого я успела вытащить из той чёртовой мельницы и то, только потому, что она, как обычно прикрывала тылы. Та ночь подписала её на долгую тяжёлую жизнь в кровати под призрачным параличом. Я любила её так же сильно, как и Мэри. И тем не менее, ни разу не навестила её. Страх увидеть её бесчувственной равнодушной куклой, зная, что это произошло по моей вине, был выше всех моих сил. Я малодушна, знаю.
Возвращаться в Шевиот Хиллс всегда было больно. Было тяжело и сейчас. И я очень хотела, чтобы это был мой последний визит. И это была ещё одна причина, по которой я хотела, чтобы Мэри уехала со мной.
А она старательно избегала этой темы. Я не настаивала, понимала, что ей нужно время, чтобы принять решение. Несмотря на это, она активно интересовалась моей жизнью в Лондоне, новой работой и друзьями.
– А твой босс, Локвуд, да? – спросила она как-то за завтраком. – Сколько ему?
– Отмечали его восемнадцатый день рождения в июне, – ответила я. – А что?
– Просто ты как-то упоминала, что живёшь в его доме, – как-то странно протянула Мэри. – Я же видела фотографии в газете, он весьма… Обаятелен.
Она двусмысленно спрятала улыбку в кружке и стрельнула в меня хитрым взглядом. Я почувствовала, как мои уши запылали.
– Фантазм тебе в душу, нет! – я подавилась воздухом от смущения. – Ничего такого!.. Да и я не только с ним живу, с нами ещё Джордж.
Только сейчас я поняла, что ляпнула.
– С двумя парнями, значит… – теперь даже кружка не скрывала подначивающей ухмылки Мэри. – Ну-ну…
– Господи, Мэри! – возмущённо выдохнула я. – Мы агенты! Нам совершенно не до этого! Ночью мы на делах, а днём отсыпаемся. У нас совершенно нет времени на подобные глупости!..
Разумеется, это была не совсем правда. После разоблачения Фиттис у нас и правда прибавилось работы, поскольку агентство «Локвуд и Компания» стало пользоваться наибольшим доверием у общественности. Проблема никуда не исчезла, но теперь даже у оперативников могли появиться выходные или, как в моём случае, целый отпуск в связи с новым положением ДЕПИК. Однако это никак не повлияло на наши отношения с Локвудом. Наше общение чаще всего сводилось к дружеским посиделкам на кухне, многозначительным переглядкам, да лёгким касаниям рукой перед заданием, напоминавшим, что мы все должны вернуться домой. Даже после подарка, который Локвуд, в своей обычной манере подбросил, ловко умыв руки, ничего не изменилось. Может, переглядки стали длиться чуть дольше. В остальном ничего больше не напоминало об истинном смысле подвески.
Кажется, смысл подарка лежит на поверхности. Но я ничего не могла с собой поделать. Ну не верилось мне в то, что в меня могут так влюбиться. Не верилось и всё тут. Мне нужно было словесное подтверждение, а до этого момента я буду вести себя как обычно. Лучше так, плавясь от его взглядов и нелепо смущаясь, нежели я подойду первой, ошибусь и подвешу неловкость между нами.
Но я сейчас точно не хотела рассказывать Мэри ни о своих чувствах к Локвуду, зачастую путавших мне все карты, ни о подаренном сапфире.
– Ладно-ладно, – засмеялась Мэри. – Спокойно, а то ты сейчас вскипишь, как маленький чайничек!
Я фыркнула в кружку с чаем, из-за чего мне в нос попало несколько горячих капель, но потом в голову вернулись образы моих мёртвых товарищей, и я поняла, что время пришло.
– Слушай, Мэри, – я отставила кружку, разглядывая, как чай идёт волнами в кружке. – Есть кое-что, что я хочу сделать.
Она внимательно посмотрела на меня, готовая выслушать. Я вздохнула, собираясь с силами.
– Я хочу навестить агентство, в котором работала раньше, – выпалила я. – Ну, там есть плита, где высечены имена всех, кто погиб на задании…
Я тяжело сглотнула. Мэри хотела что-то сказать, но я хотела закончить свою мысль, поэтому пресекла её попытки жестом руки.
– Я хотела их навестить и в прошлый раз, но ты не смогла, а я… – запнулась я, душа плач, подходящий жёстким комом в горле. – Мне слишком страшно идти туда одной, вдруг Якобс или…
Больше я не смогла ничего из себя выдавить. Все силы уходили на то, чтобы не дать волю слезам. Нельзя было давать слабину перед Мэри, не сейчас.
Сестра накрыла мою руку, которой я сминала юбку и немного сжала.
– Разумеется, я пойду с тобой, – горячо сказала она и, отставив свою кружку, крепко меня обняла. И я позволила себе вцепиться в её плечи и с силой вдыхать её запах, беря себя в руки. Слёзы отступили. Я проглотила ком в горле. Всё хорошо. Я не одна.
К Плите Почёта вела узкая аллея, прикрытая раскидистыми ветвями яблонь. Будто в насмешку вокруг тёмного прямоугольника, черневшего на фоне яркой зелёной листвы, были высажены кусты лаванды, огороженные железным забором. Мы с Мэри медленно, почти торжественно шли по вымощенной камнем дороге, эхом разносившей размеренный стук моих железных каблучков. Подойдя к узкой калитке, я обернулась к Мэри. Она стояла чуть позади, ей было не по себе – каждый, кто не работал агентом, по большой дуге обходил это место. Но она была рядом, и я очень ценила это. Она ободряюще кивнула мне. Я обернулась к плите.
В моих руках был разношёрстный букет, который я собирала сама. Яркий жёлтый подсолнух в честь неугомонного Стефа. Розовый тюльпан для нежной Норри. Лиловый пион для мудрого Пола. Ландыш беспокойной Джулс. И чистая незабудка для нашего негласного лидера Джоя. И много-много сухоцветов. В голове тут же вспыхнула одна из тёплых сцен, которые я так старательно забывала.
– Хэй, Норри! – воскликнул Джой. – Пойдёшь со мной на свидание после этого дела?
Я безбожно проигрывала Полу в карты.
– Как только выходной – так сразу! – улыбнулась Норри, подмигивая мне. Ведь официальных выходных у нас не было.
Стеф расхохотался, мы с Полом тихонько прыснули, а Джой покорно склонил голову, якобы принимая поражение. Но ему не скрыть своего лукавого взгляда, направленного на рыжую макушку Норри, отвернувшейся в сторону Стефа, который вот-вот окунётся носом в кекс.
– Если боишься остаться со мной наедине, можем устроить двойное свидание, – усмехнулся он. – Позовём Пола и Люси, сразу станет не так страшно…
– Меня в это не впутывай! – в унисон отозвались мы с Полом, чем вызвали ещё один приступ смеха у Стефа и тихое хихикание Джулии.
– Представь только: Пол со своей чудной философией и Люси, жмущаяся по углам, пытаясь слиться с кустом, – продолжал разливаться соловьём Джой.
– Да иди ты, – вспыхнула я, кидая в него подушку. Промазала и попала в Норри, которая отправила подушку обратно мне прямо в нос. Зал наполнился новым раскатом хохота, и даже я не сдержала улыбки.
– Я подарю тебе букет красных роз, – не унимался Джой. – А насчёт этих двоих не переживай, Пола я уболтаю, а Люси вот-вот продует ему желание, и ей не отвертеться!
Я не выдержала и вновь запустила в придурка подушкой, на это раз попав точно по макушке, чем вызвала его напускной возмущённый возглас, потонувший во всеобщем хохоте.
– И где ты здесь розы возьмёшь? – невозмутимо парировала Норри, вытирая лицо Алану, который старательно мешал ей, пытаясь дотянуться до кекса. – И я вообще не люблю розы!
– А что ты любишь? – заинтересованно повернулась к ней я.
Норри задумчиво уставилась в потолок.
– Сухоцветы, – наконец изрекла она. – Они как наша команда. Может, наша команда не такая известная, как щёголи «Ротвелл», приезжавшие на той неделе, но мы гораздо круче, разве нет? И сухоцветы вроде никому не нравятся, но они живут гораздо дольше, и не такие вычурные, как другие цветы.
Её наивная метафора потонула во всеобщем гуле.
– Не отвлекайся, дурёха, – усмехнулся Пол. – А то действительно придётся тащиться с нашими Ромео и Джульеттой на романтический пикник и терпеть их воркование.
Я изобразила гримасу дичайшего ужаса.
– Нет, ты не подпишешь меня на эту пытку! – взмолилась я. – Ты не настолько жесток, Пол!
– Прости, – фыркнул он, выкладывая последние карты на стол. – Но теперь это просто дело принципа!
Мой крик души от открывшейся перспективы потонул в общем улюлюканье.
– Эй, я даже не согласилась! – возмущённо фыркнула Норри, и следующая подушка полетела в Пола, вмиг спрятавшегося за креслом.
По моим щекам текли слёзы.
– Привет, – выдавила я. – Простите, что так долго не навещала. Было тяжело.
Я размазала слёзы по щекам, что не очень-то и помогло.
– Знаю, что ты думаешь, Джой, – фыркнула я. – Расклеилась, как маленькая, поливаю тут эту дурацкую лаванду. И будешь, в целом, прав. У меня всё хорошо. Работаю в независимом агентстве, больше никакого Якобса. Я типа «лучший Слухач Лондона», – усмехнулась я, пальцами показывая кавычки. – Я должна была пойти с вами тогда. Но я замерла в нерешительности. Нарушила первое правило агента. Возможно, вы были бы живы…
Я горько усмехнулась и, не в силах больше стоять, опустилась на колени, положив свой разношёрстный букет у плиты. Всхлипы я уже сдерживать не могла. Долго я их держала в себе.
– Да, Пол, помню, – я почувствовала, как кривая улыбка расползается на моём лице. – История не терпит сослагательного наклонения. Ну, или как говорит Стеф – если бы, да кабы, то во рту росли бы грибы, – из моего рта выскользнул горький смешок, в голове нарисовалось глуповатое выражение лица этого маленького засранца. – Хэй, Джулс, я слышу, как ты ржёшь, но не смей меня жалеть, у меня дела идут втрое лучше, чем тебе хотя бы снилось! К слову, Джой, не уверена, как это работает, но, если вдруг на той стороне пробегала Норри, передай ей привет. Сама не могу, тут нет её имени, но я постараюсь не растерять свою уверенность и навестить её дома. И да, Норри, если ты вдруг всё же слышишь меня, то… То...
Я снова всхлипнула, прижимая руку к лицу. У меня нет никакого права смеяться, но сейчас меня распирал ужасный приступ истерики. Остатки сил ушли на то, чтобы держать себя в руках.
– Если бы не я, – мелко дрожала я. – Если бы не я… Я не имею права на ваше прощение. Сомневаюсь, что вам вообще есть до этого дело, но… Чувствую, что должна это сделать. Должна отпустить это всё и жить дальше. Но я не могу. Каждый раз, выходя на дело, я выжимаю из себя всё. Каждую каплю. Случай на мельнице больше не должен повториться. Никогда. Чёрт, он вообще не должен был случаться!
Я потонула в собственных рыданиях, до боли сжимая плечи. Я казалась себе такой маленькой перед этой могилой, что, казалось, меня вот-вот разорвёт. Я не позволяла себе кричать, только согнулась в маленький комочек, дёргаясь в горьком плаче.
Не могу сказать, сколько я так просидела, бормоча извинения, глотая слёзы, трясясь от истерики. Знаю только, что мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы встать и сделать глубокий вдох. От приторного запаха лаванды к горлу подступила тошнота. Тело не слушалось. Я почувствовала тёплую руку сестры на плече.
– Ты молодец, Люси, – тихо сказала она. Мне хотелось накричать на неё, обвинить в самой очевидной лжи, которую я когда-либо слышала, но я смолчала. Мэри ни в чём не виновата, в отличие от меня.
Мы тихо побрели вдоль аллеи. Точнее побрела Мэри, а я почти волочилась следом, поддерживаемая её тёплой рукой. Нога болела с новой силой, напоминая о том, какой слабой я становилась здесь, в Шевиот Хиллс. Надо собраться. Это я должна быть опорой для неё, а не наоборот.
Прийти в себя я смогла лишь тогда, когда аллея оказалась позади. Я глубоко вздохнула, расправила плечи и насухо вытерла лицо рукавом.
– Спасибо, Мэри, – поблагодарила я сестру. – Правда, это для меня очень важно.
Она улыбнулась, потрепав меня по макушке. Мы действительно были очень похожи внешне. Только её тёмные волосы всегда были заплетены в длинную густую косу, янтарные глаза, чуть ярче моих собственных, лучились исключительно светом и добротой, руки были нежными, совершенно без мозолей, а походка лёгкой и женственной. Она всегда была красивой сестрой. И я больше всего хотела, чтобы этот прекрасный цветок жил самой лучшей жизнью. Я смогу позаботиться о ней. Как она заботилась о маленькой мне.
– Мисс Карлайл, какая встреча!
У меня внутри что-то оборвалось, падая в чёрную пелену ненависти. А потом я снова ощутила запах крепкого виски и дорогих сигарет. Вот оно то, чего я боялась больше всего. Живые хуже мёртвых – вспомнила я слова инспектора Барнса. Сейчас я понимала это с особой ясностью.
– Инспектор Якобс, – холодно отозвалась я, с трудом разлепляя челюсти. – Вы рановато. Я думала, вы раньше обеда не появляетесь.
– Не имею привычки опаздывать, знаете ли, – его заметно округлившийся живот в уже тесном для него старомодном костюме начал трястись в такт жуткому хохоту. – А вот вы немного припозднились, кажется.
Я схватила Мэри за руку, в отчаянной попытке удержаться от того, чтобы разодрать это серое мерзкое лицо в клочья. Подонок.
– Да неужели? – процедила я сквозь зубы. Не стоило так открыто показывать своё отношение к Якобсу, но я ничего не могла поделать – ледяная ярость уже поднималась внутри меня, готовая сровнять инспектора с землёй.
Он это чувствовал. И бесился. Тщеславие твердило ему, что я мелкая зарвавшаяся букашка, которую надо поставить на место. Паранойя же заставляла его поджилки трястись от каждого шороха. Я видела это. Он знал, что я вижу. И бесился ещё больше.
– Вам стоило бы проявлять больше уважения к старшим, мисс Карлайл, – усмехнулся он без всякой улыбки. – Но я вас не виню – вам никогда не доставало должного почтения. Именно это и привело к тем печальным последствиям. Впрочем, вы нашли себе агентство под стать, – на этот раз его тонкие губы растянулись в хищном оскале. – Такое же беспородное, мелкое и без должного управления.
Мэри тихонько пискнула. Я поняла, что слишком сильно сжала её руку и тут же отпустила. У меня во рту что-то хрустнуло. Кажется, это мой зуб. Я почувствовала вкус железа и соли. Я прокусила себе язык.
К моему лицу прилила горячая кровь. В ушах зашумело, в глазах потемнело, эмоции были на пределе.
Вспори ему брюхо и залей рану той дрянью из его фляги.
Я сглотнула.
Ублюдок. Старый сукин сын. Не скрывает своего злорадства, почти в открытую провоцирует меня. Убью.
– Тем не менее, – я не узнавала свой голос, ставший тихим, проникающим под кожу, шёпотом. – Наше агентство признано самым лучшим в Англии. И мы оба прекрасно знаем, чья гордость подписала нам смертный приговор на той мельнице, инспектор. Ну а что вы? До сих пор отсиживаетесь в сторонке, пока дети работают за вас? Уверена, вы уже даже не в состоянии с делом ознакомиться, глаза-то плывут, да? – на моём лице расползлась какая-то безумная, угрожающая ухмылка. – Не знаю, назовёт ли правильно название вашего агентства хотя бы половина Шевиот Хиллс. Вот дела, да? Карма такая сука.
Я с садистским удовольствием отметила, как его мертвенно-серое лицо становится ещё серее, замутнённые глаза наливаются кровью, а дрожащая рука тянется к поясу. На минуту я подумала, что он выхватит рапиру, но он лишь достал из одной из ячеек пузатую флягу и сделал внушительный глоток.
– Вот вы ходите здесь, мисс Карлайл, – сказал он, облизывая губы. – Разгуливаете так спокойно, будто вам здесь рады, говорите всё, что вздумается. Вам следовало бы быть осторожнее. Вероятно, для Лондона было бы большой потерей, если бы вы вдруг… свернули себе шею.
– Угрожаете мне, инспектор? – хмыкнула я. Мэри испуганно ахнула и попыталась меня остановить, но я сделала шаг вперёд. – На словах вы всегда мастер, это я помню.
Я не соображала, что говорю. Я понимала, что ничем хорошим это не обернётся. Но для меня не существовало «потом». Только «сейчас». Мэри сдавленно ахнула, сделав ещё одну попытку придержать меня за плечо.
По коже инспектора пошли тёмные пятна. На виске уже пульсировала жилка, глаза налились кровью. Его мясистая рука, по размерам больше моей головы, легла на рукоять рапиры. Я чувствовала, как злобный оскал на моём лице становится ещё шире. Я тоже положила руку на эфес рапиры.
– Что здесь происходит?
Мы все дёрнулись от неожиданности. Никто из нас не слышал, как Тим подошёл. Он казался расслабленным – руки в карманах куртки, небрежно откинутые волосы развеваются на ветру. Но достаточно было посмотреть в его серые глаза, в которых плескалась что-то тёмное и страшное, чтобы остудить пыл Якобса. Да что уж говорить, он и меня вернул в реальность.
– Я рассказывал мисс Карлайл об уважении к старшим, – нервно улыбнулся Якобс, медленно убирая руку с рапиры. – А вы что здесь делаете, мистер Картер?
Я фыркнула. Он не достоин уважения. Дряхлый тщеславный говнюк. Но руку с пояса убрала. Кто знает, на кого из нас направлен гнев Картера. Я бы не удивилась, если на меня.
– Пришёл навестить могилу брата, – мрачно ответил Тим, и глаза его опасно блеснули. У меня сжалось сердце, когда он подошёл ближе. – Был бы не против и врезать вам, но, боюсь, иска за избиение инвалида мне, в таком случае, не избежать.
Якобс надулся, и мне показалось, он вот-вот взорвётся – таким разъярённым он выглядел. Я нащупала руку Мэри, старавшейся слиться с окружением где-то позади, и крепко сжала, на этот раз, оказывая поддержку, а не ища оную. Напряжение в воздухе можно было резать ножом.
– Сёстры Карлайл и их бравый защитник Картер, – усмехнулся он и сделал ещё один жадный глоток из фляги. Когда его кадык дёрнулся, проглатывая ту бадягу, что у него там намешана, он продолжил: – Что-то никогда не меняется.
– Инспектор Якобс и его бравая фляга, пережившая больше половины его оперативников, – в тон ему парировал Тим. – Что-то никогда не меняется.
Наверное, мы бы всё-таки перебили друг друга, если бы какой-то щуплый парнишка, выбегавший из здания агентства, не окликнул его, размахивая толстой стопкой каких-то бумаг.
– Мне пора, – сдержанно кивнул Якобс, но сжатые в ниточку губы и всё ещё пятнистый цвет лица, выдавал его настроение с головой. – Ещё увидимся.
– Надеюсь, что нет, – в унисон буркнули мы с Тимом.
Мы долго провожали фигуру Якобса мрачным взглядом, прежде чем Мэри громко выдохнула и выругалась. Я бы выразилась хуже.
– Что ему было нужно? – спросил Тим, оборачиваясь к нам.
– Да чёрт его знает, – раздражённо мотнула головой я.
– Ох, с огнём играете, – наконец облегчённо выдохнула Мэри. – Не стоило вам злить его.
– Да у него кишка тонка сделать что-то, – фыркнула я. – Видела, как он хвост поджал, когда Тим пришёл?
Картер самодовольно хмыкнул.
– Уверен, он скоро запрётся в своём кабинете и будет сосать свою бадягу, – мстительно добавил он.
Мэри покачала головой, выдавая своё сомнение, и поспешила сменить тему.
– К слову, давно не виделись, Тим, – улыбнулась она, заправив выпавшую прядь за ухо. – Как с университетом?
Тим расплылся в улыбке.
– Ты ведь пойдёшь на стажировку в следующем году, да? – лицо Мэри озарилось счастливой улыбкой. – Жду не дождусь увидеть тебя в белом халате!
Тим взъерошил волосы, пряча взгляд. Врачом, значит, стать хочешь, да?
– Спасибо, Мэри, – скованно выдал он, вызвав тихое хихиканье у нас с Мэри. Нечасто можно увидеть Тимоти Картера смущённым. – Куда пойдёте?
– Ну, мне надо на работу, – отмахнулась Мэри. – К слову, наверняка уже опаздываю. Люси, сколько времени?
– У тебя есть ещё полчаса, если пойдёшь сейчас – успеешь, – выдала я, взглянув на часы.
– Тебя проводить? – отозвался Тим.
– Нет, не стоит, – улыбнулась Мэри. – Думаю, ты сейчас больше нужен Люси.
И подмигнув на прощанье, она быстро скрылась за зданием, оставив красную как рак меня наедине с Тимом.
– Да-а, – протянул он, взъерошив волосы. – Долго она ещё будет сводить нас?
Я выдохнула и пожала плечами.
– Она имела в виду другое, – пояснила я. – По крайней мере, я надеюсь.
Тим кинул на меня недоумевающий взгляд. Я замялась. Рассказывать или нет? Сжав плечи руками, я раскачалась на пятках. Тим не давил, просто внимательно рассматривал меня, склонив голову в бок. Поняв, что потом уже никогда не решусь на этот «подвиг», я набрала в грудь побольше воздуха и выдала, как на духу:
– Я хочу навестить Норри, – сказала я и посмотрела ему в глаза, ожидая, что он скажет. – Знаю, я ничего не изменю, но… Чувствую, что так надо.
Тим только кивнул.
– Ясно, – как всегда лаконичен. – Я подвезу.
Я почувствовала, как глупая улыбка расплывается на моём лице.
– Спасибо, – смущённо и гнусаво выдавила я, думая о том, какая, наверное, страшная у меня сейчас рожа – красная, опухшая от слёз и побитая. – Но ты ведь к брату пришёл, так что иди.
В воздухе повисло моё почти материальное «Я подожду», и Тим побрёл через узкую аллею.
В машине царило напряжённое молчание. Я пыталась собраться с мыслями, думать, что скажу Норри и её родителям. Прокручивала в голове самые неудачные картины, в которых миссис Уайт обвиняет меня в том, что я уехала, или никто из них меня не узнает и на порог не пустит. Тим был сосредоточен на дороге, изредка поглядывая на меня. Я не видела его лица, поскольку рассматривала знакомые улочки за окном, но знала, что он впитывает каждую деталь моего внешнего вида, считывая моё состояние. Пусть так, но настроения подыгрывать у меня не было.
Тем не менее, нам было о чём говорить.
– Тим, – спокойно окликнула я, продолжая созерцать высокие стволы деревьев, плывущие за окном. – Насчёт Уайтберн-Милл…
– Ты ни в чём не виновата, – сказал, как отрезал.
Я вздохнула и отвернулась от окна, чтобы взглянуть на его профиль. Губы сжаты, челюсти напряжены, взгляд направлен точно прямо. Ему тяжело говорить. Мне тоже. Но поговорить было нужно.
– Я обещала присматривать за ним, – покачала я головой.
Тим дёрнулся, будто от удара.
– Тебе было четырнадцать, – вроде бы твёрдо сказал он, но у меня тут же возник вопрос, кого он пытается убедить – меня или себя.
– Средний возраст агентов, – с горечью в голосе возразила я.
– Это не отменяет того, что ты была ребёнком.
Я вздохнула. Говорит одно, думает другое. Я видела, как его руки сжались на руле сильнее, как в глазах прячется под всей этой бравадой, подавленная злость. А что скрывается дальше, мне не приходилось даже представлять.
– Тем не менее, ты злишься на меня, – я не спрашивала – утверждала.
Тим фыркнул и легонько ударил по рулю. Мы остановились на перекрёстке. Я ждала, что он скажет что-нибудь, но он молчал, упрямо уставившись в лобовое стекло. Я поджала губы.
– Прости меня, – глухо сказала я, глотая ком в горле. – Если сможешь…
Он всё ещё молчал. Светофор сменил цвет. Мы тронулись.
– За что ты извиняешься?
Я подавила всхлип, издав судорожный вздох.
– За то, что позволила этому случиться, – я отвернулась к окну, не в силах смотреть на его отсутствующее выражение лица. – Если бы я была более смелой, более надёжной… Если бы я пошла с ними сразу, не замерев на пороге, возможно, они бы были живы.
Глаза предательски заслезились. Я попыталась сморгнуть слёзы. Не вышло.
– В таком случае, извинения не приняты, – донеслось до меня.
Я с трудом кивнула. Понимала, что заслужила. И всё равно ведь эти слова принесли боль.
– Потому что я злюсь не на это, – продолжил Тим. Я в изумлении повернулась к нему.
И столкнулась с его внимательным взглядом.
– Но… – я не знала, что хотела сказать. Спросить, на что он злится? Снова извиниться? Что?
– Я злюсь, потому что ты сбежала, – нехотя признался он и отвернулся. – Ни слова не сказала и всё бросила.
Я стиснула край юбки и сжала губы ещё сильнее. Об этом я и не подумала. Я хотела лишь уйти подальше. Так далеко, как только могла. Бежать, бежать и бежать – всё, о чём я тогда думала. Забыть всё, притупить боль, сделать вид, будто ничего не было.
– И что бесит ещё больше, – чеканил Тим. – Ты даже не попыталась со мной связаться.
Я сглотнула. Он был прав.
– Я думала, ты не захочешь меня видеть, – прохрипела я. – Думала, что сделаю ещё хуже.
Тим глубоко вздохнул, поглаживая руль. По скулам забегали желваки.
– Я потерял брата, – сказал он мягче. – А потом исчезла моя лучшая подруга. И всё из-за чёртовой мельницы.
Я уткнулась взглядом в колени. Я хорошо знала Тима. Ему надо было высказаться.
– О тебе не было вестей шесть месяцев, – цедил он, тем временем. – Мэри говорила, что ты в Лондоне, но толку-то – я ничего не знал. А потом прочитал в газетах о сгоревшем доме. Ты сломала руку, твоего напарника коснулся призрак.
Я изумлённо подняла глаза.
– Ты до сих пор помнишь? – ахнула я.
Тим кивнул.
– Каждое дело, появлявшееся в газетах, – подтвердил он. – Это был единственный способ узнавать о тебе. И злиться ещё больше, потому что ты не писала, не звонила и вообще никак не давала о себе знать. Ты сбежала. И забыла.
Повисла тишина.
– Не забыла, – возразила я. – Пыталась, но не смогла. Не скажу, что жалею о том, что уехала. Но жалею, что не писала.
Тим не ответил.
Дом Уайтов находился на окраине нашего городка, в уединении и, пожалуй, его можно было назвать, самым богатым домом в Шевиот Хиллс. Нет, в нём не было ничего вычурного, но по сравнению со старыми, потрёпанными домишками с угрюмыми запертыми ставнями и плотностью по три человека на квадратный метр дом Уайтов был тем самым белым домом на холме.
Были времена, когда я проводила в садике за домом целые дни, отсюда же ходила на задания, лишь бы не возвращаться домой. Был даже целый месяц, когда Мэри привозила мне сюда сменную одежду, потому что я наотрез отказывалась возвращаться домой. Ну и наглым же я была ребёнком.
Вот они, белые ставни, красный кирпич и тёмная зелёная крыша, с которой свисает густой виноградник. Я вышла из машины, сделала несколько глубоких вдохов и двинулась к двери.
– Люси? – озабоченно спросил Тим.
Я потопталась на месте, не в силах ни двинуться вперёд, ни вернуться в машину и уехать.
– Можешь подождать здесь? – с надеждой спросила я.
Тим виновато улыбнулся.
– Прости, Томми дома один.
Я понимающе кивнула.
– Передай ему привет, – улыбнулась я. – Может, зайду к вам сегодня-завтра.
Тим широко улыбнулся.
– Он будет рад, – сказал он и, помолчав, добавил: – И я тоже.
Я улыбнулась и медленно, но верно двинулась к высокой тёмной обитой железом двери. Последний глоток воздуха, и я нажимаю на звонок. Внутри дома раздаётся пронзительный звук, заставляющий меня затаить дыхание. Назад дороги нет.
Секунда. Вторая. Десятая. Я выдохнула и уже собиралась уходить, когда услышала чьи-то шаркающие шаги и звук отпирающегося замка. Меня встретила тётя Тереза. Я её вначале и не признала. Я помнила её стройной дамой с самыми добрыми глазами в мире. На ней всегда был милый жёлтый фартучек, а пахло от неё наивкуснейшим ароматом домашнего яблочного пирога.
Сейчас я видела осунувшуюся худую женщину с дрожащими руками. Светлые пшеничные волосы потеряли былой блеск, в них поселилась тусклая седина. Синие глаза потухли и впали, лицо покрылось морщинами. Мне стало невероятно больно.
– Вы, наверное, меня не помните, – неуверенно начала я. – Я…
– Люси! – сказала она, поглаживая свои руки. – Заходи, милая. Я ждала тебя.
Я вошла в дом. Только после этого я услышала, как машина Тима тронулась с места.
Я переступила за порог, но задержалась в дверях, нарушая первое правило агента. Мне показалось, что я зашла в дом с призраком. Почти ничего не изменилось. Но жизнь ушла. Тепло, уют – всё превратилось лишь в отдалённые отголоски воспоминаний. Пустой шкаф, раньше увешанной кипой курток, замызганный ковёр, картины – каждая вещь в прихожей что-то потеряла. Что-то неуловимое и родное, что отгоняло пыль и время. Что-то, что заставляло каждого верить в то, что это навсегда. Дом потерял своё сердце.
Мы прошли в кухню. Куда-то исчезла большая ваза со сладостями. Я не уследила, когда тётя Тереза заварила чай, только отметила, что на столе оказалась большая синяя кружка с нарисованными ромашками. У меня сжалось сердце. Эта кружка была в моих руках столько раз, сколько я уже не припомню. И горячий шоколад под пледом на диване, и ароматный чай после дела, и тёплое молоко ранним утром. Моя кружка.
У меня защипало в глазах. Даже не заметила, как села за стол, судорожно обнимая рельефную поверхность кружки, до рези в носу вдыхая горячий пар. Тётя Тереза суетилась у плиты, почти как раньше. Только движения потеряли свою ловкость и скорость. Мне вдруг пришла мысль, что она уже давно не готовила свои чудесные блюда вроде яблочного пирога с заячьей мордочкой из джема или вафель со смайликом из голубики.
Я должна что-то сказать. Я обязана извиниться.
– Миссис Уайт, – начала я, опуская кружку, но не в силах убрать руки от неё, даже несмотря на то, что она обжигала ладони.
– Милая, зови меня просто тётей Терезой, как раньше, – она стояла ко мне спиной, но я почувствовала, как она печально улыбается.
Я сделала усилие и оторвала взгляд от кружки. Тётя Тереза обернулась и посмотрела на меня с печальным подобием той прекрасной светлой улыбки, с какой она целовала нас в щёки перед сном или очередным призраком. Её улыбка слегка дрогнула, когда она посмотрела мне в лицо. Я дёрнулась и спряталась в кружке, делая глоток обжигающего, но очень вкусного чая.
– Твоё лицо, – дрожащим голосом сказала она. – Твоя мать?..
Я поджала губы и мотнула головой, смахивая волосы на лицо.
– Не стоит беспокоиться, – попыталась отмахнуться я. – Она просто слегка вспылила.
Тётя Тереза неодобрительно покачала головой, но ничего не сказала. Казалось, сейчас войдёт дядя Фред и потреплет меня по макушке, отвлекая разговорами о работе.
– А дядя?.. – мой вопрос повис в воздухе.
– Уехал в Лондон, – грустно отозвалась тётя. – После… после Уайтберн-Милл я не смогла больше работать и осталась ухаживать за Норри. А Фреду пришлось работать в Лондоне напрямую. Мы сейчас редко видимся, сама понимаешь…
Дядя Фред был отчимом Норри. Но она называла его папой. Другого отца она не знала. Семья Уайтов была для меня недостижимым идеалом. Всего один ребёнок и большой дом, но какой же счастливой и сплочённой семьёй они были. Относились ко мне не как к чумной оборванке Карлайл, а как ко второй дочери. И теперь дом пустой, Норри прикована к кровати, дядя исчез, будто его никогда не было. Неужели я очерняю всё светлое в своей жизни?
– Тётя, – всхлипнула я, тихо проклиная себя. Это я должна утешать её. Я не должна была сбегать. Я во всём виновата. – Я так виновата. Простите меня!
– Люси! – тётя шустро оказалась рядом. Я инстинктивно прижалась к её груди, обнимая. Её лёгкие руки легли на мою голову, поглаживая. – Ты вернула мою дочь живой. Это уже много. Она очнётся, я знаю. Возможно, не сегодня, не через неделю и даже не через год. Но она вернётся. Я не теряю надежды.
Слёзы хлынули новым потоком. Я ненавидела себя. Я так старалась сбежать от всего этого, но вот я здесь, реву, как маленький ребёнок, прячась в юбку женщины, которая должна меня ненавидеть. Я жива, а её дочь лишь существует. Я жива, а другие нет. Всё случилось из-за меня. Почему я спаслась, а они нет? Они заслуживали этого в миллиарды раз больше, чем я.
– Недавно Фред звонил мне, – сказала тётя, когда я нашла в себе силы немного отстраниться и позволить ей сесть рядом. – В Лондоне есть специалисты по таким случаям. Они помогут ей, и она придёт в себя, – ей бы следовало убеждать себя, утешать себя, но вместо этого она трепала меня по щеке, и смотрела своими большими синими глазами. – Но я сказала ему, что пока Люси не приедет, я с места не сдвинусь. Да, так и сказала!
– Тётушка! – всхлипнула я с возмущением. – Четыре года прошло! А если бы я так и не приехала?!
Тётя лишь махнула на меня рукой.
– Приехала бы, я знаю! – притворно обиделась она. – Я тебя хорошо знаю, Люси. Ты всегда возвращаешься, как бы далеко ни бежала. Скажешь, нет?
Я поджала губы. Как так получается, что другие знают обо мне больше меня самой?
Тётя смерила меня пронзительным взглядом.
– Ладно, ты же в конце концов не ко мне пришла, – она хлопнула себя по коленям и рывком встала. – Поднимайся к Норри, и, раз уж ты тут, покорми её, будь добра. Я приготовила куриный бульон.
Я не смогла сдержать улыбки, глядя на эту, безусловно, сильную женщину. Когда я вошла – ужаснулась, видя потухшую женщину, но как же я ошибалась. Тётушка не только пережила всё случившееся с достоинством, не потеряв при этом надежды, но и вынесла это почти в одиночку.
– Так ну всё, живей, – тётушка помахала руками, будто отгоняла цыплят. – Не заставляй её ждать.
Я не сдержалась и крепко обняла её. Тётушка погладила меня по голове и, пробурчав что-то про блудную дочь, подтолкнула меня к лестнице.
Комната Норри находилась на втором этаже, скрываясь за светлой дверью. На дверном косяке было много отметок роста. Я со щемящей болью в сердце отметила несколько чёрточек рядом с которыми была выведена изящная буква «L» с завитушкой.
Эйфория, вызванная тёплым приёмом тёти, постепенно сходила на нет. Я снова задержалась у порога. Что-то я зачастила с этим. Судорожно вздыхая, я мысленно избивала себя за нерешительность, за страхи, за слабость. Смогу ли я вынести вид Норри с пустым взглядом, смогу ли говорить с ней, держать за руку, понимая, что она мне не ответит?
Что значит, смогу ли? Обязана.
Последняя ментальная затрещина самой себе, и я проворачиваю круглую ручку. Дверь с лёгким скрипом отворяется. Комната Норри совсем не изменилась. На пушистом ковре вытянулись тёплые жёлтые прямоугольники света, льющегося из большого окна. Большой книжный шкаф, в котором теснятся книги всех сортов и жанров. Небесно-голубые стены с пушистыми облачками только на нижней половине стен, потому что выше мы не дотягивались, когда рисовали их. Вот письменный стол, на котором свалено всё подряд. Сверху раскрытое пособие Фиттис, где под фотографией старой стервы записана наша последняя клятва.
«Это будем мы. Норри Уайт»
И снизу моим корявым почерком:
«Люси Карлайл»
Я, будто в трансе, медленно провела по глянцевым страницам книги, смазывая чернила. Ох, знала бы Норри, кто на самом деле Марисса Фиттис. Хотя, зная её, могу предположить, что она стала бы ещё неугомоннее. Я рассеянно осмотрела кресло, служившее раньше пристанищем для её плюшевых игрушек. Небольшая десткая привязанность, от которой Норри не хотела отказываться.
– Они же такие мягкие и приятные, Люс! – говорила она. – С ними так классно обниматься!
Плюшевые медведи и зайцы заполняли собой всё старенькое вельветовое кресло. А в самом центре, будто на троне, потрёпанная, штопанная-перештопанная, выделявшаяся на фоне других игрушек своими кривыми швами и маленькими пятнышками крови и грязи на когда-то белоснежной шёрстке, Шерри сидела и пялилась на меня своими косыми глазами-пуговицами. Сердце болезненно сжалось.
Шерри была плюшевой овцой, которую я подарила Норри на десятый день рождения. Денег на подарок мама мне не дала, поэтому вооружившись иголкой и старым пледом, я решила сшить ей игрушку. Изранив все пальцы, потрепав нервы сёстрам и себе, я, краснея от стыда и смущения, всё же вручила ей свою кривенькую овечку, которую, по словам Тима, кондрашка хватила. Мы с Норри были тогда не очень долго знакомы, и я боялась, что такая девочка из приличной семьи подымет меня на смех за то, что мне не хватило денег на нормальный подарок, но она чуть ли не расплакалась, глядя на мои пальцы, наспех перевязанные старой клейкой лентой-пластырем. Так она была тронута.
Смахнув слёзы, я сделала глубокий вздох и нашла силы обернуться на широкую кровать у окна. У меня перехватило дыхание.
Я много раз представляла себе это. Прокручивала в голове всё, что хочу ей рассказать, сбивчивые слова о прощении, которое нужно попросить, о котором должна умолять. Я представляла, как она остаётся молчаливой и бездушной, ничем не выказывая того, что слышала хоть что-то. Представляла и более худшие сценарии, но была и картинка, которую я старательно прятала в самые тёмные уголки, не смея надеяться. И сейчас, в реальности оказаться здесь, не в силах чудотворно исцелить её, было равносильно самой спуститься в преисподнюю.
Норри смотрела в окно. Или на свою капельницу, точно не скажу. Бледная, изрядно похудевшая. Она опиралась на спинку кровати, сложив руки на коленях в немыслимом для живой Норри смирении. Белая ночнушка и солнечный ореол вокруг её длинных рыжих волос создавали неуловимый ангельский образ. Мне казалось, что она вот-вот растворится в воздухе, как мои кошмары, поджидавшие меня на каждом углу. Она выглядела… волшебно?
Я активно избегаю таких слов, как «ангельский», «потусторонний» или «мистический».
Да, это был ад. Мой личный котёл. Как же сильно хочется сейчас развернуться и спуститься обратно к тёте, выпрыгнуть из окна, сделать что угодно, лишь бы оказаться как можно дальше отсюда, лишь бы забыть эту картину.
Бежать, бежать, бежать и бежать.
– Люси?
Я вздрогнула. На секунду мне показалось, что это Норри позвала меня. Но тётя Тереза стояла в дверях с подносом в руках и смотрела на меня самым обеспокоенным взглядом, какой я когда-либо видела. Я поняла, что дико дрожу.
– Тётя, – охрипшим голосом спросила она. – Как… Как вы выносите это?
Она вздохнула и поставила поднос на тумбочку у кровати, а потом подошла ближе, аккуратно беря моё побитое мокрое лицо в руки. Я нашла в себе силы снова посмотреть на неё. Сколько же горя плескалось в этих глазах!..
– С трудом, Люси, с большим трудом, – выдохнула она, положив руку мне на плечо. – Иногда мне кажется, что она вот-вот очнётся, заговорит со мной и всё будет как раньше. Но она остаётся такой. Но вера в то, что рано или поздно она очнётся, заставляет меня вставать по утрам. Заставляет закрывать ей глаза на ночь, чтобы она спала, заставляет менять ей позы, чтобы она двигалась, заставляет разминать ей мышцы, чтобы, когда она очнётся, атрофия не сильно мучила её потом. Заставляет меня говорить с ней, не опускать рук. Знаю, тебе невыносимо, но представь, что она видит и слышит, но не может ответить.
– Синдром запертого человека? – сипло переспросила я.
Тётя слабо улыбнулась.
– Читала? – сказала она.
– Всё, что может помочь, – отозвалась я. – Медицинские пособия, пособия для агентов, исследования призрачного паралича. Читала даже то, что не должна была видеть. Надеялась, что смогу помочь. Глупо, да?
– Совсем нет, – улыбнулась тётя. – Покорми Норри, хорошо?
Я кивнула, сдерживая слёзы. Они сейчас не к месту.
– Тётя Тереза! – окликнула я её, когда она уже переступила порог. – Простите меня.
Она повернулась и пронзила меня насквозь своими тёмными глазами, заблестевшими от слёз.
– Мне не за что тебя прощать, милая, – слабым голосом ответила она. – Ты вернула Норри живой. Другим не досталось и этого.
Её губы задрожали, руки начали теребить край хлопковой рубашки.
– Мне не стоило позволять ей быть агентом, – с горечью выдала она. – Но она так просила, так восхищалась другими агентами. Я никогда не могла ей отказать…
Она судорожно всхлипнула.
– Единственная причина, по которой она смогла выжить в ту роковую ночь, – отчаянно шептала она. – Это ты, Люси. Ты смогла дать ей шанс. Каждый раз, когда она шла на новое дело, мне не давало покоя то щемящее чувство в груди. Страх, что она не вернётся. Якобс должен был позаботиться о ней, но это делала ты. Ты была рядом с ней. Маленькая девочка, не старше самой Норри. В тебе столько силы, что мне никогда и не снилось, а я видела много агентов, Люси. Ты вселяла в меня веру в то, что моя дочь вернётся домой живой. И вы возвращались. Каждый раз.
Я покачала головой, кривя губы в болезненной усмешке.
– Разве можно благодарить меня за это? – я поморщилась, обхватывая плечи руками, удерживая себя от трясучки, поглощавшей меня всё сильнее.
– Люси, – вкрадчиво, с нажимом сказала тётя Тереза. – Сделай для меня кое-что.
Я немного подалась вперёд. Я сделаю всё, что она попросит.
– Перестань винить себя, за то, что выжила, – твёрдо, без капли сомнений сказала она.
И ушла, оставив меня наедине с Норри. Я сдавленно рассмеялась, давясь слезами.
– Твоя мама – самый прекрасный человек в мире, Норри, – выдавила я, шмыгая носом. Сделала несколько глубоких вдохов, стараясь прийти в себя. – А мне надо тебя покормить.
Я аккуратно взяла поднос и поставила его на кровать, пододвигая поближе к Норри. Простыни слегка прогнулись под ножками мини-столика, которым, в сущности, и был поднос. Вроде устойчиво.
– Я сдержала клятву, Норри, – неуверенно начала я, набирая бульон в ложку. – Я работаю в самом лучшем агентстве Лондона. Мы даже переплюнули Фиттис. К слову, это очень интересная история, расскажу тебе, если… когда ты очнёшься. Потому что я должна своими глазами увидеть твою реакцию. Поверь, там есть что послушать.
Норри не отвечала, не двигалась, не сдвинула взгляда, никак не отреагировала. Конечно, это было ожидаемо, но боль у меня в груди усилилась. Снова подкатило желание бросить всё и убежать. Я собралась с силами и задвинула это животное чувство куда подальше. Я не сбегу. Нет.
Я поднесла ложку к её рту, лёгким давлением приоткрывая рот. Замерла и замолкла, ожидая, что, возможно, она поперхнётся и понадобится помощь. Но спустя пару секунд увидела, как в горле произошло движение. Проглотила.
«…Во время призрачного паралича, как и в случае с обычной комой, тело человека сохраняет многие функции, включая дыхание, некоторые рефлексы, репродуктивную функцию (замечено у беременных женщин), функцию роста (замечено у детей) и другие малозначительные процессы, – гласила одна из медицинских книжек, которые я читала в первые месяцы жизни в Лондоне. – В том числе, человек способен проглатывать пищу, но не жевать, поэтому рекомендуется кормить его жидкой пищей…»
Я продолжила. Набрала бульон, подула, залила в рот, подождала, по новой.
– Я работаю в агентстве «Локвуд и Компания» – продолжала я. – Пожалуй, мы всё ещё самое маленькое агентство в Англии, даже несмотря на то, что наш штат недавно расширился. И у нас нет взрослого инспектора, что не может не радовать, после…
Я замялась, замирая с ложкой у рта Норри. К горлу подступил тяжёлый ком. Я быстро отогнала это чувство. Не хочу, чтобы Норри слышала мои рыдания. Не сейчас.
– Ну ты сама знаешь, – делано весело продолжила я. – Нас всего пятеро: Локвуд, Джордж, я, Холли и Киппс. Тебе бы точно понравилась Холли – она женственная, красивая и совсем не такая проблемная, как я. И одевается очень красиво, как ты любишь.
Я горько усмехнулась, подбирая ложкой пару капель бульона, скатившихся по подбородку Норри.
– Правда, думаю, тебя бы напрягла её одержимость правильным питанием, – фыркнула я. – Я сначала её невзлюбила, признаться, даже сейчас она меня иногда сильно раздражает, но она действительно очень хороший друг и напарник. Она у нас больше секретарь, но и на дела с нами часто выходит.
Никакой реакции. Новая волна желания сбежать, но слабее. Я справлюсь.
– Киппс присоединился к нам сравнительно недавно, – продолжила я, скармливая Норри ещё одну ложку бульона. – Около года назад. Он самый старший из нас, уже потерял свой Дар, но благодаря одному приспособлению способен видеть Гостей. И не спрашивай, как мы его раздобыли, это ещё одна история, которую надо рассказывать вживую. Думаю, с ним бы ты точно поцапалась. Он немного напоминает мне Джоя. Такой же хреновый шутник. Но человек неплохой. Хотя когда-то был соперником Локвуда. Я уже и забыла об этом – давно это было.
Я уставилась на тарелку, собираясь с силами. Я не могу сбежать сейчас. Только не сейчас. Соберись, Люси, представь, будто она реагирует, что бы она сказала или сделала? Как бы я говорила, если бы ожидала, что она ответит?
– Хотя, я думаю, тебе бы понравилось его чувство юмора, – хмыкнула я. – Шутки Джоя тебе же нравились.
Я представила, как Норри возмущённо пихается и покрывает меня ругательствами, и улыбнулась.
– Ладно-ладно, молчу, – рассмеялась я. – Есть ещё Джордж. Он… К нему надо привыкнуть, но, когда познакомишься с ним поближе, понимаешь, какой он умный. Просто кладезь всех знаний о Проблеме. Наш первоклассный исследователь. И он прекрасно готовит!
Воображаемая Норри в моей голове недоверчиво фыркнула и сказала:
– Не поверю, пока сама не попробую!
Бульон кончился. Я положила ложку в тарелку и переставила поднос на тумбочку у кровати.
– Есть ещё Локвуд, формально, он вроде как наш начальник, но мы все дружно забываем об этом время от времени, – сказала я, уставившись на свои руки. – Он скрытный. И безумный. И невероятно рисковый, и иногда мне кажется, что из какой-то переделки он точно не выберется. Но… Но за ним я пойду и в огонь и воду. Есть в нём что-то безусловно лидерское, что заставляет меня идти на самые безумные решения, – я перевела дыхание, чувствуя, как теплеют мои щёки. – Я знаю, о чём ты подумала, Норри, и да, он мне чертовски нравится, но об этом я расскажу тебе в другой раз.
Я снова замолчала, сглатывая ком в горле. Даже иронично, что впервые эти слова дались мне так легко, когда я говорю с полуживой подругой.
– Думаешь, я променяла вас на них, да? – я прикусила губу, игнорируя боль и солёный привкус во рту. – Наверное… это недалеко от истины. Лондон, слава, деньги, в какой-то мере. В моей новой жизни есть неимоверное количество плюсов, которых не было здесь. Они стали моей семьёй. Моей опорой. А я стала их опорой. По крайней мере, я хочу так думать.
Я судорожно вздохнула, сморгнула слёзы.
– А вы стали моей самой первой семьёй, – убеждённо сказала я. – Не знаю, кем бы я стала, если бы не вы. Весьма вероятно, что стала бы чудовищной смесью моих родителей. Честно, даже думать об этом не хочу. Я в неоплатном долгу перед всеми вами. Ничто не может заменить вас. И никогда не заменит.
– Н-но… – перевела дыхание, проглатывая плач. – Но «Локвуд и Компания» – это те люди, с которыми я понимаю, что нахожусь именно там, где должна быть. Помнишь, ты говорила, что мы ничуть не хуже «Фиттис»? Ты должна была быть там со мной.
Я вздохнула, уже не в силах разобраться в бардаке, который творился в моей голове. Поддаваясь внезапному порыву, я взяла Норри за руку (какая же она холодная!). Дамба дала трещину, и эмоции рванули через неё бурным потоком.
– Норри, – судорожно вздохнула я, обхватив её ладонь двумя руками и прижимая к щеке. – Я самая отвратительная подруга в мире. И паршивый агент, ведь я столько раз допускала ошибки. Но подруга из меня в тысячу раз хуже, потому что прошло четыре года, прежде чем я нашла в себе силы навестить тебя, одного из самых близких мне людей!
Я сглотнула и стёрла плечом слёзы с подбородка, не желая разрывать контакта с Норри.
– И ты имеешь полное право побить меня, покрыть трёхэтажным матом и послать куда подальше, – продолжала я. – Я сделаю всё, что бы ты ни попросила, но сначала скажу вот что. За всё время, что я тебя знаю, ты привносила в мою жизнь свет. С самого первого дня нашего знакомства. Ты была моей семьёй. Ты была моей сестрой. Ты делала каждый день волшебным, в самом хорошем смысле этого слова. И я знаю, что не имею права просить тебя о чём-либо, но я всегда делала то, на что не имею права, и уже поздно изменять привычкам.
Я издала истеричный смешок.
– Сотвори для меня ещё одно чудо, Норри, – умоляла я, шепча слова словно молитву. – Пожалуйста, приди в себя. Очнись. И это станет самым счастливым днём в моей жизни.
Ничего.
Ожидаемо, конечно, но я допустила ошибку. Позволила себе надеяться на лучшее, а потом упала, столкнувшись с реальностью. Падать больно, как ни группируйся. Я зажмурила глаза, подавляя крик, рвущийся на волю.
И тут я почувствовала на своей руке давление. Лёгкое, дрожащее, но настоящее. Я распахнула глаза.
Норри сжала мою руку.
Я совершенно не помню, как добралась обратно в отель. Отчётливо помню, как завизжала на весь дом, и как прибежала на мой крик тётя Тереза. И помню её печальные глаза, когда она говорила, что время от времени с ней такое случается и, по словам врачей, то и дело навещающих её – это не более, чем замедленный рефлекс. Потом я размыто помню прощание с тётей и её беспокойные глаза, провожавшие меня до калитки. Дальше провал, характеризующийся только круговоротом мыслей в моей голове.
Нет, ну а на что я надеялась? Что я приду, и Норри так обрадуется, что возьмёт и пересилит призрачный захват? Это при том, что последние четыре года с ней была родная мама, и ничего. Да я бы на месте Норри только из упрямства оставалась бы в захвате, на зло такой трусливой подружке, как я.
И тем не менее меня пожирала злость и обида. На Якобса, на Норри, на Проблему, на Фиттис, допустившую это, на весь этот чёртов несправедливый мир, который погубил стольких прекрасных агентов, но, будто в насмешку, не тронул меня. Но самой сильной была чёрная ненависть, бушевавшая в эпицентре всего этого урагана. Как же я себя ненавидела. Мне стоило бы умереть на этом месте.
Я поняла, где нахожусь, только когда, проворачивая ключ в замке номера, услышала щелчок замочной скважины. Вошла, закрыла дверь, кинула ключи на тумбу возле двери, прошла к столу, полезла в верхние ящики. Мне срочно нужна разрядка.
– Люси-и-и! – завопил кто-то, врезавшийся в меня и чуть было не сваливший на пол. Дверца шкафа жалобно заскрипела, когда я повисла на ней, стараясь сохранить равновесие.
Мне в грудь уткнулась взъерошенная русая макушка. Она поднялась, открывая моему взору бледное лицо и большие карие глаза.
– Томми? – ошарашенно понимаю я, наконец, сумев устоять на месте, не мучая несчастные дверные петли шкафа. – Ты как тут?..
Только сейчас я поняла, что в номере ещё стоят Тим и Мэри.
– Люси, Люси! – продолжал вопить Томми. – Почему тебя так давно не было? Я так скучал!
Я нервно хихикнула, во привычке поглаживая Томми по голове. Как объяснить десятилетнему ребёнку, что ты жалкая трусиха, по которой не стоит скучать?
– Вижу, – изумлённо протянула я. – А ты подрос!
Томми счастливо засмеялся и покрутился вокруг себя, как бы показывая, какой он большой. Я невольно залюбовалась его широкой улыбкой. Такая была у Алана. И у Тима, ещё до смерти его матери.
– И давно вы меня ждёте? – спросила я, невольно вздрагивая, когда Томми шумным ураганом скрывается из моего поля зрения.
– Не очень, – пожала плечами Мэри. – Минут двадцать, может полчаса. Мальчики зашли за мной и предложили подвезти, правда, Томми?
Томми радостно пискнул, откуда-то из-под стола.
– Как прошло? – пошёл напрямик Тим.
Вместо ответа, я вернулась к своим копошениям в, казалось бы, маленьком ящике. Наконец, найдя, что искала, я потянулась рукой к ближайшей ёмкости, которой оказалась моя чашка с недопитым остывшим чаем. Допив остатки ледяного напитка, я поморщилась, глотая ещё более отвратительную в холодном виде жидкость, и откупорила зубами бутылку. Сплюнула пробку на близ висящую полку и под звук отскочившей пробки, обернулась назад, отслеживая местоположение Томми. Тот играл со старой машинкой под столом и поэтому не видел моих манипуляций. Я плеснула джин из бутылки, отставила кружку, закрыла и убрала бутылку на место и обернулась к ребятам с многозначительным взглядом.
– Ясно, – коротко ответил Тим. Мэри вздохнула.
Я выразительно повела бровью и поджала губы, делая большой глоток. По горлу разлилось обжигающее тепло, распространившееся в груди. Я нахмурилась, перекатывая на языке послевкусие. То есть, в мотеле не только с чаем халтурят. У них хоть что-то святое есть?
– Разбавленный? – хмыкнул Тим.
Я кивнула и, влив в себя остатки недо-джина, оставила кружку на тумбе.
– В какой-то момент, мне показалось, что она вот-вот очнётся, – вдруг сказала я. – Но только показалось.
Мэри подошла ближе и приобняла меня за плечи. Я положила голову ей на плечо, наконец, понимая, что умею дышать. Кажется, я только сейчас очнулась и смогла набрать полную грудь воздуха.
– Мне надо прогуляться, – тихо сказала я и тут же жестом остановила Тима и Мэри, рванувших за мной. – Одной.
Рапира на пояс, ключи в одну из ячеек. Я медленно вышла за дверь.
Я напоминала себе запертого в клетку дикого зверя. Он злится, он недоволен, но он знает, что ничего не может сделать. Мечется из стороны в сторону, от одной решётчатой стены к другой, следя за своим тюремщиком голодным взглядом. Внешне этот зверь кажется спокойным, но стоит ему вырваться на свободу, он разорвёт каждого, кто попадётся ему. А сейчас он выжидает.
Та часть меня, что хотела всё крушить, что хотела уничтожить всё, до чего дотянется, была непродуктивной. Но эту сторону себя мне не сдержать. Я могу лишь позволить ей выйти так, чтобы никто не пострадал.
Трасса, тропа, тропинка, поляна, обрыв. И вот дерево, на котором я тренировалась, когда только поступила на службу к Якобсу. Где-то в чёрных тенях закатного солнца там высечено рапирой и охотничьим ножом четыре буквы. «Т.К. Л.К.». Но сейчас это не важно. Сбросила пояс, чтобы дать себе большую свободу движений.
Удар, второй, третий. Прямо, прямо, наискось, поворот. Бедное дерево доблестно терпело, отзываясь лишь треском и гулом на царапины и шрамы, которые я оставляла ему.
Наискось, наискось, укол, отскок.
Перед глазами мелькала опустошённая Норри. Она смотрела мимо всего, в никуда. Невидящий взгляд, и она, сидевшая так близко, но находившаяся так далеко. Тётя Тереза – потухшая, ослабленная, одинокая. Куст рядом лишился нескольких веток.
Атака. Атака. Атака. Финт.
Дерево жалобно скрипело.
Пол и Стеф. Первый дразнится, перекидывая рапиру из рук в руки, снисходительно смотрит на меня, убегая вглубь мельницы. Стеф бежит за ним. Я слышу их крики.
Удар. Удар. Удар. Удар.
Тим. Задумчивый нахмуренный взгляд, феноменальная выдержка, ни следа былой вспыльчивости. Он говорит иначе, но я знаю, что он винит меня. И он прав.
Я отчаянно взвыла, вкладывая в удар максимум сил. Вдалеке могильно гаркнули птицы, покидая насиженные места. Ветка с треском падает на землю, рапира отлетает куда-то в кусты, не удержавшись в руке. Я едва замечаю мозоль на ладони, которую вскрыла рукоять клинка. Ладонь кровоточит, но мне плевать. Я нападаю на несчастный дуб с кулаками.
Удар, удар, удар. Пинок, разворот, пинок. Удар.
Кора увенчана тысячей шрамов, где-то уже пятна крови. Видимо, с руками всё совсем плохо, но я не чувствую. Бить, бить, бить.
Мэри в слезах. Боится оставить мать. А я боюсь оставить её так же сильно, как боюсь, что она заставит меня остаться здесь наедине с воспоминаниями. Беспокойный взгляд, беспомощность в трясущихся руках. Из-за меня она совсем одна.
Левая, правая, левая, правая.
Джеб-кросс-хук-кросс. По новой.
Локвуд. Даже сейчас я думаю о треклятом Локвуде. Сейчас, когда я лишь пару часов назад вышла из дома Уайтов. Сейчас, когда моя сестра, по сути, в бегах от нашей матери. Сейчас, когда в город вернулся Тим. Дура, дура, дура! Но перед глазами всё равно всплывают уверенные тёмные глаза. Двойник с кровавой дырой в животе, пустая могила, сапфир. Отрешённость, скрытность, суицидальная рискованность.
Пошёл ты, Локвуд.
Кровавое месиво на моих руках уже хлюпает и брызгает мне в лицо.
Он всё равно занимает мои мысли. Красивый, уверенный, умный, заботливый. И он умрёт за меня. Он впереди меня в этой безумной погоне за смертью. Мне его не догнать. Я не успею его защитить.
В какой-то момент возникает мысль, что всё это можно прекратить прямо сейчас. Все эти мучения, всю эту боль можно унять. Снова сбежать. На Ту Сторону.
Ты эгоистка, Люси. Ты не имеешь на это права.
В какой-то момент каждый удар стал сопровождаться лентой знакомых лиц. Норри. Удар. Тётя. Удар. Пол. Удар. Тим. Удар. Стеф. Удар. Мэри. Удар. Локвуд.
Последнего удара не последовало. Всё произошло слишком быстро. Я отчаянно крикнула, занося руку перед последним ударом, запуталась в собственных ногах, снова подвернула ту же лодыжку и упала. Кубарем покатилась вниз к обрыву. Не успела затормозить и полетела в пропасть.
Норри, тётя, Пол, Тим, Стеф, Мэри.
Норри, тётя, Пол, Стеф, Тим. Мэри.
Норри, тётя, Алан, Тим, Пол. Мэри!
Локвуд.
Вода.
Круговерть лиц и ураган мыслей медленно растворились лишь тогда, когда поверхность превращается в далёкое оранжевое пятно от заката. Я наконец оказалась в тишине.
Тишина. Какое приятное слово. Это была не мёртвая напрягающая тишина дома с призраком. Не глухое затишье перед бурей. Это была спокойная, нейтральная тишина. Ни потустороннего гула, ни призрачных голосов, ни мыслей, сжирающих душу. Никаких лиц перед глазами, никаких чувств, только бешено колотящееся сердце, красный след крови, расплывающийся такими красивыми лентами в воде, боль, затмевающая всё остальное. Физическая боль. Как хорошо.
Я выдохнула, чтобы продлить это состояние. Медленно проследила за поднимающимися пузырями воздуха. Я не хочу возвращаться. Здесь так хорошо и спокойно.
Перед глазами снова мелькнуло лицо Мэри, затопленное слезами. Разочарованный взгляд Тима. Гримаса боли тёти Терезы. И азартная улыбка Локвуда, находящегося в сантиметре от очередного Гостя.
Ты не имеешь права на покой, Люси.
В глазах уже темнело, голова начала болеть от недостатка кислорода, но я, собрав силы в кучу, начала перебирать руками и ногами, всплывая вверх.
Когда я выбралась на берег, в моей голове было пусто. Когда дрожащими руками и ногами взбиралась по склону, меня окружала только тишина.